Текст книги "Вид с высоты (ЛП)"

Автор книги: Насу Киноко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Насу Киноко
Граница пустоты 01. Вид с высоты
(Kara no Kyoukai)

Граница пустоты: часть 01 00

В тот день я шел по широкой главной улице города. Сам не знаю, почему отправился необычным маршрутом. Это была неожиданная прихоть, а я редко поддаюсь внезапным порывам.

Итак, я неторопливо шагал, скользя взглядом по примелькавшимся офисным зданиям, когда сверху рухнуло человеческое тело. Этот душераздирающий влажный звук – он пронизывал насквозь. Сорвавшись с крыши высотного здания, человек умер мгновенно, в этом не могло быть сомнений. По тротуару плеснуло алым. В глаза бросились черные длинные волосы, тонкие, хрупкие, белые руки и ноги… и совершенно разбитое лицо.

А вокруг стояло лето, уже клонящееся к концу и на память почему-то пришел засушенный и тонко сплющенный цветок, выпавший из старой книги.

Возможно, потому, что тело со сломанной тонкой шеей было так похоже на надломленную лилию…

Вид с высоты (Танатос) –Кирие Фудзё-

Граница пустоты: часть 01 01

Был поздний вечер в начале августа, когда ко мне в дверь постучал Микия.

– Привет. Бездельничаешь как всегда, Шики?[1]1
  Произношение имени главной героини согласно системе Поливанова – Сики. Однако первый звук «си» является насколько мягким и шипящим, что правильнее будет передать его как «ши».


[Закрыть]

Незваный гость задержался у двери, чтобы разуться. Он говорил приветливо, но на его лице было расстроенное выражение.

– Представляешь, я видел по дороге сюда несчастный случай. Девушка спрыгнула с крыши. Самоубийство. Слышал, что такое уже происходило недавно, но и подумать не мог, что увижу своими глазами.

Он повернулся ко мне и продолжил:

– На, положи в холодильник.

Ко мне в руки упала пластиковая сумка с логотипом соседнего универмага. Внутри лежали две коробочки «Хааген-Дазс». Действительно, на улице было жарко. Мороженое растает, если не окажется в холодильнике.

Пока я лениво проверяла пакет, Микия поставил ботинки в уголок и прошел в комнату.

Мой дом – если это можно назвать домом – тесная квартирка в многоэтажном здании. Миновав крохотную прихожую, в которой и одному человеку не развернуться, гость попадал в единственную комнату – гостиную и спальню в одном лице. Поэтому мне пришлось подождать, пока Микия пройдет внутрь. Он двигался деловито, не смущаясь и не обращая внимания на буравящий его спину неодобрительный взгляд.

– Послушай, Шики. Ты же опять не ходила в школу? Неважно, какие у тебя отметки, но если будешь прогуливать обязательные дни посещения, в итоге так и не получишь аттестат. Или ты забыла про наше обещание вместе поступить в колледж?

– Кто ты такой, чтобы мне указывать, ходить в школу или нет? Во-первых, я не припомню никаких обещаний, а во-вторых, тебя самого выгнали из колледжа, так?

Мой холодный взгляд заставил Микия запнуться. Он выглядел расстроенным, пока пытался подобрать слова:

– Права указывать у меня нет, но…

Так и не дождавшись приглашения, Микия уселся прямо на пол посредине комнаты. Его спина явственно выражала уныние и разочарование. А ведь и верно, стоит его уколоть или обидеть, и все чувства становятся видны, как на ладони. Я вспомнила… да, я вспомнила об этом совсем недавно.

Устроившись на кровати, я подперла голову рукой. Он так и не обернулся, поэтому мне оставалось только бесцельно рассматривать его спину – не слишком широкую для молодого человека.

Кокуто Микия. Его можно было бы назвать моим другом. Да, наверное, еще с начала старшей[2]2
  Японская система среднего образования разделяется на шестилетнюю младшую, трехлетнюю среднюю и трехлетнюю старшую школы


[Закрыть] школы.

