Текст книги "Слезы русалки"

Автор книги: Надежда Виданова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Вадим припарковал машину аккурат рядом с Сашиной, еще раз убедившись, что брат-таки приехал. До этого в нем теплилась надежда, что он может передумать.

Вадима никто не вышел встречать, все спали в такую рань. Стараясь быть бесшумным, он направился в прихожую и в испуге застыл.

У Вадима перехватило дыхание. Напротив их семейной фотографии, увеличенной и обрамлённой в дорогую рамку, стояла женщина. Она была одета в белый шелковый халат, длинные волосы рассыпались по плечам в волнистом беспорядке как у.… как у Лидии в ту ночь!

Лидия!

Перед Вадимом с ужасающей реальностью оживал его ночной кошмар. Лидия бледной тонкой рукой трогала Сашино лицо на фотографии.

Она восстала со дна, чтобы их покарать. Когда-то это должно было случиться. Так отчего Вадим же так трясётся за свою чертову жизнь?

Сердце Вадима бешено колотилось, словно избивая молотом тишину.

Лидия почувствовала его спиной, ее тело дрогнуло, она резко убрала руку с фотографии. Сейчас она повернется. Вадим вдохнул в себя воздух, чувствуя, что не в силах сделать выдох. Каково ее лицо сейчас, когда она более трех лет пробыла на дне моря? Должно быть она страшна как смертный грех. Ее глаза были страшны уже тогда.

Она повернулась, и они синхронно издали испуганное «ах!».

Это была не Лидия. На него смотрела незнакомая молодая женщина с бледным лицом и приятными округлыми чертами. Она действительно похожа на Лидию, особенно цветом волос и белизной кожи. Только Лидия никогда не улыбалась так мило и услужливо.

– Здравствуйте, – незнакомка первая пришла в себя и сделала попытку улыбнуться. – Вы, вероятно, Вадим?

Он не ответил, все еще переживая данную ситуацию.

– Меня зовут Вера. Я жена вашего брата. Встала попить воды. У вас так жарко, не то, что в Москве. И заметила фотографию. Очень красивая.

Она нервно поправила халат на груди, пока Вадим безучастно смотрел в одну точку.

– Вам, наверное, нужно отдохнуть с дороги. Спокойной ночи.

Она ушла, так и не дождавшись от Вадима ответных реплик.

Вадим же в эту ночь так и не заснул. Ему снились прозрачно-зеленые открытые глаза, которые закрыла пеленой водная гладь.

Как Вадим и ожидал, встреча с братом при ярком свете следующего дня была едва не мрачнее ночного кошмара. Завидев, Сашину энергичную фигуру, услышав его бодрый смех, Вадим поморщился как при острой боли. Саша не имеет права так громко смеяться и разговаривать, когда Павел навеки умолк под землёй.

– Ну, здравствуй. – Саша как ни в чем не бывало протянул Вадиму руку.

– Только не надо вот этого, – отмахнулся Вадим, подразумевая Сашину руку. – Какого черта ты опять заявился?

Саша, пожав плечами, убрал руку. Он будто бы и не расстроился, что ему не рад родной брат. Вадима Сашина беззаботность просто бесила.

– Тебя приехал повидать. Соскучился. – Издевался Саша.

– Когда тебе было скучать? Ты, кажется, женился? – Вадим гаденько улыбнулся, чувствуя, как слюна во рту превратилась в желчь. – А я-то думал, что любовью всей твоей жизни является Лидия. Не подскажешь, куда подевались твоя великая любовь и масштабная страсть, достойные пера Достоевского? Всё? Так банально и быстро закончились?

– Она умерла, —глухо произнёс Саша.

Его самоуверенную спесь как рукой сняло. Вадим был удовлетворён. Лидия была есть и будет единственным слабым местом брата.

– Да, я в курсе, – Вадим продолжал в том же тоне. – И это произошло зазря? То есть не во имя твоей великой любви, как ты пытался уверить?

– Она…Вера похожа и не похожа на Лидию, – весёлость совсем оставила Сашу, он принял затравленную позу. – Вера будто бы ее альтер эго. Она насквозь положительна, совсем непорочна, не такая как Лидия. Она…

– Да, да, я понял, как соберёшься топить ее труп, как-нибудь без меня, хорошо?

