Текст книги "Новый дом"

Автор книги: Надежда Шер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Гассан прилаживает к лошади хурджин. Он старается не смотреть на товарищей, которые делают гимнастику, и вид у него такой важный, как будто бы он уже сделался учителем и получил первое жалованье. А ребята, как только увидели Гассана с хурджином, стали кричать:

– Али Ахмедли, можно после урок кончать? Сатья-баджи уезжает.

Али Ахмедли махнул рукой: раз Сатья-баджи уезжает, проводить надо!

А Сатья-баджи стоит уже в дверях и завязывает голову белым шелковым платком с зеленой каймой. Потом вытаскивает записную книжку.

– Ну, кому еще что привезти? – спрашивает она. – Тут, кажется, все записано.

– Смотри, ничего не забудь, а то обидно будет, – серьезно говорит Бянувша.

– Уж если записано, не забуду, – закрывает Сатья-баджи книжечку. – Надо ехать. Так ты, Бянувша, смотри, тоже ничего не забудь.

И Бянувша важно качает головой: конечно, она ничего не забудет. Ведь не в первый раз ей оставаться вместо Сатья-баджи.

– Садись, садись, Сатья-баджи, – видишь, Кяриш не стоит на месте! – зовет Гассан. – Слезай, Кулизадэ, зачем ты на Кяриша забрался?

Но Кулизадэ не слышит.

– Эй, эй! —кричит он, низко пригибаясь к седлу, и скачет от крыльца по тропинке вокруг дома. Через секунду он уже на месте.

– Теперь я, теперь я! Слезай скорей! – кричат ребята.

– Теперь никто, – решительно заявляет Сатья-баджи, – теперь ехать надо.

Гассан сердится. Возьмет ли он Туту? Сатья-баджи удобнее усаживается в седло, хлопает коня по шее и говорит:

– Поехали.

Туту рядом с Гассаном.

– А я?

Гассан совсем забыл. Ведь Туту полагается прокатить. Это ее право. Она самая маленькая, и никто на нее за это не сердится. Кулизадэ поднимает Туту. Туту садится на седло перед Гассаном и жмурится от счастья.

– Эй, эй-эй! – кричит она. – Прощайте!

– Прощай! Прощай! – бегут за лошадьми ребята. – Приезжай скорей!

А Геймат с Бянувшей спускаются вниз, в овраг, по крутой тропинке. Здесь они будут ждать свою дочку у Зеленого источника, потом возьмут ее за руки и побегут с ней назад, домой, навстречу всем мальчикам и девочкам, которых Али Ахмедли снова собирает на урок гимнастики.

* * *

Туту стоит у забора и ждет. Она встала сегодня первая. Никто не видел, как она накинула на себя белое платьице и тихонько, чтобы никого не разбудить, подошла к окну. Она стала на подоконник, минутку посмотрела вниз, размахнувшись всем телом, прыгнула на землю, в траву, и стремительно побежала к калитке. Здесь она долго возилась с задвижкой. Она не умела ее открывать. Потом пробежала вдоль забора к тому самому месту, где так часто лазила через забор, быстро вскарабкалась наверх, примерилась, прыгнула и побежала вдоль тропинки к завороту дороги.

Сегодня приедет Сатья-баджи, и Туту хочет первая ее встретить. Туту стоит и смотрит на уходящую дорогу, на яркозеленые лужайки, на игрушечные домики деревень внизу, в долине. Она слышит, как шелестят листья кукурузы рядом на кукурузном поле, как бьет горный источник, и Туту думает: «Вот сейчас приедет Сатья-баджи, и вот привезет Сатья-баджи мыло, и вот Туту умоется и станет белая, и все будут удивляться, и никто уже не будет дразнить ее чернухой».

Цок-цок-цок, – кажется, будто слышит Туту.

– Это она, – говорит Туту и припадает ухом к земле, совсем как Гассан, когда ему хочется знать, едет ли кто-нибудь по дороге.

Туту слышит какой-то гул, и в ухе отдается – цок-цок-цок. Туту вскакивает на ноги и бежит за большой камень у кукурузного поля: сейчас она испугает Гассана.

Проходит минута, другая. Вот и Гассан и за ним Сатья-баджи. Теперь уже у обеих лошадей хурджины. Сколько интересных вещей привезла Сатья-баджи из города!

– Эй-эй, балла! – вдруг кричит Туту и бросается к лошади. – Эй-эй, балла! Стой!

Гассан осаживает лошадь.

