Текст книги "Янтарные глаза одиночества"

Автор книги: Наталия Землякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Но, спустя двенадцать лет их совместной жизни, случилось то, чего никто не мог предвидеть. Андрей перестал сочинять песни – за последние три года он не написал ни одной строчки текста, ни одной новой мелодии. Сначала Настя думала, что это временная усталость, может быть, даже легкая депрессия. У кого не бывает? Но время шло, а ничего не менялось. То есть декорации их жизни остались прежними – песни Железнова еще звучали, творческие встречи проходили с прежним успехом. Но это была всего лишь видимость прежней жизни. Поэтому, когда Андрей сказал ей, что хочет купить дом на берегу Балтийского моря, Настя поддержала его идею с искренним энтузиазмом. Ей было все равно, что покупать, главное, чтобы ее муж стал прежним. Чтобы он снова начал будить ее по ночам словами: «Настька, смотри, какую я песенку накропал». А потом тихо пел – только ей одной. Ей, по крайней мере, казалось, что она для него – одна-единственная. А о других женщинах в его жизни она думать не хотела. Зачем? Все равно они приходят и уходят. А он остается с ней – талантливый, успешный и знаменитый. Насте так хотелось вернуть прежнего Железнова, что она так же покорно кивнула, когда он сказал ей, что пригласил помочь сделать небольшой ремонт в доме ту смешную девушку в красном плаще. К сожалению, Настя Железнова не знала, что про себя муж зовет девушку Красной Шапочкой. А впрочем, если бы она даже знала об этом, то не придала бы никакого значения. Сейчас для Насти главным было спасти мужа. И не важно, какой ценой. Ведь когда пятнадцать лет назад Настя впервые спасала Андрея Железнова, никому не известного ресторанного певца, она тоже не думала о цене. Она просто любила его с того самого момента, когда впервые заглянула в его до краев налитые болью темно-карие глаза и спросила:

– Это ваши песни? С этим надо что-то делать!

Глава 3

История успеха Андрея Железнова

«Мы хотим поздравить нашего друга по бизнесу…», «Песня для моей любимой жены Томочки…» Или Валечки, или Светочки… Господи, сколько раз он слышал эти слова, сидя за белым роялем в прокуренном зале ресторана «Танго»! Сколько раз, принимая из рук разгоряченного гостя смятую купюру, бархатно произносил в микрофон: «Эта песня звучит для лучшего друга…» Откидывал челку со лба, начинал петь: «Ах, эти черные глаза, меня сгубили…» и точно знал, что в зале ресторана есть один-единственный мужчина, на которого с восторгом и желанием смотрят все женщины – это он, Андрей Железнов, ресторанный певец и пока никому не известный поэт и композитор. Но даже кожей чувствуя восторг публики, особенно ее дамской половины, Андрей все никак не мог решиться на то, чтобы исполнить песни собственного сочинения – лирические и даже немного сентиментальные любовные баллады. Впрочем, раскрасневшимся от духоты, алкоголя и слишком громкой музыки женщинам было безразлично, что именно он поет – современные ритмичные песни или старомодные, в ритме танго. Им нравился он сам – красивый мужчина с блестящими карими глазами и, несмотря на молодость, абсолютно седой. Такое редкое сочетание еще больше возбуждало их, поэтому они восторженно аплодировали после каждой песни, хотя голос, надо признать, у певца был заурядный. Андрей и сам отлично знал цену своему вокалу. Но исполнителям платили больше.

Особенно публике нравилось, когда Железнов спускался с крошечной ресторанной сцены и начинал разгуливать между столиками. Правда, такие «заплывы в публику» он совершал редко – лишь когда выпивал перед выступлением чуть больше обычного. В такие минуты внутри у него как будто щелками замки, и ему неожиданно начинали нравиться все эти люди – по большей части мужчины в пиджаках с блестящими золотыми пуговицами, в которых выпукло и немного карикатурно отражались их красноватые лица победителей. Нравились их женщины, несмотря на то что были слишком ярко одеты, вульгарно накрашены и чрезмерно пьяны. В такие минуты Андрею начинало казаться, что все они находятся на одной большой сцене, только каждый играет свою роль. Мужчины с красными лицами мастерски исполняют роль крутых парней, которые вовремя сумели сообразить, как сделать деньги из воздуха. Их женщины талантливо играют роль захватчиц, которые успели первыми «взять в плен» победителей переходного периода.

