Текст книги "Такие нeformatныe взрослые"

Автор книги: Наталия Белопольская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Физик-лирик

В детский санаторий я приехала по приглашению администрации на три дня. Меня попросили проконсультировать нескольких детей.

Санаторий был великолепный. Он располагался в лесу, и создавалось ощущение его полной изолированности от мира, хотя неподалеку находились деревни.

Одним из его достоинств являлся большой крытый бассейн, оборудованный в соответствии с последними достижениями техники в области устройства бассейнов. Естественно, дети его обожали.

На второй день моего пребывания по лагерю разнесся страшный слух: «бассейн сломался!» Купания отменили и срочно вызвали мастера, который обслуживал бассейн и жил в ближайшей деревне.

Я сидела на скамейке около бассейна, когда к его дверям подъехал на велосипеде немолодой мужчина. Я невольно начала его разглядывать. Его внешность не могла не привлечь внимания. На вид ему было лет шестьдесят, и он был красив какой-то кинематографической благородной красотой. Высокий и стройный, с правильными чертами лица, серыми глазами и густой шевелюрой седеющих волос. Он был одет в джинсы и синюю рубашку, а его загар придавал ему сходство с киногероем. Глядя на его идеальный профиль, я решила, что он художник. Наверное, он был старше меня лет на двадцать.

Мужчина слез с велосипеда и начал рассеянно шарить по карманам. Мое любопытство взяло верх, и я обратилась к нему.

– Здравствуйте, я могу вам чем-то помочь?

– Добрый вечер! – произнес он приятным интеллигентным голосом, – я и сам рад вам помочь, вот только ключ потерял.

В это время к нам подошла одна из медсестер.

– Эдуард Васильевич! Ну, наконец-то. Мы вас заждались.

– Да я, видимо, ключ по дороге обронил, – отозвался мужчина.

– Это сколько же вы уже наших ключей потеряли! – удивилась медсестра. – Ну да ладно, вот вам ключ, приступайте.

Мужчина взял ключ, открыл дверь бассейна и прошел внутрь.

– Кто это? – спросила я у медсестры.

– Наш сантехник, – ответила она небрежно, – сейчас разберется, что у нас с бассейном случилось.

– Вот так сантехник, – подумала я, – да у него и внешность, и манеры, и речь как у артиста театра и кино. Или ученого. Или знаменитого художника.

Утром четвертого дня моего пребывания в санатории я собиралась уезжать. Из санатория шел в Москву маленький автобус. Кроме меня, в нем оказался всего один пассажир, уже знакомый мне сантехник, которого отправили в Москву по служебным делам. Он узнал меня и приветливо поздоровался. Я, проклиная свое любопытство, села неподалеку, стараясь не смотреть на него. Однако он сам обратился ко мне с вопросами, что я делала в детском санатории и почему так быстро уезжаю. Завязался разговор. Узнав, что я психолог, Эдуард Васильевич сказал, что «в прошлой жизни общался с психологами». Зря он это сказал! Мое терпение лопнуло, и я спросила:

– Чем же вы занимались в прошлой жизни, что вам пришлось общаться с психологами?

– Да много чем, – уклончиво ответил сантехник.

– Вы раньше имели другую профессию? – настаивала я.

– Ну, если вы – хороший психолог, то угадайте, кем я был раньше, – с тонкой усмешкой произнес мой собеседник и посмотрел мне в глаза. Взгляд был умный и проницательный.

Не зная, почему, я мгновенно ответила:

– Вы были академиком!

Он побледнел и на секунду прикрыл глаза.

– Кто вам сказал? – прошептал он беспомощно.

Меня напугала такая реакция.

– Простите меня, – пролепетала я, – но вы имеете такую незаурядную внешность, что мне показалось…

Мы уже приехали в Москву, и водитель остановил машину. Я стала быстренько вылезать.

– Возможно, мы еще встретимся, – произнес мой академик.

– Конечно, – вежливо кивнула я головой.

Примерно через месяц Эдуард Васильевич Ковалев записался ко мне на консультацию.

– Вы что-то имеете против сантехников? – шутливо спросил он после того, как мы поздоровались.

– Конечно, нет, наоборот, грамотных сантехников я очень ценю и уважаю, – ответила я.

