Текст книги "Сватовство по ошибке"
Автор книги: Надин Миллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Судя по тому, как фыркнула старая кляча, она была крайне недовольна тем, как Мадлен обращалась с поводьями.
– Прошу прощения, мсье де Шеваль, – сокрушенно проговорила девушка. – Я вовсе не хотела доставить вам неудобство. Не подумайте, Бога ради, что я пыталась вырвать вам зубы. И вообще… клянусь, больше ничего подобного не повторится. Можете спокойно продолжать свой путь.
Лошадь не двигалась с места.
Самым сладким голоском, на какой она только была способна, Мадлен продолжала:
– Пожалуйста, мсье де Шеваль! Нам надо двигаться дальше. Понимаете, Корсиканец идет по следу!
Лошадь фыркнула и дернула ушами, но не оторвала копыт от земли.
Хотя Мадлен была уверена, что упрямая кляча родилась, выросла и состарилась во Франции, она попробовала обратиться к ней по-английски, по-итальянски, а затем и по-немецки – просто на всякий случай. Бесполезно.
Мадлен поняла, что лошадь не сдвинется с места до тех пор, пока не услышит правильную команду. Но этот болван англичанин научил ее только останавливать лошадь и не сказал, как заставить ее вновь пуститься в путь.
Отчаявшись, девушка потрясла за плечо своего спутника, по-прежнему мирно дремавшего рядом с ней.
– Проснитесь, мсье, – попросила она. – Вы мне нужны!
И тут, к ее немалому изумлению, этот чудной англичанин, не открывая глаз, поймал ее за руку, прижал к губам ее пальцы и нежно провел языком по ее ладони, от чего у Мадлен по всему телу разлился огонь.
– Спите, дорогая, – бархатным голосом промурлыкал он. – Я удовлетворю ваше желание утром.
Мадлен отдернула руку. Мсье Тибальту снилась женщина. Наверняка его жена, поскольку ему снилось, что они спят вдвоем. Лицо Мадлен вспыхнуло от смущения. Даже невинной девушке нетрудно было догадаться, как он истолковал ее просьбу.
Мадлен задумчиво потерла ладонь, все еще пылавшую от прикосновения его языка. Почему-то раньше ей не приходило в голову, что этого англичанина с дьявольскими глазами и сатанинским темпераментом в Лондоне могла дожидаться жена.
В следующее мгновение Мадлен задумалась о том, какая женщина могла согласиться связать свою жизнь с таким ужасным человеком.
А затем ей стало любопытно, какую женщину этот бесчувственный наглец мог найти настолько желанной, что сделал ее своей женой. И, наконец, оставался третий вопрос: какими чарами эта женщина (кто бы она ни была!) сумела превратить рычащего тигра в мурлычущего котенка?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Неустанный цокот копыт и во сне преследовал полумертвого от усталости Тристана Тибальта. И даже сквозь сон он чувствовал, что экипаж едет слишком медленно. О чем только думает эта глупая девица в стране, кишащей бонапартистами, которые уже наступают нам на пятки?!
Тристан повернул голову и с трудом приоткрыл один глаз. Сиденье рядом с ним было пусто, поводья лежали на дверце кабриолета. Но почему тогда экипаж все-таки движется?! Стряхнув с себя остатки сна, Тристан распрямился и уперся взглядом в кудрявый затылок Мэдди, которая шла рядом с едва плетущейся лошадью, ведя ее под уздцы.
– Черт подери! Что вы делаете?! – вскричал Тристан.
Мэдди остановилась.
– По-моему, это вполне очевидно, – проговорила она, пылая негодованием. – Я веду эту злосчастную скотину. Стоило ей остановиться, как тронуться с места и идти дальше она уже не желала без волшебного слова, которое вы не удосужились мне сообщить.
– Вы что, не могли щелкнуть поводьями и крикнуть: “Но!” – Заметив, что с губ девушки уже готов сорваться раздраженный ответ, Тристан примирительно поднял руку. – Знаю, знаю. Женщин вашего положения не обучают языку кучеров. Садитесь, – нетерпеливо добавил он. – Надо оторваться подальше от Корсиканца, пока не стемнело.
