Текст книги "Избранное"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 42 страниц)

Тем временем Касем прошел на женскую половину, где в два ряда сидели женщины, а посреди них – невеста. Под несмолкающие звуки загруд[25]25
  Загруда – особый пронзительный крик, которым женщины выражают радость.


[Закрыть].

Касем подошел к Камар и взял ее за руку. Она поднялась с места, и он повел ее за собой. Впереди них шла танцовщица, которая своими движениями словно бы преподавала им последний урок. Дойдя до комнаты новобрачных и закрыв за собой дверь, они сразу отгородились от внешнего мира. Все звуки стихли, сквозь стенку доносился лишь слабый шум голосов и шагов. Касем оглядел комнату: розовую постель, мягкий диван, ковер – вещи, которых он отроду не видел даже в своем воображении. Взгляд его остановился на жене, которая сидя снимала украшения с головы. Она показалась Касему неотразимо привлекательной: полнотелая, грациозная и с благородной осанкой. Стены комнаты казались жемчужными от обилия света. Он видел все это как сквозь сон. От волнения и переполнявшего его счастья нервы его были крайне напряжены, и, несмотря на легкую шелковую галабею, тело горело от выпитого вина и выкуренного кальяна. Подойдя к Камар, Касем посмотрел на нее сверху, а она опустила глаза. Он взял в ладони ее лицо, хотел что–то сказать, но лишь молча склонился к ней, ощутив запах ее волос, и поцеловал ее лоб и щеки. Из–за двери в комнату проникал аромат благовоний и был слышен голос Сакины, которая бормотала непонятные заклинания.

70.

Проходили дни и ночи, полные любви, согласия и безмятежного счастья. Сколь сладостно счастье в этом мире! Если бы не боязнь насмешек, Касем готов был вовсе не выходить из дома. Любовь опьяняла его. Он наяву познал всю нежность, ласку и заботу, о которых не мог даже мечтать. Он наслаждался чистотой, убранством дома, дышал воздухом, пропитанным благовониями. Жена его всегда была нарядно одета, красиво причесана, лицо ее сияло от радости, глаза излучали любовь… Однажды, сидя рядом с Касемом в гостиной, Камар сказала ему:

– Ты подобен смирному ягненку: ничего не требуешь, не приказываешь, не запрещаешь, а ведь ты хозяин в этом доме!

– Я уже получил все, о чем мечтал, и больше мне ничего не надо, – ответил Касем, играя прядью ее окрашенных хной волос.

Камар сжала его руку.

– С самого начала сердце подсказало мне, что ты – лучший из мужчин в нашем квартале. Но порой из–за своей воспитанности ты кажешься чужим в собственном доме, и это меня мучает.

– Твой муж – человек, который волею счастливой судьбы перенесся из жарких песков в рай этого дома.

Камар попыталась сохранить серьезное выражение, но не смогла сдержать улыбку.

– Не думай, что ты найдешь покой в моем доме. Не сегодня завтра ты займешь место моего дяди и будешь управлять моими капиталами. Это ведь не обременит тебя?

Касем в ответ засмеялся:

– По сравнению с овцами – это пустяки!

Вскоре Касем действительно взял на себя управление владениями жены, которые располагались между кварталом бродяг и Гамалийей. В обращении со строптивыми жителями требовалось особенное умение, и природная мягкость Касема позволяла ему улаживать все дела наилучшим образом. Работа отнимала у него всего по нескольку дней в месяц, поэтому появилось много свободного времени, которого раньше никогда не было. Но, пожалуй, самой большой победой Касема в этой новой его жизни было то, что он сумел завоевать доверие Увейса, дяди жены. Касем с самого начала выказывал Увейсу уважение и проявлял заботу о нем, стараясь помочь ему в делах. Постепенно Увейс проникся к нему симпатией, отвечал уважением на уважение. Однажды он даже сказал Касему:

– Да, всем суждено ошибаться. Знаешь, я ведь сначала принял тебя за жулика, думал, что ты завоевал сердце моей племянницы, чтобы завладеть ее деньгами и тратить их на свои удовольствия или на то, чтобы жениться на другой женщине. Но ты доказал, что ты человек честный и умный и что Камар сделала правильный выбор.