Не обращая внимания на быстротекущую моду и пытающихся успеть за ней подростков, Микия принадлежал к тем редким мальчишкам, которые выглядят, как нормальные школьники. Он не красил волос и не отращивал нечесаную гриву до плеч. Не загорал дочерна и не обвешивался цепочками. Не хвастался дорогим мобильным телефоном и не бегал за девушками, как многие его сверстники. Не слишком высокий – сантиметров 170 – он ничем не выделялся из толпы. Разве что необычно доброжелательным, даже слегка беззащитным выражением лица с правильными чертами, которое подчеркивали огромные очки в старомодной черной оправе. Хотя, если бы он потрудился одеться чуть-чуть моднее, особенно теперь, когда уже не носил школьную форму, то мог бы рассчитывать на определенное внимание.

– Шики, ты меня слушаешь? Я видел твою мать. Недавно. И тебе бы не помешало хотя бы однажды нанести визит вежливости в усадьбу Рёги. Ты ведь не перемолвилась и словечком с родственниками за те два месяца, что выписалась из больницы?

– Меня это не волнует. Я ничего к ним не чувствую – и разговор не сделает нас ближе. Даже говоря с тобой, я все еще ощущаю странное отчуждение. Совершенно не желаю общаться с этими незнакомыми людьми.

– Но если ты будешь дичиться и дальше, ваши отношения так и не изменятся к лучшему. Никогда. Неправильно, когда члены одной семьи живут так близко и в то же время разделены молчанием.

Его слова заставили меня нахмуриться.

«Неправильно»? Но что я могу поделать? Между мной и родителями не было ни ссор, ни разногласий. Их дочь утратила все воспоминания – вот и все. Согласно букве закона и документам мы остаемся семьей. Так что же ему не нравится?

Микия всегда был чутким к тому, что думают окружающие. Слишком чутким, если вы спросите мое мнение.

Рёги Шики была моим другом со старшей школы.

Мы учились в известной и престижной частной школе. Практически все ее выпускники благополучно поступали в не менее престижные колледжи.

Когда я отправился узнать, прошел ли по конкурсу, имя Рёги Шики сразу же бросилось мне в глаза на высоком щите со списком фамилий поступивших. Я даже не удивился, когда мы попали в один и тот же класс. И, как ни странно, мне единственному из одноклассников, удалось сблизиться с Шики.

Поскольку в нашей школе отсутствовала обязательная униформа, школьники могли смело самовыражаться через причудливую одежду. Шики выделялась даже среди них.

Она всегда носила кимоно.

Простая и изящная форма безукоризненно облегала стройную фигуру Шики. Ее сопровождала неуловимая атмосфера старины и родовых традиций. Даже когда Шики просто шла между партами современной безликой классной комнаты. Безыскусная красота одеяния Шики не оставляла шансов даже самым стильным рокерским нарядам. Рядом с ней они выглядели не лучше картинок из замшелого выпуска журнала мод десятилетней давности. Таким человеком была Шики.

Она выглядела самим совершенством.

Черные, блестящие, словно шелк волосы были небрежно пострижены ножницами. Самой хозяйкой, надо полагать. Но эта импровизированная короткая прическа, едва прикрывающая уши, совершенно необыкновенным образом подходила ее отчужденному и загадочному образу. Иные люди затруднялись определить с первого взгляда: женщина перед ними или мужчина. Шики выглядела настолько совершенной, что мужчины инстинктивно следовали за ней взглядами, как за девушкой, а женщинам она казалась прекрасным юношей. Как бы то ни было, она скорее выглядела отважной и решительной, чем женственной и милой.

Но куда больше, чем лицо и фигура, меня притягивали и захватывали глаза Шики. Строгий, временами пронизывающий, а иногда неожиданно задумчивый и даже мягкий взгляд из-под тонких, нервных бровей. Казалось, ее глаза проницают то, что недоступно обычным людям, и уже это одно притягивало мое внимание, словно магнитом. Я сам не мог понять, что она значила для меня.

Да.

Пока с Шики не случилась та история.

– Самоубийство. Прыжок с высоты. Микия, как ты считаешь, разве это можно считать несчастным случаем?