Усталым взглядом он проследил за тем, как Мэдди усаживается в кабриолет и машинально расправляет на коленях штаны, словно до сих пор носила юбку. Да, штанов и короткой стрижки явно недостаточно, чтобы скрыть рвущуюся наружу женственность Мадлен Харкур. Когда она придет в хорошее настроение, надо будет ей об этом напомнить.
– Полагаю, вы не пожелаете объяснить мне, почему вы сказали “волшебное слово”, из-за которого лошадь остановилась? – Тристан щелкнул поводьями и пустил старую клячу проворной рысью.
– Не пожелаю.
Тристан заметил ее смущение и почувствовал, как губы его против воли растягиваются в улыбке.
– Я так и знал. Но мне было бы весьма интересно узнать, почему вы предпочли идти пешком, а не разбудить меня.
Бледные щеки Мадлен снова окрасились румянцем.
– Я пыталась, но вы не проснулись. Вам снился сон. – Она оглянулась по сторонам, словно желая убедиться, что их никто не подслушивает. – Кажется, вы видели во сне свою жену.
– Мою жену?! – обычный баритон Тристана от изумления превратился в тенор. – Какого дьявола вам пришло в голову, что я женат?!
Румянец на щеках Мадлен вспыхнул еще ярче.
– Вы говорили во сне. Само собой, я предположила, что женщина, к которой вы обращались так… так интимно, должна быть вашей женой.
На сей раз настала очередь Тристана смущаться. Что же такое ему снилось? И кто?.. И что он такого сказал?.. Почему Мэдди была так шокирована?.. Совсем пав духом, Тристан припомнил кое-что из тех ночных постельных бесед, которыми так восхищалась его постоянная парижская любовница Минни. Дай Бог, чтобы у него не сорвалась с языка подобная чушь!
Я не женат, – отрезал он. Пусть эта скромница сама делает выводы… чем она и занялась, судя по неодобрительной гримасе. Ну и черт с ней! Пусть думает что хочет! Тристан привык иметь дело с опытными женщинами, а не с невинными девицами, шарахающимися от любого неосторожного слова, даже сказанного во сне.
Следующий час они ехали в напряженном молчании. Никто не желал открывать рот первым до тех пор, пока Тристан, наконец, не заметил, что лошаденка уже давным-давно нуждается в отдыхе.
– Нашей четвероногой подруге пора перекусить и напиться. Да и нам не мешает, – проворчал он. – Я уже не помню, когда в последний раз ел.
Экипаж остановился у яблоневого сада, вдоль которого бежал маленький ручеек. Торопливо выбравшись из кабриолета, Тристан поправил неудобную сутану, запутавшуюся в ногах, и распряг лошадь.
– Если вы будете так любезны и возьмете сумку, я отведу лошадь к воде, – бросил он через плечо своей спутнице.
Мэдди не ответила, но к тому времени, как Тристан покончил с водопоем, она уже расстелила на берегу ручья дорожное одеяло и разложила на нем хлеб и сыр.
Солнце пригревало по-весеннему, кристально-прозрачная вода ручейка плескалась под дуновениями легкого ветра. Отличный день для пикника! И Тристан невольно вернулся мыслями к таким же пикникам, на которые много лет выезжали обитатели Уинтерхэвена. Только на тех прогулках царили шутки и смех, иногда даже звучали песни, а леди Сара аккомпанировала на гитаре.
А здесь обед проходил в полном молчании. Только ветер чуть шелестел в яблоневых ветвях, да пара малиновок шумно возмущалась тем, что люди вторглись в их владения и мешают им строить гнездо. Но Тристан понимал, что, каким бы мирным ни казалось это местечко по сравнению с бурлящим мятежным Лионом, его придется покинуть, как только дряхлая кляча придет в себя.
Но пока еще было время, Тристан вытянулся во весь рост на влажной траве, подложив руки под голову. Спутница его продолжала сидеть, выпрямив спину, словно аршин проглотила. Отвернувшись, она устремила взгляд куда-то вдаль, где простирались открытые луга.
Тристан мрачно разглядывал ее застывший профиль.