– Туту? Что ты тут делаешь, Туту?

– Испугался! – кричит Туту. – Испугался, думал – разбойники?

– Конечно, испугался, – говорит Гассан, – конечно, испугался. – А посмотри, как испугалась Сатья-баджи.

Сатья-баджи весело смеется.

– Теперь посади! – просит Туту, и Гассан покорно слезает с лошади и подсаживает Туту.

Туту садится на лошадь Гассана и хватается за седло. Туту сидит на лошади так, как будто бы она всю свою жизнь не слезала с коня. Длинные стремена болтаются, а маленькие босые ноги бьют по седлу и подгоняют лошадь.

– Но-но-но, Кяриш, но-но-но!

Кяриш послушно бежит рысцой, за ним едет Сатья-баджи и рядом большой, загорелый Гассан.

– Эй-эй-эй! – кричит Туту. – Эй-эй-эй, мы приехали!

Во дворе на зеленой траве уже барахтаются ребята. Они ждут очереди умываться.

– Едут, едут! – вдруг замечают они всадников. – Едут, едут! – бегут они к лошадям.

– Здравствуй, Сатья-баджи, здравствуй! Эй, Гассан, что привез? Показывай скорей.

– Да подождите вы, дайте доехать! – отбивается Сатья-баджи от загорелых рук. Кяриш осторожно шагает, потряхивая головой и пофыркивая. Он привык к таким встречам, но, очевидно, они доставляют ему гораздо меньше удовольствия, чем Гассану и Сатья-баджи. Кулизадэ вертится у самых ног Кяриша, и Кяриш мордой тихонько подталкивает Кулизадэ.

– Не мешай ты, глупый мальчишка, дай подойти к крыльцу.

Вот доехали. Снимают хурджины. Уводят лошадей. Сатья-баджи идет в дом.

– Ну, рассказывай, Сатья-баджи, рассказывай скорей!

Но Сатья-баджи сначала спрашивает: ей надо знать, как ребята жили без нее почти целую неделю. Бянувша рассказывает.

– Видишь, все было хорошо! – перебивает Кулизадэ. – Ты после еще узнаешь. Ты после спроси учителей. Все было хорошо!

Сатья-баджи покоряется. Она рассказывает все сначала, о том, как они с Гассаном приехали в Баку, как они там делали покупки, как жили в детском доме. Туту на коленях у Сатья-баджи.

– А мне привезла? – тихонько говорит Туту. – А мне привезла мой секрет?

– Ну конечно, – шепчет Сатья-баджи. – Давайте теперь распаковывать хурджин.

И здесь начинается самое интересное. Через минуту на столах и стульях груды вещей. Неужели все это помещалось в двух хурджинах? У ребят счастливые, возбужденные лица. Во дворе уже летает мяч, а в углу комнаты Туту внимательно рассматривает пеструю картинку на мыле Тэжэ. Сатья-баджи теперь свободна: она может умыться и переодеться. Она идет к себе в комнату, а за ней бежит Бянувша.

– Сатья-баджи, Сатья-баджи, я забыла тебе сказать. У нас не все благополучно. Со вчерашнего дня пришла женщина с девочкой и спит в кухне. Говорит – нужно работу, а Пеппо говорит, чтобы подождала тебя.

– Почему же ты думаешь, что это неблагополучно? – спрашивает Сатья-баджи.

Бянувша смеется.

– Да я так сказала, просто, – и бежит назад.

В комнатах пусто. Во дворе на зеленом лугу ковер. На коврах белые скатерти, и дежурные расставляют посуду. Сейчас первый завтрак, и ребята будут сидеть прямо на траве, поджав под себя ноги так, как они сидели у себя дома, так, как еще до сих пор сидят их отцы и матери.

Сатья-баджи умылась, переоделась и уже успела осмотреть весь дом.

– Ты зачем пришла к нам? – спрашивает она в кухне чужую женщину.

Эта чужая женщина одета в грязные лохмотья, и рядом с ней стоит худая черненькая девочка, растрепанная, в длинной юбке, и в ушах у нее большие оловянные серьги. Девочка смотрит на Сатья-баджи как маленький звереныш, и когда Сатья-баджи хочет с ней поздороваться, она цепляется за юбку матери и отворачивается.

– Вай, ханум, сколько голоду, сколько холоду пришлось нам вытерпеть! Возьми дочку, развяжи руки.

Сатья-баджи качает головой. Она знает: девочку надо взять. Надо что-то устроить. Но как? Ни одной свободной кровати, ни одного свободного уголка, ни одной копейки лишних денег.

