Текст книги "Откройте"

Автор книги: Натали Саррот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Саррот Натали
Откройте

Натали Саррот

Откройте

Дмитрий Бавильский. Вы слышите их?

Натали Саррот. Откройте: Фрагменты из книги. Пер. с франц. И.Кузнецовой. //

"Иностранная литература", 1999, #5.

Тимур Кибиров. Нотации: Книга новых стихотворений. – СПб.: "Пушкинский фонд",

1999.

Натали Саррот занималась "изучением" языка: в текстах ее живут стертые речевые формулы, типа "до свидания" или "скучаю, люблю, целую". Саррот вскрывает их пустоту, бессмыслицу, "обнажает прием". Становится понятным, очевидным, что люди говорят не то, что думают (это очевидно); не то, что говорят (это естественно). Но, главное, говорят, чтобы ничего не сказать. Язык более не объединяет.

Интеллектуалами нашими особо ценимы усилия Деррида по деконструкции всяких там незыблемых текстов, типа американской "Декларации о независимости", в которых он находит десятки (если не сотни) противоречий и несостыковок. Просто беда. Саррот делает примерно то же самое, но в художественном ключе. У них даже фамилии похожие.

У Натали Саррот есть прямой русскоязычный аналог – Лев Рубинштейн, картотеки которого – та же самая "языковая игра", а если быть безжалостней и точнее – констатация факта: язык не то, чем он кажется. Правда, в отличие от картезианствующих французов, Рубинштейн разыгрывает все те же штампы и общие места как экзистенциальную драму с постоянным повышением градуса отчаянья. Саррот и Деррида ничего не боятся. Саррот вообще уже покойница – ей все эти проблемы теперь до фени.

Мы рассматриваем опыты Рубинштейна как поэзию (тогда как Саррот пример беллетристики для "новых умных") вовсе не из-за уровня моря их душевного волнения. Просто карточки Льва Семеновича, их листание, освоение, чтение образуют регулярную метрическую систему. Натали Саррот рубится с языком в строчку: "Откройте" более похоже на диалоги из пьесы. Однако отстраненность, отсутствие постепенного нагнетания напряжения делают их все-таки прозой.

Последняя книжка Тимура Кибирова "Нотации" заслужила славу не слишком удачной. В ней Тимур Юрьевич выступает в жанре короткой пьесы, да к тому ж, по-приговски, оборванной на полуслове. То ли дело, когда он скакал как аксакал и выдавал катрен за катреном на протяжении многих-многих страниц.

Наступая на горло собственной песне, Тимур делает то же самое, что Саррот с Рубинштейном: вскрывает прием. Все составляющие его веселого и легкого дара остались прежними. Изменились пропорции. Главное – здесь доведена до логического завершения бытовуха, следующая стадия разложения иронии. Ни о чем более нельзя говорить серьезно. "Хронос, топос и хаос, // голос, логос и Христос..." Говорить, тем не менее, хочется: ведь мы пока что еще живы. А живой человек, может быть, тем от всей остальной неживой природы и отличается, что говорит. То есть производит тексты. Работает с языком. В языке.

Кибиров всегда стремился быть искренним и, даже если грустно, веселым. То есть естественным: кто Тимура Юрьевича знает в личном общении, меня поймет: нет в литературе более нормального, органичного человека. И если в стихах его много обращений, то это не концептуальный прием, а дружеское подмигивание. Способ передать привет. Сделать человеку приятное.

"Нотации" составлены из речевого мусора, как прежние его книги были составлены из перепевов и цитат. В этом видится прямое влияние концептуалистов, того же Рубинштейна. Хотя "работа" со служебными частями речи, скажем, с предлогами, пришла явно от Айзенберга. Рубинштейн со товарищи переживает социальное как физиологическое, Айзенберг со товарищи как экзистенциальное. И потому живут они на разных этажах. Кибиров – как дух, живет и веет везде. Он – место встречи концептуализма и неоклассического "Московского времени", всего со всем. Нормальная такая дружба народов.