Микия поднял голову и серьезно задумался над этим непонятно к чему направленным вопросом. Даже слишком серьезно.

– Наверное, можно… хотя, если подумать… Ты права. Все не так просто. Раз это самоубийство, человек погиб. Но если он сам этого хотел, то больше некого винить, кроме его самого. И если падение с высоты всегда называют несчастным случаем, то…

– …То это не убийство и не безвременная смерть? Все равно, выглядит слишком вызывающе. Если им так хотелось покончить с собой, выбрали бы способ, который не заставит других подчищать за ними.

Мои слова слегка огорчили Микия, и он укоризненно оглянулся через плечо.

– Шики, нельзя так говорить об умерших.

В его голосе не было нравоучительных интонаций. Он действительно так считал. Я заранее знала, что он скажет, и отрезала:

– Кокуто, терпеть не могу твои обывательские рассуждения.

Может быть, ответ прозвучал грубовато, но Микия даже не моргнул – этим его было не пронять.

– Ого, ты сто лет меня так не называла!

– В самом деле?

Микия кивнул.

Я обращалась к нему двумя способами: по фамилии – Микия, или по имени – Кокуто. Но мне тяжело было произносить его имя… Не знаю, почему.

Пока я замешкалась, не зная, как бы ему ответить, Микия встрепенулся и хлопнул в ладоши, словно вспомнил что-то интересное:

– Кстати о диковинах. Моя сестра, Азака, тоже их видела.

Не понимая, на что он вдруг перевел разговор, я нахмурилась.

– Помнишь, о чем мы говорили? Девушки, которых по слухам видели парящими над зданием Фудзё. Ты ведь тоже видела их?

Да. Теперь я вспомнила.

Еще три недели назад по городу расползлись слухи о парящей над высоким офисным зданием в деловом районе человеческой фигуре. И если Азака видела ее своими глазами… значит, она действительно существует.

Два года, которые я пролежала в коме после несчастного случая, не прошли бесследно. Теперь я могла видеть вещи, которые не видел никто. Вещи, которые не должны существовать. Тоуко-сан говорила, что здесь имеет значение не столько «видение», сколько «восприятие». Другими словами, мои глаза и мозг теперь воспринимали мир на более высоком уровне, чем у обычных людей. Но меня не слишком интересовали ее объяснения.

– Я действительно несколько раз видела фигуру над зданием Фудзё. Но с тех пор прошло время и теперь я не знаю, осталась ли она там или исчезла.

– Вот как? А я иногда прохожу по той улице, но никогда не замечал ничего необыкновенного.

– Все потому, что ты носишь эти дурацкие очки.

– Не думаю, что дело в очках, – Микия не поддержал легкого тона и нахмурился.

Иногда его искренность и прямота просто выводили меня из себя, а иногда – восхищали. Но, наверняка, именно они мешали ему видеть невидимое.

Как бы то ни было, странные события с парящими и падающими людьми продолжались. Мне вдруг захотелось разобраться, и я сама не заметила, как начала размышлять вслух:

– Как ты думаешь, Микия, почему люди летают?

Микия не удивил этот неожиданный вопрос. Он пожал плечами и ответил, как ни в чем не бывало:

– Мне трудно сказать, почему люди летают и падают, ведь я никогда не делал ни того, ни другого.

Граница пустоты: часть 01 02

Той августовской ночью мне внезапно захотелось выйти на улицу. Месяц уже кончался, но все равно воздух был странно холоден для конца лета. Последний поезд прогрохотал колесами по насыпи, и город погрузился в безмолвие.

Холод и мертвенная тишина создавали странное впечатление пустого, вымершего города. Больного неизлечимой болезнью. Даже силуэты редких прохожих выглядели плоскими и блеклыми, словно сошли со старых фотографий.

…Мертвенность, болезненность, безжизненность, бескровность.

Неосвещенные здания и круглосуточные магазинчики… все они выглядели так, словно готовы рухнуть, устав притворяться – едва взор наблюдателя минует их.

И над всем этим сияла полная луна.

В мире, где все выглядело безжизненным, плоским и фальшивым, единственной живой и реальной казалась луна. От нее было больно глазам, она жгла их, словно кипяток.