Саша с раздражением вздохнул:

– Диалога у нас не получается, а жаль. Ты всегда был душным, Вадик. Таких как ты сейчас принято называть токсичными людьми. Психологи рекомендуют держаться от тебя подальше. Пожалуй, это тот редкий случай, когда я последую их совету.

– Это я собираюсь держаться от тебя подальше. Мы с семьёй уедем отсюда в течении часа, – сказал Вадим.

– Ты не останешься на шашлыки, посвященные моей жене?

– Разумеется, не останусь.

Вадима ужасно бесил этот якобы праздник. Он напоминал ему притчу о блудном сыне, которую читал Арсению отец Андрей, православный священник и близкий друг родителей, вхожий в их дом. Притча всегда казалась Вадиму ужасно несправедливой, толкование отца Андрея не изменило его мнения. Теперь же Вадиму было суждено самому испытать праведный гнев благопристойного сына библейского праведника.

– Вам придется ехать без Арсения, – сказал Саша. – Мы с Верой обещали взять его с собой покататься, чтоб он провёл Вере экскурсию по нашим природным достопримечательностям. Арсений был так рад, не хочется его расстраивать.

Лицо Вадима скривилось в некрасивой презрительной гримасе:

– Кто такие вы с Верой, чтобы куда-то брать с собой моего сына и решать оставаться ему или нет?

– Я его крестный отец, – спокойно ответил Саша. – Мы с Лидией крестили Арсения и любили как родного сына. Я помню, что ты хотел видеть крестным отцом своего сына именно Павла. Брат тогда слёг с тяжелейшей пневмонией, но мы его отмолили. Удивительно, что Бог берег его для того, чтоб он перерезал себе вены.

– Не смей произносить имени Павла! – Вадим вскочил с места. – Это ты перерезал ему вены! Его кровь на твоих руках!

– Угомонись! – Саша повысил голос, заставив тем самым Вадима сесть на место. – Это был его и только его выбор. Не знаю, когда до тебя наконец дойдёт.

Это было уже выше сил Вадима. Его подмывало резко и грубо ответить брату, возможно даже ударить. Он ошибался, думая, что Саша уже не сможет вывести его из себя. Вадима остановили шаги. Его жена Юля шла, обняв за талию Сашину жену. Обе женщины были Вадиму одинаково неприятны – Юлия по известным причинам, а Вера в его голове прочно ассоциировалась с Лидией.

– Вадим, Вера такая прелесть, – со сладким лицемерием промурлыкала Юля, обнимая Веру за плечи. – Вы успели познакомиться?

– Успели, – буркнул Вадим.

– Сегодня будут шашлыки, мы же не уедем, правда?

Вадим открыл рот, желая сказать, что они уедут и возьмут с собой Арсения, но его взгляд остановился на Саше и его жене. Саша обнял Веру за плечи, она улыбнулась, приклонив голову к его шее. Вадима взяла злость на их семейное счастье.

– Да, останемся, – ответил он Юле. – Ради тебя.

Нежность и грация сродни кошачьей,

Мягкость и чёткость изгибов.

Над красотой даже время не властно,

Она повод грёз и ошибок.

Тело, прикрытое шелковой тканью

Или укрытое в хлопок,

Способно размыть, уничтожить все грани,

Мужчина как мальчик стал робок.

Женское тело воспето поэтом,

Художник его обессмертил.

Стыд отступает пред негой раздетой,

Пред истиной не лицемерьте.

Глава 3

Ранним утром Вера разбудила Сашу и за руку повела его к морю. Она ни разу не видела море вблизи, ей не терпелось познакомиться с могучей водной стихией.

Утреннее море пока было спокойно, это означило, что можно искупаться. Волны на этом пляже были опасны из-за огромных камней, можно серьезно искалечиться, если человека выбросит на берег.

Саша вошёл по колено в воду. Его лицо приняло сосредоточенное выражение как у индийского йога. Саша дышал полной грудью, вдыхая запах моря. Он дома! Его дом здесь, на этом диком пляже, а вовсе не в кирпичных стенах семейного родового гнезда.