Конечно, для дебютной книжки "Нотации" были бы провалом. Одни только перебродские интонации заклеймили бы как слабое подражательство, закрыв этот файл навечно. Но как подтверждение и закрепление приема – книга Кибирова (как и все, что делается им в этом жанре) блестяща. Неточные рифмы и ритмические сбои, сплошное "хуе-мае", типа, можно и не стараться: результат все равно будет один. Один и тот же. Никакой. Время такое. Никакое. В одном номере с "Откройте" опубликованы рецензии нобелевской лауреатки Виславы Шимборской под приятным названием "Необязательное чтение".

Тем не менее слог Тимура Юрьевича неотразимо узнаваем. Любовь с первой ложки. Читаешь, извините за каламбур, запоем – от первой до последней странички, веселишься и думаешь о судьбе вторичных моделирующих систем. Значит, есть контакт. Пост принят. И все отчетливей и яснее понимаешь: сегодня, чтобы быть стихами, стихи не должны ими быть. Сообщениями на пейждере или автоответчике, слоганами на билбордах (проехал про проспекту и получил подборку, что твой Рубинштейн).

Впрочем, это универсальное правило, касающееся любых видов искусства. Только так можно освободиться от пелены языка, упеленывающего нас в инфузорию-куколку, лишенную своего содержания. Я ведь тоже со стихов начинал, две книжки напечатал, да вот теперь бросил: невмоготу вся эта несвобода стала. Впрочем, если честно, я и сейчас нет-нет да и сочиняю что-нибудь этакое. Только не записываю и не запоминаю. Строчки уходят туда же, в темноту рождения... Так я, значит, и нашел свою форму поэзии и, значит, победил ея перманентный кризис. Если бы вы знали, как они прекрасны! Придется верить на слово, так как вирус моей поэзии убивает любая, даже самая минимальная форма публичности, дневной свет и чужое дыхание.

А есть ведь еще сны, которые ни рассказать, ни пером описать. Язык – та самая моделирующая система, что в прямом и переносном смысле загораживает нам небо. Слова и жанры – это тучи или облака.

Дмитрий Бавильский

=========================================================================

Аннотация

Натали Саррот

Откройте

Фрагменты книги

Перевод с французского ИРИНЫ КУЗНЕЦОВОЙ

Натали Саррот, участница литературных битв середины столетия и ниспровергательница традиционных форм, оказалась в 80-е годы в числе классиков и даже в списках кандидатов на Нобелевскую премию. Однако уже не как представительница бунтарской группы "нового романа", объединившей на время очень непохожих друг на друга писателей, а как независимый прозаик, создавший собственный стиль, не укладывающийся в рамки никаких школ и направлений. Этому стилю Натали Саррот осталась верна навсегда: французские критики называют его литературной константой века. Он несет столь явный отпечаток ее авторства, что подражать ему невозможно, не рискуя быть обвиненным в плагиате.

Главная установка, от которой она отступила лишь однажды, в автобиографической повести "Детство" ("ИЛ", 1986, No 12 ), – пробиться в такие пласты сознания, где не имеют значения психологические и социальные параметры конкретной личности. В эссе 1950 года "Эра подозрения" Н. Саррот формулирует это так: "Читатель сразу оказывается внутри, там же, где и автор, на глубине, где уже не осталось ни одного из удобных ориентиров, с помощью которых он когда–то конструировал персонажей. Он погружен и останется до конца погруженным в некую субстанцию, анонимную, как кровь, в магму, лишенную имени, лишенную контуров" (перевод Л. Зониной). Недаром название своей первой книги "Тропизмы" (1939) – ростковые движения стебля, корня, листьев в ответ на внешние раздражители – Н. Саррот позаимствовала из естествознания. Ей важно уловить в сети слов мимолетные изменчивые реакции, почти не фиксируемые мыслью. Персонаж, литературный характер, как его понимал старый роман, уходит в тень. Саррот интересует психологическая магма сама по себе, абстрактный "психологический элемент, который, подобно элементу живописному, постепенно освобождается от предмета, с которым некогда был неразрывно слит".

Однако из едва намеченных импульсов, колебаний и всплесков чувств характеры незаметно складываются, словно из кусочков головоломки, и, хотя проза Натали Саррот – чтение далеко не легкое, мы довольно быстро начинаем ориентироваться в происходящих событиях.

