Текст книги "Принцесса и портной (СИ)"

Автор книги: Надежда Рощина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Рощина Надежда
Принцесса и портной

Как выдать принцессу Иветту замуж? Святые угодники, как?! Если дочка – тут король-отец начал вздыхать и загибать пальцы – без промаха стреляет, чертовски хорошо фехтует, вместо вышивания режется в карты и остра на язык как сам дьявол?

С тем, что мужское платье носит, он уже давно смирился, поэтому отвёл для этого пункта мизинчик.

Но вчера дочери исполнилось семнадцать, и с вопросом женитьбы нужно было что-то решать. Причём срочно! Он и так до неприличия затянул с браком. Пройдёт ещё пара-тройка лет, запишут дочку злые языки в старые девы и всё.

С мечтой о внуках можно будет проститься.

Примерно так король-отец охарактеризовал проблему перед советом мудрецов, но когда после месяца ожиданий, мучений, терзаний и сотни обкусанных гусиных перьев получил ответ – загрустил ещё больше.

Мудрецы велели объявить на всю страну, что принцесса Иветта выйдет замуж лишь за того, кто пройдёт суровое испытание… а оно… казалось непроходимым.

Чтобы не отпугнуть потенциальных женихов, король-отец повелел детали испытания держать в строжайшем секрете, а тех, кто испытания не прошёл, поить эликсиром забывчивости.

То была присказка, а вот теперь будет и сказка.

В одном далёком королевстве, где небо бороздили огнедышащие драконы, алхимики корпели над книгами, полными знаний, и смешивали волшебные эликсиры, а благородные юноши пели песни под балконами прекрасных дам, жил обычный портной. Звали его Ганс. Был он из знатного, но обнищавшего дворянского рода.

Отец прогнал Ганса из родового поместья и в сердцах проклял, когда узнал, что тот подался в ремесло. Юноше высокого происхождения зазорно было трудом обеспечивать себе достойную жизнь. Он же не какой-то кухаркин сын!

Но Гансу стало невмоготу сидеть и смотреть, как родовое поместье с каждым годом всё сильнее ветшает, отец кутается в дырявую шаль и кашляет до изнеможения, а на столе, кроме хлеба и овощей с огорода, не появляется другой еды даже на праздники.

К тому же Ганс с детства очень любил шить. Пока был маленьким и жива была матушка, он всё время крутился рядом: то руки подставит, чтобы пряжу помочь смотать; то край полотна придержит, чтобы в сторону не уполз; то затупившиеся иглы наточит, чтобы прослужили подольше – новые и тогда покупать было не на что.

В семь лет Ганс под присмотром матери сшил шоссы[1]1
  Шоссы – длинные штаны-чулки.


[Закрыть], двумя годами позже – рубашку, а к одиннадцати – закончил свой первый пурпуэн[2]2
  Пурпуэн – короткая мужская куртка с узкими рукавами или без них.


[Закрыть]

Отец мог говорить, что угодно, но ремесло приносило Гансу деньги. Ему – и трём его младшим сёстрам, которые, несмотря на более чем четырёхсотлетнюю родословную, могли лишь мечтать о яблоках в карамели и атласных лентах. Бедняжки копались в огороде наравне с прислугой, из которой, стыдно сказать, остался один лишь старый подслеповатый конюх да его жена, тётушка Марта. Именно с ней Ганс раз в месяц встречался на рынке, чтобы передать семье с трудом заработанные деньги.

Ганс долго перебивался от заработка к заработку, часто голодая и оставаясь на ночь без крова, пока случай не свёл его с давним другом отца. Когда тот узнал о его бедственном положении, то замолвил словечко – и юношу взяли во дворец на должность третьего помощника портного.

На новом месте Ганса невзлюбили. Невзлюбили сразу и надолго.

Главный портной скривился, едва его увидел, и с этим выражением на лице больше не расставался. А ну как же! Повесили на шею благородного бездельника!