– Если вас что-то беспокоит, Мэдди, лучше поговорить об этом сейчас, пока никто не может услышать разговор, не приличествующий священнику и служке. У нас впереди еще долгий путь. Нам и так придется трудно. Незачем осложнять наше положение из-за каких-то глупостей. Тем более что я даже вспомнить не могу, что мне снилось.
Мэдди повернулась и, прищурившись, уставилась ему в лицо.
– Ваши эротические сновидения меня не интересуют, отец Тристан. И для меня совершенно неважно, кто вам снится. Просто этот эпизод лишний раз укрепил меня во мнении относительно всех мужчин без исключения.
– Которое, судя по всему, весьма низко. – Тристан сорвал травинку и задумчиво принялся ее жевать. – Как же я могу перед вами оправдаться, не имея даже смутного представления о том, чем именно оскорбил ваш невинный слух? Могу сказать только одно. Я никогда не пытался казаться святым, но я и не дьявол, как бы ни был похож на него. Я не представляю собой ни малейшей угрозы для вашей добродетели, Мэдди, если именно это вас волнует.
– Меня волнует, мсье, что все мужчины – коварные создания. Единственное, что мне о них известно, это то, что на самом деле они все не такие, какими кажутся. – В голосе Мадлен явственно слышались горечь и обида. – Как я могу доверять вам, если даже мой дед целых пятнадцать лет обманывал меня по поводу моего отца?!
Ах, так вот с чего все началось! Тристан почувствовал легкий укол досады. Почему женщины вечно кружат вокруг да около, как коршун над добычей, прежде чем, наконец, решатся дойти до сути дела?! У смертного одра Мадлен с такой легкостью отмахнулась от признания старого графа, что Тристан решил, было, что она пропустила эту исповедь мимо ушей. Но теперь стало очевидно, что ложь деда на самом деле до глубины души уязвила девушку.
– Даже мне, совершенно постороннему человеку, совершенно очевидно, что граф де Наварель был испуганным стариком, который боялся потерять вас – единственное близкое существо на этом свете, – негромко проговорил Тристан. – Это, разумеется, не означает, что он поступал правильно. Но испуганные мужчины, как, смею заметить, и женщины, часто совершают поступки, недостойные их.
Мэдди вздернула подбородок уже знакомым Тристану движением; он начинал подозревать, что так эта девушка скрывает свои подлинные чувства.
– И что же? Значит, теперь, через пятнадцать лет, в течение которых я не получила от своего отца ни единой весточки, я должна поверить, что он якобы заботился обо мне все это время? Не слишком ли это трудная задача, мсье?
– Я встречался с Калебом Харкуром лишь однажды, когда он пригласил в свою контору в лондонских доках меня и моего брата, пятого графа Рэнда. Сообщить вам о нем я не могу почти ничего. Но одно могу утверждать наверняка: он настолько искренне желает, чтобы вы вернулись к нему, что готов ради этого на немыслимые поступки. – Тристан почувствовал укол совести из-за того, что вынужден скрывать от нее самую главную часть плана Харкура, однако слово чести есть слово чести, а Харкур заставил Тристана перед отъездом поклясться, что тот ни словом не обмолвится Мадлен о предстоящей ей свадьбе с Гартом.
– Какие немыслимые поступки, мс… отец Тристан?
– Пока мы с вами наедине, можете называть меня просто Тристаном… а ответить на этот вопрос сможет только ваш отец.
– Отлично! Тогда ответьте мне на другой вопрос, если сможете. Чего ради английский лорд рискует жизнью, чтобы вернуть дочь простому купцу? Моя мать рассказывала мне, до какой степени титулованные аристократы в Англии презирают купечество!
Тристан не имел ни малейшего желания делиться с этой мадемуазель своими проблемами и объяснять ей, что вынудило его отправиться за ней во Францию. Она и так скоро все узнает – как только они доберутся до Лондона. Однако при виде столь серьезных и озабоченных глаз, устремленных на него, Тристан почувствовал, что солгать ей не может.
Он приподнялся и сел лицом к своей собеседнице.
– Для начала позвольте уточнить: ваш отец – не простой купец, а один из богатейших людей Англии.