Ее новая книга "Откройте" (1997) состоит из пятнадцати небольших фрагментов, "бурь в стакане воды", происходящих в нашем сознании во время общения с другими людьми. Привычный внутренний монолог разбит здесь на такое количество голосов, что за ними не успеваешь уследить: голоса возникают, теряются, звучат снова. Что же касается реально происходящей беседы, то она остается за кадром и о ее содержании можно лишь догадываться по реакциям героя, предельно обезличенного – не обозначены даже пол и возраст – однако вполне узнаваемого: перед нами человек ранимый и сомневающийся, интеллигент с вечным комплексом вины. К концу книги, написанной с чеховским юмором, перед нами неожиданно предстает и его трагическое бессилие перед внешним миром, и неподлинность его бытия.

Мысли этого – все–таки хочется сказать – "персонажа" разыгрываются "в лицах", словно сцены спектакля, где действуют слова, обсуждающие уместность собственного появления в разговоре. Каждый из нас – осознанно или нет – подбирает слова, которые собирается произнести вслух. Собственно, процесс подбора слов и есть сюжет этих скетчей. Это своего рода анатомия разговора вообще, точнее – мышления в процессе разговора.

Стена внутренних табу и социальных условностей, существующих в сознании каждого человека, материализуется на воображаемой сцене в виде загородки, отделяющей слова–"комильфо" от их недостаточно светских собратьев. Когда разговор начинается, потенциальных нарушителей этикета изгоняют за загородку. Но удержать их там не всегда легко, потому что слово, как известно, может вырваться, сорваться с языка.

Все русские фразеологизмы, на которых строятся "конфликты", согласованы с автором.

И. Кузнецова x x x

Действующие лица этих маленьких драм – слова, выступающие как самостоятельные живые существа.

Когда им предстоит встреча с чужими словами, то мгновенно воздвигается загородка, стена. С внешней стороны остаются только те, кто может оказать визитерам достойный прием. Остальные уходят за загородку, где их накрепко запирают.

Но загородка прозрачная, и запертым все видно и слышно.

Иногда происходящее вызывает у них непреодолимое желание вмешаться, они не выдерживают и начинают стучать, звать... Откройте!

x x x

– Все, осталось недолго. Еще несколько слов, и трубку повесят... Кажется, загородка уже зашаталась, вот–вот рухнет...

– Зачем ее вообще надо было ставить? Запирать нас из–за такого пустяка... Чего они боятся?..

– Как чего? Вы забыли? Сколько раз во время самых обычных разговоров, хорошо обкатанных, отшлифованных, буквально проверенных на прочность...

– Да–да, бог весть почему, кто–то из нас вдруг срывался и в припадке ярости кидался на загородку. И если ему удавалось прорваться...

– Он выскакивал, как черт из табакерки... Как буйнопомешанный, сбежавший из психушки...

– В тот раз, помните, когда была такая смертельная скука и мы все впали в спячку... Лежали, как трупы, и не могли пошевелиться. А этот собрался с силами, встал, выбрался наружу, ему, видите ли, захотелось размяться, и он так разошелся...

– На том свете слышно было... Мы все моментально пришли в себя...

– А в другой раз кто–то превратился в крупинку соли, проник за загородку и забрался в механизм...

– И там пошел такой скрип!.. Что такое? Почему? Откуда?.. Страшная неловкость... Они не знали, куда себя деть...

– Да, их можно понять. Ведь даже при всей их бдительности... Никогда не знаешь, чего от нас ждать...

– Но сейчас–то никто отсюда не выскакивал... Никаких психов, никаких крупинок соли...

– Что же тогда там стряслось?

– "До свидания" закончило разговор, трубку положили... и... слышите, какое там молчание?

– Да, молчание, как говорится, тяжелое.

– Такое тяжелое, что слово не в силах подняться...

– Сейчас мы все узнаем...

– Да не толкайтесь вы, видите, перегородка снята... Откуда такое нетерпение!..

– Так ведь случай–то небывалый, из ряда вон...

