Текст книги "Аквамарин (часть 2): по моим правилам (СИ)"

Автор книги: Наталия Матвеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

Лив с трудом дышала, глядя на отца. По щеке Эйдена вдруг скатилась слеза. Его холодные глаза с отчаянием и любовью смотрели на нее.

– Давай, дочь. – вдруг хрипло проговорил он. – Не бойся. Я знаю, ты любишь его, ты должна сделать это… А я… я прошу у тебя прощения за все, что сделал тебе. Я хотел все исправить… – он с трудом вздохнул, а Лив думала, что ее сердце сейчас взорвется. – Давай. Стреляй. И не вини себя, милая… В моей смерти виноват только я. Помни, Лив: я люблю тебя. И не бойся – ты никогда не будешь одинока.

Он чуть опустил голову, подставляя ее под пулю, и девушка уже захлебывалась в рыданиях. Эрнесто сморщил нос и вкрадчиво проговорил:

– Хорошее прощальное слово, Эйден. Мы его не забудем. Давай, Лив. Тянуть больше нельзя.

Лив выдохнула и дрожащим голосом проговорила:

– Сначала развяжи их.

Эрнесто с ухмылкой посмотрел на нее.

– Ладно уж. Но отдам только после выстрела.

Лив кивнула. Эрнесто дал команду своим людям освободить Джонни и Макса, и через полминуты веревки, сдерживающие их, были разрезаны. Сорвав скотч, Джонни отчаянно крикнул:

– Лив, нет! Не делай этого!!!

– Стой, Лив!! – вдогонку словам Джонни крикнул Макс, но Лив вдруг громко и истерично рассмеялась. Эрнесто, Эйден и остальные с удивлением и недоумением посмотрели на нее, а она смеялась и смеялась, вытирая слезы свободной рукой, но не опуская пистолета.

Светящимися яростью и злобой бирюзовыми глазами Оливия посмотрела на Эрнесто, хмуро наблюдавшего за ней, и воскликнула:

– Ну ты и идиот, Эрнесто!! Неужели ты и вправду поверил, что я сделаю это??? Убью отца??? Да ты за кого меня держишь, ублюдок тупой??? – Лив хохотала, видя, как улетучивается, подобно воздуху из развязанного воздушного шарика, все благодушное расположение, и как наливаются шоком и злостью глаза Эрнесто, который, все-таки, будучи не совсем тупым, напряженно заозирался. – Убить папашу!! Не-е-ет, насекомыш… Я же предупреждала, что не буду играть по твоим дерьмовым правилам!!! А раз все хорошее, что было в моей жизни, сумел растоптать твой дебильный, голубой ботинок детского размера, то и смысла к существованию я больше не вижу, так что пора прекращать этот долбанный спектакль!

И не успели Эрнесто, Эйден и все присутствующие даже подумать над сутью ее последней фразы, как Лив быстро и уверенно развернула пистолет в руках дулом к себе и, не мешкая ни секунды, не оставляя себе ни единой возможности подумать, испугаться, помолиться или испытать отчаяние и даже не прицеливаясь никуда конкретно, выстрелила.

Глава 26

Происходящее вокруг пошло по заранее распланированному сюжету: Люк услышал выстрел через передатчик в ухе Лив и за пару секунд раскрыл перед толпой вооруженных и воинственно настроенных людей Эйдена Мартинеса и Макса Вератти двери, так что не успела раненная самой собой девушка и на пол то, как следует, упасть, как в небольшую комнату ворвалась орава мужчин и устроила шумную и кровавую перестрелку из серии: «веселый день из жизни мафии» или «угадай, сколько пуль сегодня достанется тебе?»

Лив услышала шум, но из-за болевого шока ее реальность превратилась в серо-черный фон. Девушка упала, чувствуя, как сознание ускользает от нее, а боль крушит ее грудную клетку, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть… Она с трудом подняла руку и дотронулась до раны в груди: пуля прошла выше зоны сердца, правее, ближе к плечу, но ниже ключицы…