– Я очень грамотный, – сказал Эдуард Васильевич, – если нужно, обращайтесь.

– К сожалению, у меня нет личного бассейна, – пошутила я, не понимая цели его визита.

– Вы поразили меня своей догадкой, – сказал мой новый клиент, – а мне не с кем поделиться. У меня есть друзья среди священнослужителей в Сергиевом Посаде, но часто туда ездить я не могу: далековато.

«Час от часу не легче», – подумала я, а вслух сказала довольно сухо:

– Скажите, вы с какой целью записались ко мне на консультацию?

– Проконсультироваться, – совершенно серьезно ответил он.

Эдуард с детства привык к тому, что он талантлив. Его родители были физиками, и он рано увлекся физикой. Он был звездой в физико-математической школе, потом на физфаке МГУ. Потом, естественно, была аспирантура, защита кандидатской диссертации. Его жена тоже была физиком. Они сблизились как раз в аспирантуре, но Катя не защитилась. Она родила дочь, потом сына. Работу Катя не бросила, но карьерой заниматься не стала.

Эдуард, наоборот, все силы отдал науке. Он рано защитил докторскую диссертацию, в 33 года, и продолжал много работать. Он был очень увлечен. Заведовал большой лабораторией, руководил десятком аспирантов.

Шли семидесятые годы. Имя Эдуарда Ковалева стало известно и в других странах. Неоднократно он выступал на международных конференциях. Прошло немного времени, и Эдуард Васильевич стал профессором и заместителем директора научно-исследовательского института.

Дома Ковалев бывал мало, но старался уделять внимание и жене, и детям. Выходные старались всей семьей проводить за городом, отпуск проводили на Черном море. В общем, жили дружно. Дети обожали отца. Жена – хоть и ворчала, что мало видит мужа дома, – в душе очень им гордилась. В доме был достаток. Из зарубежных поездок муж привозил роскошные подарки.

В сорок лет Эдуард Ковалев стал членом-корреспондентом Академии наук, а в сорок три – академиком. Вскоре от Академии он получил прекрасную квартиру на Кутузовском проспекте.

Жизнь улыбалась Ковалеву. Примерно в это время в его жизни появилась Таня – молоденькая аспирантка первого года обучения. Ковалев не помнил, кто попросил его взять Таню к нему в аспирантуру, но девушка ему понравилась. Она была умной и красивой одновременно, что, согласитесь, бывает нечасто. Тем более, что Таня была очень умной и очень красивой девушкой.

Эдуард Васильевич никогда не был бабником. Со студенческих лет у него была одна женщина, его жена Катя. Но, как шутили его друзья, по-настоящему он был женат на науке. Ковалев понимал, что Таня для него очень молода, но испытывал в ее обществе непонятное смущение.

Скоро стало заметно, что новая аспирантка боготворит своего научного руководителя.

Она все дни проводила в лаборатории или в библиотеке. Результаты ее исследований были достаточно интересны Ковалеву, и он стал уделять больше внимания талантливой аспирантке. Через два года работы Таня стала одной из любимых учениц академика Ковалева. Сотрудники видели, что Ковалев неравнодушен к своей ученице, но, с другой стороны, ничего предосудительного не замечали.

Жена Эдуарда Васильевича работала в этом же институте, но в другой лаборатории. Она редко приходила к мужу, так как ее лаборатория находилась в другом корпусе. Эдуард и Катя были ровесниками и, как это бывает между ровесниками, одноклассниками и однокурсниками, она любила подшучивать над мужем-академиком, командовала им, а порой резко критиковала.

Таня, напротив, глядела на академика с восторгом, выполняла любое, даже самое сложное, поручение и много-много работала, забывая о своей личной жизни. При этом она всегда прекрасно выглядела, со вкусом одевалась и всегда оказывалась под рукой у академика в нужный момент. Она сумела стать незаменимой.

Наконец, Таня нашла подходящий момент и объяснилась академику в любви. Ковалев понял, что еще и не жил. Они стали втайне от всех встречаться.

В конце концов, Ковалев был обыкновенным мужчиной во всем, кроме своей науки. Ему было непривычно и приятно восхищение Тани. Она никогда не критиковала его и, казалось, вовсе не знала о существовании его недостатков.