– "До свидания"... Да, это точно "До свидания", но его не узнать. От него ничего не осталось... такой затравленный вид!

– Как будто боится, что его поколотят...

– А они его обступили, трясут... похоже, и правда могут побить...

– Кого, "До свидания"? Да вы что? Самый преданный служитель... отлично вышколенный, на великолепном счету...

– Даже если ему иногда случается повысить голос, сам факт его присутствия – гарантия благопристойности...

– Когда с размаху захлопывают дверь, "До свидания" как бы слегка придерживает, замедляет ее движение, хоть чуть–чуть, но смягчает оглушительный стук.

– За миг до того как трубка опустится на рычаг в последний раз и раздастся роковой щелчок, "До свидания" облегчает неотвратимость конца.

– Когда назревает угроза беспощадного столкновения, способного породить самые дикие зверства, "До свидания" – последняя надежда, и от нее не откажется цивилизованный мир, где соблюдаются хоть какие–то правила ведения войны.

– Когда близятся минуты расставания, эти каменные, сухие минуты... "До свидания" порой окутывает их нежными, теплыми испарениями.

– Покрывает легким туманом...

– Увлажняет сладостными обещаниями...

– Нет, "До свидания" не заслуживает такого обращения, надо ему дать возможность оправдаться...

– Да, действительно, объясни, что произошло? Почему ты ринулся, когда была не твоя очередь?.. Ты что, не мог подождать? Ужас, что ты натворил...

– Да, тот, кто держал трубку, так наверняка и считает...

– Задолго до того как разговор мог нормально, прилично кончиться, вдруг ни с того ни с сего – "До свидания"... Изумление на том конце провода... Потом короткая пауза и "До свидания" в ответ, как эхо...

– О нет, далеко не эхо...

– Там было другое "До свидания", ледяное...

– Да... Могу себе представить... этакий маленький сталактит...

– Казалось, будто его вторая часть – "свидания" – отвалилась, отпала, рассыпалась... Никакого свидания. Только обиженное, удивленное "до", прозвучавшее как "да?" – и на том конце раздались гудки...

– Ничего уже не поправишь...

– Ты хоть теперь–то понимаешь? И что за муха тебя укусила? Только не говори, будто ты забыл про тех, кому положено идти впереди тебя...

– Но они не шли... И я, как актер на сцене... Если у кого–то из партнеров вдруг выскочила из головы реплика и пауза затягивается, то другой продолжает как ни в чем не бывало...

– Выскочила из головы? Что он несет? Это кто выскочил, мы? Да мы все стояли рядом...

– Все?

– Конечно, готовые к выходу... " Нежный и привет вашей маме"... и "Надеюсь, вам повезет с погодой"... и "Хорошего вам отпуска"... и "Желаю как следует отдохнуть"... и "Счастливого пути!"... и "Жанна тут, рядом со мной, она вас целует"... и "Спасибо за звонок"... и "Позвоните, как приедете"...

– Короче, все... И мы, между прочим, тоже. Ведь обычно наша очередь прямо перед тобой... Извини, конечно, но когда есть мы, то в тебе иногда вообще отпадает надобность.

– Да–да, они оба тоже стояли наготове, наши слова–близнецы: "Надеюсь, до скорого!" и "Пока!". Они так похожи...

– Ну, положим, "Надеюсь, до скорого!" чуть покрупнее...

– А ты рванулся, перебежал всем дорогу...

– Да где же вы все были?

– Мы выжидали... не хотели спешить... Когда слишком торопишься, то кажется, будто мы вылетаем автоматически, а не по собственной воле.

– Скажи лучше, что ты отсутствовал. Или задремал, а потом вдруг вскочил и спросонок, не разобравшись, ринулся... Сознайся...

– Не в чем мне сознаваться.

– Бросьте, какой смысл выводить его на чистую воду? Просто мы знаем теперь, что он абсолютно непредсказуем. На него нельзя положиться...

– Чтобы "До свидания" – и такое выкинул! Подумать только!

– Ладно, что теперь говорить... Но больше так рисковать мы не имеем права...