– Ты армянка? – спрашивает Сатья-баджи.

Женщина посмотрела на Сатья-баджи и на минуту заколебалась.

– Армянка, – сказала она потом, – армянка. Ты думаешь, армяне жить не хотят?

Сатья-баджи заговорила по-армянски.

– Ты говоришь по-нашему? – обрадовалась женщина, – Ты говоришь по-нашему? – И она быстро-быстро заговорила, запричитала, заплакала на родном языке.

Сатья-баджи улыбнулась:

– Так ведь я же сама армянка!

Женщина закачала головой.

– Вай, ханум, не обманываешь ли ты меня? Чтоб армянка жила в курдском доме? Смотрела за курдскими детьми? Не может этого быть!

Сатья-баджи засмеялась.

– Почему не может быть? У нас есть разные дети – и курдские, и армянские, и русские. Вот сама увидишь.

Женщина замолчала, задумалась. Потом вдруг подошла к Сатья-баджи совсем близко, заглянула ей в глаза и тихонько сказала:

– Вай, ханум, сколько горя я терпела! Сколько горя я терпела от курдов! А теперь душа разрывается: не знаю, что лучше, – чтоб девчонка с голоду умерла или в курдском доме жила. Вчера пришли сюда, три дня не ели. Пускай бог-аллах простит за курдский хлеб.

– Послушай, – сказала Сатья-баджи серьезно, – послушай. Жизнь переменилась. Пускай наши дети в дружбе живут.

– Жизнь переменилась, говоришь ты? Конечно, жизнь переменилась, но ведь бог-аллах не переменился, бог-аллах за все грехи накажет.

И женщина снова замолчала. Потом вздохнула, поправила платок на голове и сказала:

– Пеппо говорит – тебе работница нужна? Возьми меня. Возьми меня, ханум, – не пожалеешь. А за грехи вместе богу-аллаху отвечать будем. Ты умная, ханум, ты образованная, ханум, ты больше нашего понимаешь, ты хорошо будешь говорить с богом-аллахом, когда он наши дела разбирать будет.

Сатья-баджи уже решила, что нужно устроить и мать, и ребенка. Пускай не хватает места и денег, но ведь к весне обещают достроить второй дом, обещают дать денег.

– Хорошо, – сказала она, – оставайся помогать Пеппо. А девочку надо постричь и вымыть. Как ее зовут?

– Сирануш.

– Пойдем, Сирануш, пойдем со мной, там много девочек.

Но Сирануш крепко держалась за юбку матери.

– Иди, иди, – старалась отцепить руки девочки мать. – Иди с ханум.

Девочка уткнулась в колени матери и громко заплакала. Сатья-баджи сказала:

– Ну, она после придет, когда захочет. А сейчас я пришлю к ней детей.

Бянувша стояла на коленях рядом с маленькой Сирануш и что-то шептала ей в ухо. Туту пригнула к себе голову своей маленькой мамы, Геймат, и тоже шептала ей в ухо:

– Посмотри, какие у нее красивые серьги. Вот бы мне такие! Я очень люблю серьги! – Но Геймат нахмурила тоненькие брови.

– Сатья-баджи велела снять серьги и хорошенько вымыть уши, – сказала она, – а серьги надо отдать Сатья-баджи.

Туту вздохнула. Потом:

– Я буду смотреть, как ее будут мыть.

– А кто за тебя будет дежурить? – шептала Геймат.

Туту совсем забыла про дежурство.

– Ах, да, ах, да, я забыла! – закричала она и побежала из кухни по коридору в столовую. В столовой уже кончали мыть чайную посуду.

– Ты где была? Ты где была? Мы почти все без тебя вымыли. Вот так дежурная!

Туту жалобно посмотрела на Кулизадэ.

– Нет, нет, мы тебе еще много оставили, – засмеялся Гассан. – Вот смотри. Вот!

Туту дежурила вместе с Гассаном и Кулизадэ, она очень любила свое дежурство и всегда очень серьезно исполняла все свои обязанности. Когда надо было стирать пыль с мебели, то Гассан сажал ее к себе на плечи, и Туту смахивала пыль со шкафов прямо на голову Гассана.

Кулизадэ дал Туту кончик мокрого уже полотенца, и Туту, наклонив голову на бок и высунув от усердия язык, старательно терла чашки.