Вот он, блудный и грешный Адам, который сумел добраться до своего блаженного Эдема, пахнущего кипарисом, можжевельником и морской солью. Вокруг витает необыкновенный дух свободы и чистоты, который человек ищет везде, и порой, не хватает жизни, чтоб его отыскать. Чистое бирюзовое море вовлекает в брачный танец яркое солнце, они сливаются, рождая на свет мистическое дикое сияние, из тех, когда болят глаза, но нельзя не смотреть. Воздух – второе дитя этого безумного союза – ласков в отличии от своего колючего прекрасного собрата, он окутывает приятной прохладой и крепкой дружеской нежностью. Девственная природа, суровая и непоколебимая, наблюдает за игрищем этих контрастов с материнской снисходительностью. Гармония, свет, невыносимая красота – вот чем был для Саши этот дикий пляж. Таким же он представлял себе библейский рай – место, где не жалко провести вечность.

– Как удивительно, – Вера подошла к Саше и взяла его за руку. – Та гора похожа на льва с изогнутой спиной.

Саша поднял глаза на гору, бросив ей вызов. Ему всегда виделось, что окаменевший «лев» готовиться к прыжку.

– Тут везде галька? – Вера присела и с восторгом глядела на россыпь камней под ногами.

– Почти, насколько мне известно, – ответил Саша, пристраиваясь рядом с ней.

– Мне больше нравится галька, песок пачкает кожу и полотенце. И камешки можно красивые пособирать. Найди мне камень в форме сердца.

– В одной шотландской легенде гальку называют «слезы русалки».

– Ух ты! Расскажи.

– Это легенда о русалке, полюбившей молодого монаха. Он научил ее молитвам, и они вместе вымаливали для русалки душу. Но она не смогла побороть в себе зов моря и уплыла от монаха навсегда, проливая горькие слезы. Эти слезы и превратились в гальку.

– Красивая легенда, – улыбнулась Вера. – Моим любимым мультиком в детстве была диснеевская « Русалочка».

– Ерунда. Сказка Андерсена намного круче.

– Его история более глубокая. Она учит, что нельзя заставить полюбить. Можно получить ноги и лишиться языка, но эти жертвы напрасны, если твой принц любит другую. Зато никогда не поздно быть человеком и сохранить свою душу. Русалочка-то ее все же получила.

– Мрачноватая вещь, – задумчиво согласился Саша. – Но я всегда любил мрачные сказки. Они изначально такими и были, потом люди стали переписывать их, подгоняя под золотую формулу «и жили долго и счастливо». Что поделать, люди нуждаются в красивых иллюзиях.

– А я верю в любовь и в золотую формулу «и жили все долго и счастливо», – упрямилась Вера. – Я рада, что люди додумались переписать эту жуть, что представляли собой наши вечные детские сказки в оригинале. Свихнуться можно от такой жестокости. Своим детям я буду рассказывать исключительно светлые истории. И они должны будут вырасти хорошими и милосердными людьми.

Саша усмехнулся и не стал ничего отвечать. Дети Веры вырастут такими же витающими в облаках, не знающими жизни дурачками. И все же Саша в этот момент испытал к жене нечто вроде нежности, словари называют это чувство умилением. Его романтичная, начитавшаяся всякой дребедени Вера! Как она не похожа на ту другую, образ, который вновь пробудил в нем Вадим.

– Какие девушки становятся русалками? – Спросил Саша.

– Утонувшие девицы или девушки, умершие до замужества.

Значит Лидия вполне могла стать русалкой.

– Мне так понравилась твоя семья, – сказала Вера. Саше ее голос показался вкрадчивым и осторожным.

– В самом деле? – Саша не разделял восторгов и был уверен, что Вера также их не испытывает. В отношении кого тут можно испытать восторг? В отношении этой ведьмы Алены Михайловны? Пустоголовой Юльки, этой бесполезной куклы, набитой соломой? К Вадику, глядя на которого, хочется влить ему в глотку стопку водки и растрясти как следует, выбив усталый вид побитой собаки? Симпатии заслуживают только отец и маленький Арсений, но Вера практически с ними не общалась. Вчера на празднике, организованном как будто бы в ее честь, у Веры был крайне глуповатый вид, бедняжка совсем не знала, куда ей податься. И все же Саша хотел понять, почему она лжёт о своём восторге.