И не важно, что «бездельник» работал за троих, не имел распространённой привычки прикарманивать обрезки тканей и кружева да и за качество швов отвечал головой, важно – что повесили. Точнее – порекомендовали сверху.

Другим портным Ганс тоже встал, как кость, поперёк горла. Он же был из благородных! А значит, по общему мнению, занимал чужое место.

Гансу не раз приходилось выслушивать шуточки про своё поместье: то ему предлагали туда съездить и, желательно, больше не возвращаться; то ехидно интересовались количеством слуг и обширностью пахотных земель; то обсуждали достоинства девушек, которые бы согласились пойти за него замуж.

Надо ли говорить, что все они были уродливыми и старыми, да к тому же – простолюдинками?

В ответ на насмешки Ганс только прямее держал спину и выше поднимал голову. Ради благополучия сестёр он отказался от благородного статуса, сев с чернью на одну лавку и взяв в руки иголку. Но в кого он превратится, если лишится последнего, что ещё у него осталось – своего достоинства? Не в того ли самого кухаркиного сына, как со злости крикнул в спину отец?

Да и мог ли Ганс теперь жаловаться?

Он получил крышу над головой. Дважды в день ему давали ломоть хлеба и миску с горячей похлёбкой. Жалованье у него было большим, даже очень, если считать на одного, и до смешного маленьким, если разделить между ним и сёстрами. Зато в душе теплилась надежда, что во дворце его заметят и непременно повысят в должности.

И Ганс работал, как проклятый! От утренней зари и до поздней ночи, когда темноту разгонял лишь слабый огонёк сальной свечи. Благо работы всегда было с избытком: на юной принцессе Иветте сшитые платья и туфли «сгорали» за пару дней, максимум за неделю.

До появления Ганса мастерская в буквальном смысле захлёбывалась под валом протёртых на локтях, продырявленных шпагой или залитых вином рубашек; выгоревших на солнце, с оборванными пуговицами или кружевом пурпуэнов и прожжённых драконьим дыханием шосс.

Принцесса жила свободно и ни в чём себе не отказывала.

И диво, насколько была хороша!

Когда она впервые появилась в мастерской, комнату словно озарило присутствие ангела. Принцесса на вид была тонкой и хрупкой, её белокурые локоны крупными волнами струились до плеч, а глаза глубиной и цветом соперничали с сапфирами на королевской короне.

Правда, потом она открыла рот, и на голову главного портного посыпались такие едкие, язвительные замечания, будто их нашёптывали на ушко принцессы сами черти. Но всё равно, видеть, как с лица чванливого старика стирается привычная усмешка, было приятно.

Ганс едва сумел удержать улыбку.

В мастерской Ганс неоднократно слышал, как ворчали портные на принцессу, осуждая за пренебрежение к их труду и ношение мужского платья, но вот, что удивительно. Он ни капли на неё не злился, хотя именно ему доставался ворох испорченной одежды вместе с нелёгким делом из трёх приконченных рубашек собрать хотя бы одну целую.

Странным образом чужое осуждение их роднило.

Ведь она, как и он, была для всего мира изгоем: непринятая родными, отвергнутая обществом. Ей, как и ему, приходилось прямее держать спину и выше поднимать голову. И не слушать дураков, которым, конечно же, лучше было знать, что им следует делать в жизни и как.

Ганс сам не заметил, как влюбился в принцессу.

Он распарывал и перешивал шоссы в укороченные чулки, а про себя думал, как крепко и нежно, точно в объятьях с любимой, шёлк обтянет длинные стройные ножки. Нашивал на вырез рубашки кружева и представлял, как красиво будет смотреться в их обрамлении тонкая, будто точёная шея. И от этих мыслей на губах блуждала мечтательная улыбка.

Но однажды принцесса ворвалась в мастерскую, и в комнате запахло грозой. Она швырнула в главного портного рубашкой и тихо спросила:

– Кто её сшил?