А Бянувша все еще стояла на коленях рядом с маленькой Сирануш, и постепенно лицо Сирануш прояснялось. Она уже не отталкивала локтем Бянувшу. Она вдруг спросила:

– А лаваш дашь большой? И Бянувша закивала головой, обрадовалась.

– Большой, большой лаваш. Пойдем со мной, сейчас увидишь. Принеси, Геймат, лаваш в ванную и Пеппо туда позови и попроси у Сатья-баджи блюдечко варенья.

Но Сатья-баджи уже стояла в дверях, в руках у нее было беленькое платье, и лифчик и большой кусок лаваша с вареньем.

Бянувша засмеялась.

– Сатья-баджи, ты угадала мои мысли.

– Смотри, смотри, Сирануш, сколько хороших вещей – и все тебе! – сказала она.

Мать Сирануш качала головой и причитала:

– Вай, балла, вай, балла, пусть ослепнут мои глаза, если я что-нибудь понимаю, пусть убьет меня гром на этом самом месте, и пусть накажет меня бог-аллах за то, что я своими собственными руками отдаю дочку в курдский дом.

Сирануш услышала: «курдский дом» и насторожилась. Она привыкла к тому, что курд всегда враг, что в лесу ночью надо бояться курдов, что курд может убить и ее, и мать так, как убили когда-то отца и маленькую сестру. И Сирануш снова насупилась и исподлобья взглянула на мать и потянулась к ней. Но Бянувша весело посмотрела на мать Сирануш.

– Что ты говоришь, чужая женщина? Что ты говоришь? Я уже два года живу здесь, и я была армянка, и я была ничья, а теперь у меня есть дом – и курдский, и армянский, и русский. Тут мы все живем. Тут мы не разбираем, кто чей, мы все одинаковые.

Бянувша встала и подошла к женщине.

– Ты не плачь, ты попробуй только здесь пожить. Попробуй только, – говорила она также, как несколько лет тому назад говорила Геймат. Женщина посмотрела на Бянувшу, на Сатья-баджи, вытерла глаза, вздохнула, решительно поджала губы и махнула рукой:

– Пусть бог-аллах простит и благословит меня. Не может быть, чтобы такие хорошие ханум делали грешные дела. Не может быть!

– Пойдем, Сирануш, пойдем, – уговаривала Бянувша девочку. Но ее, впрочем, особенно уговаривать теперь не приходилось.

Она смотрела на розовенькое блюдечко и шла за Сатья-баджи. Она покорно сидела на стуле, пока Сатья-баджи ее раздевала, и крепко уцепилась за Бянувшу, когда стригли ее под машинку. Потом потянулась за блюдцем с вареньем и улыбнулась.

Бянувша надела на Сирануш маленькое беленькое платьице с красненькими пуговицами, взяла ее за руку и побежала с ней по коридору в столовую. В столовой никого не было. Бянувша заглянула в спальню маленьких. Она искала Туту. Она думала, что Сирануш будет веселее с Туту. Сначала ей показалось, что в спальне тоже никого нет. Потом вдруг она увидела в углу за дверью маленькую фигурку.

– Кто это? Туту?

Бянувша бросилась к ней.

– Что ты тут делаешь? – спросила она и нагнулась к Туту. Туту ничего не отвечала. Она сидела на корточках, отвернувшись к стене и закрыв ручками лицо. – Ты плачешь? Что случилось?

Бянувша села на пол рядом с Туту. Бянувша обняла Туту и увидела в руках у Туту кусок розового мыла и скомканную обертку от мыла.

– Что случилось, мое сердце? Кто тебя обидел? Ты только скажи – и Бянувша пойдет защищать тебя.

Туту бросила мыло на пол, ухватилась обеими ручками за тело Бянувши и громко заплакала.

– Сатья-баджи привезла мыло, а я сказала…

Бянувша ничего не понимала. Бянувша только тихонько гладила Туту по голове и тихонько говорила ей:

– Успокойся, сердце мое, успокойся! Все будет хорошо. Посмотри, какая красивая картинка на бумажке, и посмотри еще на новую девочку. Видишь, какая она чистенькая, и видишь, как она смотрит на тебя?

Туту вдруг замолчала. Она посмотрела на новую девочку – Сирануш, потом улыбнулась и протянула ей бумажку.

– Возьми, возьми, мне не жалко. Посмотри, какая красивая картинка, – сказала она, совсем как Бянувша.

Сирануш не хотела брать картинки, и тогда Туту подошла к ней, и так как Туту была немного, совсем немного повыше Сирануш, то она нагнула голову, заглянула ей в глаза и сказала:

– Ты теперь будешь моя подруга. Хочешь?