Она попыталась подняться, но не смогла, попыталась вдохнуть, но слышала какой-то жуткий свист и понимала, что при каждом новом вдохе сердце и левая часть груди болит все сильнее… Ей захотелось кашлять… Кашель… Кровь… Она увидела свою кровь… Умирала от боли и невозможности вдохнуть и двигаться… Сознание предательски отступало, и единственная мысль, показав свою страшную, приводящую в неподдельный ужас и отчаяние ее внутренности, морду, единственная мысль в ее мозгу была о том, что, кажется, с ней все очень даже нехорошо, а песок в ее песочных часах почти перебежал по тонкой стеклянной ложбинке в нижнюю часть, оставляя ей считанные минуты на то, чтобы…

– Оливка! Оливка… – сквозь белую пелену перед глазами Лив увидела бледное лицо Джонни, с разгона приземлившегося около нее на колени. Внутри нее немножко потеплело, но боль заглушала все вокруг: она снова дико закашлялась. Глаза Джонни расширились, наполнившись неподдельным ужасом, она почувствовала, как он приподнял ее, а его теплая рука зажала рану в ее грудной клетке. Как же много жизни и энергии она ощутила в этой ладони, как же много тепла… Лив вдруг отчетливо почувствовала разницу между ними… Она чуть улыбнулась, задыхаясь и кашляя… – Черт!!! Черт возьми, Оливка, глупышка!!! – отчаянно крикнул он дрожащим голосом, вне себя от боли и горя. – Зачем??? Зачем ты это сделала? Черт…

– Лив! – другой испуганный до чертиков голос, и с левой стороны от себя девушка заметила другие больные глаза – уже Макса. – Что ты наделала, глупая?.. Проклятье… Это… ее кровь?.. – с невероятным ужасом спросил он у Джонни, но Лив не видела, куда он смотрит и показывает… Ей было ужасно страшно от того, что песка оставалось совсем чуть-чуть, а она так и не сказала им обоим, не сказала Джонни самого главного…

Она снова закашлялась и слегка улыбнулась:

– Дышать… нечем… – еле прошептала она, снова со свистом вдохнув воздух и почти отключаясь, но с трудом удерживая сознание всеми возможными силами.

Макс и Джонни в бешеной тревоге переглянулись.

– Легкое. – сказал Макс. – Нужно срочно в больницу. Пуля внутри?

Джонни слегка приподнял Лив, и она, сморщившись от боли, ощутила его руку на своей спине, а затем услышала потерянный, дрожащий голос:

– Нет. Сквозное. Кровь… хлещет… – с трудом проговорил он, и Лив охватило еще большее отчаяние… Значит, времени совсем мало… В ее раздумья вмешался третий голос, а точнее, бешеный ор господина Эйдена Мартинеса, получившего жизнь в обмен на жизнь дочери:

– Макс!! Джонни!! Увозите ее!!! Быстрее!!! Я прикрою! Она не должна… – его голос дрогнул и осекся.

Лив не могла двигаться, какая-то жуткая слабость, в сочетании с огромной, разрывающей ее грудь, болью, не давала ей и пальцем шевельнуть… А кашель все усиливался. Джонни подхватил ее на руки, и Лив подумала, что и мечтать не могла о том, чтобы снова оказаться в этих руках после своего подлого поступка…

Боль… разрывает… Стон… Секунда – и все выключилось. Нет, вернись, вернись, нельзя уходить сейчас…

В темноту резко ворвался гул мотора. Сознание включилось. Лив ощущала спиной, отчего-то мокрой, тепло чьих-то коленей, руку сжимающую ее рану, и едва заметную дрожь человека, прижимающего ее к себе со всей горячей нежностью этого мира…

Превозмогая боль, она открыла глаза и увидела такие родные и любимые зеленые, впивающиеся в нее с бешеной надеждой, пробивающейся через ужасное страдание, дикий страх, душевную боль и любовь…

– Оливка, девочка моя, потерпи пожалуйста, скоро тебе не будет больно, только потерпи, не умирай, слышишь? – горячо шептал Джонни дрожащим голосом, гладя свободной рукой по ее щеке и будто передавая жизненную силу через свое прикосновение… А Лив вдруг поняла, что его слова и его руки, его объятия, как пенициллин, заживляли кровавые, рваные раны на ее сердце, оставляя болеть лишь раненное тело. – Ты не можешь меня оставить, малышка, я не смогу без тебя, не смогу ни секунды, да черт возьми, я тысячу раз выстрелю в себя и не буду жить, потому что на этой земле я – ничто без тебя… Лив… Лив… Я люблю тебя, люблю, слышишь?.. Прости меня… – шепнул он и закусил губу до крови, Лив увидела слезу скатившуюся по его щеке… Как же она хотела поднять руку и коснуться его в ответ…

Несмотря на боль, она в эту минуту могла видеть только эти глаза, только это лицо, слышать только этот голос и, кашляя кровью с пузырьками такого необходимого ей самой воздуха, испытывая бешеную аритмию сердца и невозможность вдохнуть, была счастлива.