Как–то, сидя в кофейне Дунгуля, Садек, весело смеясь, сказал Касему:

– Угости–ка нас кальяном, как подобает знатным людям! А Хасан спросил:

– Почему ты не ходишь с нами в винную лавку?

– У меня нет денег, – серьезно ответил им Касем, – кроме тех, что я получаю за свою работу или за услуги дядюшке Увейсу.

Удивленный Садек многозначительно намекнул:

– Но ведь любящая жена – игрушка в руках мужа!

– Но не тогда, когда и муж любит свою жену так же горячо!

С упреком глядя на Садека, он добавил:

– Ты, Садек, как и прочие жители нашей улицы, видишь в любви лишь средство извлекать выгоду!

Садек смущенно улыбнулся, оправдываясь:

– Таков удел слабых! Я не так силен, как Хасан или ты, я не зарюсь на место футуввы, но на нашей улице либо бьешь ты, либо бьют тебя!

Гнев Касема сразу улетучился, и он дружелюбно сказал:

– Да, наша улица удивительна! И ты, Садек, прав, положение наше вызывает отчаяние.

– Эх! Если бы она была такой, какой она кажется жителям других улиц! – воскликнул Хасан.

– Ее называют улицей Габалауи, улицей отважных футувв! – подтвердил Садек.

Лицо Касема стало печальным. Кинув украдкой взгляд в сторону, где сидел Саварис, и убедившись, что футувва их не слышит, он проговорил:

– Им словно неведомы наши несчастья!

– Люди преклоняются перед силой, даже ее жертвы! Подумав немного, Касем продолжал:

– Я признаю лишь ту силу, которая творит добро, такую, как сила Габаля или Рифаа, а не силу жуликов и разбойников.

В это время поэт Тазих повествовал под аккомпанемент ребаба: «И сказал ему Адхам:

– Неси своего брата!

– Не могу, – простонал Кадри.

– А убить его ты смог?!

– Но я не могу, отец!

Адхам сильнее сжал плечо Кадри:

– Не называй меня отцом. У убийцы брата нет ни отца, ни матери!

– Не могу!

– Убийца сам должен нести свою жертву!»

Поэт с силой ударил по струнам, а Садек сказал Касему:

– Сегодня ты живешь жизнью, о которой мечтал Адхам.

– Однако я на каждом шагу сталкиваюсь с тем, что приводит меня в уныние, – возразил Касем. – Ведь Адхам мечтал о жизни без тяжкого труда и о хлебе насущном как о залоге ничем не омраченного счастья.

Все трое помолчали, затем Хасан задумчиво сказал:

– Такое счастье невозможно!

– Оно возможно. Но лишь тогда, когда свободное время и кусок хлеба будут у всех!

Говоря это, Касем подумал, что сам он имеет и деньги, и свободное время, но невзгоды других омрачают его счастье. И он безропотно платит подать Саварису. Поэтому он и хочет занять как–нибудь свой досуг, сделать все для того, чтобы убежать от самого себя. Или с этой жестокой улицы. Наверное, и Адхам, если бы обрел желаемое, тяготился бы собственным счастьем и затосковал бы по работе.

В последние дни в поведении Камар появились какие–то странности, и Сакина объяснила, что это признаки будущего материнства. Сама Камар никак не могла в это поверить, ведь рождение ребенка было ее заветной мечтой. Она чуть не летала от радости. Касем тоже радовался новости и сообщил ее всем своим друзьям и знакомым: о предстоящем событии узнали и в доме дяди, и в мастерской лудильщика, и в лавке Увейса, и в хижине муаллима Яхьи. Камар стала проявлять заботу о своем здоровье и сказала Касему многозначительно:

– Мне нужно избегать всяких усилий. Он понимающе улыбнулся.

– Сакина снимет с тебя все хлопоты по хозяйству, ну а я буду терпеливо ждать.

Камар поцеловала его и с детской радостью воскликнула:

– От счастья я готова целовать землю.