Сирануш молчала. Туту взяла ее за руку. Туту чувствовала себя совсем большой, и Туту засмеялась.

– Теперь и у меня есть маленькая дочка, маленькая подруга, – сказала она и побежала вместе с Сирануш на двор.

Во дворе играли в волейбол новым черным мячом. Туту бежала прямо на площадку.

– Смотрите, смотрите! – кричала она. – Вот моя новая подруга, вот моя дочка!

Гассан промазал мяч, Кулизадэ заворчал, сердито замахали руками девочки.

– Не мешай, не мешай!

Но увидев Сирануш, тотчас же забыли и о мяче, и о площадке.

– Новая девочка! Новая маленькая девочка!

Вдруг Гассан засмеялся и схватил на руки обеих девочек.

– Посмотрите, – сказал он, – посмотрите, как они похожи друг на друга.

Девочки сидели на плечах у Гассана. Туту – веселая, задорная и Сирануш – робкая, испуганная.

Сатья-баджи стояла на крыльце. Гассан побежал к ней с обеими девочками на плечах.

– Посмотри, Сатья-баджи, – кричал он, – посмотри, как они похожи!

Бянувша бежала из кухни, и за ней шла чужая женщина – мать Сирануш. Бянувше очень хотелось, чтобы она посмотрела на свою чистенькую маленькую дочку. Чужая женщина подошла к Гассану и протянула руки к своей дочке.

– Посмотри, посмотри, как они похожи! – кричал Гассан. – Скоро и твоя дочка будет такая же толстая, как наша Туту.

– Но, но, но, поехали! – уцепилась Туту в волосы Гассана. – Но, но, ты – моя лошадь!

Чужая женщина смотрела на девочек.

– Бог-аллах, как они похожи! Скажи ты, ханум, чья это девочка. Откуда?

Сатья-баджи засмеялась.

– Из лесу, ее нашли в лесу.

– Что ты говоришь, ханум? В лесу? Где? Когда?

Женщина бросилась к Сатья-баджи. Женщина смотрела на Сатья-баджи такими странными глазами, и так сильно дрожали у нее руки, как будто бы от ответа Сатья-баджи зависела ее жизнь.

Сатья-баджи стала рассказывать.

– Скорей, скорей! – говорила чужая женщина. – Рассказывай, ханум, рассказывай. Когда? Серое платье? Ты говоришь – серое платье? Это Татуш! Моя дочка! Пропала в лесу, я думала – курды убили. Бог-аллах, это Татуш!

Чужая женщина плакала, чужая женщина бросилась за Гассаном.

– И ты думаешь – плакала только чужая женщина? Сатья-баджи тоже плакала и смеялась и тоже побежала за Гассаном.

– Что случилось? Почему бежит чужая женщина и за ней Сатья-баджи, и почему они машут руками Гассану, а Гассан бежит галопом, как настоящая лошадь, и ни на что не обращает внимания? Что случилось? – спрашивали друг друга ребята и побежали за Гассаном.

Но ребята, конечно, не плакали. Они догнали Гассана, они повалили Гассана на землю и весело смеялись, пока не прибежала чужая женщина, пока не подошла Сатья-баджи и пока все не разъяснилось. Плакала только маленькая Сирануш, потому что она боялась чужих мальчиков и девочек, потому что она была еще глупенькая и совсем не понимала того, что случилось.

* * *

– Бог-аллах, – говорила спустя полчаса чужая женщина, – бог-аллах, как много у меня счастья! Разве могу я поверить тому, что это мои дочки? Посмотрите, добрые люди, какие они красивые, какие они чистые! – И чужая женщина плакала и смеялась, а рядом с ней стояли маленькие девочки. Туту крепко держала руку своей новой маленькой сестры, и Туту было весело, немного стыдно и смешно. Она неловко тыкалась головой в колени своей новой мамы, и она совсем не знала, что ей говорить. Потом тихонько сказала:

– Пойдем, пойдем, Сирануш. Посмотри: вон Бянувша, а вот Геймат, – и Туту потянула за собой Сирануш вниз, на поляну, ко всем мальчикам и девочкам, ко всем своим братьям и сестрам.

По двору шла Сатья-баджи. Она смотрела на детей, она весело смеялась и кричала:

– Ужинать, ужинать, ужинать!

Пахло свежими дынями, шуршали сухие листья кукурузы, и звенел колокольчик в руках Сатья-баджи.

– Ужинать, ужинать, ужинать!