В разговорах мужчины, обсуждая свои достижения, слишком часто употребляли слово «крутиться». Но Железнов, хоть тресни, не мог понять, как эти сытые и самодовольные люди могут совершить хоть какое-то, требующее больших физических усилий, действие. А вот сам он, выходя в зал, должен был крутиться, как уж на сковородке. Женщины, убаюканные его не сильным, но проникновенным голосом, тут же покидали своих дорогих спутников, желая хотя бы на миг прилипнуть к симпатичному солисту. И уж тут Андрей Железнов должен был «крутиться» изо всех сил. То есть делать правильное лицо: в меру – заинтересованное, в меру – равнодушное. Впрочем, как раз это играть было несложно. Потому что подобного типа женщины ему никогда не нравились. Они с музыкантами между собой называли их, независимо от возраста дам, коротко – тетки.

Присутствовала в зале ресторана и другая категория женщин – так сказать, охотницы на час. Вообще, проституток обычно было много. И они почти сразу выдавали себя томным, но при этом чрезвычайно острым взглядом. А еще они вели себя так, как будто никогда не хотели спать. И если обычные женщины ближе к полуночи начинали зевать и щурить покрасневшие от дыма и алкоголя глаза, то эти, наоборот, часам к двенадцати расцветали. Только спустя какое-то время Андрей понял, что «девушки по вызову» живут в ином временно´м ритме: днем спят, а ночью бодрствуют. И вот уж кому, как не им, приходилось вертеться в буквальном смысле этого слова. Правда, шеста в ресторане «Танго» не было.

С проститутками музыканты дружили. Ведь они были, по сути, членами одного профсоюза и обслуживали тех, кто в одно мгновение смог как следует «крутануться» и разбогатеть.

В общем, все роли в ресторане «Танго» были распределены раз и навсегда.

Но однажды в зале появилась Ляля.

И Андрей понял, что придется делать перераспределение.

Это случилось поздней осенью. Железнов выпил перед концертом немного виски, его «подняла волна» и понесла так, что он не мог остановиться. Уже на третьей песне Андрей вышел в зал, чтобы рухнуть, так сказать, в объятия влюбленной в него публики. Никогда он так не жаждал успеха, как в этот вечер. Но может быть, во всем был виноват вовсе не алкоголь, а слова песни, которую он исполнял: «Мечта сбывается и не сбывается, любовь приходит к нам порой не та…»?

Хрупкая девушка с длинными светлыми волосами сидела рядом с Эллой, одной из самых популярных проституток, что регулярно появлялись в ресторане «Танго».

Наряд Эллы выглядел как униформа – короткое платье хищной расцветки и черные лаковые туфли на высоченных каблуках-гвоздиках. А вот девушка была словно окрашена рукой талантливого художника в золотисто-кремовые тона. Кремовым было все – волосы, идеально сидящий костюм и даже цвет маникюра. Незнакомка напоминала акварельный набросок, кое-где очень тщательно прорисованный, а местами слегка поплывший, словно подтаявшее мороженое крем-брюле. Этот нежный, неброский рисунок не портил даже бокал шампанского, который девушка держала в маленькой, почти детской руке. Андрей Железнов так ее про себя и окрестил – «девушка цвета шампанского». Он посмотрел на Эллу и незнакомку повнимательнее. Что могло их связывать? Ведь было совершенно очевидно, что живут они в непересекающихся мирах. Прекрасные, наивные жительницы одного ищут любовь, ту самую, которая на всю жизнь. Обитательницам другого мира требуется исключительно покупатель, который заплатит подороже за их молодость и красоту. По крайней мере, Андрей Железнов считал себя нормальным мужчиной и жестко делил женщин на тех, которые продаются, и тех, которые цены не имеют. Первые ничего, кроме отвращения, у него не вызывали, хотя он и сам был не прочь иногда купить кусочек их любви.