Счастлива.

И именно в эту секунду, когда она смотрела на него, охваченная трепетным чувством, что она нужна ему, что она небезразлична ему… Именно тогда, как неосязаемый призрак, как тонкая грань, как прохудившаяся, ветхая портьера, перед ее взором замаячила смерть.

Наверное, каждый человек может интуитивно чувствовать ее приближение. И это не только больные неизлечимой болезнью, проживающие каждый миг с готовностью встретить худшее. Те, кто уходят из жизни спонтанно, резко, волей несчастного случая, тоже неосознанно чувствуют ее приближение. Каждый из нас пришел на эту землю ради выполнения собственной миссии, и никто не знает, в чем она заключается: в том ли, чтобы родить гениального ученого, в том ли, чтобы помочь бездомному не умереть с голоду, в том, чтобы в нужное время оказаться в нужном месте и своим простым, ничего не значащим для нас самих советом, вдруг случайно спасти чью-то душу, наполнить другого человека пониманием собственного смысла?.. Но что происходит, в то мгновение, когда дело сделано? Наш организм устроен так, что в ту секунду, когда мы чувствуем себя опустошенными, испитыми до дна, в эту самую секунду мы снова пытаемся запрыгнуть в кабинку колеса обозрения и прокатиться по новому кругу. Мы не догадываемся о том, что все кончено. Мы пытаемся развернуться на новый виток своего сценария. Мы стоим в той точке, когда четко ощущается прошлое – старое, и будущее – новое. Новая работа, новые увлечения, новые друзья, возможно, даже новая семья – плоды душевных метаний человека, создающие иллюзию начала нового этапа… Но вскоре, мы понимаем, что ни одна из попыток перетряхнуть себя на новый уровень не приносит удовлетворения. И тогда приходит она. Забирает тех бедняг, которые мучаются от невыносимого желания понять, как жить дальше… Они просто не знают, что их миссия выполнена, смысл был, и искать новый, если старый утерян, бесполезно…

Так думала Лив о себе, чувствуя всем своим больным сердцем, что она уходит… А Джонни плакал над ней, страдая от невыносимого горя, понимая, какая страшная тень нависла над его любимой… В его глазах горело сожаление, сожаление о каждой минуте, которую он провел вдали от нее, сожаление о том, что не успел все исправить…

А она, понимая ужас того, что из ее песка в верхней доле часов остались лишь жалкие крупицы, собрала в себе все силы, какие только еще были в ее холодеющем теле, и сквозь ужасный кашель, еле слышно прошептала:

– Джонни… – кашель, он вздрогнул, в страхе посмотрев на нее и боясь того, что может услышать. А она должна была сказать… Вдоха не хватало, сердце не слушалось, боль рвала на части, но у него впереди еще целая жизнь, и она должна была сказать ему правду. – Прости… меня… – Лив задохнулась, а Джонни только сильнее сжал ее своими руками, покрывая поцелуями ее лицо… Нет, ей не хватало сил сказать все… – Я… люблю… тебя… – выдохнула она и почувствовала слезы по своим щекам. – Я… кажется… уми…

– Нет! – шепотом воскликнул Джонни, отчаянно замотав головой и заглядывая в ее глаза, зажимая ее рану с такой силой, будто хотел остановить кровь и заживить ее своим собственным теплом. Он дрожал, Лив чувствовала это, и ей хотелось только… успокоить его. Больше она ничего не могла сделать. Не в этой жизни. – Нет! Не смей! Не смей так говорить, Лив! Ты всю жизнь боролась, не смей сдаваться сейчас, мы почти приехали, прошу, потерпи еще чуть-чуть, и все будет хорошо… Я клянусь тебе… Если ты умрешь, то и я умру, понимаешь? – он наклонился к ее лицу близко-близко, Лив могла ощущать свой самый любимый аромат морского воздуха и теплый ветерок его дыхания, согревающий ее холодные губы… Боже, если бы можно было… Хоть один еще только миг побыть с ним просто вот так, глядя в его глаза, ощущая его отчаяние и любовь, чувствуя его объятия… Но у нее не было этого времени. И сказать ему она так и не смогла… Ни ему, ни Максу, который тоже был в машине, Лив ощущала его присутствие, знала, что он бы никогда не оставил ее в такую минуту…