Все уставились на Ганса, и юноша, растерявшись, замер. Никогда ещё его ангел не выглядел так прекрасно и вместе с тем грозно. Растрёпанная и свежая, с ярким румянцем на щеках, принцесса являла собой картину, которою можно было назвать «за секунду до…» чего-нибудь катастрофически ужасного.

Ганс не успел додумать до чего именно, потому что принцесса приказала:

– Покажи руки.

Отложив шитьё, он показал ей обе ладони. Принцесса хмыкнула и, обратившись к главному портному, повелела:

– С этого дня одежду для меня будет шить он.

Сказала – и вышла. И только предгрозовая свежесть, оставшаяся висеть в воздухе, напоминала о её появлении.

– Опять летала на драконе, – неодобрительно произнёс главный портной и цокнул языком. – Как будет детей потом рожать? Дурёха! – а затем зыркнул на Ганса и вдруг как рявкнет: – Всё слышал! Жизни тебе с этого дня не видать! Парни, отдайте ему одежду принцессы.

Признаться, Ганс только в этот момент и очнулся. С ним определённо творилось что-то странное. Сердце колотилось в горле и висках, на лбу выступила испарина, щёки горели, по всему телу разлилась предательская слабость.

Может, он заболел?

Но стоило Гансу опустить взгляд на свои руки, как все симптомы болезни исчезли, а на их место пришла грусть. Все пальцы были в шишках, кровоточили ранки от уколов иголок, на ладонях – потёртости и мозоли, а кожа – шершавая и грубая. Разве эти руки хотя бы отдалённо напоминали холёные, затянутые в шёлк перчаток руки аристократа?

Конечно же, нет.

О чём он, вообще, думает? На что смеет надеяться? Радуется, как дурак, что его заметили и выделили среди других, но…

Не в положении Ганса было мечтать даже о девушке своего уровня. Куда уж там о принцессе!

Даже если он заработает денег…

Даже если поправит дела в поместье…

Даже если раздаст накопившиеся долги…

Всё ещё оставались сёстры, которых нужно было выдать замуж, а значит – дать за ними богатое приданое. Вот и получалось, что либо он ищет невесту себе, либо женихов им. Либо – либо.

Сделать счастливыми всех даже в самых смелых мечтах у Ганса не получалось.

После прихода принцессы дни потекли похожие друг на друга. Ганс шил, не разгибая спины и не поднимая головы от строчки стежков, потому что работу, которую раньше делили между собой портные, теперь приходилось выполнять ему одному.

В какой-то момент Гансу стало казаться, что он не выдержит, умрёт за работой: он засыпал с шитьём в руках на два, максимум на три часа, и просыпался с ним же, а корзины с одеждой только множились.

Большим башенным колоколом, гулко и низко, звенела голова, глаза покраснели и немилосердно чесались, в спине хрустела каждая косточка – и всё-таки юноша не прекращал улыбаться и каждый стежок делал на совесть.

Ведь сшитую его руками одежду носила принцесса.

В один из дней, проснувшись с головной болью и ломотой в плечах, Ганс настороженно замер. В его маленькой каморке под самой крышей пахло грозовой свежестью и тонким ароматом лимона, а на низком деревянном столике лежала записка и крохотный стальной цилиндр, испещрённый полукруглыми выемками, как лицо несчастного, перенёсшего оспу.

В записке было одно-единственное слово: «Пользуйся».

Ганс долго крутил в руках цилиндр, пока не догадался надеть его на указательный палец. С таким помощником шитьё стало даваться легче, да и в целом юноша приободрился.

Подарок принцессы Иветты красноречиво указывал ему на его место – место портного, но всё-таки это был подарок принцессы.

Спрятав записку, Ганс никому о ней не рассказывал, а на вопросы про цилиндр отвечал, что его прислали сёстры.