Эдуард Васильевич чувствовал небывалый подъем. Все давалось ему легко. Он руководил одновременно несколькими крупными исследованиями. Результаты должны были превзойти все ожидания. Он рассчитывал на Нобелевскую премию. Таня была все время рядом с ним. Она защитила кандидатскую диссертацию и осталась работать в лаборатории Ковалева. Она не требовала от Ковалева развода с женой. Таня говорила, что счастлива тем, что любит и любима. Эдуард с благодарностью принимал ее любовь и не представлял своей жизни без Тани, но выяснять отношения с женой и разводиться ему было просто некогда.

На ответственное совещание по итогам года в институт приехали сотрудники министерства. Ковалев сделал доклад и ознакомил гостей с текстом отчета по разработке актуальной темы. Представил отчеты и графики. Полученные результаты тянули на открытие в области мировой науки. Гости были довольны.

Начальник главка сделал только одно замечание.

– Почему же у вас, дорогой Эдуард Васильевич, нет ни одной ссылки на работы Владимира Ильича Ленина? Нет ни одной цитаты? Согласитесь, что ваши исследования стали возможны только в стране с таким социальным устройством, как Советский Союз! И в этом – несомненная заслуга великого Ленина!

– Да причем тут этот лысый шизофреник? – воскликнул Ковалев. – Что он мог понимать в физике вообще, и в моих исследованиях в частности? Какие еще цитаты? Давайте не смешить людей!

– Нет, это вы не смешите людей! – поджав губы, произнес руководитель главка. – Ваша физика без руководящей роли нашей партии – ничто!

– Это физика – ничто!? – возмутился Ковалев. – Да это ваша партия – ничто!

Гости переглянулись.

Недели две после этого случая Эдуард Васильевич работал очень спокойно. Спокойно, потому что его перестали, наконец, дергать, приглашать на различные совещания, заседания, комиссии и тому подобное. Он работал с упоением. Все шло прекрасно. Одно немного огорчало: Таня заболела и на работу не приходила, сказала, что ей надо отлежаться. Эдуард Васильевич хотел было к ней заехать, но Таня попросила этого не делать и привела ему несколько убедительных доводов.

А потом Ковалева вызвали в горком партии. Разговор был тяжелым и долгим. Академику предъявили кучу документов, доказывавших то, что он давно и тяжело психически болен. Среди документов были бумаги из института, в которых сотрудники его лаборатории описывали превеликие странности академика: неадекватное поведение, агрессивные высказывания, провалы в памяти. Сотрудники выражали беспокойство по поводу здоровья Ковалева и все, как один, твердили о том, что он работает по двадцать четыре часа в сутки и переутомляется. В бумагах описывались различные истории, происшедшие с академиком, которые Ковалев совсем не помнил. Там были и случаи его неправильного поведения во время пребывания за границей. Этого Ковалев тоже не мог вспомнить.

– Да не было этого! – возмущался академик. – Мне не верите, вызовите Татьяну Вдовину, она была со мной на конференции в Штатах.

– Вы имеете в виду вашу любовницу? – сухо осведомился руководитель отдела горкома партии.

Ковалев поперхнулся. Он никогда не думал о Тане как о любовнице.

– От нее у нас тоже есть заявление, – продолжил руководитель отдела, – можете ознакомиться.

Эдуард Васильевич взял в руки документ, который был завизирован по всем правилам.

В заявлении Татьяна писала о странностях академика, которые давно замечала и которые в последнее время резко усилились. Она писала о том, что очень озабочена тем, что психически неуравновешенный человек руководит сложнейшими исследованиями в области физики. Татьяна предлагала закончить исследования без участия Ковалева. Она указала в заявлении, что пострадала от академика и лично, так как он принудил ее к сожительству, не разрешает выходить замуж и родить ребенка. В заключение Татьяна просила защиты от академика у горкома партии.

Эдуард Васильевич был ошеломлен. Он потребовал личной встречи с Татьяной. Сотрудник горкома тут же набрал ее телефонный номер и передал трубку Ковалеву.

Татьяна заявила, что на встречу не приедет, так как боится академика.