– Значит, мой отец вас нанял. – Мэдди смерила его высокомерным взглядом. – Что ж, надеюсь, он хорошо оплатил это поручение.
– Он ничего мне не платит, – возразил Тристан, едва сдерживая гнев. – Я согласился выполнить это поручение потому, что ваш отец спас моего брата, когда тот находился в затруднительном положении.
– Ваш брат? Пятый граф Рэнда? Да, должно быть, его положение и впрямь весьма затруднительно, если английский лорд предпринимает рискованное путешествие во Францию только ради того, чтобы вернуть долг чести какому-то купцу, пусть даже и богатому, как Крез.
Проклятая женщина! Почему она не оставит его в покое?!
– Я не лорд, – жестко проговорил Тристан. – Я всего-навсего внебрачный сын четвертого графа Рэнда. Но графиня оказалась великодушной и любящей женщиной и воспитала меня как родного сына, а мои сводные брат и сестра приняли меня, как родного брата… а это, должен вам признать, большая редкость в британском высшем свете. Ради них я готов на все. Удовлетворил ли вас мой ответ?
Мэдди покачала головой:
– Не совсем. Вы объяснили мне, почему вы решились на это путешествие, но я не понимаю, почему ваш отец счел, что вы способны исполнить эту миссию.
Нет, эта мадемуазель положительно была слишком любопытна! И слишком проницательна. Полу правдой от нее не отделаешься. Тысяча чертей! Она не успокоится, пока не вытрясет из него все! Послав к черту все предосторожности, Тристан в гневе выпалил:
– А как, по-вашему, кто справится с таким заданием лучше, чем агент британского министерства внутренних дел, который последние шесть лет прожил в Париже, прикидываясь французом?!
– Значит, вы шпионили против Франции?
– Не против Франции. А против жадного Корсиканца, который грозил уничтожить всю Европу. Кому как не верной роялистке понять разницу?
– Подозреваю, эту разницу куда лучше смог бы понять мой покойный дед, – холодно проговорила Мадлен. – Он готов был приветствовать все, что могло пойти на пользу делу Бурбонов.
– Судя по вашему тону, вы придерживаетесь иного мнения. – Тристан уже едва сдерживал приступ ярости: эта чертова французская жеманница смеет его судить! – Я полагал, что все роялисты – верные сторонники короля, – фыркнул он.
Мадлен пожала плечами:
– Сомневаюсь, что короля Людовика мое благосостояние волнует больше, чем императора.
– Что ж, хотя бы в этом мы с вами согласны. – Тристана поразило, что, несмотря на светское воспитание, этой девушке удалось сохранить такую независимость мысли.
Мэдди прислонилась спиной к стволу дерева и принялась сверлить Тристана взглядом с настойчивостью, которая уже всерьез выводила его из себя.
– Тогда почему же вы шпионили против Бонапарта?
– Ну уж, во всяком случае, не ради того, чтобы Людовик Восемнадцатый взошел на трон. Я питаю глубокое уважение к Веллингтону и Каслри, однако расхожусь с ними во мнении по поводу того, кто должен править Францией. Шесть лет, прожив под видом одного из простых трудяг-французов, я отлично понимаю, почему они так ненавидят Бурбонов.
– Все это замечательно, но вы так и не ответили на мой вопрос. Почему вы стали шпионом?
Тристан поднял глаза к небу, где на горизонте уже начали сгущаться грязновато-серые тучи, и задумался о том, как ответить на этот вопрос, не внушив своей спутнице еще большего отвращения к себе, чем то, которое, по-видимому, она уже испытывала. Ведь ему придется путешествовать в ее компании еще две недели… а потом, если не случится чуда, прожить остаток дней в качестве ее деверя.
– На карту была поставлена судьба Англии, – проговорил он, наконец. – И у меня был только один способ использовать разум, которым наделил меня Господь. Я должен был спасать свою страну. Мой брат Гарт купил себе офицерский чин в пятом полку Нортумбрских мушкетеров. У меня остался небогатый выбор: в офицерском корпусе Британии бастардов не жалуют. Если бы я решил воевать, меня зачислили бы простым солдатом в пехоту, а мой патриотизм не простирается настолько далеко, чтобы добровольно превратить себя в пушечное мясо.