Вскоре по дворцу пронеслась новость, ошеломившая всех его обитателей, и особенно Ганса: король решил выдать принцессу Иветту замуж и с этой целью устроил испытание! Что за испытание, толком никто не знал, но приглашали на него официально.

Сначала во все уголки страны разлетелись письма герцогам, потом маркизам, следом графам, ещё чуть позже – их сыновьям.

Весь дворец бурлил от слухов и предвкушения. Когда ко двору приезжал очередной кандидат на руку принцессы, на его успех или неудачу заключались пари и делались ставки.

И только Ганс находился в стороне от всеобщего оживления.

Его принцессу – а в мыслях он звал Иветту своей – выдавали замуж. Чему тут радоваться?!

При мысли, что ему придётся шить для неё свадебное платье, на Ганса нападала такая тоска, что впору было завернуться в саван и прошлёпать босыми ногами до любезно открытого гроба. Да, и крышку за собой опустить. Непременно с обиженным стуком.

Чтобы как-то развеяться, юноша с головой ушёл в работу.

Из-под его рук стали выходить чулки и рубашки, коротенькие штаны, до бёдер, собирающиеся внизу на шнурке, пурпуэны со съёмными басками[3]3
  Баска – длинная, до колен, похожая на юбку в крупную складку полоса ткани, которая пришивалась к низу пурпуэна.


[Закрыть], колеты[4]4
  Колет – короткая приталенная куртка без рукавов (жилет), обычно шилась из светлой кожи.


[Закрыть] и плащи – одна вещица лучше другой. Ведь каждый наряд, который Ганс придумывал для принцессы, он шил как последний, потому что не знал, когда и кому посчастливится стать её мужем, – и в каждом она была чудо как хороша.

Вскоре слухи о его мастерстве разнеслись по всему дворцу.

Да и сам Ганс заметил, что рубашка, которой раньше принцессе хватало на день, не возвращалась к нему на починку целую неделю, а пурпуэн мог исправно прослужить хозяйке весь месяц.

Если даже избалованная и своевольная принцесса стала относиться к вещам бережно – это ли не лучшее признание таланта?

Но одного признания для счастья всё-таки было мало. Ганс первым в своей каморке под самой крышей слышал призывные трели ездовых драконов и хлопанье их крыльев. Когда очередной жених прибывал в замок, сердце юноши тревожно сжималось, и он со смесью восхищения и страха смотрел, как статный всадник на великолепном звере кружит над двором.

Соискатели руки и сердца принцессы являли собой цвет высшей аристократии: обходительные и весёлые, красивые и мужественные, немногословные и надёжные, как крепостная стена – каждый был хорош по-своему.

Но как же далеко от них находился Ганс!

У него не было дракона, не было драгоценной упряжи, меча в богатых ножнах или цепи, которыми можно блеснуть, да даже приличного костюма, в котором не стыдно показаться на людях, и того не было.

И всё равно, глядя, как очередной жених уезжает ни с чем, Ганс выдыхал с облегчением: судьба дарила ему ещё один день, когда он мог, пусть лишь в мыслях, называть принцессу Иветту своей.

Так бы Ганс и продолжил вздыхать, глядя из крохотного окошка под крышей на драконов и их всадников, если бы не очередная встреча с Мартой. С прошлого раза он накопил приличную сумму и спешил обрадовать сестёр – теперь им хватит денег, чтобы нанять плотника и починить крышу. Но раньше радостные вести настигли его.

Марта протянула ему распечатанный конверт.

Ганса официально приглашали во дворец пройти испытание. Точнее не его, а сына барона Валентина д’Эльба.

Стоило юноше представить, как он, в своей простой одежде, без оружия и хотя бы самого захудалого, невзрачного дракона, предстанет перед королём и принцессой, свет перед глазами померк. Бедной Марте пришлось брызгать на него водой, чтобы привести в чувство.