– А, теперь ты с нами! Надо же! "До свидания" выставили за загородку... Наверно, самому непривычно, да?

– Да, со мной такое впервые...

– Ведь твое дело – быть там, когда кто–то приходит. Не представляю, как они там без тебя обойдутся...

– О, не волнуйся... Как говорят – часто не к месту, но тут это выражение само просится, – незаменимых у нас нет.

– Да, но все–таки без "До свидания"...

– Зря ты так думаешь... Отлично справятся... хотя бы с помощью "Пока!" или "Надеюсь, до скорого!". Эти всегда на подхвате. Да и другие найдутся...

– А что у тебя такой пришибленный вид? Не переживай. Расценивай это как заслуженную пенсию после долгих трудовых лет.

– Ты славно потрудился. Никогда не покидал своего поста. Всегда был предан делу. Не жалел себя...

– Вот именно. Излишнее рвение меня и подвело...

– Ну и расслабься теперь. Наслаждайся свободой, ты теперь ни за что не отвечаешь...

– Да, если бы!.. Я же знаю, что мне это так не пройдет... Вот погодите, настанет ночь... глухие предутренние часы... пробуждение после первого забытья... потом бессонница... Тогда и увидите. Меня вызовут. Я еще как понадоблюсь!

– Понадобишься? Когда никого нет?

– Не для прежней работы, с этим все кончено...

– А для чего?

– В другой раз расскажу, когда мы опять будем сидеть тут все вместе...

– Ну что, все происходило так, как ты и думал?

– Именно так, только еще дольше и мучительнее...

– Ну расскажи...

– Сначала мне пришлось выдержать подробный разбор... воспроизведение обстоятельств дела...

– Как? От первого до последнего слова? Весь разговор, даже когда тебя еще не было?

– Нет, не весь... Только исходный момент, очень важный: звонок был не отсюда...

– Ну и что?

– Как что? Если инициатива разговора исходила оттуда, значит, только "До свидания" оттуда, а никак не "До свидания" отсюда могло его закончить. Таковы правила вежливости, как всем вам прекрасно известно. Для меня это отягчающее обстоятельство.

– Но ведь ты же не знал...

– Я так и сказал. Но кто поверит, что я не слышал звонка? Это, конечно, вызвало смех... Ты что же у нас – совсем оглох? Не следил за ходом разговора. Не слышал звонка. Не слышал наше "Алло"... И пошло–поехало... Но это только начало! Потом были полностью воспроизведены последние слова перед моим появлением... Слышали бы вы, каким безутешным тоном!.. С какими вздохами сожаления... Ах, еще немного, и разговор кончился бы благополучно, так, как надо...

– Но все равно, ведь если завершающее "До свидания" пришло не оттуда...

– Да, и, однако, все могло быть не столь ужасно... просто маленькое нарушение условностей... Но главное преступление совершил, конечно, я. Началось детальное расследование, чтобы определить степень тяжести содеянного. Непоправимо... Надо рассмотреть все еще раз, очень внимательно... Мне велели воспроизвести свои действия, причем в точности как тогда...

– Точно такое же "До свидания"? Но как это возможно? Разве это может получиться?

– У меня и не получалось. Я выходил снова, старался изо всех сил...

"До свидания"... Нет, не то. У тебя не было такого сухого, обрубающего тона... Нет, нет... Выйди и войди еще раз... И я возвращался...

"До свидания"... Нет, теперь слишком слащаво, прямо какая–то патока... Давай снова!

"До свидания"... Пожалуй... да... именно так... ни то ни се, ни Богу свечка, ни черту кочерга... Нет, все–таки в тебе была какая–то теплота... Еще раз!

"До свидания"... О, ну это уже перебор... совершенно неправдоподобно... Ты просто хочешь меня утешить... Нарочно обманываешь... Убирайся... А потом опять... Не пытайся скрыть правду... У меня хватит мужества взглянуть ей в лицо... Вернись и, пожалуйста, не щади меня...