Мэдди чувствовала, что в глубине души этого мрачного, замкнутого англичанина кипит гнев – гнев на всю ту несправедливость, которая преследовала его от рождения и в которой он был неповинен. Рассудок предостерегал ее, что разгневанный мужчина всегда опасен. Однако прислушайся она к рассудку, получилось бы, что ей полагается дрожать от страха при одной мысли, что ей придется провести час наедине с Тристаном Тибальтом… не говоря уже о двухнедельном путешествии. Но вместо страха Мэдди испытывала лишь странную, необъяснимую приподнятость духа и волнение.
Она еще ни разу не встречала мужчины, который признался бы, что служил шпионом, и Мэдди одолевали бесконечные вопросы, ответы на которые ей хотелось узнать как можно скорее.
– Так вот почему мсье Форли называл вас Британским Лисом! – воскликнула она. – Это ваша кличка!
– Была. Это была моя кличка. Я оставил свою неблагодарную профессию, когда Бонапарта отправили на Эльбу. Последний год я провел в штабе лорда Веллингтона в Париже и на Венском конгрессе в качестве помощника лорда Каслри. – Нахмурившись, он продолжал: – И в настоящий момент я чертовски об этом жалею. Мое лицо и моя репутация слишком хорошо известны многим высокопоставленным бонапартистам, включая этого мерзавца, гражданина Фуше, который поклялся отрубить мне голову. Боюсь, ваш отец мог бы сделать более мудрый выбор сопровождающего.
“Возможно, – подумала Мэдди, – но это было бы не так интересно”. Да, большую часть времени Тристан Тибальт пребывал в мрачном и раздражительном настроении, однако Мэдди сомневалась, что ей когда-нибудь станет с ним скучно… хотя в обществе любого другого мужчины она начинала скучать уже через полчаса.
Мэдди улыбнулась:
– Вот видите, между нами есть и еще нечто общее, кроме недоверия к Бурбонам. Фуше был заклятым врагом моего деда, и, похоже, эта ненависть перешла по наследству и ко мне.
Тристан опять нахмурился:
– Лишняя причина, по которой мы должны выбраться из Франции как можно быстрее.
Отшвырнув изжеванную травинку, он поднялся, шепотом обругал сутану, которая опять запуталась в ногах, и подошел к пасшейся неподалеку кляче:
– Собирайтесь и садитесь в кабриолет, – велел он звенящим от нетерпения голосом, запрягая лошадь. – Из-за ваших бесконечных вопросов мы задержались здесь слишком долго. Надо успеть проехать еще несколько миль. А потом придется искать убежище от грозы. Видите, она уже надвигается с севера.
Мадлен понимала: Тристан досадует на себя из-за того, что выдал ей такие подробности своего живописного прошлого. Он так сурово сдвинул брови, что при виде его лица всякий здравомыслящий человек бросился бы бежать без оглядки.
Всякий, но не Мадлен! Прожив пятнадцать лет со своим дедом, она научилась противостоять любому, кто попытался подчинить ее своей воле с помощью вспышки гнева. И этот вздорный англичанин – не исключение.
Мэдди неторопливо собрала в сумку остатки хлеб и сыра, завернув их в полотенце, которое любезно подарил путникам слуга отца Бертрана. Столь же неторопливо она подошла к экипажу и устроилась на сиденье.
– Можно ехать дальше, отец Тристан, – проговорила она.
В ответ раздалось такое проклятие, от которого последняя трущобная крыса в Париже задрожала бы, поджав хвост.
Но Мадлен лишь скрестила руки на груди и отвернулась.
Тристан не представлял, как именно Мадлен должна отреагировать на его признания, на известие о том, что он – внебрачный сын и шпион, однако ее спокойствие оказалось для него сюрпризом. Она больше не задавала никаких вопросов и не позволяла себе никаких замечаний о том, что услышала. Вообще, за весь этот долгий день они перекинулись едва ли десятком слов. И все же воцарившееся молчание было неожиданно теплым, как будто в кабриолете ехали двое старых друзей, а не посторонние люди, которых свел друг с другом каприз судьбы.