– Только вот твой брат Вадим… Мне показалось, что он не рад нашему приезду, – Вера говорила, словно ступала по тонкому льду.

– Не принимай на свой счет. Вадим в принципе ничему не рад в этой жизни.

– Почему он такой?

– Семейное.

Вера замолчала, но было видно, что она крутит на языке свой главный вопрос. Наконец она собралась мыслями:

– Кто такая Лидия?

А, ну вот где собака зарыта. Естественно, эта старая жирная сплетница Алёна Михайловна расплела свой язык и наговорила Вере небылиц, достойных быть главной сенсацией ширпотребных желтых газет. И все же Саша ждал, что Вера когда-нибудь спросит про Лидию, поэтому отреагировал спокойно:

– Невеста моего брата Павла, он умер три года назад.

– А почему он умер? Сколько же ему было лет?

–  Мы с ним двойняшки. Павел считался старшим, по словам родителей он первым из нас увидел мир из материнской утробы.

– Что же стряслось? Почему он умер таким молодым? А твоя мама…

– Да, она сильно заболела на нервной почве, ее душа умерла с горя вслед за ним. Сказать начистоту, она не хочет больше жить и услужливо позволяет болезни сосать свои силы. Мать очень любила Павла. Как и все в нашей семье.

Саша поглубже втянул в себя воздух, призывая на помощь морскую стихию. Вера грустно склонила голову, она приписала Сашин скорбный вздох болью за родных. Но дело было в ином.

Мать и Лидия – слишком щекотливые темы. Как бы Вера ни любила Сашу, какой бы жертвенной и всё понимающей не была ее любовь, в отношении матери и Лидии разумнее всего твёрдо и бесстыдно лгать.

Мария Дронова, или Марыся, как ласково величал ее муж Петр Сергеевич по примеру тестя, действительно была больна. Душевно больна.

Ее болезнь тщательно скрывалась от всех, особенно от семьи Левиных, с которым семья Дроновых породнилась посредством женитьбы Вадима. Из посторонних людей припадки Марыси видел лишь отец Андрей, священник и школьный друг Петра Сергеевича. Для остальных же она была женщиной крайне слабого здоровья. И это все, что было о ней известно в округе.

С пяти лет кроткая и нежная Марыся стала пугать отца странной для маленькой девочки замкнутостью. Она могла часами тихо сидеть и вдруг резко вскидывала голову, словно видела что-то страшное. Марыся глядела в пустоту, серые глаза ребёнка увеличивались от первобытного ужаса. Затем она принималась кричать, оглушительно и душераздирающе.

Отец Марыси Анджей Вишневский, чистокровный поляк, эмигрировавший в Россию после войны, готов был сам сойти с ума. Были времена, когда он подумывал отдать дочь на лечение, но всякий раз его останавливал страх ещё более глубокий, чем возможность лицезреть припадки дочери. Он боялся, что лечение сделает хуже. А если сказать совсем начистоту, то его пугала перспектива, что дочка, будучи не хозяйкой своему разуму, сболтнёт лишнего. Они, то бишь врачи, могут ввести Марысю в состоянии гипноза, они глянут ей в подкорку и узнают истинную причину ее безумия. Нет, Анджею были не нужны подобные проблемы. Совсем не нужны. Не для этого он уехал с дочкой подальше в новую жизнь.

Тем более припадки Марыси имели свойство на неопределенный период прекращаться, и тогда во всем мире было не сыскать более тихой и ласковой девочки. В глубине души Анджей не считал дочь безумной, он надеялся, что это не более чем игра, порождённая богатым мрачным воображением девочки, что та однажды перерастёт эту напасть и станет такой как все. Ведь имеют же дети воображаемых друзей, и родители считают подобную фантазию приемлемой. Так отчего же его Марысе не иметь воображаемых врагов? Необходимо какое-то время обождать. Как это обычно и бывает, временное ожидание Анджея переросло в постоянное. Человек ко всему приспосабливается, даже к безумию родного ребёнка.