Оливия закашлялась, отпуская последние жизненные силы, и еле слышно проговорила:

– Нет… Ты должен… жить… Это… не страшно… Джонни… Умирать не страшно. – вдруг отчетливо проговорила Лив, сделав последний болезненный, свистящий вдох. Она видела, что он хочет заспорить с ней, видела, как он сопротивляется, пытаясь удержать в своих руках те считанные крупицы песка, которые в ней остались, отказываясь верить, что его любимая вдруг исчезнет навсегда, но слегка покачала головой. – Твое… сердце… должно биться, Джонни… Не сдавайся… Моя… роль… сыграна…

Джонни снова замотал головой и с мольбой в глазах посмотрел вперед.

– Нет, нет, Оливка, что ты такое говоришь! Ты не права, еще не все, терпи, малышка, мы почти приехали, терпи! – отчаянно приказал он ей, но Лив уже уплывала в руки боли… Ей не хватало воздуха, а сердце стучало все медленнее…

– Лив! Лив… Как она?!? – взволнованный, чуть дрожащий голос Макса с переднего сиденья… Лив слышала его зов, но уже не могла говорить. Да, она причинила и ему не меньше боли своими чувствами, своим выбором… Если она умрет, им обоим станет легче…

– Времени почти нет. – глухо ответил Джонни, и мотор взревел…

Лив последний раз посмотрела на него и с огромным трудом, горячими, окровавленными губами шепнула:

– Спасибо… Мой… спаситель…

Не смогла договорить. Сознание осталось безжалостно к сердечной боли, ускользнув в самый важный для нее момент. Лив провалилась в темноту и мир безболезненной пустоты.

Глава 27

Оливия видела себя на лужайке. Над ней висело серое-пресерое небо, кое-где переходящее в грязно-синие кучевые облака, а под ней ковром стелилась практически без цвета и запаха бледно-зеленая трава. Девушка села, удивленно оглядываясь. Она прекрасно помнила последний свой эпизод: машина, боль, Джонни… А значит, это сон.

Лив встала с лужайки и оглянулась: она была на участке перед собственным фамильным домом. То же крыльцо, тот же фонтан с дурацкими крылатыми мужчинами, тот же особняк, прикрытый с левой стороны вишневым садом… Хотя… Все эти, до боли знакомые девушке, детали пейзажа все же отличались от тех, которые она видела в последний раз, выезжая из этого дома на встречу с Эрнесто. Облицовка дома была покрыта свежим слоем белой краски, панорамного окна в отцовском кабинете еще не наблюдалось: было лишь обычное, как и во всех других комнатах, окно; вишневые деревья казались меньше, а рядом с садом, под зеленой кроной, которая сейчас была серой, как грязная тряпка, Лив неожиданно обнаружила качели и песочницу… Те самые качели, на которых она качалась в детстве, и Джонни, еще мальчишкой, носился вокруг нее, сманивая разными хитростями, чтобы она, наконец, уступила это прекрасное изобретение человечества ему…

Ощутив волну сжимающей сердце ностальгии, Лив вдруг показался волшебным этот странный, хоть и исполненный не в самом радужном цвете, сон, напоминающий ей о том прекрасном времени, когда у нее была целая семья… Мама… Папа… Сестра… Охваченная трепетом, Лив опустила взгляд себе на грудь: ну, конечно. Никаких ран. Точно, она спит. Только вот абсолютной тишины, как полагается этой безлюдной картине, в этом сером, безветренном мире не было: она то и дело слышала какие-то голоса, которые монотонно отдавали команды, но не разбирала отдельных слов…