Первые два часа после привала они проезжали мимо садов. Миля за милей по сторонам узкой дороги тянулись яблони в розоватом цвету и белоснежные сливы; поднявшийся ветер вскоре засыпал весь кабриолет шелковистыми лепестками. Глядя, как цветы падают на темные кудри Мадлен, Тристан невольно улыбнулся, сравнив их про себя с крошечными белыми и розовыми мотыльками.
Затем сады сменились роскошными зелеными лугами, на которых паслись белые овечки; Тристану эта картина остро напомнила о том имении в Суффолке, которое обещал ему Гарт. Теперь он сомневался, что когда-либо получит этот подарок. Пока кошельком пятого графа распоряжается Калеб Харкур, Гарт не сможет позволить себе проявить щедрость к своему незаконному брату.
Придорожные поля уже готовили к весеннему севу. Крестьянин, шедший за плугом, остановился и снял шляпу, поклонившись путникам.
– Вы должны осенить его крестным знамением, отец Тристан, – прошептала Мэдди. – Он надеется, что вы благословите его поле.
Тристан покорно повиновался, приободрившись при свидетельстве того, что маскарад его способен одурачить хотя бы крестьянина. Затем, для полноты картины, он и себя осенил крестом. Слишком набожным он не был никогда, но все же мысленно попросил прощения у Бога за это святотатство.
С каждой милей тучи сгущались, а ветер становился все сильней и порывистей. В надвигающихся сумерках Тристан почувствовал, как на щеку ему упала первая капля дождя. Скоро стемнеет. Он устал и снова проголодался, а Мэдди, как ни старалась держаться молодцом, была уже близка к истощению. Но как Тристан ни вглядывался в окрестные поля, нигде не было видно ни трактира, ни почтовой станции.
Спустя несколько мгновений дождь уже пошел в полную силу, и в лицо Тристана вонзились тысячи ледяных иголок. Кудри Мадлен слиплись, вода стекала у нее по подбородку. Крестьянская куртка промокла и обтягивала теперь ее фигуру так, что выдать мадемуазель Харкур за мальчишку больше не представлялось возможным, а Тристан реагировал на это соблазнительное зрелище вовсе не так, как подобало бы священнику. Отчасти из самозащиты, отчасти руководствуясь заботой о девушке, он достал из-под сиденья свой камзол и набросил его на плечи Мэдди.
– Надо найти укрытие, – торопливо проговорил он, чтобы скрыть свою досаду. Через несколько секунд он указал спутнице на несколько крестьянских домов, показавшихся на горизонте. – К тому времени, как мы туда доберемся, будет уже темно. Мы сможем переночевать в сарае, и никто нас не увидит, если мы проснемся до рассвета и снова тронемся в путь.
– Вы хотите спать в сарае?! – изумилась Мэдди. Этот наглец рассчитывает, что она проведет с ним наедине ночь на сеновале?! Она сомневалась, что даже такой беспечный родитель, как ее папаша, одобрил бы подобное поведение своего посланца. Мэдди смерила Тристана оскорбленным взглядом. – Я полагаю, нам следует найти приличную гостиницу, мсье. Хотя бы ради приличия.
– Я и сам не способен думать ни о чем, кроме уютной перины и горячего ужина, – согласился Тристан. – Если вы можете гарантировать, что мы найдем такие удобства, проехав не больше мили, то я с радостью готов их поискать.
– Вам отлично известно, что гарантировать этого я не могу!
Тристан пожал плечами:
– Тогда, боюсь, вам придется довольствоваться грудой соломы и ужином из хлеба и сыра.
Как он и предсказывал, стало уже совсем темно, когда они подъехали к ближайшему сараю – надежной постройке из дерева и камня. Из-за узких ставней маленького, аккуратного крестьянского дома пробивался свет свечи, но сарай находился достаточно далеко, чтобы путников заметили.
Тристан распряг старую клячу и поставил ее под навесом сарая, привязав поводья к столбику коновязи.
– Отдохни, подружка. Ты заслужила, – проговорил он и, пообещав лошади чуть позже вернуться к ней с водой и кормом, распахнул дверь сарая и пропустил Мэдди вперед.