Анджей и Марыся любили друг друга огромной родственной любовью. Марыся гордилась отцом и не раз высокомерно заявляла, что ее отец – потомок знатных польских шляхтичей, в доказательство этого демонстрировала кольцо с гравировкой «kocham Cie¹», которое она носила как единственная дочь своего отца. Иных подтверждений знатности деда Павел, Саша и Вадим не нашли, в их голову закралось подозрение, что кольцо кто-либо из предков деда или же сам дед вполне мог просто-напросто украсть. Но к матери из вежливости относились как к знатной дворянке, никогда не оспаривая ее происхождение – отец так наказал.

Петр Дронов считался первоклассным каменщиком в пору, когда заступил возвести для Анджея Вишневского дом в нескольких минутах ходьбы до моря. Петру было тридцать три года, он недавно похоронил свою несчастную бездетную жену. Едва ли Петр мог предположить, что его сердцем навек завладеет шестнадцатилетняя бесноватая девчонка.

Петр увидел юную Марысю и первым из вороха чувств стало сильное желание ее защитить. Девица в ту пору была так тонка, что Анджея поражало, как мог уживаться в этом тщедушном теле лукавый имя, которому было легион. Год, пока возводился дом, Марыся и Петр играли в переглядки, пока Анджей прямо не спросил своего каменщика каковы его намерения:

– Понравилась?

Петр кивнул с затравленным видом, мол, не по Сеньке шапка. Анджей посмотрел в честные глаза потенциального зятя и как на духу рассказал про дочерний недуг.

Петр выслушал и не поверил. Ясно было одно: признание отца Марыси не угасило пламень горевшей любви. Петр относился к семнадцатилетней девочке с отеческой нежностью, а она будто бы даже совсем излечилась, тотчас стихая у него в руках.

Ещё через год Анджей выдал дочь замуж и наконец позволил себе умереть от инфаркта. Марыся была в надежных руках.

Спустя пять лет Марыся понесла, и Петр увидел в этом расположение Божье. Православный священник отец Андрей, его школьный друг, качал головой. Он хоть и был священником, но не считал делом Богоугодным произвести на свет дитя от душевнобольной матери. Впрочем, спустя положенное время он окрестил двух мальчиков-двойняшек Павла и Александра.

Павел рос на радость матери, Марыся любила его сумасшедшей любовью, ведь он так напоминал ей незабвенного отца. За годы своей недолгой жизни Павел сумел стать главной нянькой младшего братишки Вадима, родившегося четырьмя годами позже старших мальчишек.

Павел был нервным юношей, но деятельным и ответственным. Он брался за любую работу, его и отметил Евгений Левин, пригласив работать на себя и предложив приличный оклад. Павел тогда бросил между делом Вадиму, что у Левиных хорошенькая дочка. Вадим признался, что давно на неё глядит в школе, Павел рассмеялся и пристроил Вадима подработать к Левиным, чтобы брат имел возможность видеться с Юлей в неформальной обстановке. Это и стало началом подростковой любви, что привела к свадьбе и рождению сына.

Насколько Марыся любила Павла, насколько была терпима к крошке Вадиму, настолько отталкивала от себя Сашу. Она невзлюбила его с рождения, и с каждым годом отвращение к сыну крепло в больном сознании матери. Маленький Саша был похож на мать наиболее из троих братьев, Петр любил сажать сына на колени и глядеть сыну в глаза – в Марысины глаза, такие же серые, безумные, не любящие.

Лет с шести Саша ни с того ни с сего начал рисовать. Впоследствии, размышляя, откуда у него возник талант творить, Саша пришел к выводу, что глухое одиночество позволило ему слышать потусторонние голоса, нашептавшие ему сюжеты картин. Он перечеркивал карандашом всплывающие чувства и обнаружил, что ему становится легче и интереснее жить. Сначала это были непонятые детские каракули, но со временем рука стала выводить образы узнаваемые и пугающие. Пока Павел играл с Вадимом, перебирая гальку, Саша рисовал море. Мальчишка с самым серьёзным видом перекидывал из своей головы на бумагу мертвых рыб, выкинутых морем на пляж и истекающих кровью огромных акул. Когда Марыся впервые увидела рисунки сына с ней сделался припадок. Она больно отхлестала Сашу по щекам и обозвала отродьем дьявола.