Разгуливая по залу, он пел еще минут десять. Даже сделал несколько небрежных танцевальных «па» с очередной довольно пьяной дамой. А потом подошел к столику, за которым сидели Элла и ее знакомая. Девушки о чем-то горячо спорили. Вернее, спорила Элла, а «девушка цвета шампанского» лишь покорно кивала. Сквозь грохот музыки и звук собственного голоса, усиленного динамиками, Андрей услышал:

– Ляля, ты должна настоять, потребовать. Ты понимаешь, что так нельзя? Ты тратишь свое время, а в результате что получишь?

«Ляля, – улыбнулся про себя Железнов. – Какое чудесное имя!»

Но продолжал петь: «А все хорошее не забывается, а все хорошее и есть мечта…»

Музыканты начали «бомбить» громкий, почти разрывающий уши проигрыш, и Андрей, воспользовавшись паузой, подошел и пригласил девушку на танец. Это было против правил, но он не мог больше сдерживаться. Потому что такую нежную и бесконечно беспомощную женщину он не встречал очень давно. А может быть, никогда.

Но с самого начала, увы, он начал совершать одну ошибку за другой. Например, когда он пригласил девушку на танец, шутливо улыбаясь, а она посмотрела на него трогательно и даже растерянно, Андрей был уверен, что она окажется легкой, почти невесомой. Но та, нерешительно поднявшись со стула, неожиданно прижалась к нему слишком тесно, почти повисла на его плечах. Железнова это неприятно поразило, но не оттолкнуло. Ведь он был уже безнадежно влюблен в ее тонкие черты лица, в светлые волосы. Поэтому то, что она неожиданно оказалась тяжелой, словно якорь, он принял как данность.

Они танцевали долго. Вернее, танцевал он, а она лишь улавливала малейшие движения его тела и покорно подчинялась им. Железнов мучительно размышлял о том, как бы исхитриться и незаметно дать знак музыкантам, чтобы они играли подольше, а может быть, даже повторили проигрыш песни «на бис». Но ребята и сами вовремя поняли, что товарищу надо помочь, и играли так долго, как только могли. Потом им, видимо, надоело, и они включили запись. По залу поверх плотно спрессованного сигаретного дыма поплыли шуршащие звуки:

Помнишь, осенней порой

Мы повстречались с тобой?

Ты мне сказала: «Прости»,

Лишним стоял на пути.

Сердце разбило мое,

Счастье с тобой не дано.

«Убью, гадов», – подумал Андрей, стараясь не смотреть на музыкантов, которые, иронично улыбаясь, передавали по кругу бутылку с водой. Андрей отлично знал, что никакая там не вода, а водка. И даже пожалел, что не может отхлебнуть глоток. Может быть, тогда его руки, обнимающие девушку, перестали бы дрожать от волнения. Потому что ситуация постепенно выходила из-под контроля: дрожали уже не только руки, но и сердце трепыхалось так, словно оно было сделано не из плоти и крови, а из тонкого мокрого шелка. «Аритмия, как не вовремя, – с досадой подумал Андрей. – Не хватало только рухнуть в обморок на глазах у всех». И чтобы восстановить ритм своего ненадежного сердца, он прижал девушку к бедру, властно захватил ее тонкую руку и сделал резкое танцевальное па.

Последний раз этот сложный танец он танцевал на выпускном вечере в школе. Одноклассники были поражены, когда он вывел в центр актового зала самую красивую девушку в школе и блестяще исполнил аргентинское танго. Потом все спрашивали Андрея, кто его обучил, а он врал, что даже сам не подозревал о том, что умеет танцевать танго. А то, что случилось сегодня, – это просто чудо. Одноклассники на удивление быстро поверили такому нехитрому объяснению. Да, действительно, чудо. Но все было совсем не так. Несколько лет Андрей в одиночку, когда никого не было дома, старательно разучивал движения. Сначала его смущало, что он танцует один. А потом даже понравилось, потому что на месте партнерши он мог представить любую понравившуюся ему девушку.

