Текст книги "Шепот блуждающих песков (СИ)"

Автор книги: Надежда Мамаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Мамаева Надежда
Шепот блуждающих песков

Автор сердечно благодарит:

Светлану – за внимание к деталям,

Максима – за менестрелей,

Наталью и Василия – за то, что верили в автора больше, чем он сам в себя,

Брониславу – за магическое ускорение

и дорогих читателей – за поддержку.

Пролог

Дирижабль причалил к пирсу. Здоровенная махина с тремя мощными винтами силовой установки, опутанная энергетическими нитями, плавно покачнулась, словно удобнее устраивая свое брюхо пассажирского отсека в клоках тумана.

Красная ковровая дорожка, начинавшаяся прямо от трапа, который опустился автоматически, едва закрепили швартовые. Оркестр, продрогший под моросящим дождем, но умудрявшийся так виртуозно фальшивить, что его игру можно было принять за весьма талантливую импровизацию. Праздная публика за ограждением. Цилиндры и пальто. Турнюры, вуалетки, зонты. И, конечно же, вездесущие журналисты с блокнотами и камерами-гармошками на изготовку.

Мгновения слагались в минуты, дождь моросил все сильнее, сиятельные леди и джентльмены жаждали лицезреть кронпринца, вернувшегося из дипломатической миссии. Наконец, спустя некоторое время, капитан охраны сам ступил на ковровую дорожку. Он уверенным твердым шагом поднялся по трапу.

Оркестровые музыканты замолчали. Тем отчётливее в наступившей тишине прозвучал голос вернувшегося из дирижабля капитана, бросившего своему старшему помощнику всего одну фразу:

– Вызывай службу императорской безопасности. Срочно!

После этой короткой, но прочувственной речи офицер настоятельно рекомендовал собравшимся расходиться, и если сиятельные решили воспользоваться советом, то у акул пера такой поворот событий пробудил небывалое профессиональное рвение. Никакие посулы и грозные окрики полисменов не заставили отважных профессиональных сплетников покинуть причал.

Стоит ли говорить, что уже вечером газеты пестрели громкими заголовками: "Кронпринц похищен!", "Династия Эронов может прерваться?" "Кто виноват в исчезновении наследника Микаэля: лорды стихий или обычные люди?".

В то же самое время, когда на улицах крикливые мальчишки-торговцы вовсю размахивали желтыми листками, только что вышедшими из под типографского станка, в личном кабинете за внушительным столом из бука сидел глава департамента безопасности. В тридцать восемь Хантер Элмер решил множество сложных загадок, выследил дюжину шпионов и рецидивистов, но вот похищений кронпринцев в его практике еще не было. А потому сейчас сиятельный занимался архиважным делом: он курил. Сизый дым из трубки был столь крепкий, что многих, впервые его вдохнувших, заставлял закашляться. Но подчиненные Хантера хорошо знали не только о этом свойстве табака, но и то том, что когда лорд Элмер курит, его не следует беспокоить. Поскольку в эти моменты, помимо всего прочего, глава отдела безопасности императорской семьи, как любил выражаться его секретарь, "дедуктировал".

Хантер побарабанил пальцем по столешнице и в раздражении отложил трубку. Он пристально уставился на единственную найденную на дирижабле улику – серую нитку висконской пряжи, изрядно засаленную и потертую. Кроме нее ничего, как бы ни старались его ищейки, не обнаружилось: ни возмущения магического фона, ни тел членов экипажа, ни следов борьбы или сонного зелья.

Рука Элмера машинально потянулась к увеличительному окуляру. Щелчок пальцев и нитка начала медленно раскручиваться, высвобождая из тугого плетения волокна и мельчайшие песчинки. Хантер наклонился над столом и белая, как шапка ледника, прядь волос, выбившись из короткой косицы, упала на лицо сиятельного. Он не обратил на нее никакого внимания. Слишком его заинтересовали крупинки. Ярко-рыжие, правильной восьмигранной формы. Их нельзя было рассмотреть человеческим глазом, да и обычное зрение сиятельных этого бы не позволило, но не многократно усиленное магическим окуляром.