Всему этому должно быть какое-то объяснение. Лив двинулась было к качелям, но, остановившись и немного подумав, отчего-то решительно переменила направление и зашагала к дому. Не успела она подойти к крыльцу, как почувствовала перед собой невидимую, неосязаемую энергетическую преграду или барьер. Она удивленно остановилась, но отчего-то побоялась шагнуть дальше… И в эту секунду парадная дверь отворилась, и Лив с изумлением увидела… маму. Маму. Ее маму, погибшую много лет назад…

Сердце дрогнуло, потянувшись к ней всеми силами, но от шока Лив не могла пошевелиться, во все глаза глядя на нее… Это самый лучший сон в ее жизни, как же не хочется просыпаться, лишь бы быть здесь, рядом с ней, рядом с мамой… Лив жадно впивалась глазами в ее лицо, озаренное мягкой, но такой нежной улыбкой, в ее голубые глаза, всегда понимающие, всегда сочувствующие, всегда готовые помочь и самые красивые на свете, в ее руки, отчаянно пытаясь вспомнить тепло их объятий, и слезы сильным потоком хлынули из ееглаз… Мама выглядела также, как и в тот самый, ненавистный, трагичный день: на ней было легкое синее платье с коротким рукавом и юбкой до колена, такие же синие туфли без каблука. Светлые волосы до плеч были заколоты с двух сторон заколками, а губы… Лив все так же жадно и восторженно посмотрела на них – они блестели перламутром… Теперь она вспомнила. Вспомнила, почему так любит блески для губ. Их любила мама.

Она заулыбалась сквозь слезы и, ощущая немедленное, невыносимое и жгучее нервное потрясение, на дрожащих ногах попыталась сделать шаг вперед, но барьер перед ней не пустил ее, вызвав стон разочарования в ее сердце.

– Мама… Мама… Мамочка… – зашептала Лив дрожащим голосом, глотая слезы… Как же волшебно было говорить это слово… Она и забыла, как прекрасно оно звучит… Как же, должно быть, счастливы те люди, которые могут и по сей день назвать кого-то своей мамой… – Мама… – как заклинание повторяла она, протянув к ней руки. – Ты? Это ты?.. Но как?.. Почему я вижу тебя?.. Такой чудесный сон…

Мама заулыбалась еще ярче, а по ее щеке покатилась слеза. Она сделала несколько шагов вперед, спустившись с крыльца бесшумно, словно тень, но ее голос Лив услышала ясно и отчетливо, вздрогнув всем телом и заплакав еще сильнее от его звука…

– Оливия, дочка… Я так счастлива, что могу видеть тебя!.. – мягким и нежным голосом сказала она и с трудом вздохнула, крепко обхватив себя руками, а ее мокрые от слез глаза загорелись болью и тоской. – Ты стала такой красивой! Просто невероятно… Как же я жалею, что так рано оставила вас… Все было бы по-другому… – она стиснула зубы, и Лив заметила, с какой силой она сжала свои плечи ладонями. – Ни тебе, ни Джесси не пришлось бы переживать все те ужасы, что выпали на вашу долю… – она вдруг улыбнулась, и в ее глазах блеснула гордость. – Но ты, дочка, стала такой сильной! Ты можешь преодолеть любое препятствие, ты готова жертвовать собой ради близких, ты особенная, Лив. Я очень скучала по тебе…

Лив снова попыталась рвануть к ней, желая немедленно очутиться в ее объятьях, желая почувствовать мамино тепло, вдохнуть позабытый запах ее духов, и плакать, плакать, рассказывая ей о том, как же она страдала без нее все эти годы, как же мечтала о ее поддержке, о ее любви, как же она запуталась и как тяжело ей распутаться сейчас одной…

– Мама! Ты не представляешь, как я нуждаюсь в тебе, мама, ты мне так нужна! – воскликнула с болью Лив, пытаясь преодолеть ненавистный барьер, мешающий ей подойти ближе к ее маме, к ее мамочке… – Мама… – слезы, слезы, Лив ощущала глубокую скорбь и свое детское горе так, будто оно случилось пару дней назад, а не в далеком детстве. – Я не… могу… подойти к тебе… Почему?! – крикнула она в отчаянии, снова пытаясь сделать шаг. – Почему, почему??? Я так хочу обнять тебя, мама, ты… не представляешь… – ее голос сорвался, и она перешла на шепот, – как мне… одиноко…