Следующую ночь Ганс не спал. Мыслей в голове крутилось слишком много и разных.

То он представлял, как приходит с приглашением к королю – и все придворные смеются над его бедным костюмом. То перед ним вставал красивый и статный мужчина, настоящий воин, который вёл прекрасную принцессу к алтарю, а он сам с красными после бессонной ночи глазами следил из последнего ряда, чтобы на её белоснежном платье не сбились двадцать слоёв тафты, нашитые поверх ветрюгада[5]5
  Вертюгад – нижняя воронкообразная юбка из плотной жесткой ткани, в которую вшивались металлические обручи.


[Закрыть].

Впрочем, был и третий вариант.

Позаимствовав у принцессы немного шёлка и сукна, он мог сшить себе приличный костюм, чтобы хотя бы на первый взгляд выглядеть достойно. Только внутри всё восставало против воровства. Юноша стыдился бедности, но не настолько, чтобы пойти на подлость и обокрасть любимую.

К утру Гансу стало настолько муторно и тошно, что он чуть не выкинул злополучное приглашение. Слишком больно оказалось обладать возможностью исполнить заветную мечту – и одновременно не иметь ни шанса на успех.

Он высунул из окна руку с приглашением, но так и не смог заставить себя разжать пальцы.

Пока разум убеждал его, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, что все только посмеются над портным, посмевшим прийти к королю, сердце спросило: будешь расшивать бриллиантами шлейф подвенечного платья и глядеть, как любимая становится женой другого? Да или нет? – и он решился.

Ганс привёл одежду в порядок, умылся, причесался и в тот же день явился к королю.

Конечно, его узнали. Пока он шёл по длинному залу, со всех сторон доносился смех и оживлённое перешёптывание. Но от волнения Ганс не мог разобрать ни слова.

Король принял у него из рук приглашение, внимательно прочитал, взглянул на юношу и прочитал ещё раз, а затем придирчиво осмотрел всего с головы до ног.

В этот момент Гансу захотелось провалиться от стыда сквозь землю, но он выдохнул, расправил плечи и поднял подбородок повыше. Слышать насмешки в свой адрес ему было не впервой.

– Идёмте за мной, – наконец произнёс король, взял принцессу под руку и повёл через боковую дверь в соседний зал.

Ганс вместе с немногочисленной свитой молча последовал за ними. Голова тревожно гудела, а сердце замирало при каждом шаге. Он так переживал о приглашении, что ни разу не подумал об испытании. А ведь ни один из благородных юношей и мужей до сих пор его не прошёл.

– Условия просты, – объявил ему король, когда двери за ними закрылись. – Принцесса Иветта станет вашей женой, если после трёх игр вы найдёте её среди других девяти участников.

Не успел Ганс и глазом моргнуть, как на месте короля и свиты перед ним выстроилось в ряд десять принцесс – одну не отличить от другой!

– А я сам могу выбрать игру, в которую вы будете игр…

– Сами.

– Скажите, во что нам поиграть, и мы будем играть.

– Есть ещё одно условие.

Принцессы заговорили разом, перебивая его и друг друга. Ганс не знал, что это за волшебство, но даже голос теперь у всех звучал одинаково.

– Что за условие? – спросил юноша, вконец растерявшись.

– После каждого испытания вам придётся исключить половину участниц.

Ганс крепко задумался. Перед ним стояло десять одинаковых принцесс, но только одна из них была настоящая. Как найти её среди других?

Юноша окинул затравленным взглядом девушек и зал и вдруг увидел, как одна из них притоптывала от нетерпения ногой. Точно! Туфли принцессы, которые приносили ему на починку, вечно были со стёртыми подошвами и разорванными задниками.

Потому что она не ходила в них по залу, чинно отвешивая реверансы придворным, нет. Его принцесса бегала! И лихо подстёгивала пятками своего ездового дракона!