Однажды Касем отправился в пустыню навестить муаллима Яхью и по пути сделал остановку у скалы Хинд, чтобы отдохнуть в ее тени. Он увидел вдалеке пастуха со стадом овец, и сердце его наполнилось сочувствием и желанием сказать ему: «Человек не может добыть себе счастье одной только силой, человек вообще не может добыть счастье силой». Но не лучше ли сказать эти слова футуввам – Лахите и Саварису? Как жаль ему жителей улицы, которые напрасно мечтают о счастье и в конце концов кончают свои дни в грязи и нищете. Но почему бы ему не довольствоваться своим счастьем, закрыв глаза на то, что происходит вокруг? Видимо, этот же вопрос тревожил когда–то Габаля и Рифаа. Оба они могли наслаждаться покоем и жить в мире и благоденствии. В чем же секрет той внутренней муки, которая нас терзает?!

Так размышлял он, глядя в небо над горой, чистое и ясное, если не считать небольших облачков, похожих на рассыпавшиеся лепестки белых роз. Устав смотреть вверх, Касем опустил голову, и внимание его привлекло какое–то движение на песке. Это оказался скорпион, спешивший укрыться под камнем. Касем быстро взмахнул палкой и одним ударом раздавил ядовитое насекомое. С минуту он смотрел на него, испытывая отвращение, затем поднялся и зашагал дальше.

71.

В доме Касема родилась новая жизнь. Радость семьи разделяли все бедняки квартала. Девочку назвали Ихсан – в честь матери Касема, которой он никогда не видел. С рождением ребенка в доме все переменилось, теперь здесь часто слышался плач, наступили бессонные ночи, появились грязные пеленки, но вместе с тем стало больше радости и удовлетворения. Но почему счастливый отец выглядел иногда озабоченным, как будто его одолевали тревоги? Камар была очень этим обеспокоена и, не выдержав, однажды спросила:

– Тебе нездоровится?

– Нет…

– Но ты очень изменился!

– Я и сам не знаю, что со мной, – ответил Касем, потупив взор, а Камар, поколебавшись, спросила:

– Может, я перестала тебе нравиться?

– Ты для меня дороже всех, даже нашей любимой малютки!

– Тогда, наверное, тебя кто–то сглазил, – тяжело вздохнула Камар.

– Может быть, – улыбнулся в ответ Касем.

Чтобы уберечь мужа от напасти, Камар окуривала его благовониями и горячо молилась за него. Но однажды ночью, проснувшись от плача Ихсан, она увидела, что постель пуста. Сначала она подумала, что муж еще не вернулся из кофейни. Она принялась успокаивать дочь. Но когда Ихсан замолчала, Камар обратила внимание на то, что на улице царит тишина, которая наступает лишь долгое время спустя после закрытия всех кофеен. Сомнение закралось в ее душу. Она выглянула в окно и увидела, что все огни погашены и улица спит глубоким сном. Малышка снова заплакала, и Камар вернулась к ее колыбельке и, чтобы успокоить девочку, дала ей грудь. Что же задержало Касема? После их свадьбы это случилось впервые. Когда Ихсан заснула, Камар снова подошла к окну. На улице не было слышно ни шороха. Тогда она вышла в соседнюю комнату и разбудила Сакину. Рабыня села, ничего не соображая со сна. Придя же наконец в себя, испугалась, увидев рядом госпожу. Камар поделилась с ней своей тревогой, и Сакина решила немедленно идти к дядюшке Закарии узнать что–либо о Касеме.

А Камар не переставала спрашивать себя, где может быть ее муж, и жестокий ответ напрашивался сам собой, не оставляя надежды. Однако она настояла на том, чтобы Сакина отправилась к Закарии, надеясь либо узнать, что с Касемом случилось что–то непредвиденное, либо, во всяком случае, заручиться поддержкой дяди в трудную минуту.

Оставшись одна, она вновь и вновь обдумывала причины, которые могли задержать Касема. Может быть, его отсутствие связано с теми переменами, которые в нем произошли? А может, всему виной его частые прогулки в пустыне, которые он совершал и утром, и вечером?

Тревожный голос Сакины разбудил Закарию и Хасана. Хасан заверил, что этим вечером Касема с ними в кофейне не было, а Закария поинтересовался, когда Касем покинул дом. Сакина отвечала, что это произошло после полудня. Втроем они вышли на улицу. Хасан зашел в соседний дом и разбудил Садека, который присоединился к ним, обеспокоенно говоря:

– Скоро взойдет солнце! Куда же он делся?

– Может, его сморил сон у скалы? – предположил Хасан.

Закария приказал Сакине возвращаться домой и передать Камар, что они отправились на поиски Касема.