Отвратительная ночь.

Выходя из дома, я накинула красную кожаную куртку поверх легкого голубого кимоно. Жесткая кожа прижала тонкую хлопчатобумажную ткань и натирала тело.

И даже куртка не слишком помогла… если бы холод действительно мог одолеть меня.

Даже во время полуночной прогулки на улицах встречались прохожие.

Человек, торопливо направляющийся домой, и устало опустивший лицо.

Парень, задумавшийся перед автоматом, продающим напитки.

Люди, собравшиеся перед круглосуточным магазинчиком.

Я пыталась представить себе причины, которые выгнали всех их на улицу в эту глухую ночь, но они не желали открываться взгляду стороннего и безучастного наблюдателя.

Не было внятной причины и у меня – для чего же я бреду по улице под этой жгучей луной?

Я просто машинально повторяла маршрут, ставший таким привычным.

…Два года назад.

Рёги Шики как раз собиралась перейти во второй класс старшей школы, когда произошел несчастный случай. Я оказалась в больнице.

Говорили, что мое тело практически не пострадало, но я ударилась головой.

С тех пор это тело оцепенело в бесконечной мертвенной коме.

Врачи поддерживали его существование. Наверное, лишь потому, что тело внешне выглядело нетронутым и продолжало бесцельно и бессмысленно цепляться за жизнь.

И вот, два месяца назад, Рёги Шики очнулась.

Доктора были настолько шокированы, что даже не пытались скрыть от меня удивление. Они совершенно не ожидали, что я вернусь к жизни, и были бы меньше поражены, если бы труп вдруг поднялся на ноги и зашагал. Не очень обнадеживающее открытие для пациента.

А для меня потрясением оказалось совершенно другое.

Память, хранившая воспоминания моих недолгих лет, теперь ощущалась совершенно чужой и странной.

Я не могла доверять этим воспоминаниям.

Совсем не похоже на расстройство памяти или то, что называется амнезией.

Если верить Тоуко, человеческая память состоит из четырех управляемых мозгом систем: записи, хранения, воспроизведения и распознавания.

«Запись» отвечает за то, чтобы обработать поступающие образы и перевести их в воспринимаемую мозгом форму.

«Хранение» занимается долговременным сохранением информации.

«Воспроизведение», то есть – процесс воспоминания, отвечает за вызов сохраненной информации, когда она требуется владельцу.

«Распознавание» нужно, чтобы убедиться в том, что вызванная информация относится именно к тем событиям, которые требуются.

Если какой-нибудь из этих процессов начинает работать с перебоями, это называют расстройством памяти. В зависимости от того, какая из систем нарушена, симптомы различаются.

В моем же случае все эти системы работали нормально. «Опознание» безукоризненно выдавало воспоминания, точно соответствующие событиям, которые происходили со мной… но я не чувствовала воспоминания своими.

Поэтому я не могла быть уверенной в своей прошлой сути. Я не чувствовала себя тем человеком, к кому обращались окружающие, называя его именем «Рёги Шики».

Воспоминания Рёги Шики были цельными и точными, но принять их как свои собственные я не могла. Хотя сомнений в том, что я находилась в теле Рёги Шики, быть не могло.

Два года холодной пустоты превратили Рёги Шики в ничто.

Пусть окружающие этого и не замечали, бесконечное безмолвие уничтожило внутренние связи между моей личностью и хранившимися в памяти воспоминаниями. И память стала не более чем чередой незнакомых картинок и образов.

Конечно, благодаря этим картинкам, я смогла притворяться самой собой. Вести себя так же, как и раньше. Говорить с родителями и людьми, знавшими Рёги Шики, словно ничего не произошло. Но мои настоящие чувства к ним… Они были мертвы.

Если говорить начистоту, это так страшно давило на меня, что я едва выносила боль.

Мимикрия. В реальности… в реальности мое существование больше нельзя было назвать жизнью.