– Таня, что происходит? Чего ты боишься? – кричал Ковалев.

– Во время нашей последней встречи ты едва не задушил меня! – закричала в ответ Таня. – Я до сих пор болею!

– Но этого не было! – воскликнул потрясенный Ковалев.

– Ты давно страдаешь провалами памяти, – отчетливо проговорила Таня, – просто я тебе раньше этого не говорила. Она положила трубку.

– Хотите, мы привезем ее сюда? – любезно спросил сотрудник горкома партии. Ковалев отрицательно помотал головой. Он еще не понимал, что происходит.

– А давайте-ка мы вас подлечим! – ласково предложил работник горкома. – Поместим вас в замечательные условия! Вы нам еще нужны! Мы бережем свои научные кадры!

– Подождите, – произнес академик, – моя жена Катя может вам подтвердить, что я вменяем и не страдаю провалами памяти.

– Вы в этом уверены? – сочувственно произнес партийный работник. – Знаете, от нее тоже поступило заявление.

– Как? – поразился Эдуард Васильевич. – И от нее? И что же она пишет?

– Выражает озабоченность вашим состоянием здоровья. Просит помочь. Спасти вашу светлую голову. Боится проживать с вами совместно, так как вы недавно курили в постели и чуть не устроили пожар.

– Я курил в постели? – снова поразился знаменитый физик. – Я хочу немедленно видеть свою жену.

– Пожалуйста, – ласково кивнул горкомовец, – сейчас же едем к вам домой.

Эдуард Васильевич ехал к себе на квартиру с тремя сотрудниками горкома партии. Он понял, что одного его уже никуда не отпустят. Он очень надеялся на Катю. Она знала его с юности. Эдуард уважал свою жену и считал ее честным и бескомпромиссным человеком. Он не верил, что Катя могла написать такое заявление.

Подойдя к квартире, Эдуард Васильевич услышал музыку, голоса и смех. Создавалось впечатление, что в квартире праздник. Однако удивляться было некогда, и он позвонил. Наконец дверь распахнулась. На пороге стояла жена. Она была в нарядном платье с красивой прической.

– У нас что, гости? – спросил Ковалев. – По какому случаю?

– Ты забыл, бедненький, – ответила жена жалостливо, – сегодня – день моего рождения!

– Как сегодня? – изумился Ковалев, – а какое сегодня число?

– Ничего, ничего, – быстро проговорил сотрудник горкома, который беседовал с академиком раньше, – ну, забыли, бывает. Вы слышали, товарищи? – обратился он к другим сопровождающим. Те дружно закивали головами.

– Пойдемте-ка с нами, – ласково обратился горкомовец к академику.

– Куда? – успел еще спросить Эдуард Васильевич.

Но к нему уже спешили санитары. Что было дальше, академик уже действительно не помнил.

– Вы мне верите? – спросил мой академик.

– Ужасная история, – ответила я, – искренне вам сочувствую, но поймите меня тоже, я – на работе, и должна вам задать положенный вопрос: – Какова цель вашей консультации? Чем я сейчас могу вам помочь?

Мысленно я уже нарисовала себе картину дальнейшей жизни Ковалева. Видимо, его выпустили из клиники, когда он стал никому не интересен и политическая ситуация в стране изменилась. Но карьера его была загублена. Иначе, почему он работал сантехником в детском санатории?

– Видите ли, в чем дело, – признался Ковалев, – я написал книгу. О Владимире Высоцком. Дело в том, что я хорошо его знал лично. Мы были знакомы, общались. Мне бы хотелось, чтобы вы ее прочитали и сказали свое мнение.

– Я с удовольствием прочитаю, – удивилась я, – но странно, что вы обратились с этой просьбой ко мне. Вам надо обратиться в издательство.

– Я все-таки физик, – с достоинством произнес Эдуард Васильевич, – а тут, можно сказать, лирическое произведение. Я, как автор, переживаю. Вдруг и в этой сфере я получу полное фиаско?

Кроме того, мне необходимо проанализировать свою жизнь! Я хочу вам все рассказать. Быть может, вы, как психолог, мне что-нибудь подскажете!

– Вас не удовлетворяет ваше теперешнее положение? – уточнила я.