Они шли по направлению к пустыне. Сырость осенней ночи заставила их плотнее обмотать головы повязками. Путь им освещал лунный серп, видневшийся в окружении звезд на небольшом, чистом от облаков кусочке неба. Хасан голосом, подобным трубному гласу, позвал: «Касем! Касем!» Гора Мукаттам ответила ему многократным эхом. Наконец мужчины добрались до скалы Хинд и обошли ее кругом, но так и не обнаружили никаких следов Касема.

Закария сердито спросил:

– Куда же он исчез? Он же не из числа шутников или злодеев!

А Хасан растерянно пробормотал:

– Да и причин для бегства у него не было.

Садеку пришло в голову, что в пустыне полно разбойников, и сердце его ушло в пятки от страха. Вдруг Закария спросил устало:

– Может быть, он у муаллима Яхьи?

Оба юноши вскрикнули одновременно: «Муаллим Яхья!», и этот крик прозвучал, как голос последней надежды.

– Но что могло заставить его заночевать там? – усомнился Закария.

Встревоженные недобрыми предчувствиями, мужчины в молчании зашагали к рынку Мукаттам. Хотя было еще темно, кое–где уже раздавались петушиные крики. У Садека вырвался из груди вздох: «Где же ты, Касем?!» Им уже казался безнадежным их поход, но все–таки они дошли до хижины Яхьи, погруженной в сон. Закария постучал в дверь и услышал голос хозяина:

– Кто там?

Затем сам Яхья появился на пороге, опираясь на палку, а Закария извиняющимся тоном сказал:

– Прости, что разбудили тебя. Мы пришли узнать о Касеме.

– Я ждал вас! – проговорил муаллим.

В первый момент мужчины обрадовались этим словам, но тут же почувствовали беспокойство.

– Тебе что–нибудь известно о нем? – спросил Закария.

– Он сидит в моей комнате.

– С ним все в порядке?

– Надеюсь! – И добавил: – Сейчас все в порядке. Мои соседи возвращались из аль-Атуфа и наткнулись на него у скалы Хинд: он был без сознания. Они и принесли его сюда. Я побрызгал на него водой, и он очнулся, но выглядел очень усталым, поэтому я и решил дать ему выспаться.

Закария упрекнул старика:

– Почему же ты не сообщил нам сразу?

– Они принесли его посреди ночи, – спокойно объяснил Яхья. – Мне некого было послать к вам.

А Садек с беспокойством заметил: – Он несомненно болен!

– Когда он проснется, ему будет лучше, – успокоил муаллим.

– Давайте разбудим его и все узнаем, – предложил Хасан.

Но Яхья решительно возразил:

– Подождем, пока он проснется сам.

72.

Касем сидел на постели, опираясь на подушку и укрывшись по шею одеялом. Он был целиком погружен в свои мысли. Камар, держа на коленях дочь, которая без устали махала ручонками и издавала непонятные звуки, сидела у него в ногах. Из курильницы вился дымок, распространяя запах благовоний.

Касем протянул руку к стоявшему рядом с кроватью столику и взял стакан с тминной настойкой, сделал несколько глотков и поставил стакан на место. Камар ласкала дочь, но беспокойные взгляды, которые она то и дело бросала на мужа, ясно говорили, что игрой с ребенком она пытается скрыть свои чувства. Наконец, не выдержав молчания, она спросила:

– Как ты себя чувствуешь?

Касем, словно опасаясь чего–то, повернул голову в сторону закрытой двери комнаты, снова посмотрел на жену и спокойно сказал:

– Я не болен!

– Я рада слышать это, – недоверчиво произнесла Камар, – но скажи, что с тобой случилось?

Немного поколебавшись, Касем сказал:

– Я не знаю. Нет, это не так, я все знаю, однако, если говорить правду, я боюсь, что наша спокойная жизнь кончилась.

Неожиданно заплакала Ихсан, и Камар поспешила дать ей грудь.

Пытливо глядя на мужа, она спросила:

– Почему?

Касем вздохнул и, указав себе на грудь, сказал:

– Здесь скрыта великая тайна, такая великая, что я не в силах хранить ее один.

Камар испугалась.

– Расскажи мне все, Касем!