Словно новорожденный ребенок, я ничего не знала, ничего и никогда не испытывала раньше. Моя копилка знаний и ощущений была пуста. Но память – пусть и чужая – восемнадцати прожитых лет делала меня человеком, которого нельзя было заподозрить в ненормальности и отличить от других. Я получила в наследство чувства и переживания от всех событий прошлой жизни – они остались в памяти-хранилище. Но я никогда не переживала их на самом деле. И хуже всего было то, что даже если бы я захотела заново испытать, повторить их, в этом не было бы ни новизны, ни радости – ведь мое прошлое «я» уже испытало эти чувства. Словно скучающий зритель перед фокусником – тот, который уже знает все трюки и уловки насквозь.

Так получилось, что я продолжала вести себя в точности так же, как привыкла раньше, даже не чувствуя, что я живу.

Причина была проста.

Возможно, я смогу вернуть прежнюю себя.

Возможно, я смогу понять, что значили мои полуночные прогулки.

Да, можно было бы сказать, что я… влюблена в мое прошлое «я».

Подняв глаза, я поняла, что нахожусь в деловом районе города. Оказывается, в задумчивости я сама не заметила, что измерила шагами полгорода.

Равновеликие офисные здания выстроились по сторонам улицы в строгом порядке. В бесконечных стеклянных площадях, которые получились из их фасадов, истекала ледяным светом призрачная луна. Очерченные каймой тьмы громадные зеркала отражали друг друга колдовской бесконечной чередой.

Ночь была тихой и мертвой.

Кто теперь узнал бы аллею высоких деловых зданий в этом мире колдовских теней, где за каждым углом чудились рыщущие монстры?

Призматический сталактит здания в глубине квартала поднимался намного выше других. Двадцатиэтажная громада подавляла своими размерами, превратившись в башню, достигающую верхушкой луны.

Здание носило имя строителей и владельцев, клана Фудзё.

На его гранях, обращенных, ко мне и тонущих в глубокой тени, не было ни единого отблеска, ни одного освещенного окна. Обитатели, если они и были, спали мертвым сном. Неудивительно – недавно пробило два часа ночи.

В это мгновение мой взгляд поймала и притянула, точно магнитом, едва различимая тень.

Силуэт парящей девушки. Это не метафора, она действительно парила в ледяном воздухе, в потоках лунного света.

Ни единого дуновения ветра.

Холод. Необычный для летней ночи.

Заставляющий стеклянно похрустывать кости.

– Вот как. Сегодня ты тоже здесь.

Мне не хотелось признавать, но глаза не обманывали.

Девушка, о которой мы говорили, плавала в ночном небе, точно пристроившись отдохнуть на хрустальном лунном диске.

Граница пустоты: часть 01 03

Я увидел себя – стрекозой.

Деловито стригущей воздух.

Бабочка пыталась следовать за мной, но стрекоза оказалась намного быстрее. Скоро бабочка обессилела, перестала трепетать крылышками и закружилась в медленном и плавном падении, вниз, вниз, вниз…

Последняя прощальная дуга.

Словно падающий в бездну сломанный цветок.

Пронзительно печальная картина.

Даже если мы не могли лететь вместе, мне хотелось бы остаться с ней хоть немного. Но это было невозможно. Повиснув в пустоте, я утратил способность двигаться, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Услышав чьи-то голоса, я поднял каменно тяжелые веки. Следовало бы еще немного поспать. Осудив себя за это недостойное желание, я поборол сонливость и приподнялся. Черт, мне должно быть стыдно за подобную неуклюжесть и бесцеремонность. Ведь я, надо полагать, так устал, просидев над чертежом всю ночь, что взял и заснул прямо в кабинете Тоуко-сан. Иначе никак не могло получиться так, что я лежал на кушетке прямо в мастерской, слыша голоса разговаривающих неподалеку о чем-то Тоуко-сан и Шики. Я приподнялся, жмурясь от яркого света.

Шики прислонилась к стене, сложив руки на груди, а Тоуко-сан свободно развалилась в кресле, заложив ногу за ногу.

– Утро доброе, Кокуто.

Острый взгляд Тоуко-сан уколол меня, но… это было нормально. Судя по тому, что на ее лице не было очков, я решил, что они с Шики разговаривали о «тех самых» вещах.