Улыбнувшись, Ганс прокашлялся и смущённо произнёс:

– Первая игра – это бег наперегонки. Я хочу, чтобы вы пробежали из этого конца зала к противоположному и обратно. Пять раз.

Часть принцесс начала ворчать, часть решила размять ноги, но вскоре все десять выстроились в линию и по его команде сорвались с места.

Догадка Ганса оказалась верна: пусть свита и король теперь выглядели как принцесса Иветта, но у них не было ни её лёгкости, ни стремительности, ни широкого и свободного шага. Уже к третьему этапу забега группа разделилась на лидеров и отстающих, а одна из принцесс вообще не добежала – села посередине зала, да так и осталась сидеть.

Пятерых, пришедших к финишу последними, Ганс честно исключил в конце испытания.

Принцессы Иветты среди них не оказалось.

Ганс мысленно поздравил себя с первой победой и задумался над вторым испытанием. Что ещё принцесса делала хорошо? Нет, что она делала отлично? Стреляла, фехтовала, играла в карты – и просто виртуозно бранилась.

Хм… а ведь он не обратил внимание на свиту, которая вошла с королём в зал, но… там ведь были и мужчины?..

Да и сам король!

Своим первым испытанием Ганс отсеял одного толстяка и четырёх придворных дам. Они до сих пор тяжело дышали, томно обмахиваясь веерами.

Так что же ему выбрать?

– Я слышал, принцесса прекрасно играет в карты, – произнёс он немного неуверенно. – Пусть оставшиеся сыграют в по…

– В покер! Отлично!

– Да, теперь, когда мы выглядим одинаково, это будет интересно!

– И точно!

Ганс удивился необычному оживлению, возникшему среди принцесс. Они уселись за стол, разложили карты и…

Сердце юноши вдруг сорвалось вниз.

Одна из принцесс, только взяв в руки карты, сразу упёрлась локтями в стол.

О! Сколько раз он зашивал на рукавах протёртые дырки. Сколько раз представлял, как его ангел читает, подперев рукой щёку, или как кладёт подбородок на скрещенные пальцы и грозно спрашивает на королевском суде: признавайся! Ты украл соседскую курицу?

На Ганса накатило такое сильное облегчение, что он большую часть игры просидел, витая в облаках и улыбаясь, а когда очнулся, увидел, что обстановка за столом накалилась до предела.

И что было вовсе ужасно – его принцесса проигрывала.

У неё почти не осталось монет для ставок.

Когда этот факт дошёл до Ганса, его затылка словно коснулась ледяными пальцами костлявая рука смерти. Как же он был глуп! Как слеп! С чего он вообще взял, что принцесса захочет стать женой того, кто шьёт ей рубашки?..

Вот и проигрывает нарочно, чтобы ни за что и никогда, ни при каких обстоятельствах ей не достался такой муж, как он.

Ганс опустил голову, посмотрел себе на руки и тяжко вздохнул. Он сам отрезал себе дорогу назад, когда явился к королю. Когда понял, что жизнь без принцессы похожа на петлю, удавкой затянутую на шее.

Игра закончилась.

Четыре принцессы сидели недовольные и хмурые, и только одна сгребала к себе ошеломительный выигрыш: гору золотых монет, расшитый жемчугом кошелёк, булавку с крупным рубином и массивный перстень.

– Я оставляю принцессу, которая победила, и её.

Ганс указал пальцем на ту, по чьей вине сердце его истекало кровью. Отсеянные им принцессы в ту же минуту превратились в короля и двух его министров.

– Что ж, давно у нас никто не продвигался так далеко. Какой будет следующая игра?

Все взгляды уставились на него. Ганс взял из блюда с фруктами, которые принесли игравшим принцессам для закуски, крупную красную сливу, отошёл к стене и положил её себе на голову.

– Настоящая принцесса попадёт в сливу с двадцати шагов.