Но когда Андрей танцевал с одноклассницей на вытертом паркете школьного зала, то его до глубины души потрясло неиспытанное ранее ощущение – оказывается, нет большего наслаждения, чем держать в руках полностью покорное тебе женское тело, такое мягкое, такое нежное и такое послушное. Андрею даже на мгновение показалось, что он влюблен в свою случайную партнершу. Но девушка все испортила. Задыхаясь от непривычного для нее ритма, она прошептала ему на ухо, почти целуя: «Андрюш, ты только не урони меня. А то я треснусь головой!» Одноклассница сразу стала ему неприятна. Но Андрей не сомневался, что со стороны они выглядят потрясающе. И разве так уж важно, что вблизи он ее почти ненавидел?

Но сейчас Андрею надо было действовать решительно. Потому что набухший от влаги кусок шелка в груди уже не шелестел, а нестерпимо давил. Андрей начал задыхаться.

Но девушка об этом не догадывалась. Она, как прилежная ученица, старалась повторить замысловатые движения, которые Андрей, несмотря на нестерпимую боль, выполнял все увереннее и увереннее. Оказалось, за прошедшие годы его тело ничего не забыло.

Андрей решительно надвигался на девушку, затем позволял себе отступить, и тогда она шла на него. Но шла робко, неуверенно. Вообще, танцевала она плохо. Но Андрею нравилась ее беспомощность – ведь в эти несколько минут она целиком и полностью зависела от него. Это не было парным танцем. Это был его мужской триумф – такой мощный, что в какой-то момент даже сердце стало слушаться своего хозяина и забилось так, как ему было велено: ровно и спокойно.

Андрей несколько мгновений размышлял, стоит ли ему нанести последний удар – а именно, опрокинуть девушку на спину, рискуя, что она не удержится и упадет. Но не это остановило его. Он скользнул взглядом по ее слишком узкому платью и понял, что у нее нет никакой возможности сделать в ответ решительный взмах ногой. Ах, как красиво это всегда смотрится в исполнении опытных партнеров. Мужчина опасно роняет свою женщину, а она в ту же секунду вскидывает ногу, обтянутую капроном, высоко вверх – и лишь миллиметр отделяет носок туфельки от лица склоненного над ней победителя. Но девушка, с которой сейчас танцевал Андрей, была слишком туго затянута в шелковый костюм нежного золотисто-кремового цвета.

– Знаете, я не люблю эти старые танцы, – прошептала она ему на ухо, когда Андрей наклонился к ней, сам еще не зная, что же хочет ей сказать.

– Почему?

– Тоскливые они, по-моему. А вам нравятся?

– Мне? – удивился Андрей, все еще покачиваясь в ритме танца, но уже не мечтая о сильных движениях. – Естественно, иначе я бы не работал в ресторане «Танго», а выбрал бы, например, дискотеку или еще что-то.

– А у вас есть возможность выбирать? – спросила девушка совсем без интонации. Так обычно спрашивают о погоде.

– Конечно, ведь у меня ничего нет. А тот, у кого нет ничего, может позволить себе выбирать – в этом ресторане петь или в другом. Или в переходе. Или на кладбище.

– На кладбище-то зачем петь? – взмахнула ресницами девушка.

Но Андрея уже несло. «Подумаешь, растаял, – начал он злиться на себя. – Девушка цвета шампанского! Да очередная подружка богатого идиота, который вовремя сумел «крутануться». Сейчас я, подруга, так тебя крутану – мало не покажется».

Но, несмотря на злость и стыд, ничего подобного ему делать не хотелось. Потому что с ней рядом было хорошо. Хо-ро-шо. Одно короткое слово. Все решающее и объясняющее. С другими девушками могло быть ярко, весело, забавно, скучно. Можно было найти миллион разных слов, чтобы объяснить, почему та или иная женщина возникала с ним рядом, иногда ненадолго задерживаясь. А вот эту девушку хотелось приклеить к себе намертво и не отпускать ни на шаг. Потому что с ней было хорошо. Андрей даже хотел что-то такое ей сказать, но понял, что если он осмелится и произнесет эту фразу: «Девушка, мне с вами хорошо», то все происходящее сразу превратится в пошлость. Мало ли мужчин на свете говорят: «Милая, мне хорошо с тобой», ровным счетом ничего не имея в виду? Андрей даже рассердился на людей, которые затерли до полного отсутствия смысла самые важные фразы – «я вас люблю», «вы женщина моей мечты», «о встрече с вами я думал столько лет». Да, все эти фразы нынче никуда не годятся!