"До свидания"... Да, точно, именно так все и было... Рявкнул, как зверь... Хотя нет, не слушай меня, ты не мог быть таким грубым, да и не был никогда, верно? Так с чего бы именно в этот раз?.. Не вижу никаких причин... Ты ведь обычно довольно любезен... Прошу тебя, вернись, успокой меня...

"До свидания"... Ну наконец... вот каким ты был. "До свидания", к которому не придерешься... Разве что чуть поторопился... Но тут уж ничего не поделаешь. Придется смириться.

– Теперь все? Больше вызывать не будут?

– Кто его знает, ночь на ночь не приходится. Все может повториться...

– Опять допрос до рассвета?

– Ну нет... Придет усталость, потом сон, меня отпустят... Я смогу вернуться к вам. Но, как я уже говорил, до меня все равно доберутся...

– Будет еще много бессонных ночей?

– Не знаю... Вместо меня могут понадобиться другие...

– Какие другие? Кто?

– Да кто угодно... Трудно сказать, когда и откуда они возникнут. Им нет числа... Постепенно они меня вытеснят... Я буду забыт...

– И сможешь вернуться к своей работе?

– Вполне вероятно, хотя и не сразу. Со временем... Но покоя мне уже не знать никогда... В любой момент в "До свидания" могут прозвучать какие–то нотки... мгновенно всплывет картина моего провала...

– Значит, прощай спокойная жизнь...

– Ну почему? Возможно, в один прекрасный день... какое же наступит облегчение!.. я снова займу место среди самых уважаемых, самых нужных, тех, кто всегда дежурит по ту сторону. Меня восстановят в правах. Я опять буду на хорошем счету... О, одна мысль об этом...

– Но как? Как такое может произойти?

– Как? А вот представьте себе: однажды зазвонит телефон, и тот же голос... да–да, тот самый, на другом конце провода как ни в чем не бывало... словно и не было никогда этого проклятого "До свидания"... словно ничего не случилось... да, вообрази, тот же голос самым естественным тоном, искренним и дружелюбным... как будто все это было лишь дурным сном... тот же голос... только он в силах по–настоящему освободить меня, окончательно и полностью реабилитировать... так вот, этот голос однажды скажет: "Привет!"... спокойно, непринужденно... "Привет!"... Да, "Привет! Как дела?"

x x x

– Так и есть, "Ты" в своем репертуаре...

– О, с ним надо быть готовым ко всему...

– Во всяком случае, к полной беспардонности, которую он время от времени себе позволяет...

– Плюет на приличия, не стесняется ходить полуголым...

– Полюбуйтесь, сейчас он как раз в таком виде... Вон что он выделывает с "Не мог ли бы"... "Не мог ли бы ты..."? Плотно прилегающие "не", "мог", "ли", "бы" его, видите ли, сковывают... Нет проблем, все это преспокойно сбрасывается, и остается "Ты б..."

– Как же ему не стыдно!

– Стыдно? Да он великолепно себя чувствует. Вольготно, раскованно...

– Нет, не может быть, он, видимо, просто не отдает себе отчета... Надо объяснить ему, как он выглядит со стороны...

– Да разве он откроет?

– Почему бы нет? Он ведь расслабился... Смотрите, открывает...

– Скорей, надо ловить момент... не будем ходить вокруг да около...

– Слушай, "Не мог ли бы ты"...

– В чем дело? Что вам от меня нужно?

– Ну вот что, "Не мог ли бы ты", кончай придуриваться... Куда ты дел свои "не", "мог", "ли"? А "бы" у тебя потеряло "ы" и съехало на сторону...

– Они меня раздражали... липли к телу... А мне хочется чувствовать себя свободно...

– Свободно! "Не", "мог" "ли" "бы" липли к телу! Нет, надо же! Да знаешь, на что ты похож?

– Ну, интересно, на что?

– На "Тыб", вот на что...

– На "Тыб"? Забавно...

– Забавно быть "Тыбом"? Ты что, не чувствуешь, как это безвкусно, вульгарно?

– Нет, меня это ничуть не коробит... Ни капельки... Тыб... Тыб... В этом что–то есть... что–то турецкое... экзотическое... Тыб... Тыб... Нет, чем больше я повторяю, тем больше мне нравится.