Притворив дверь, Тристан достал кремень (которыми щедро снабдил их в дорогу слуга отца Бертрана) и зажег фонарь, который не забыл прихватить из-под сиденья экипажа. К его облегчению, сарай оказался чистым и опрятным, как и весь этот крестьянский двор. Все инструменты были в порядке развешаны по стенам, все животные спали в своих стойлах, и даже кошка с котятами мирно дремали в корзинке у двери.
Между центральными опорами были сложены охапки свежескошенного сена и джутовые мешки с зерном; в глубине стойл виднелись две дойные коровы и огромная ломовая лошадь серой масти, которая недовольно всхрапнула при виде незваных гостей. Четвертое стойло пустовало, но грязный пол был присыпан свежей соломой.
Тристан вдохнул едкий запах теплых тел и свежего помета, и внезапно на него нахлынули воспоминания о той далекой весенней ночи, когда они с Гартом еще детьми тайком прокрались в конюшни Уинтерхэвена – посмотреть на рождение жеребенка.
Еще долгое время после того, как жеребенок встал на дрожащие ножки и нашел материнское вымя, Тристан и Гарт лежали бок о бок на сеновале и делились друг с другом мечтами о своем будущем. И уже тогда Гарт мечтал о Саре и о том, как в один прекрасный день они счастливо заживут с ней в Уинтерхэвене.
Но теперь судьбы братьев приняли странный, непредвиденный оборот, и, по-видимому, мечтам их не суждено было осуществиться. Ибо теперь женой Гарта и матерью его детей станет не Сара Саммерхилл, а Мэдди Харкур, и к алтарю Гарта поведет любовь не к женщине, а к Уинтерхэвену.
Тристан перевел взгляд на девушку, стоявшую на коленях возле кошки и поглаживавшую одного из котят, который в ответ довольно мурлыкал. Зубы Мадлен стучали от холода, но она не произнесла ни слова жалобы. При всех ее недостатках, Мадлен Харкур нельзя было упрекнуть в недостатке мужества. Она не опозорит титул графини Рэнда. К своему удивлению, Тристан обнаружил, что надеется даже, что эта девушка все-таки сможет обрести хоть подобие счастья в браке, купленном ее отцом.
Он строго напомнил себе, что счастье Мэдди Харкур – не его забота. Жениться на ней предстояло Гарту, и, хотя Тристан был вовсе не в восторге от этого союза, он поклялся выполнить свою часть договора с Харкуром, от которого зависело будущее Рэмсденов. И по сравнению со всем, чем он был обязан этой семье, задача его казалась сущим пустяком.
И, прежде всего, он решил попытаться придать возможно лучший вид сложившейся ситуации, которая, по всей видимости, приводила его спутницу в откровенный ужас.
– А сарай совсем недурен, – заметил он с наигранной бодростью, которая прозвучала фальшиво даже на его слух. – Могло быть гораздо хуже.
Подняв голову, чтобы осмотреть чердак, Тристан с облегчением вздохнул: между настилом и потолком было вполне достаточно места, а это значит, что ему не грозит очередная пытка теснотой.
– Как много воды утекло с тех пор, когда я в последний раз ночевал на свежей, чистой соломе! – продолжал он все с тем же притворным энтузиазмом. – Ни в одной гостинице мира мы не нашли бы лучшую постель! – Взгляд его упал на ряд накрытых ведер, выставленных на грубо сколоченной полке у дальней стены сарая. – И нет на свете лучше напитка, чем свежее молоко прямо из-под коровы!
Мэдди выдавила улыбку, но лицо ее по-прежнему оставалось осунувшимся и бледным, а под огромными глазами темнели тени. Тристан взъерошил ее мокрые кудри, словно и впрямь имел дело не с девушкой, а с крестьянским парнем.
– Выше нос, мой мальчик! – шутливо проговорил он. – Боги к нам благосклонны. Этой ночью мы будем спать как короли.