– Стой, Лив, стой! – с горечью воскликнула мама, и в ее голубых глазах зажегся испуг. Она вскинула руки в останавливающем жесте и приблизилась еще на несколько шагов, но… не достаточно… близко… Лив на секунду замерла, тяжело дыша в собственном бессилии. – Ты не можешь подойти. Ты не должна пересекать линию! Ты же понимаешь, что…

– …это не сон. – закончил за маму другой родной голос, и Лив с изумлением вздрогнула, увидев, как из парадной двери появляется Джессика, ее сестра… Ах, как же можно было это выдержать! Тоска, соединившись с глубоким, болезненным чувством вины и раскаяния превратились в новый поток слез, пока Лив смотрела на свою родную сестру, которая первой приняла ее со всеми недостатками, каких в ней было несчетное количество, которая первой предложила ей руку помощи и попыталась воссоединить семью, которая так страшно и нелепо… умерла… из-за нее…

Джесси улыбалась, глядя на Лив теплым, светящимся взглядом. Как и мама, она тоже была в той самой сорочке, в которой погибла в тот ужасный день, и Лив, не веря своим глазам и своему сумасшедшему счастью, до боли сжала кулаки, глядя на нее.

– Джесси…

– Привет, Лив. – тепло и спокойно, какой она всегда и была, сказала Джесси и встала рядом с мамой. – Я очень рада тебя видеть, но тебе нельзя пересекать линию, понимаешь?

Лив покачала головой, всхлипывая.

– Что за линия?.. Зачем она здесь?.. Что все это означает?? – снова закричала она, не имея сил просто стоять и говорить с ними, так ей хотелось подбежать и стиснуть их обеих руками, чтобы никогда больше никуда не отпускать…

– Ты… Как бы… на промежуточной станции, Лив. – сказала Джесси со вздохом. – Ты можешь шагнуть сюда, к нам, но тогда…

– Я умру. – шепотом проговорила Лив, все вдруг осознав. Вот почему она видит их. Она еще жива, но находится на грани смерти… Глядя на маму, которая с такой нежной любовью смотрела на нее, утирая слезы, и на Джесси, бедную Джесси, которая приняла смерть из-за ее глупого поступка, она вдруг подумала: а что ее держит в мире живых? Она разрушила все, что у нее было, предала того, кого любила больше жизни, того, кто любил ее, зачем ей оставаться на земле? Чтобы причинять людям новую боль?.. Нет, нет, нет. Она больше никого не обидит. Хватит.

И Лив, собрав все силы, преодолевая подсознательный страх и ощущение, что кто-то тянет ее назад, в обратную сторону, решительно шагнула вперед, к крыльцу. Голоса, что-то болтавшие вокруг нее, разом смолкли, а энергия, тянувшая ее назад, вдруг изменила направление и с силой потащила ее к дому. Лив сделала несколько поспешных шагов, чувствуя, как все ее нутро дрожит от радости встречи с мамой и сестрой, как ее душа танцует и мечется в предвкушении тех самых, долгожданных объятий, которые будут длиться целую вечность, как обе, и мама, и Джесси, вдруг замахали руками, и мама предостерегающе сказала:

– Лив! Нет, подожди. Тебе не нужно сюда.

Лив замерла, разочарованно и непонимающе глядя на нее. Ее душа сделала последний пируэт и жалко повисла, разом обмякнув и потемнев от боли.

– Мама! – воскликнула негодующе она, с мольбой глядя на нее. – Мама, но я не хочу больше жить! Я хочу остаться с вами! Пожалуйста, мама… – шепотом добавила она сквозь слезы и рухнула на колени.

Мама грустно покачала головой, а по ее щекам побежали новые слезы.

– Поверь, милая, я очень, очень хочу, чтобы мы снова были вместе, но тебе еще рано быть здесь, вернись. Вернись за занавес, дочка. Ты еще не все сделала там, твое предназначение не выполнено… Дочка, ты нужна отцу, ты…

– Ты нужна ему. – тихо, но с мягкой и грустной улыбкой закончила за нее Джесси, а Лив с новой силой почувствовала пожирающий ее адский огонь вины…

– Ему… Джесси… – она посмотрела на сестру больными глазами. – Прости меня за него, я не хотела, чтобы все так вышло, я не собиралась забирать его у тебя… Я не знаю, как это получилось, и…

Джесс улыбнулась и покачала головой.