Хантер пинцетом аккуратно отделил одно от другого волокна пряжи самой обычной на первой взгляд нитки. Единственное, что было особенным – это способ двойного кручения, когда кудель сначала пряли в одну нить, которую затем мочили, растягивали в волос, а потом сплетали со второй такой же.

Между плетением оказалась засохшая даже не капля, а ее жалкий последыш черного цвета.

– Как интересно.... – протянул Хантер и в задумчивости начал крутить сережку в ухе. К слову, хотя по размерам оно ничуть не уступало обычному человеческому, форма его была иной: остроконечная, с гораздо большим числом мелких хрящевых завитков внутри. А сразу от мочки шла серебристая вязь чешуек, заканчивавшаяся где-то на уровне ключицы. Одним словом, это было ухо типичного сиятельного.

Глава департамента вновь потянулся за трубкой и, затянувшись, уставился на карту империи. Его взгляд остановился на южной границе. Анчар – почти пустыня – территория официально считающаяся имперской, но на деле – дикая, живущая по своим законам, хранящая в своих недрах черное масло и встречающая путников ярко-рыжими пыльными бурями.

Глава 1

Жаркий иссушающий ветер подхватил пригоршню песка и запустил ею мне в лицо. По привычке отвернулась, смежав веки. Спустя несколько мгновений порыв ослаб, позволив открыть глаза и вновь приняться за работу. Сегодня я на зависть всем приютским пацанам помогала Хромому Джо чинить голема. Истукан, исправно батрачивший на благо воспитательного дома вот уже не один десяток лет, лежал распластанным на заднем дворе. У него был «технический осмотр», как гордо обозвал процесс выковыривания песка из примитивных глазниц и смазку металлических деталей Джо.

Хромой еще раз крякнул, сев на ступеньку лестницы, и с довольным видом разогнул механический протез. Потянувшись до хруста, он извлек из кармана кисет с табаком и, достав оттуда щепотку, положил ее в рот с намерением пожевать.

Поморщилась: запах табака я переносила, а вот манера выплевывать махорку отчего-то раздражала. Впрочем, должен же быть у хорошего человека и по совместительству нашего учителя по грамматике, арифметике и истории хоть один недостаток? Хромой Джо был очень хорошим человеком, а посему недостатков имел множество. К тому же он являлся одним из четверых в нашей Столице (а именно так гордо именовался городок на окраине Анчара), кто прилично владел грамотой. Помимо него, хорошо читать и писать умели наша директриса, патер и кабачник. Последнего леди Изольда ни в жизнь не подпустила бы к учебному процессу, а патера мы дружно ненавидели всем приютом за его любовь к розгам и незапланированным постам. Нуднее, чем география, история и слово божье неизменно оказывались только его проповеди, которые он читал каждую седьмицу в своем приходе.

Директриса, естественно, конвоировала весь наш приют послушать, как патер блеет о Всерадетеле. А как же иначе воспитать из детей преступников нормальных людей? Так же она любила повторять, что только труд может облагородить человека и активно внедряла свою идею в жизнь, заставляя нас горбатиться то на приютском огороде, то меся кизяк, то выкидывая навоз из хлева. Таким образом, следуя ее логике, спины и вздернутые зады самых благородных можно было увидеть на стройках и плантациях.

– Тесс, закончила с песком? – лениво поинтерсовался Джо, сплевывая изжеванный табак.

– Ага, – я даже головой в подтверждение кивнула.

Поймала себя на мысли, что за те пять лет, что провела в этой Столице, стала ничем неотличима от местных: такая же смуглая, с выжженными солнцем волосами, мозолями на руках и ободранными коленками. А ведь когда-то обедала с дюжиной столовых приборов и четырьмя переменами блюд. А попав сюда... в бою между голодом и воспитанием второе продержалось ровно месяц. Потом ко мне, тогда еще тринадцатилетней, пришло понимание, что этикет, наверняка придумал очень сытый человек, и плюнула на все манеры, что вдалбливались с рождения.