– Он рисует мои кошмары! – Задыхалась Марыся, пятясь от избитого ею сына. – Откуда он знает мои сны?

Саша сжался в углу, по щекам текли горькие слезы боли и обиды. Он смотрел как отец, игнорируя его, обнимает и целует мать, мягко уводит ее на кровать и сидит над ней как над малым дитем. Отец вспоминал о Саше лишь, когда мать полностью стихала в его объятьях. Обычно, к этому времени Саше удавалось успокоить себя самому, испробовав на вкус соленый яд своих слез. Наконец, Саша вдоволь напился этого яда и потерял к нему чувствительность.

Саша смекнул, что семья не заступается за него. Бить и обзывать его разрешается в их семье. Если мать позволяет себе, значит потом это будут делать отец и братья.

Саша озлобился. На мать, на отца, на весь мир. Напрасно Петр Сергеевич временами пытался приласкать его, Саша был угрюм и молчалив. Братьев он избивал за любое неугодное слово или косой взгляд, пользуясь тем, что был гораздо крупнее и сильнее обоих. Мать же была Саше чужой женщиной, презираемой им и ненавистной.

Он жил в плену своих мрачных картин, сам не понимая для чего он их рисует. Словно какая-то сила водила Сашиной рукой. Однажды в восемь лет он горячо пожелал, чтоб мать уплыла от них навсегда и нарисовал русалку с ее лицом. Он сидел на берегу дикого пляжа, над морем сгущались сумерки. Саша дорисовал картину, когда почувствовал чьё-то тяжёлое дыхание себе в макушку.

Он обернулся и едва не закричал от ужаса. Сзади него стояла мать, вероятно наблюдала за процессом создания картины. Марыся разорвала картину в клочья и кинулась бить сына.

– Как ты смеешь это рисовать? – Все, что смог разобрать Саша в нечленораздельном рычании матери.

Павел подоспел, ему удалось мягко увести ее. С этого случая Марыся совсем слегла и больше почти не вставала с постели.

– Так что же случилось? – Вера приняла последнюю попытку узнать причину столь безвременной кончины брата Саши, о котором он ни разу до этого не упомянул.

– Вера, – Саша повернул к жене усталое лицо, одними глазами, без грубых слов, давая понять, что она надоела ему с расспросами, – пойми меня, пожалуйста, сейчас правильно. В моей семье произошло большое горе. Не нужно бередить раны. Я убедительно прошу тебя не приставать к моим родственникам с этой историей. Может быть, лет через пять или десять мы сможем рассказать о Павле без боли в сердце, но не сейчас. Будь умницей, забудь на время о моем мертвом брате. Его все равно не вернуть. – Саша вновь увидел ручей алой крови, нарисовавший причудливый весёлый узор на кафеле ванны. Чёрный юмор смерти.

– Это действительно страшно. Прости, что заставила вспомнить об этом. Вы общаетесь с невестой Павла?

Да, что ж она не угомонится? Но Саша решил переносить допрос жены стоически и отвечал холодным снисходительны тоном. Может быть так Вера наконец поймёт, она вообще довольно деликатна и догадлива. Да, и всяко лучше отвечать на щекотливые вопросы самому, чем доверять это дело родственникам.

– Нет, Лидия бесследно исчезла, – Саша окинул море внимательным долгим взглядом.

– Ничего себе? Вы так и не нашли ее? – Вера вытаращила глаза и стала одним сплошным вниманием. Да, Алёна Михайловна тоже говорила о загадочном исчезновении этой женщины.

– Никто ее не видел уже года три, мне иногда почему-то кажется, что она путешествует по разным берегам. Она очень любила море. Любила сидеть возле моря, есть возле моря, читать возле моря.

Любить возле моря. Саша вспомнил их первое ночное купание, ее обнаженное тело, неправдоподобную белизну кожи, сплетение их рук и ног. Это было тысячу лет назад, никак не меньше.