Он выпрямился на своем ложе, и Камар прочитала в его взоре серьезность и решимость.

– Хорошо, я расскажу. Ты первая узнаешь мою тайну, но ты должна мне полностью верить. Вчера ночью там, у скалы Хинд, когда я был один в пустыне, со мной произошла удивительная вещь.

Проглотив от волнения слюну, Касем продолжал:

– Я сидел и наблюдал за плавным движением лунного серпа в небе. Внезапно он скрылся за облаком и стало совсем темно. Я хотел уже встать и отправиться домой, как вдруг услышал голос, который где–то совсем близко произнес: «Добрый вечер, Касем!» Я вздрогнул от неожиданности, так как не слышал перед этим никакого движения или шороха. Поднял голову и увидел на расстоянии двух шагов тень человека. Я не мог разглядеть черты его лица, но видел белую повязку на голове и широкую абу, скрывавшую его фигуру. Не без удивления я сказал: «Добрый вечер! Кто ты?» И как ты думаешь, что он ответил?

– Да говори же, мне не терпится все узнать!

– Он ответил: «Я Киндиль!» Я удивился еще больше и сказал: «Прости меня, но…» А он меня перебил: «Я Киндиль, слуга Габалауи!»

– Что, что он сказал? – недоверчиво воскликнула Камар.

– Что он Киндиль, слуга Габалауи.

Камар вздрогнула, и грудь ее выскользнула изо рта Ихсан. Личико девочки скривилось, она приготовилась заплакать. Камар снова дала ей грудь и, сильно побледнев, сказала:

– Киндиль, слуга владельца имения? Но никто ничего не знает о его слугах, ведь управляющий сам заботится обо всем необходимом для Большого дома. Его слуги относят все в сад и оставляют, а слуги Габалауи потом забирают.

– Да, это то, что известно жителям улицы. Но он назвался слугой Габалауи.

– И ты поверил ему?

– Я поднялся с места, поскольку этого требует вежливость, а также, чтобы иметь возможность обороняться, если понадобится, и спросил, почему я должен верить его словам. Уверенно и спокойно он ответил: «Следуй за мной, если желаешь, и ты увидишь, как я войду в Большой дом». Тогда я успокоился и поверил ему. Я не стал скрывать, что очень рад видеть его, и спросил, как чувствует себя Габалауи и что он делает.

Камар растерянно переспросила:

– Именно так ты и спросил?

– Да. Аллах свидетель! Он сказал, что наш дед чувствует себя хорошо, но больше ничего не добавил. Тогда я спросил, известно ли деду о том, что происходит на нашей улице. Киндиль подтвердил, что он все знает, так как живущему в Большом доме видно все, что происходит на улице, вплоть до самой малости. Поэтому он и послал его ко мне.

– К тебе?!

Касем недовольно нахмурился.

– Так он сказал. Я и сам очень удивлен. А Киндиль пояснил: «Возможно, он выбрал тебя благодаря мудрости, которую ты проявил в день кражи, и твоей честности. И он велел тебе передать, что все жители улицы – его внуки и имение – их общее наследство, а футуввы – зло, от которого надо избавиться, чтобы улица наша стала продолжением Большого дома». Он замолчал, а я словно потерял дар речи. Поднял я глаза к небу, смотрю, полумесяц вышел из–за облака, чистый и светлый. Тогда я вновь спросил: «А почему он передает это мне?» И ответ был: «Чтобы ты это осуществил!»

– Ты?! – воскликнула Камар.

Дрожащим от волнения голосом Касем отозвался:

– Да, так он сказал. Я хотел получить разъяснения, но он попрощался и пошел. Я следил за ним, пока мне не показалось, что он поднимается на стену Большого дома по какой–то необыкновенно длинной лестнице, очень длинной. Тут я остановился в недоумении. Когда же я вернулся к своему месту у скалы, намереваясь отправиться к муаллиму Яхье, то потерял сознание и очнулся только в хижине муаллима. В комнате воцарилось молчание. Камар неотрывно смотрела на мужа, Ихсан к этому времени уже крепко уснула, склонив головку на руку матери. Камар осторожно переложила ее в кроватку и снова подсела к мужу, с тревогой глядя ему в лицо.