– Я очень люблю танго. Может, потому, что в юности слушал пластинки Оскара Строка, – произнес Андрей.

– Так вот где вы научились так танцевать! Наверное, репетировали с табуреткой?

И Андрей подумал, что, кажется, на этот раз он не ошибся. С этой девушкой ему действительно будет хорошо.

Провожая ее к столику, Андрей спросил, заранее зная ответ:

– Как вас зовут?

– Ляля. А вас?

– Тогда меня Андрюшей.

– Ляля и Андрюша – звучит забавно. Почти как на прогулке в детском саду. «Эй, Ляля и Андрюша, вернитесь в песочницу. Вы что, не слышите? Вечером все расскажем родителям!» – произнесла девушка, улыбаясь.

«А эта Ляля не так проста, как хочет казаться», – подумал Железнов и зачем-то поцеловал ей руку.

Элла пила коктейль и лениво покачивала ногой, обутой в черную лаковую туфлю. Потом она решила, что настала пора переменить позу. И в тот момент, когда она закидывала одну ногу на другую, Андрей заметил на секунду мелькнувший край черных кружевных трусов. И его это возбудило так сильно, что в голове загудело. А может быть, во всем виноваты были виски и слишком долгое кружение в танце с Лялей.

Он убежал со сцены через черный ход, чтобы опередить Лялю и оказаться в гардеробе ресторана раньше, чем она. Но несмотря на то что этот путь занял у него по времени не больше минуты, он чуть не опоздал. Она уже успела дать «на чай» гардеробщику, который слишком старательно помогал ей надеть шубу, естественно, из меха норки светло-кремового цвета.

– Ляля, подождите, – бросился к ней Железнов, пытаясь пригладить свои седые волосы. – Я хотел у вас спросить …

– Скажи мне свой номер телефона, я сама тебе позвоню, – ответила она и одним движением крепко завязала пояс на шубе.

Он написал номер на случайно попавшей под руку рекламной листовке, не веря в то, что она ее сохранит. Но через неделю Ляля позвонила в два часа ночи и попросила продиктовать адрес. Сказала, что приедет примерно через сорок минут.

Андрей, который так ждал ее звонка все эти дни, в первую минуту ужасно обрадовался, а потом растерялся. И даже пожалел о том, что таким вот странным образом назначил свидание совсем незнакомой девушке. О чем они будут говорить, когда она приедет? Что делать? А может быть, за ее приезд придется платить?

Он отхлебнул для смелости граммов пятьдесят виски и придирчиво оглядел свое временное жилище, пытаясь понять, можно ли его привести в более-менее приличный вид за такое короткое время? Андрей вскочил с продавленного дивана и задернул шторы – все равно за окном не было ничего интересного, кроме унылой бетонной стены соседнего дома. Но выяснилось, что шторы в самом центре кто-то прожег – дырка была такой огромной, словно в ткань завернули паяльник, который затем включили в сеть. Андрей снова раздвинул пыльные шторы. Но тут же засомневался: а вдруг кто-нибудь случайно увидит то, что будет происходить в этой маленькой, захламленной комнате через сорок минут? Что именно – Андрей понятия не имел, поэтому на всякий случай снова задернул шторы. Он не мог понять, что с ним происходит. Его никогда раньше не волновало то, как женщина будет оценивать окружающее его пространство. Зачем? Ведь самое важное – это он, а не какие-то декорации. А в своем поистине магическом воздействии на женщин Андрей Железнов был уверен всегда.