Сам он пропал, как только ее увидел. Лидия сидела рядом с Павлом, он представил ее как свою будущую жену. Павел трясся над Лидией, смотрел ей в рот, обхаживал, а она равнодушно смотрела на него, снисходительно позволяя себя обожать. Это было видно всем, кроме Павла. Саша помнил, как они с Вадимом люто ревновали. Вадим ревновал брата, а Саша сходил с ума по Лидии.

Павел рассказывал, что встретил ее на одном из бескрайних пляжей. Лидия и неистовое море слились воедино и стали одной стихией. Чёрное море того берега не огранено сумасшедшими видами гор и зеленью, оно обнаженное и дикое, украшенное лишь белыми барашками пены. Лидия была точно такой – ее прекрасное сильное тело скрывало лишь тонкое белое платье, а густые чёрные волосы повторяли пляску штурмующих волн.

Красота Лидии была дикой, полной контрастов. С лица можно было смело писать Сикстинскую Мадонну, но при этом было в ее лице что-то непристойное. Порочность проглядывалась в нижней части лица, в районе губ – пухлых, ярких, вызывающих, – губ сластолюбицы.

А вот глаза были воистину чисты и прекрасны.

Саша посмотрел в них, и случилось его личное чудо – он поверил в Бога. Саша уже тогда лелеял в себе художника, поклоняясь своей кисти как Кресту. Но, посмотрев в глаза Лидии, он уничтожил в себе творца, признав свою полную несостоятельность перед Богом. Такие глаза мог создать только Он – упорядоченный и высокий разум, которому доступно то, что вовек не сделать человеку, будь тот хоть тысячу раз талантлив. Такие глаза не могли стать порождением жестокой и своенравной природы, в них было что-то особенное, уходящее за грань законов мироздания, они были необыкновенными и мистическими. Саша был поражён, впервые увидев человеческую душу в этих чистых светло-зелёных глазах.

Саша любил в Лидии все: ослепительную белизну кожи, чёрные волосы, которые вобрали в себя все краски ее спокойной женственности, красивую округлую грудь, длинные ноги и детское весёлое лицо, в котором так крепко сплелись невинность и порок. Она была идеалом, до которого не добралась его фантазия, и не могла добраться фантазия любого человека. Она была Божьим созданием, которую ревновал сам дьявол, терзая и мучая в своей неуемной ревности. Она была шедевром.

А Саша и Павел… Она смеялась над ними, а они дорого заплатили за попытку ее приручить. Они сгинули вместе с ней в холодной тьме.

Отец с Вадимом отреагировали настороженно, когда рассудительный Павел привёл в дом девицу без роду без племени. Красивая девушка, спору нет, но уж больно скрытная. Лидия, опустив глаза долу, поведала сладким голосом, что она сирота, и Павел – единственный близкий человек в ее жизни. Звучало так слезливо и пафосно, что никто не воспринял Лидию всерьёз. И точно не пожелал с ней породниться. Эта женщина с самого начала не внушала доверия.

Но Павел впервые попросил у матери кольцо с изумрудом, заверив, что Лидия та самая женщина, с которой он желает провести жизнь. Марыся пожелала на неё посмотреть.

Павел вёл невесту к постели матери, его руки дрожали от невроза. Марыся поглядела на Лидию, отпрянула в испуге, затем быстрым движением сняла с пальца кольцо и протянула Лидии. Потом силы будто совсем оставили Марысю, вместе с кольцом, она потеряла сознание.

Павел был счастлив, думая, что мать благословила его на женитьбу. Но Марыся на следующий день огорошила сына заявлением, что он привёл в дом ведьму.

– Эта тварь, эта проклятая русалка, забрала у меня кольцо, – заявила Павлу Марыся.

Бесполезны были клятвы Павла, что он сам был свидетелем, как мать добровольно отдала Лидии своё кольцо. Марыся клялась, что все было совершенно не так. Принять кольцо обратно она также наотрез отказалась.

– Русалка забрала свое кольцо обратно, – качала головой Марыся, бескровные губы ходили ходуном.