Вдруг с улицы послышался хриплый голос Савариса, который на чем свет стоит ругал какого–то мужчину. Мужчина охал и кричал, и было ясно, что футувва избивает его. Саварис бранился, а бедняга в отчаянии призывал на помощь Габалауи.

Под взглядом жены Касем спрашивал себя, что, интересно, думает о нем Камар, а она думала, что он, видимо, говорит правду, так как сочинять подобное ни к чему. Он честен и ни разу ей не солгал. Он не сделал попытки завладеть ее деньгами, хотя это не составило бы для него труда. Так зачем же ему стремиться завладеть доходами от имения, зная, с какой опасностью это сопряжено? Неужели и вправду спокойные дни миновали?

– Скажи, ты рассказал мне об этом первой? Касем кивнул головой, а Камар продолжала:

– У нас с тобой одна жизнь, и ты, Касем, гораздо более дорог мне, чем я сама. Твоя тайна опасна, но скрыть ее невозможно. Поэтому подумай хорошенько и скажи мне: то, что ты видел, было наяву или пригрезилось тебе?

– Все это было не сном, а явью! – решительно заявил Касем.

– Но ты же потерял сознание!

– Это произошло уже после встречи!

– Может быть, у тебя просто все перепуталось в голове? – сочувственно проговорила Камар.

Тяжело вздохнув, он ответил:

– Ничего у меня не перепуталось, все было ясно, как солнечный день!

– Но кто докажет, что это действительно был слуга и посланец Габалауи? А вдруг это был просто подвыпивший житель нашей улицы, каких много?

– Но я же видел, как он поднимался на стену Большого дома.

– На нашей улице нет лестницы высотой хотя бы до половины стены Большого дома.

– Но я видел своими глазами!

Камар почувствовала, что он припер ее к стенке, но она не хотела сдаваться.

– Я боюсь за тебя, боюсь за наш дом, за нашу дочь, за наше счастье. Я все думаю, почему он избрал именно тебя? Почему он сам не может осуществить свою волю? Ведь он – владелец имения и господин надо всеми?!

В свою очередь Касем спросил:

– А почему были избраны Габаль и Рифаа?

Глаза Камар расширились от страха, а рот скривился, как у готового расплакаться ребенка.

– Ты не веришь мне, – сказал Касем, – но я и не требую этого.

Женщина зарыдала, не в силах более сдерживаться, как будто слезами хотела спастись от страшных мыслей. Касем склонился к ней, взял за руку, притянул к себе и нежно спросил:

– Почему ты плачешь?

Она взглянула на него сквозь слезы и, всхлипывая, проговорила:

– Потому что я тебе верю, да, верю и боюсь, что нашему счастью пришел конец.

Потом взволнованно спросила:

– Что же ты будешь делать?

73.

В доме царили напряженность и беспокойство. Дядюшка Закария о чем–то думал, нахмурив брови. Увейс крутил пальцем усы, а Хасан, казалось, целиком ушел в себя. Садек не отрываясь смотрел на своего друга Касема, а Камар в углу гостиной молила Аллаха направить мужчин на путь разума. Две мухи летали над пустыми чашками из–под кофе, и Камар позвала Сакину убрать поднос. Рабыня, забрав поднос, ушла, плотно прикрыв за собой дверь.

– От этой тайны голова идет кругом! – изрек наконец Увейс, тяжело вздыхая.

В это время с улицы донесся вой собаки, в которую, видимо, бросили камнем, следом раздался певучий крик продавца фиников. Какая–то старуха в отчаянии взывала: «О господи! Избавь нас от такой жизни!»

Закария обратился к Увейсу:

– Муаллим Увейс, ты самый уважаемый и достойный из нас. Скажи нам откровенно свое мнение.

Увейс перевел взгляд с Закария на Касема.

– Конечно, – сказал он, – Касем молодец из молодцов, но о его рассказе я не знаю, что и думать.

Садек, давно уже желавший высказаться, произнес:

– Он честный человек. Я готов поспорить с любым, что он ни разу в жизни не солгал. Он заслуживает доверия, клянусь прахом моей матери!

– И я тоже. Я всегда буду на его стороне! – горячо поддержал друга Хасан.

Касем, обрадованный этими словами, впервые за все время улыбнулся и с благодарностью взглянул на брата. Однако Закария, кинув на сына осуждающий взгляд, сказал:

– Это не игрушки! Подумайте о нашей жизни и безопасности.