– А как вы думаете? – горько отозвался бывший академик, – ведь я лишился всего! Даже собственных детей.

Я смотрела на Ковалева с огромным сочувствием.

– Не знаю, смогу ли чем-то вам помочь, – наконец произнесла я, – но если хотите, приходите на следующую встречу.

Ковалев встал и поцеловал мне на прощанье руку.

На следующей встрече Эдуард Васильевич продолжил свой рассказ.

Ковалев вышел из клиники через пять лет. Еще в больнице он узнал, что его жена подала на развод, и их развели заочно. Ни жена, ни дети его в больнице не навещали. Потом ему сообщили, что из квартиры его выписали. Кроме того, дети написали заявление, что отказываются от своего отца, потому что он плохо отзывался о великом вожде.

Татьяна в больнице не появилась ни разу.

Когда условия содержания Ковалева в клинике стали помягче, его навестил один старый друг. Он рассказал академику, что в институте его объявили сумасшедшим и сказали, что из больницы его долго не выпустят. Почему-то сотрудники быстро в это поверили. Он рассказал также бывшему академику, что из академиков Ковалева уже исключили.

Оказалось, что жена Эдуарда Васильевича вышла второй раз замуж и проживает с новым мужем в прежней квартире. Татьяна тоже вышла замуж и продолжает работать в том же институте, заведуя бывшей лабораторией Ковалева. Кстати, муж Татьяны – нынешний директор института.

«А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!» – припомнила я слова популярной песенки.

– Таким образом, – подытожил свой рассказ Ковалев, – когда я вышел из больницы, идти мне было совершенно некуда.

– И что вы сделали? – спросила я, представляя его плачевное положение, – у вас остались какие-то друзья или родственники? Кто-то мог помочь вам?

– Нет, – горько ответил бывший физик, а ныне сантехник. Никого у меня к тому времени не осталось. Да я и не хотел общаться с людьми из своего бывшего окружения. Скажите, вы понимаете меня, вы мне верите? Для меня это очень важно!

– Конечно, я вам верю, – успокоила я Ковалева, – и очень вам сочувствую. Так куда вы пошли после выписки из клиники?

– Я поехал в деревню, где когда-то давно мы с женой снимали дачу для своих детей. Оказалось, что на окраине деревни пустует небольшой старый дом. Хозяин его умер, домишко разваливался. Его родственники разрешили мне в нем пожить.

– А чем же вы платили?

– Да есть еще на свете добрые люди, – ответил бывший академик, – я сказал, что дом починю, приведу в порядок, они и пустили. Ну, а потом я устроился на работу.

– В детский санаторий?

– Да, там почти все деревенские работали. Я пошел и договорился обслуживать бассейн. В санатории были очень этому рады, у них не было своего специалиста, и они вызывали по любому поводу мастера из Москвы. Так что мне повезло.

– Вы и сейчас там живете? – спросила я, чувствуя, что история подходит к концу.

– Да, я выкупил этот домик в деревне, живу там и работаю в санатории. И еще я верю в Бога, – неожиданно добавил Ковалев.

– Конечно, – кивнула я, – понимаю, после таких испытаний вы стали верующим человеком.

Но вы говорили мне о том, что вас не устраивает ваше нынешнее положение. Скажите, а вы не пытались встретиться со своими детьми? Они ведь уже взрослые люди и, возможно, смогли бы вас понять и даже были бы рады встрече с вами.

– Нет! – воскликнул Эдуард Васильевич, вскочив со стула и забегав по моему кабинету, – Я не хочу! Что я им скажу? Что работаю сантехником, живу в деревне и моя жена – простая деревенская баба?

– Вот оно, больное место, – с грустью констатировала я и сказала:

– Нет, вы просто скажете им, что вы живы, здоровы, что вы их родной отец и что вы не забыли о них.

– Нет, – снова воскликнул Ковалев, – лучше прочитайте мою книгу о Владимире Высоцком и скажите, есть у меня талант или нет. Если я прославлюсь как писатель, то смогу прийти к своим детям с гордо поднятой головой!

– Ну, хорошо, – согласилась я, – прочитаю, приносите свою книгу. Но все же подумайте о том, что я вам сейчас предложила.