Павлу оставалось только вздыхать. Мать часто упоминала некую страшную и мстительную русалку, бессменную героиню своих кошмаров. Но чего общего имеет мифологическая тварь с веселой и добродушной, а главное, состоящей из плоти и крови Лидией? Вопрос был риторическим, Павел не ждал от матери ответа.

Павел не стал говорить невесте, что мать совсем повредилась рассудком. Павлу показалось, что он беспечно улыбнулся невесте (на самом деле это был нервный тик) и сказал, что мама очень рада их предстоящей женитьбе. Лидии, впрочем, было совершенно все равно. Она смекнула, что Марыся почти не встает с кровати, и, следовательно, немногое решает в семье. Пусть Павел по-своему и привязан к матери, но ночная кукушка всегда перекукует дневную.

– Я очень боюсь моря, – сказала Вера. Оно – нечто вроде кладбища. Сколько людей тонут каждый день, а моряки и вовсе бросают своих мертвецов с корабля на дно. И так странно… Обычное кладбище вызывает трепет и смущение, а с морем как будто все, так и надо. Я, наверное, единственный человек с такими странными ассоциациями. Прости меня, иногда я сама себе кажусь ненормальной.

– Значит не пойдешь плавать? – Сам Саша уже разделся до плавок.

– Пойду, но только с тобой.

Море вовсе не было теплым. Вступив в него, Вера тут же покрылась гусиной кожей.

– По правде сказать, я не умею плавать, – Вера медленно ступала вперед, тщетно надеясь согреться. – Мама растила меня одна, у неё не было денег возить меня на море.

– А я тебя привёз! Пошли учиться, моя русалка!

Саша схватил Веру в охапку и потащил в воду. Вера брыкалась, защищалась и умоляла отпустить, но Саша швырнул ее прямо навстречу прохладным волнам. Вера захлебнулась, наглоталась морской воды и дрожала в страшном испуге. Поглощенная своим ужасным состоянием, она не заметила презрительного взгляда Саши. С гримасой отвращения он оставил жену на растерзание солёной воде и сиганул в широкие объятья надвигающейся волны.

Саша был отличным пловцом. Он плавал брассом, на спине и нырял, упиваясь морской водой. Его губы забыли морскую соль, тело отвыкло от тяжести волн. А ведь море – это часть его жизни, самая прекрасная и самая ужасная одновременно. Вера тысячу раз права, море – самое красивое и самое страшное порождение природы. Именно это хрестоматийное сочетание пленяет человека навсегда, мало кто может противиться его зову. Оно прекрасно даже когда убивает. Уж Саша точно знал это.

– У меня есть давняя мечта, – сказал Саша, когда уже лежал на горячей гальке. – Я хочу нарисовать русалку. Я пытался в детстве и несколько лет назад, но… не получилось. Третья попытка всегда удачна, если верить тем же сказкам. Три – магическое число.

– Интересная задумка! – Вера, как всегда, живо отреагировала на Сашину идею, которая касалась живописи.

– Я хочу рисовать с натуры. Никого не вижу в роли прекрасной русалки кроме тебя. Твоя светлая кожа смотрится в море совершенно мистически. Лучше тебя натурщицу мне не найти.

На самом деле лучшей кандидаткой на эту роль была и остаётся Лидия. Но он уже рисовал ее в этом образе. Потом в другом. Кончилось плохо. И зачем он опять хочет полезть на рожон?

Саша задумался над этим, и его лицо приняло суровое выражение. Причина есть, и она ясна, глупо и трусливо ее избегать.

Ему необходимо победить роковой зов моря и Лидии, который он слышал все эти годы из самой Москвы, необходимо не поддаться ему. Не нужно думать о том, что Вера и есть та самая русалочка Андерсена. Прекрасная, самая хорошая, но не та. Лидия зовёт его и искушает, но он должен выстоять. Он напишет новый портрет и покончит с прошлым навсегда.

– Это предложение, от которого невозможно отказаться! – Вера была счастлива как ребёнок. Саше стало стыдно за то, что Вера беззаветно любит его.

Окунает с головой волна,

Ты в ней сознательно, бесповоротно тонешь.