Он быстро принял душ и в нерешительности застыл перед шкафом, решая, как же ему одеться. Выбрал простую белую майку – она хотя бы была новой. Затем Андрей отхлебнул еще виски – для смелости. Но алкоголь подействовал не так, как он ожидал. Спустя минут пять Андрея начала бить дрожь. Он выпил еще. Потом еще и еще. Когда раздался звонок в дверь, на часах пробило половину четвертого ночи, а Андрей Железнов был абсолютно пьян.

Но Лялю, кажется, это ничуть не удивило. Она прошла в комнату, не снимая длинную, как восточный халат, шубу. В руках у нее был огромный пакет, из которого она достала бутылку шампанского, конфеты, печенье и кофе.

– Извините, мадам, – развязно произнес Андрей. – Я, кажется, сегодня немного устал.

– Ничего, – кивнула Ляля. – Бывает. Хочешь кофе? Я могу сварить.

Она бросила шубу на пол. Андрей удивился, увидев, что Ляля почему-то решила в такое холодное время надеть под меховое пальто шелковый топ с короткими рукавами.

– Ну, свари, – важно кивнул Железнов. – В шкафчиках найди что-нибудь подходящее.

– А ты открой шампанское, пожалуйста! – крикнула она из кухни. – Только сам не пей.

– Вот ты какая заботливая, – проворчал он и попытался плохо слушающимися пальцами содрать фольгу с горлышка бутылки. Из рук Андрея внезапно вырвалась пробка и отлетела в давно не крашенный потолок. А Ляля, судя по звуку, уронила на пол железную кастрюлю. Страшный грохот раздался одновременно. Андрей и Ляля, не сговариваясь, бросились в коридор и так торопились, что, неожиданно столкнувшись, больно ударились друг о друга. Удар был такой силы, что Андрей мгновенно протрезвел. А может быть, всего лишь перестал нервничать, почувствовав в своих руках Лялю – очень теплую и пахнущую чем-то вкусным.

– Ляля, – тихо прошептал Железнов ей на ухо, борясь с желанием укусить ее за прозрачную мочку, украшенную крошечной сережкой в форме сердечка. – А как тебя зовут?

– Ляля, – засмеялась она и прижалась к нему еще крепче, как будто хотела быстро-быстро напомнить ему о том, как они танцевали, как он догнал ее у выхода из ресторана. Все-все, до самых мельчайших подробностей! Напомнить и – двинуться дальше.

– Нет, – не сдавался Железнов, оттягивая как можно дольше тот момент, когда он найдет в себе силы, чтобы наклониться и поцеловать ее в бледно-розовые, почти кукольные, губы. – Какое у тебя полное имя?

– Ну я же сказала – Ляля, – произнесла она раздраженно. – Прошу тебя, замолчи.

– Хорошо, – покорно кивнул он и начал петь, очень тихо, почти не слышно:

Если ты исчезнешь вдруг, то я ничуточки не удивлюсь.

Я только боюсь, что вместе со мной будет плакать лишь дождь,

Ведь только двое – я и он – знаем, что ты была на самом деле,

Но мы не знаем, как же будем жить, если ты вдруг уйдешь.

Никто не будет знать – ни я, ни дождь.

Ляля затихла в его руках, чтобы не пропустить ни слова. А когда Андрей замолчал, попросила:

– Спой еще раз, пожалуйста.

– А я не могу повторить. Я ведь только сейчас это придумал, на ходу.

– Жаль, – вздохнула Ляля. – Такая песенка чудесная. Мне таких никто никогда не пел.

Она погладила его по лицу и неожиданно очень серьезно попросила:

– Андрей, тебе нужно побриться. Ты колючий, я боюсь, что могут остаться следы.

– Нет, я не хочу сейчас бриться, – помотал головой Железнов. – Я точно знаю, что порежусь. И будет море крови. Ты этого хочешь?

– Море крови … – печально покачала Ляля чуть растрепанной головой. – Этого не будет – никакой крови, вообще ничего ужасного не случится. Я помогу тебе. Согласен?

– Согласен, – кивнул он с мрачным выражением лица, потому что после спетой песни в нем вдруг пропали все желания – не хотелось даже обнимать эту теплую, нежную, но все-таки чужую женщину. А уж при мысли, что придется целоваться, стало совсем тоскливо. Неожиданно Андрею Железнову почти до обморока захотелось спать. Наверное, не надо было пить столько виски на голодный желудок.