– Надо тряхнуть его хорошенько, привести в чувство. Слушай, "Не мог ли бы ты", ради всего святого, опомнись... Посмотри, что ты с собой сделал... При тебе нет ни "не", ни "ли"...

– А все потому, что не следишь за собой... Вот что значит быть на "ты"... "Вы" такого просто не допускает...

– Взгляни, как держится "Вы" со своим чинным "Не могли ли бы", какая спокойная, достойная осанка...

– А ты... У тебя осталось только "бы", и то "ы" ты взял и отбросил...

– Сменил на какой–то куцый лоскут... отрепье, в котором выглядишь просто оборванцем... Нет, в твоей ситуации надо блюсти себя особенно тщательно... Нельзя связываться с кем попало... подпускать так близко "б"...

– Поверь, без "Не мог ли бы" тебе просто нельзя появляться... иначе ты потеряешь свое положение в обществе, превратишься черт знает в кого.

– Знаешь, есть люди, причем не обязательно педанты, которых "Тыб" заставляет невольно отпрянуть... заслониться рукой, как от вылетающей изо рта слюны...

– Ничего не поделаешь, это происходит сплошь и рядом, бог весть почему... Иногда даже в самой светской компании люди вдруг начинают вести себя как уличные хулиганы...

– Именно это ты и делаешь...

– На тебя больно смотреть...

– Бросьте, бесполезно его уговаривать. Ему страшно нравится быть "Тыбом". Слышите? "Тыб"... "Тыб"... И, чтобы полнее насладиться собственным падением, "Тыб" принимает у него какую–то особенно развязную позу и лениво тянется: "Ты–ып..."

x x x

– Смотрите–ка, "Да вы..." не пошел вместе с нами за загородку...

– Кажется, ему вздумалось остаться с той стороны: он там основательно расположился и явно не собирается уходить...

– Это не к добру...

– Да, его упрямая решимость ничего хорошего не сулит.

– Ну зачем же так? "Да вы" бывают разные...

– Например "Да вы самый прекрасный и добрый человек на свете!"... Какое преклонение перед тем, кого сам же вознес до небес! Какое благоговение!

– Есть масса совершенно безобидных "Да вы", и даже любезных: "Да вы же едете против движения"... и в высшей степени приятных: "Да вы спасены!"... "Да вы здоровы!"... И сколько еще всяких других... Не счесть!

– Верно, но тут как с грибами: ядовитые иногда так похожи на съедобные, что с виду и не отличишь.

– Однако в данном случае, согласитесь, по его вызывающей позе, по его тону совершенно ясно: перед нами весьма ядовитое "Да вы".

– У него замашки тирана, деспота... Он набрасывается на беднягу, имевшего несчастье попасться ему на глаза... валит с ног, связывает и заключает в темницу...

– Навечно.

– Захватив пленника, "Да вы" держит его в своей власти и может делать с ним что хочет...

– Смотрите, он вскочил, ринулся сюда, к нам!

– Ему недосуг открывать загородку, он ее просто снес... Никаких преград больше нет, он уже здесь, среди нас, и выбирает, подыскивает, что ему бухнуть...

– Кого же из нас он возьмет в подручные? Ему некогда, он сильно раздражен...

– Вам–то чего бояться? Жметесь, как испуганные воробышки... Такие, как вы, ему не нужны, можете не волноваться...

– Кто знает! Подчас даже самые невинные, самые ласковые, когда их ведет "Да вы", вызывают у пленника отчаянное сопротивление, он начинает брыкаться, биться, пытается вырваться...

– Помните, однажды "Да вы" взял с собой "умны"... "Да вы умны!" И нам было неудобно...

– Стыдно... как будто на наших глазах унизили...

– А когда он выбрал "умница!"...

– О, как вспомню!..

– Поэтому они и дрожат. Сами по себе любезные и приятные, они в присутствии "Да вы" совершенно меняются...

– Однако случаются исключения... Например, когда "Да вы" взял с собой слово "красавица!"... "Да вы красавица!"

– И даже тут, как ни странно, это вызвало внутренний протест, вогнало в краску... В общем, "Да вы", за что ни возьмется, почти всегда вызывает неловкость...