После того как Тристан погасил фонарь, Мэдди долго еще лежала без сна, крепко сжимая в руке тяжелый крест – подарок отца Бертрана. Гроза, собиравшаяся весь день, наконец, обрушилась на землю во всем своем неистовстве, почти сразу после того, как путники взобрались по приставной лестнице на чердак и улеглись на ароматной соломе. Дождь монотонно стучал по кровле сарая, словно тысячи крохотных камешков сыпались с неба, а ветер завывал дико, как оголодавший волк. Ни разу еще за всю свою жизнь Мэдди не чувствовала себя такой одинокой.
Мужчина, спавший рядом с ней, вел себя вполне по-джентельменски. Однако в его обращении с ней была какая-то холодность… он обходился с ней не более любезно, чем с той старой лошаденкой, которую, перед тем как улечься спать, поместил в пустое стойло. Похоже, этот англичанин воспринимал свою спутницу всего лишь как еще одно животное, порученное его заботам.
Он даже насухо вытер их обоих пустыми мешками, которые нашел на одной из полок. Сначала – лошадь, а потом – спину и плечи Мадлен, кратко объяснив ей по ходу дела, что это лучшее, что он может ей предложить, ибо освободиться от промокшей одежды в таких условиях было невозможно.
Затем мсье Тибальт вручил девушке мешок, попросив ее оказать ему аналогичную услугу. Он, должно быть, полагал, что это не сложнее, чем поухаживать за лошадью. Но с точки зрения Мадлен, нельзя было придумать ничего более личного, чем эта процедура. Она до сих пор дрожала, вспоминая прикосновения к твердой мускулистой спине своего спутника. Прежде Мэдди, по существу, никогда не касалась мужчины (не считая, разумеется, деда, за которым ей приходилось ухаживать в последние дни его болезни). И она даже представить себе не могла, насколько сильное здоровое тело молодого мужчины отличается от дряблой плоти старика.
Дедушка. При мысли о нем чувство одиночества захлестнуло Мадлен с новой силой. Дедушка был эгоистичным, раздражительным и требовательным, более того, он лгал ей, преследуя свои цели. Однако он по-своему любил Мадлен и нуждался в ней. А теперь во всем мире не осталось человека, который бы питал к ней любовь. Отец не в счет: ведь он совершенно спокойно обходился без нее целых пятнадцать лет.
Мэдди охватило отчаяние. Слезы, весь этот долгий утомительный день таившиеся где-то в глубине ее души, внезапно прорвались наружу и водопадом хлынули по щекам. Еще мгновение, и Мадлен разрыдалась, не в силах дольше противостоять своему горю. Закрыв лицо ладонями, она оплакивала свое прошлое, утраченное навсегда, и будущее, которое не сулило ей ни малейшего проблеска счастья.
Тристан не спал. Разве мог он уснуть, когда пальцы его до сих пор хранили воспоминание о нежных плечах и испуганно напрягшейся спине Мадлен?! Тысяча чертей! Каждая клеточка его тела горела от близости женщины, лежавшей рядом с ним в темноте. Вот расплата за доброту! Он всего лишь пытался согреть ее – и вот теперь приходится терпеть такую пытку, потеть и сопеть как похотливый козел!
Сон все не шел к нему, и Тристан настороженно прислушивался к тому, как Мэдди ворочается с боку на бок. Как же ему хотелось, чтобы эта ночь их путешествия была не первой, а последней! Еще не хватало – желать невесту собственного брата!
И тут Тристан услышал странный звук. Похоже на всхлип… Еще один и еще… О Господи! Она снова плакала. Казалось, будто у нее вырывают сердце из груди. Охваченный ужасной беспомощностью, как всегда, когда дело доходило до женских слез, Тристан приподнялся на локте и уставился в чернильную темноту, туда, где должна была находиться Мэдди.
– Мэдди?..
Он еще не знал, что ей сказать, но единственным ответом ему был очередной всхлип. Тристан напомнил себе, что мадемуазель Харкур еще очень молода, едва ли старше Кэрри, и, возможно, подвержена такого же рода истерикам. Но ни Кэрри, ни любая другая из знакомых Тристану женщин не смогла бы перенести весь этот ад, через который им довелось пройти за последние сутки, с такой же стойкостью и смирением, как Мэдди. У нее были все основания плакать, и сердце Тристана разрывалось от сострадания.