– Ну же, идем, – она изо всех сил попыталась сдвинуть его с места. – Давай, держись за меня.

Ляля взяла его под руку неожиданно так крепко и уверенно, словно у нее был давний и хорошо отрепетированный сценарий, как надо сдвигать с места мужчину, который выпил слишком много и сам уже не способен ни на какое движение вперед.

Андрей покорно повис на ней, такой хрупкой и такой маленькой. Он только механически передвигал ноги – шаг, еще один, раз – два, раз – два. Все остальное делала она – направляла в нужную сторону, следила за тем, чтобы он не ударился о дверной косяк, подставляла стул, на который усадила его почти с материнской заботой и нежностью. Андрей вспомнил, как они танцевали в ресторане, только тогда она висела на нем, словно тяжелый груз. Но груз этот совсем не был ему в тягость – наоборот, нравилось, что она так зависит от него, окончательно и бесповоротно. Ведь если бы тогда он выпустил ее из своих рук, то она непременно упала бы на вытертый сотнями чужих подошв паркет, и ее одежда, окрашенная во все возможные оттенки шампанского, была бы безнадежно загублена.

А сейчас настала ее очередь. Поэтому она почти притащила его на себе в ванную, усадила на стул и что-то ищет в шкафчике – наверное, бритву или, может быть, крем для бритья.

– Ляля, он справа, там, кажется, еще немного осталось, – улыбнулся Железнов слегка смущенно. Он был на сто процентов уверен, что крема для бритья у него нет. По крайней мере, он точно помнил, что когда брился дней пять назад, то пришлось пользоваться обычным мылом.

– Андрей, она немного тупая, – Ляля провела пальцем по лезвию бритвы. – Но не волнуйся, я буду очень аккуратна – ты даже не почувствуешь ничего. Только времени больше уйдет на то, чтобы сделать из тебя красавца. А крема совсем не осталось. Но ничего, я потом дам тебе свой, чтобы раздражения не было.

Она намочила руки, взяла кусок мыла и энергично его потерла, чтобы получилось побольше пены.

– Хорошо, – зажмурился от удовольствия Железнов, когда она нежно приложила свои руки, окутанные густой, переливающейся пеной, к его давно не бритому лицу.

Ему понравилось тепло, которое он снова ощутил, соприкоснувшись с Лялей, точнее, с ее руками. А она тем временем начала медленно гладить его щеки, укрывая их воздушной пеной, которую сделала из куска дешевого мыла. Кажется, «Земляничного». По крайней мере, пахло оно слегка забродившим вареньем.

– Ляля, я люблю тебя! – произнес Железнов громко.

– Молчи, ничего не говори, – приказала она, поморщившись. – А то я могу тебя поранить.

Андрей покорно затих. Только подумал, что любовь – это когда два человека одновременно превращаются в якорь друг для друга, который вовсе не тянет ко дну, наоборот, дает ощущение того, что ты на этом свете отныне не один. А значит, шторма больше не страшны, они никогда не унесут тебя в открытое море. Но если даже такое несчастье и случится, то ты не погибнешь, не пойдешь ко дну – ведь тебя изо всех сил будет держать на поверхности железная сила взаимной любви.

Ляля неторопливо водила бритвой по лицу Андрея. Она делала это почти профессионально – точно знала, в каком месте надо немного надавить, а в каком – ослабить, чтобы случайно не поранить это еще совсем недавно чужое для нее лицо с немного выдающимся вперед подбородком. Она так старалась, что даже начала тихонько сопеть от напряжения. А может быть, совсем по другой причине…

А Железнову было очень хорошо. В какой-то момент он даже заснул, убаюканный ее ласковыми движениями. Его не пугало, что он сидит перед Лялей такой покорный, такой расслабленный и безоружный, в то время как она уверенно держит в своих маленьких, но сильных руках опасную бритву. Никогда ни одной женщине до этого момента он не доверял настолько, чтобы закрыть глаза и подставить свое лицо – делай с ним что хочешь. Хочешь – сделай его еще более красивым, гладким и чистым. Хочешь – порежь на миллионы кусков своими ласковыми руками. Что она говорила про кровь?