Увейс кивнул в знак одобрения.

– Действительно, сегодня мы услышали такое, чего никто никогда не слышал.

– Нет, слышали! – возразил Касем. – Слышали и Габаль, и Рифаа.

Увейс очень удивился.

– Неужто ты считаешь себя подобным Габалю и Рифаа? Уязвленный этим вопросом, Касем потупил взор, а Камар поспешила вступиться за мужа.

– Кто знает, дядя, как все это случается?!

Увейс снова принялся теребить усы, а Закария недовольно сказал:

– Ничего нет хорошего в том, чтобы быть подобным Габалю и Рифаа, ведь Рифаа был злодейски убит. И Габаля тоже убили бы, если бы его род не поддержал его. А кто ты такой, Касем? Ты забыл, что наш квартал называют кварталом бродяг и населяют его попрошайки и бедняки?

– Не забывайте, – вмешался Садек, – что Габалауи выбрал его из всех жителей квартала, включая футувв. Я не думаю, что он отступится от Касема в трудную минуту.

Закария все так же недовольно возразил:

– То же самое говорили в свое время и о Рифаа, однако он был убит в двух шагах от дома Габалауи.

– Не разговаривайте так громко! – остерегла мужчин Камар.

Увейс все смотрел на Касема и думал, что этот пастух, которого его племянница сделала господином, утверждает удивительные вещи. Не верить ему нет оснований. Но разве этого достаточно, чтобы он уподобился Габалю или Рифаа? Разве великие люди появляются так просто? И что будет, если все это окажется правдой? Вслух же он сказал:

– Как видно, на Касема не действуют наши предостережения. Интересно знать, чего он хочет? Может быть, ему надоело, что наш квартал остался единственным из всех, не получающим ни малой толики доходов от имения? Не хочешь ли ты, Касем, стать футуввой? Или управляющим?

Касем рассердился:

– Об этом речь не шла. Мне было сказано лишь то, что все жители улицы – его внуки и имение принадлежит всем, а футуввы – зло!

Глаза Садека и Хасана горели решимостью. Увейс растерялся. Закария спросил:

– Ты понимаешь, что все это значит?

– Объясни ему! – гневно крикнул Увейс.

– Это значит бросить вызов управляющему и подставить себя под дубинки Лахиты, Гулты, Хаджаджа и Савариса!

При этих словах Камар изменилась в лице, а Касем с грустным спокойствием сказал:

– Я знаю это.

Из уст Увейса вырвался смешок, который отразился возмущением на лицах Касема и двух его друзей. Закария же, не обращая на это внимания, продолжал:

– Это означает гибель для всех нас. Нас растопчут, как букашек! Да тебе никто и не поверит! Если они не поверили тому, кто встретил самого Габалауи, и тому, кто слышал его голос, как они поверят тому, кто видел лишь посланного им слугу?

Увейс, сменив тон, проговорил:

– Оставим в стороне легенды. Никто не был свидетелем встреч Габалауи с Габалем и с Рифаа. Об этом все говорят, но свидетелей–то нет. И все же легенды эти принесли пользу: квартал Габаль стал уважаемым на нашей улице, квартал Рифаа тоже. Наш квартал имеет право стать таким же. Почему бы и нет? Все мы потомки этого человека, затворившегося в своем Большом доме. Но мы должны действовать мудро и осторожно. Помни, Касем, о своем квартале. Ни к чему эти разговоры о внуках и равенстве, о добре и зле. Нам будет не трудно привлечь на нашу сторону Савариса, ведь он твой родственник. С ним можно договориться о нашей доле в доходах.

Касем недовольно нахмурился.

– Муаллим Увейс, мы толкуем о разных вещах. Я не собираюсь ни торговаться, ни требовать своей доли доходов, но я твердо решился выполнять волю деда, ту, о которой он меня известил.

– О боже! – всплеснул руками Закария.

А Касем оставался сумрачным. Он вспоминал свои горести, свои размышления в пустыне, беседы с муаллимом Яхьей и то облегчение, которое принес ему слуга Габалауи. Он думал о том, какие беды их ожидают впереди, и о том, что Закарию волнует лишь собственная безопасность, а Увейса – только деньги. Но жизнь не имеет смысла, если человек не встает смело лицом к подстерегающим его опасностям.