Она выглядела как всегда, да и одета была вполне буднично.

Собранные в пучок волосы открывали шею, делая Тоуко-сан слегка похожей на секретаршу. Хотя этот пронизывающий взгляд был настолько проницательным и даже пугающим, что едва ли нашелся бы безумец, который предложил бы ей подобную должность.

Тонкие черные брюки и свежая белая блузка дополняли ее свободный и независимый облик.

– Простите, я, кажется, задремал.

Жалкая попытка оправдаться.

– Можешь не объяснять, я и сама вижу, – ответила она, кинув в рот сигарету. – Если уж продрал глаза, то свари-ка лучше кофе. Это будет неплохой реабилитацией.

Я не понял, что имела в виду Тоуко-сан. Наверное, все же – «разминку»? Но уточнять я не стал, а спросил:

– Тебе тоже, Шики?

– Не нужно. Я собираюсь отправиться досыпать.

Действительно, она выглядела так, словно и не ложилась.

Бродила по городу глубокой ночью, как раньше?

За комнатой, которая совмещала в себе офис Тоуко-сан и жилую комнату, сразу же находилась кухня. По краю раковины выстроились в ряд три крана, напоминая лабораторию, хотя два из них были туго затянуты металлическими лентами крест-накрест и не использовались. Почему, кстати? Я понятия не имел. Но, глядя на них, я всегда понимал, как чувствуют себя боксеры, когда стараются сбросить вес. Неудивительно, что они такие агрессивные.

Включив кофеварку, я приготовил две чашки: Тоуко-сан и себе. Варить кофе я умею превосходно, мало кто может похвастаться подобным мастерством. Неудивительно – приходится делать это очень часто. Хотя я устроился на эту работу совершенно по другой причине. Не затем, чтобы варить кофе или заваривать чай.

С тех пор, как меня наняли, прошло полгода.

Нет, слово «нанять» здесь не совсем подходит. Да и рабочим местом это трудно назвать. Хотя я пришел в этот офис-мастерскую, готовый день и ночь напролет варить кофе, рубить дрова или таскать воду. Наверное, потому, что с первого взгляда влюбился в работы его хозяйки.

Время жизни Шики остановилось в семнадцать лет, а я по инерции окончил школу и устроился в колледж: одиноко и бесцельно.

Ведь мы с Шики собирались поступать туда вместе.

Шансов на то, что она очнется от бесконечного сна, почти не было, и мне оставалось лишь выполнить обещание. В одиночку.

Но для меня ничто не изменилось. Став студентом, я так же бездумно жил сквозь пустые и одинаковые дни. Не зная, куда девать себя, однажды я по приглашению однокурсников забрел на незнакомую выставку и наткнулся на куклу.

Кукла была настолько хрупкой, утонченной и изысканной, что в ней было трудно признать творение рук человеческих. При всем невероятном сходстве застывшей фигурки с человеком, мастер отчетливо дал понять, что она никогда не двинет рукой, не повернет голову и не опустит ресниц – будет вечно пребывать в неподвижности.

Кукла была невероятно прекрасна.

Но мастер не пытался подделать человеческую жизнь. Он сумел передать внятное и четкое послание: есть границы, в которые могут ступить только живущие. И есть места, где властно лишь неживое, куда не дотянется рука человека.

Эта поразительная двойственность пронзила меня насквозь. Я пал ее жертвой, внезапно и безнадежно влюбился в это призрачно-хрупкое уравнение. В эту изящную фигурку.

Наверное, потому, что Шики тогда существовала в том же самом отчужденном мире. По тем же самым нечеловеческим законам.

Происхождение куклы было неизвестно.

В буклетах выставки не было ни малейшего намека на существование подобного экспоната.

Отчаянные и лихорадочные поиски дали результат: я выяснил, что автор представленной вне конкурса куклы – малоизвестный мастер, за которым тянулся хвост странных слухов.