– Ты не виновата, Лив. Наш брак был всего лишь договоренностью, а значит, с самого начала был обречен. Мы были вместе всю жизнь, но он никогда, никогда не смотрел на меня так, как на тебя. С того дня, как мы встретили тебя в аэропорту, только ты занимала его мысли, и… Это было неподвластное ему чувство. Его нельзя пережить, перетерпеть или выключить. Он никогда бы не избавился от него, Лив. Он любил тебя. С первой секунды, как увидел. Ты должна вернуться за занавес, сестренка. Он не сможет без тебя.

Каждое ее слово, словно острый кинжал, резало сердце Лив на части, она не верила тому, что слышит, но… Разве сейчас уже не поздно? Разве это теперь имеет какое-то значение?

– Джесс… Мама… – Лив перевела испуганный и потерянный взгляд на маму, чувствуя себя неуверенно и путанно. – Я очень сильно обидела его! Я совершила страшную ошибку и разрушила все, все! Джонни бросил меня… Я… сделала ему больно… И я не знаю, как его вернуть! Как заставить его поверить мне, в мои чувства… Он был моим смыслом! А теперь… его нет…

Мама улыбнулась, нежно глядя на дочь.

– Ты немного заблуждаешься, малышка Лив. Твой смысл связан с ним, но он еще не утерян. Джонни любит тебя, и ты найдешь способ его вернуть. Ты же Оливия Мартинес, та самая, что никогда не сдается! Борись, милая, борись всегда и никогда не опускай руки. Все, а теперь вернись, вернись. Сейчас. Иначе он опустится. Занавес.

Лив с ужасом и сомнением, разрываясь бешеным противоречием внутри себя, оглянулась назад, туда, где должна была быть та самая невидимая преграда.

В эту секунду она вдруг услышала его голос… Как будто сквозь помехи из-за утери сигнала прорвался этот звук… «Дыши, Лив, прошу тебя, черт возьми, дыши! Не оставляй меня, Оливка, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Лив…» Оборвалось. Лив дернулась туда, где кричал его голос, все внутри нее, душа, сердце, все устремилось к нему в сумасшедшем порыве…

– Иди, Оливия. – мягко сказала мама. – Ты нужна там. Ты слышишь его… Твоя душа его слышит… Вернись, пока не поздно, сделай правильный выбор.

Лив с невероятной тоской поднялась на ноги и, ощущая разрывающее ее сердце страдание от того, что через несколько секунд она снова потеряет их на многие десятилетия вперед, тяжело ступила назад, беснуясь от боли. Шаг… Еще шаг… Барьер неожиданно легко пропустил ее назад, и она вновь почувствовала изменение силы притяжения, которая теперь вновь тащила ее куда-то в сторону ворот. Голоса вокруг вновь возбужденно загалдели, а Оливия с болью и тоской посмотрела на маму и Джесси, таких реальных и таких близких к ней, но таких далеких, за гранью нашей действительной реальности… Мама и Джесси сели на ступеньки крыльца, и мама обняла старшую дочь за плечи. Они обе улыбались, просто глядя, глядя на нее, обе молчали.

– Выбор… – шепнула Лив устало. – Я больше не хочу выбирать… Почему постоянно нужно что-то выбирать? Почему мы не можем жить просто, двигаться по своей широкой дороге, а не шастать по узким колеям, уводящим нас все дальше от широкого, гладкого пути?

Мама вздохнула.

– Наша судьба предопределена только нашим выбором. Ничем больше. Любая колея – тоже дорога, а каждый человек выбирает себе путь в силу своих возможностей. Мы несем тот крест, который могут удержать наши плечи. Твой путь сложен, Лив, но ты больше не будешь несчастна или одинока. Ты больше не будешь отталкивать людей, в страхе их потерять… Кто, как не ты, знает настоящую цену живым чувствам боли, раскаяния, страдания? У тебя все будет хорошо, милая. Просто верь в это, как я верю. – нежно проговорила она, а Лив снова задрожала, чувствуя, как подбираются слезы, чтобы вновь хлынуть потоком.

Ей нужно уходить. Она почувствовала это и снова посмотрела на ворота. Нужно возвращаться. Она с тоской перевела глаза на Джесси и тяжело проговорила:

– Джесс… Прости меня… Это я виновата в твоей смерти… Я никогда не смогу с этим смириться… И с тем, что разрушила твое счастье, забрав его у тебя… Прости…

Джесс потупилась, а в ее взгляде мелькнула затаенная боль.