Вздохнув, он сказал:

– Дядя, я обязан был посоветоваться с вами, но я ничего от вас не требую.

Садек пожал ему руку.

– Я с тобой!

Хасан, сжав кулаки, воскликнул:

– И я с тобой и в горе, и в беде!

– Что за детский лепет?! – возмутился Закария. – Да такие, как вы, первыми прячутся в свои норы, как только увидят поднятые дубинки. И ради кого ты подвергаешь себя опасности? На нашей улице живут одни твари, мелкие и крупные. У тебя есть все для счастья. Образумься и довольствуйся тем, что имеешь!

Касем слушал его и спрашивал себя: о чем говорит этот человек? Закария словно вторит его внутреннему голосу, беспрестанно напоминающему ему о дочери, жене, доме. Но ведь он избран из всех, как были избраны Габаль и Рифаа. И таким же должен быть его ответ.

– Я долго думал, дядя, – сказал он, – и я выбрал свой путь!

Увейс ударил ладонью об ладонь, показывая, что исчерпал свои доводы.

– Нет силы и могущества, кроме как от Аллаха! Тебя убьют те, что сильнее тебя, а слабые будут смеяться над тобой!

Камар растерянно смотрела то на Закарию, то на Увейса, страдая оттого, что ее муж не получил поддержки с их стороны, и боясь страшных последствий его упорства.

– Дядя, – обратилась она к Увейсу, – тебя очень уважают на улице. Ты можешь помочь Касему своим влиянием!

Увейс удивленно спросил:

– А чего надобно тебе, Камар? У тебя есть капитал, есть дочь и муж. Какое тебе дело до того, будут ли доходы распределяться между всеми или их будут по–прежнему присваивать футуввы? Мы считаем сумасшедшим того, кто хочет стать футуввой, а что же думать о том, кто хочет управлять всей улицей?

Касем вскочил, как от удара.

– Я ничего подобного не говорил. Я хочу лишь добра для всех, как завещал наш дед!

Увейс с притворной улыбкой попытался успокоить его:

– Где он, наш дед? Пусть он выйдет на улицу или его вынесут слуги, и пусть он осуществит свои заповеди, как находит нужным. Или ты считаешь, что хоть один человек на нашей улице, сколь бы он ни был силен, в состоянии заставить владельца имения шевельнуть бровью или двинуть рукой?

– А если футуввы решат расправиться с нами, ты думаешь, он ударит пальцем о палец, чтобы защитить нас? – поддержал Увейса Закария.

– Я никого не прошу верить мне или оказывать поддержку! – ответил Касем, а Закария поднялся с места и, положив руку ему на плечо, сказал:

– Касем, тебя кто–то сглазил. Я разбираюсь в этих вещах. Слишком много говорили о твоем уме и везенье, вот и сглазили. Да убережет тебя Аллах от шайтана! Помни, что сегодня ты один из знатнейших людей нашего квартала, ты можешь заняться торговлей на средства жены, можешь нажить огромное богатство. Выкинь из головы опасные мысли и цени то, что имеешь в жизни.

Касем потупил взор, опечаленный, потом снова поднял глаза на Закарию и с необыкновенной твердостью сказал:

– Я не выкину из головы эти мысли, даже если все имение отдадут в мою полную собственность.

74.

Что ты собираешься делать? До каких пор будешь раздумывать и ждать? И чего ждать? Если даже родные тебе не верят, кто поверит тебе? Что пользы печалиться? И стоит ли размышлять, лежа у скалы Хинд в полном одиночестве? Ни звезды, ни ночь, ни луна не дадут ответа. Или ты ждешь новой встречи со слугой Габалауи? Что она тебе даст? Ты бродишь вокруг того места, где, как говорят предания, произошла встреча Габаля с дедом, и часами стоишь у стены, где Рифаа якобы разговаривал с ним. Но ты так никого и не встретил и не услышал ничьего голоса, и никакой слуга больше не появляется. Что ты будешь делать? Этот вопрос преследует тебя, как солнце преследует пастуха в пустыне. Он лишает тебя покоя и радости. Габаль, как и ты, был одинок, но он победил. Рифаа знал свой путь и следовал им до самой смерти. И дело его победило. А ты что намерен делать?