Мало того, мастер оказался женщиной. Я узнал ее имя – Тоуко Аозаки. Если описать ее одним словом – экстравагантная отшельница. Она занималась не только изготовлением кукол, но строительным дизайном и конструированием. Творчество было ее стихией, она могла сконструировать все, что угодно, но никогда не принимала заказов со стороны, а являлась к недоумевающим потенциальным заказчикам и выкладывала на стол свои образцы. Получив аванс, она немедленно и быстро бралась за дело.

Ее можно было с равным основанием назвать или великолепной мастерицей, или большой чудачкой.

Неодолимое и странное любопытство подталкивало меня в спину. Даже зная, что этого делать не следует, я все же нашел ее адрес и сам не заметил, как уже звонил в дверь эксцентричной сумасбродки – теперь-то я уже мог подтвердить точность этого термина со всей определенностью.

Мастерская находилась далеко от центра города, в несколько двусмысленном месте: не относящемся ни к деловому району, ни к жилым кварталам.

Ее нельзя даже было назвать домом.

Это было заброшенное здание.

И даже не просто заброшенное, а недостроенный корпус офисного комплекса, который начали строить несколько лет назад, когда экономика Японии еще чувствовала себя неплохо. Наступивший перманентный кризис грубо прервал стройку на полпути, оставив лишь каркас здания с голыми бетонными стенами и потолками, без малейшей внутренней отделки.

По проекту в здании должно было быть шесть этажей, но теперь над четвертным этажом зияла пустота. Ныне модно начинать строительство сверху вниз, но там использовались более традиционные методы, и пол недостроенного пятого этажа превратился в крышу.

Хотя здание было окружено высоким бетонным забором, попасть внутрь было легко. Поистине удивительно, что местные ребятишки еще не устроили здесь площадку для игр.

Как бы то ни было, я все равно сомневаюсь, что Тоуко Аозаки выкупила это задние в свою безраздельную собственность.

Комнатка, похожая на кухню, в которой я сейчас колдовал над кофеваркой, находилась на четвертом этаже. Второй и третий этажи занимали мастерские Тоуко-сан, поэтому обычно мы сидели и разговаривали на четвертом этаже.

… Ладно, вернемся к теме.

Я познакомился с Тоуко-сан, и неожиданно для себя самого начал работать здесь, бросив колледж, в который только что поступил.

Невероятно, но мне даже что-то платили.

По словам Тоуко-сан, люди делятся на две категории: те, кто созидает, и те, кто ищет. Те, кто могут использовать вещь, и те, кто могут ее уничтожить.

Она прямо сказала, что как созидатель я совершенно безнадежен. Но все же наняла меня. Как она выразилась, от меня может быть польза, как от искателя.

– Что так долго, Кокуто?

Услышав ее нетерпеливый голос из соседней комнаты, я взглянул на кофеварку: она как раз наполнилась порцией ароматной черной жидкости.

– Та, что была вчера – восьмая по счету. Люди скоро начнут замечать связь между ними, – вынув изо рта сигарету, неожиданно проговорила Тоуко-сан.

Она, должно быть, говорила об эпидемии недавних повторяющихся самоубийств старшеклассниц. Девушки кончали с собой, бросаясь с крыш высотных зданий.

Нетрудно было догадаться, почему она заинтересовалась этой темой: лето было скучным – настоящая засуха на новости.

– Неужели? Разве их было не шесть?

– Пока ты отсыпался, появились новые. Началось еще в июне, и дошло до того, что они падали по три в месяц. Может быть, за последние три дня месяца счет увеличится.

Тоуко-сан иногда говорит жуткие вещи. Я инстинктивно взглянул на календарь: остались всего три последних дня августа. Всего три дня?..

Какая-то мысль мелькнула по краю моего сознания. Я не понял, какая именно, до того, как она ускользнула.

– Но я слышал, что между ними не было никакой связи. Все девочки-самоубийцы учились в разных школах и не были знакомы. Или полиция скрывает что-то?

– Не доверяешь людям? Непохоже на тебя, – усмехнулась Тоуко-сан.

Сняв очки, она становилась до невозможности едкой и насмешливой.

– Потому, что по телевидению не зачитали ни одной посмертной записки. Шесть… нет – восемь человек. Если их было так много, то хотя бы одна должна была бы оставить записку. И если полицейские ничего не говорят, невольно возникают подозрения, что их прячут нарочно.