Ковалев привез мне рукопись примерно через неделю. Он сказал, что хотел немного ее подправить перед тем, как отдать мне. Рукопись оказалась весьма объемистой, и я взяла ее домой. По дороге я предвкушала удовольствие, как вечером налью себе чашку чая и займусь чтением. Мне всегда нравился Высоцкий, и я не сомневалась, что книга написана талантливо.

«Какой потрясающий человек, – думала я о Ковалеве, – талантливый физик, академик, не сломался, попав в сложнейшую жизненную ситуацию. Выжил, выстоял, да еще написал книгу, которая, несомненно, окажется бестселлером. И такой человек доверился мне!»

Я очень-очень хотела помочь Ковалеву.

«Талантливый человек талантлив во всем!» – припомнила я чье-то изречение. Вдруг издание этой книги изменит жизнь талантливого физика, бывшего академика?

Но меня ждало разочарование…

Буквально с первых страниц книги я поняла, что она не содержит абсолютно ничего нового. Истории о жизни Высоцкого, которые я уже читала в журналах и других книгах, были рассказаны не наилучшим образом. Компиляция отрывков из известных мне источников, да и то не самая удачная! Комментарии автора и его размышления по поводу творчества Владимира Высоцкого тоже были неинтересны. Я с недоумением перелистала рукопись. Ну и ну! Я не знала, что и думать. Да, литературным талантом Ковалев явно не обладал, но ведь он не мог не понимать, что его произведение не представляет никакого интереса для читателя! И моя роль – психолога, который хочет облегчить незаслуженно суровую долю ученого, – тоже становилась мне не понятной.

Ковалев, как я понимала, хотел прийти к своим детям признанным писателем, а не уничтоженным ученым, больным или не совсем нормальным человеком. Теперь этот план не годился.

Через неделю Ковалев заехал ко мне за рукописью. Я знала, что он договорился показать ее в одном издательстве. Мне было понятно, что никакое издательство не возьмется за публикацию этой книги. Я не знала, что мне сказать Ковалеву…

Он вошел ко мне в кабинет, улыбнулся, поздоровался и сразу спросил:

– Ну, как?

– Довольно интересно, – сдержанно ответила я.

– Вам понравилось? – с ноткой уверенности в голосе вежливо осведомился бывший академик.

Я внимательно всматривалась в его благородный профиль.

– Да, спасибо, – сказала я, – очень интересно.

– Еду сейчас в издательство, – важно произнес Ковалев, – пожелайте мне удачи.

– Удачи! – сказала я.

Еще через неделю Ковалев приехал на консультацию без предварительной записи.

Его лицо пылало гневом.

– Представьте, – произнес он, выражая сдержанное негодование, – ОНИ мне отказали. Печатают всякую ерунду, а по-настоящему талантливую вещь печатать не желают. Без связей и денег в наше время ничего не сделаешь! Его глаза медленно наполнились слезами. – Ну, ничего, – горестно вздохнул он, – я им еще покажу! ОНИ узнают, что такое настоящий талант. Ведь вы мне верите?! Вам ведь моя книга понравилась!

– Да, мне понравилась, – спокойно сказала я, продолжая пристально наблюдать за выражением лица моего клиента, – вы просто молодец!

– Знаете что, – вдохновенно произнес мой академик, – у меня есть еще рукопись. Я переписал Мопассана. Понимаете, я выбросил из его романа весь секс, и получилось вполне приличное произведение. Хотите почитать?

Я улыбнулась, продолжая наблюдать за бывшим физиком, или кем он там был раньше.

– А на очереди у меня Карл Маркс, – заговорщицки подмигнул мне Ковалев, – я его сейчас редактирую. Когда закончу, могу принести вам, почитать.

– Кто ваш лечащий врач? – невозмутимо спросила я своего клиента.

Ковалев прервал себя на полуслове и уставился на меня. Потом вскочил со стула и вышел из моего кабинета.

Я попыталась навести справки об академике, физике Эдуарде Васильевиче Ковалеве.

Никаких сведений найти не удалось. Возможно, мой клиент назвался вымышленным именем, а возможно, моего академика не существовало и вовсе.