– Моя смерть связана не с тобой, Лив, а с волей судьбы и несчастного стечения обстоятельств. Ты еще не понимаешь этого, но все должно было случиться именно так. И он должен был стать твоим… Ты не виновата в том, что мне было отведено так мало времени, и в том, что он любит тебя, любил всегда… Это его выбор. Вернись к нему и береги его, хорошо?

Лив с болью кивнула, рыдая в голос.

– Хорошо… – она вновь посмотрела на маму. – Мама… мамочка… я так сильно люблю тебя! И мне очень тебя не хватает… Дождись меня здесь, пожалуйста, пожалуйста, я смогу жить, только зная, что когда-нибудь вновь увижу тебя и, наконец, обниму…

Мама выдохнула, утирая слезы, и улыбнулась:

– Конечно, милая. Я буду ждать тебя столько, сколько потребуется… А когда придет время, мы воссоединимся здесь, по эту сторону. Не тоскуй, дочка. Здесь нет одиночества. Мы чувствуем себя свободно и счастливо. Береги себя, милая. И больше так не делай, хорошо? – наставительно проговорила она и поднялась на ноги. – Я очень люблю тебя, малышка Лив. Помни это. Держи вот здесь. – она показала на сердце и ушла в дом.

Лив хотела кричать и кричать, что ей мало этого свидания, мало, катастрофически мало для того, чтобы утолить печаль, но душой она понимала, что так нужно. Джесс тоже встала.

– Ну, пока, сестренка. Жаль, что у нас было так мало времени и мы не смогли стать большой и дружной семьей… Я тоже люблю тебя, Лив, и ты ни в чем не виновата, слышишь? – серьезно проговорила она. В этот момент сила, тянущая Лив к воротам, увеличилась, и девушка ощутила, как ее тело отдаляется от дома родителей… А значит, от мамы… и от Джесси…

– Я тоже люблю тебя, Джесси! – крикнула она, протягивая к ней руки и улетая, улетая… Вспышка! Она вдруг вспомнила…

– Джесс!! – крикнула она, отчаянно пытаясь затормозиться хоть на секундочку, но, видимо, у судьбы были немного другие планы на нее. Джессика почти скрылась в дверях дома, но снова удивленно выглянула. – Джесс!! Что за секрет?? Что у тебя был за…

Она не договорила. Скорость увеличилась, и последнее, что увидела Лив перед тем, как провалиться в небытие, удивленные и горькие, очень горькие голубые глаза ее трагически погибшей сестры…

Глава 28

Ощущение, будто на теле сверху уложили парочку слонов или бегемотов, и они с удовольствием устроились, лишая возможности двигаться и пригвождая к кровати своей тяжестью.

Второе ощущение – жарко. Воздух будто раскален, а вдохнуть поглубже мешают бегемоты… И еще чувство, будто кто-то пробурил скважину в правой половине груди, отзывающееся болью при каждой попытке глотнуть кислорода…

Лив не шевелилась. Практически не дышала. Сознание медленно возвращалось, привнеся с собой духовой оркестр в голове, разрывающий мозги своей высокочастотной игрой, барабанную дробь сердца и боль, боль, боль…

По характерному пиканью с левой стороны от себя, девушка догадалась, что находится в больничной палате… скорее всего, у Калеба… Ах, да. Она выстрелила в себя и, кажется, попала в легкое… Джонни… Он что-то говорил ей, что-то о любви, чертовски приятное и нужное ей… И плакал?.. Да, вроде того… А потом она видела маму… и Джесси… странный, но такой восхитительный сон!.. Как будто сбылась ее сокровенная мечта… Мечта всей жизни… Услышать ее голос, увидеть ее лицо… Только обнять нельзя было, почему-то…

– Ты же понимаешь, почему она сделала это? – вдруг проговорил обеспокоенный, но все такой же брутальный и притягательный голос рядом с ней. Лив вздрогнула внутри себя: Макс. Ее сердце живо откликнулось, но она решила пока не показывать ему, что проснулась – ей хотелось послушать, о чем он будет говорить, а главное – с кем.