– Это я и имела в виду, говоря о связи. Или, правильнее, точке соприкосновения. Свидетели видели больше половины из них во время прыжка: им никто не помогал. И полицейские не нашли ничего необычного в личной жизни девочек. Они не сидели на наркотиках, не попадали в сети религиозных сектантов. Стопроцентные, классические самоубийства – в какой-то момент у них стало так тяжело на душе, что, не думая ни о ком, они взяли и убили себя. Потому-то полицейские и не интересуются этими случаями слишком сильно.

– Вы хотите сказать, они и не собирались оставлять посмертных записок? – с сомнением в голосе поинтересовался я.

– Скорее всего, – кивнула Тоуко-сан.

Но разве такое возможно?

Задумавшись над этим противоречием, я взял кружку и отхлебнул ароматную горькую жидкость.

Почему же они ничего не оставили? Как правило, люди не убивают себя, не объяснив, что они хотят этим доказать, не оставив завещания.

Завещание – последняя ниточка, связывающая с реальным миром. Когда человек, сломавшись под невыносимым грузом реальности, вынужден покончить собой, он цепляется за эту возможность, чтобы бросить жестокому миру в лицо свое проклятие, сделать так, чтобы все узнали причину его гибели.

Самоубийство без выражения последнего желания.

Если они ушли, не заботясь об этом, то, получается, их уже ничто не связывало с этим миром. Они хотели исчезнуть без следа. Наверное, это можно назвать идеальным самоубийством. Хотя постойте, идеальное самоубийство должно быть обустроено так, чтобы не было не только посмертной записки, но и сама смерть осталась никем не замеченной.

Но ведь прыжок с крыши не отнесешь к идеальным самоубийствам. Смерть, немедленно привлекающая внимание множества людей – это уже само по себе посмертное послание.

Что же получается?

Возможно, была иная причина. Кто-нибудь украл их волю, заставил так поступить?.. Нет, тогда это уже не было бы самоубийством.

Единственный логический ответ, который остается – это были просто несчастные случаи?

Девушки не собирались умирать. Поэтому и не было причины писать посмертные записки. Как будто они попали в аварию, выбежав ненадолго из дома.

Именно так и говорила Шики прошлой ночью.

Но, когда я попытался представить себе причину, которая заставила вышедших прогуляться девушек спрыгнуть с крыши, ход моих мыслей застопорился.

– Самоубийства закончатся на цифре восемь. Некоторое время их не будет.

Реплика Шики прервала мои размышления.

До сих пор она выглядела так, словно ее совершенно не интересует эта тема.

– Откуда ты знаешь?

Не спросить я не мог.

Шики отвела взгляд.

– Сходила и посмотрела. Там парили только восемь.

Ее красиво очерченные губы легко произнесли эти невозможные слова.

– Вот как? Оказывается, их было так много? И ты знала, сколько их, с самого начала, Шики?

– Да. Я закрыла этот вопрос. Поставила точку. Но девушки, думаю, еще останутся там еще ненадолго. Не скажу, что это меня радует… Кстати, Тоуко, неужели все люди, которые могут летать хоть немного, кончают так же печально?

– Не знаю. Все люди разные, но из тех, кто пытался летать, используя лишь человеческие силы, пока никто не преуспел. Слова «полет» и «падение» неразрывно связаны. Но чем больше тебя одолевает жажда полета, тем быстрее ты забываешь об этом. И даже после смерти рвешься ввысь, пытаясь прикоснуться к небесам. Бесконечное падение, но не вниз, а вверх, в небо.

Ответ Тоуко-сан заставил Шики нахмуриться.

Она рассердилась… но почему?

Я осторожно спросил:

– Э-э, послушайте, о чем вы говорите? Не понимаю.

– О призраке на вершине здания Фудзё, – ответила Тоуко-сан. – Не видела его своими глазами, и не могу сказать, какова была его природа. Я даже подумывала сходить и посмотреть, когда выдастся свободная минутка, но, раз Шики уже уничтожила его, мы так и не узнаем, что это было.