– Слушай, а где ты так брить научилась? – вдруг очнулся Железнов. Его неожиданно ударила в солнечное сплетение неизвестно откуда взявшаяся ревность. Поэтому спросил он грубо.

– В парикмахерской работала, когда совсем молодой была, – просто ответила Ляля, которую не смутил ни вопрос, ни интонация, с которой он был задан.

– А что ты там еще делала?

– Ну как что? Все, что обычно делает помощник мастера, – убирала, подметала, подавала. Потом вот научилась брить. Клиентам нравилось.

– Волосы, что ли, подметала? – брезгливо поморщился Железнов.

– И волосы тоже, – пожала Ляля плечами, обтянутыми тонкой шелковой тканью цвета слоновой кости. И сняла с лезвия пену, которая стала похожа на смесь соли и перца.

– М-да, – покровительственно протянул Андрей. – Странно.

– Жизнь такая – сегодня одно, завтра другое. Надо уметь приспосабливаться. А если будешь слишком брезгливой, то с голоду рано или поздно подохнешь.

– О, Лялька! Да ты философ! – засмеялся он, желая как-нибудь исхитриться и сменить тему разговора на более легкую. Чтобы вернулось ощущение покоя и снова стало хорошо.

Андрей Железнов больше всего на свете ценил это состояние – когда ему по-настоящему хорошо. И незачем было затевать это разговор – про волосы, про ее прошлую жизнь. Да и про настоящую тоже. Зачем? Разве это сделает его хотя бы немного счастливее? Но он все-таки не удержался и задал еще один вопрос:

– Ляль, а ты зачем меня решила побрить? Ты что, не любишь колючих мужиков?

– Я мужиков вообще не люблю – только мужчин, – холодно ответила она. – А еще не люблю, когда следы остаются. Ходишь потом неделю с таким лицом, словно его наждачкой терли.

Он почувствовал, что она начала злиться. Железнов только не понял из-за чего. Но больше решил не спрашивать ее ни о чем. Ему надоело говорить. Захотелось действовать. Он притянул Лялю к себе, усадил на колени и быстро стянул с нее топ. Когда он увидел под ним светло-бежевый атласный бюстгальтер, то конечно же не удивился, а начал нетерпеливо снимать с нее юбку, пытаясь с ходу угадать, как и в каких местах она застегнута.

– Подожди, – прошептала Ляля и дотронулась губами до его уха.

Кажется, даже поцеловала, но он, увлеченный битвой с непокорной юбкой, которая никак не хотела сдаваться, этого даже не заметил.

– Ну же, я говорю – подожди! – громче, чем нужно, воскликнула Ляля. – Я сама!

Она подчеркнуто грациозно, как профессиональная танцовщица, встала с его колен, расстегнула какие-то только ей известные пуговицы, и юбка, как по волшебству, тут же упала на пол возле ее ног, обтянутых прозрачными чулками. А вот трусы на Ляле оказались черного цвета – обычные стринги без всякой отделки. Железнов даже глаза прикрыл. Он никогда раньше не думал, что женщина, в которой сочетаются только два цвета – бежевый и черный, – может выглядеть так возбуждающе: на общем нейтральном фоне выделялся и приковывал взгляд черный треугольник из обычной хлопковой ткани. «Черный – это отсутствие цвета, а значит, это цвет того, чего нет, то есть бесконечности…» – подумал Железнов. Он вообще-то тоже любил иногда пофилософствовать. Поэтому писал стихи, которые обычно стеснялся кому-нибудь показывать. А сегодня взял и впервые в жизни прочел «женщине цвета шампанского». И вот сейчас, не прошло и часа, она стоит перед ним в бежевом атласном бюстгальтере и простых черных трусах. Железнову захотелось поскорее снять все это с нее и забросить куда-нибудь подальше, чтобы больше никто и никогда не увидел на ней все эти предметы женского туалета, такие простые, такие манящие и такие бесстыдные.