– Но сейчас вам действительно нечего опасаться. "Да вы" нацелился не на вас. Он явно в бешенстве.

– Когда "Да вы" в таком состоянии, он способен на все.

– Вон как он хищно шарит взглядом... и тянется, точно большая растопыренная клешня, которая вот–вот сомкнется, схватит...

– Тебя, "Дурак", вместе с "просто"... "Да вы просто дурак"...

– Нет, передумал... похоже, он склоняется к тебе, "Глупый", к одной из твоих кратких форм... "Да вы глупы до святости..."

– А, пятишься... Страшно стало?

– Где же твое обычное высокомерие? Ведь ты так часто, не задумываясь, рубишь сплеча...

– Да, но никогда не заодно с "Да вы"... Только в паре с "Это": "Это глупо"... И то бывают неприятности.

– Даже "Он глупый" или "Она глупая" таят в себе риск... Этот "Он" или "Она" могут оказаться весьма влиятельными, иметь телохранителей... Те немедленно схватят "Глупого", навесят ему вопросительный или восклицательный знак... "Глупый? Глупый!"... занесут резиновые дубинки... обрушат их... "Да как вы можете?"... Иногда удар бывает очень силен: "Как вы смеете?"

– После "смеете" остается одно из двух: либо лежать на земле, глотая пыль, либо, собравшись с силами, все–таки встать, расправить плечи и бросить героический вызов: "Смею"... после чего принять смертельный бой...

– Но до этого редко доходит...

– Очень немногие готовы сражаться за свое мнение, за то, что им кажется истиной...

– Обычно вопросительного или восклицательного знака вполне достаточно, чтобы "Ну, не знаю..." восстановило спокойствие.

– Однако сейчас "Да вы" в припадке ярости вполне может прихватить "глупы до святости"... Но, кажется, он в нерешительности...

– Видите, не берет.

– Тогда, наверно, меня, я ведь рядом...

– Конечно, "Не в своем уме...", "Да вы" протягивает к тебе свою клешню... нависает, раскачивается...

– И удаляется... Ему нужно что–то другое.

– Смотрите, он движется к вам: "Конформист", "Ретроград", "Отстали от жизни"... Похоже, на одном из вас он и остановится...

– Просто не верится! Кажется, "Да вы" не осмеливается...

– Такое впечатление, что "Да вы" жалеет свою жертву... дает ей перевести дух, ослабляет веревки...

– Приговор смягчен, пожизненное заключение отменяется...

– Отменяется? Как так?

– "Да вы" сворачивает к "Непоследовательны"... "Да вы непоследовательны"...

– "Непоследовательны" показывает, что это не вечное заточение...

– "Да вы непоследовательны, вы не учитываете"... и перед бедным узником уже маячит свобода, открываются области, на которые власть "Да вы" не распространяется...

– "Пристрастны", "Нелогичны" тоже подходят... Они сами просятся... но "Да вы" склоняется к "Непоследовательны"...

– "Да вы непоследовательны, вы не хотите признать..."

– Сомнения нет, "Да вы" освобождает пленника... отпускает на волю... он может идти куда вздумается, ошибаться, блуждать... недосягаемый для "Да вы".

– "Да вы" смягчился, это ясно...

– Приступ ярости у него прошел...

– Он заслуживает того, чтобы ему помочь... И вот как раз то, что нужно... Да, ты, "Удивительный человек", выйди вперед, может быть, "Да вы" захочет тебя взять...

– "Удивительный человек" вместе с еще одним "Вы...", которое последует за ним...

– Может быть, "Да вы" их примет... Ну, давай, "Удивительный человек"...

– А почему он, а не я?

– Да, почему не "Наивный человек"?

– А, видите, "Да вы" предпочитает "Наивного человека" "Удивительному"...

– "Да вы наивный человек"... А теперь скорее сюда все, кого поведет "Да вы наивный человек"... "Вы не хотите принять во внимание"... "Вы упускаете из виду"... короче, кто угодно, неважно.

– Важно, что "Да вы" отказался от своих кровожадных намерений...