«Если захочет», – мысленно добавил Ганс и закрыл глаза.

Он не мог уйти отсюда проигравшим, но и выигравшим уйти тоже не мог. Любовь к принцессе Иветте ослепила его, сделала неосторожным и глупым. Она подарила ему надежду на взаимность, которой не было.

Ганс так далеко зашёл и так обжёгся. Что ж, пусть принцесса Иветта решает сама: стать ли ей женой портного или в тот же час избавиться от позора.

В абсолютной тишине грянул выстрел.

От грома ли в ушах или от смертельной раны, но Гансу стало плохо. Он медленно сполз по стене, а затем, собрав в кулак остатки храбрости, тронул рукой голову – на ощупь та была мокрой и липкой.

Тут к нему из дымного облака, окутавшего зал, выскочила принцесса.

Она что-то кричала – наверняка что-то обидное и язвительное, – но Ганс, к счастью для себя, ничего, кроме звона в ушах, не слышал. Только с всё возрастающим чувством вины смотрел на её лицо, по которому градом катились слёзы.

– Прости… Правда, прости… Я не должен был приходить, – зашептал он, извиняясь. – Честное слово, я уйду… исчезну…

И, наверное, шептал бы извинения и дальше, если бы не принцесса: устав слушать глупости, она поцеловала его в губы, а потом поцеловала ещё раз, и ещё. В щёки, в подбородок, в переносицу, в губы и в лоб – всего засыпала поцелуями!

Только через пару часов, когда слух вернулся к бедному Гансу, он узнал, что кричала ему принцесса.

Оказалось, она давно любила его – с тех самых пор, как он сшил для неё первую рубашку. И продула в покер не нарочно! Да и кто бы смог обыграть первого советника короля, с которым уже десять лет не садились за стол, потому что он побеждал всегда?

Для Ганса принцесса Иветта летала в другую страну за напёрстком. Из-за него, устыдившись, стала бережнее относиться к вещам и даже возобновила уроки этикета. Ему своей рукой написала приглашение.

Поэтому, кстати, король так долго его читал – узнал почерк дочери.

Ганс слушал и не верил, а принцесса всё говорила, и каждая фраза звучала удивительней предыдущей:

– Во дворце все осуждали тот образ жизни, который я веду. Улыбались в глаза, а стоило отвернуться, шептали вслед гадости. И рубашки нарочно шили мужские, по мужским меркам и размерам, чтобы я в них тонула. Чтобы в зеркале видела не девушку, а юношу, и быстрее «одумалась». И только ты… – прошептала принцесса Иветта так нежно, что у Ганса зачастило сердце, – никогда не злился, не осуждал… Ты сшил мне мужскую одежду, сделавшую меня прекрасной.

– Но ты в любой одежде прекрасна! – воскликнул Ганс и ласково погладил её по щеке. – Ты прекрасна всегда.

После этого и король, и его свита больше не сомневались: брак принцессы будет счастливым.

Свадьбу назначили через полгода. На неё съехались все знатные люди королевства. Приехал и отец Ганса, и его младшие сёстры. Ганс сшил им такие чудесные платья, что девушки блистали весь вечер – глаз не отвести! – и совершенно не удивительно, что все они потом вышли замуж.

Старшая сестра стала женой герцога, средняя – графа, а младшая – маркиза.

На радостях даже старый барон помирился с сыном. Правда, тут же начал ворчать, что негоже зятю короля баловаться с шитьём и иголками. Но кто его слушал?

Впрочем, кое-кто его всё-таки слушал.

Король нашёл в бароне Валентине д’Эльбе родственную душу. Они оба так настрадались воспитывать непослушных детей, что это стало неисчерпаемой темой для разговоров, особенно под треск поленьев в камине и бутылочку красного вина.

Ну а что молодые?

Они были беспробудно счастливы и всё никак не могли наглядеться друг на друга.

Ведь любят не идеальных. Любят подходящих.