Сейчас даже отсутствие ложки не было проблемой для того, чтобы расправиться с миской каши.

– Тогда давай займемся башкой этого истукана, – он мотнул головой в сторону голема и нехотя поднялся со своего места.

Джо, помимо вдалбливания в наши умы знаний (правда, наука иногда доходила в голову через задницу, после применения лучшего учебного средства – ремня), был еще и магом. Ну как магом... В пору своей юности и наличия двух ног он обучался в академии магического искусства, что расположилась на парящей цитадели. Но на втором курсе не поделил красотку-адептку с одним из сиятельных, и его отправили рекрутом на границу восточного предела. Там Джо за время службы и распрощался как с юношеским иллюзиями, так и с одной конечностью. Но знаний своих не растерял. Их-то наставнику вполне хватало не только на починку голема, но и на сборку песочного монохода.

Глядя на Хромого, я еще раз убедилась, что ненавижу сиятельных – те еще самолюбивые засранцы.

Джо, не подозревая о моих мыслях, ткнул пальцем в сплетение проволоки, которая выполняла функцию мозга у голема, и проворчал:

– Силовое плетение совсем износилось...

– Это вот та зеленая мерцающая нить? – решила уточнить.

Магические механизмы привлекали меня всегда больше, чем пяльцы и иголки с нитками.

– Она самая... Эх, жаль... а я-то думал, что в еще одних боях наш номер один поучаствует.

Джо всегда звал этого приютского голема "номер один". То ли за то, что тот всегда побеждал в боях, то ли за то, что это был один из самых старых истуканов в Столице.

– А может, попробовать подновить? – спросила с затаенной надеждой.

Джо лишь упрямо мотнул головой, предпочитая спешке кропотливую надежность.

Бои являлись одним из любимейших местных развлечений, на которое съезжались не только добропорядочные жители соседних поселений. Кочевники, бандиты и караванные торговцы так же не обходили сие грандиозное мероприятие вниманием.

За неделю, что шли бои, кабачник делал годовую выручку, а столичные девицы – резво делали ноги, иначе участь оставаться в девицах им могла и не грозить: пьяным проигравшимся было все равно, сколько у "молодки" морщин и зубов, выигравшим – тем более. В юбке – значит баба. Главное, эту бабу за подол вовремя поймать, пока она в окно сигануть не успела.

Впрочем, один раз было наоборот: от рябой Марты караванщик наутро сам хотел сбежать. Но дочь кузнеца оказалась настороже и, отловив своими пудовыми ручищами попытавшегося испариться мужичонку, потащила его к патеру. Несчастный, закинутый на плечо, вопил на всю округу, но Марту это не смутило, впрочем, как и священника. Патер их обвенчал и, поскольку супружник дочки кузнеца оказался с ходочихой в ухе, с Марты сняли ошейник. Как же она этому радовалась тогда. Даже замужеству, по-моему, меньше, чем избавлению от ярма, висевшего всю жизнь под подбородком.

Такие ошейники имелись у всех местных, "оседлых", как называли нас сиятельные. Больше всего это украшение мне напоминала тавро, что выжигали на боку у коров. А вот право свободно перемещаться по территории империи надо было заслужить, доказав свою благонадежность. Оная выражалась у одних в звонкой монете, у других в поступках, у третьих – через замужество. Ведь супруга должна находится подле мужа, как гласил закон.

Вот такие невеселые мысли бродили у меня в голове, пока помогала хромому Джо соединять нити плетения в голове голема. Работа была интересная, но кропотливая, требующая внимания и усидчивости. Именно поэтому помогала старику именно я, а не пацаны, у которых шило из задницы ничем не вынешь.

Мы провозились до вечера, а когда начало смеркаться, директриса позвала нас ужинать. После малой порции каши из бахчи и большой заунывной молитвы леди Изольда отправила всех спать. Сколько я здесь жила, этот ритуал проходил из года в год. Чопорная леди читала нам лекцию о распутстве и пороке, царствующем на неделе боев, называла нас и так детьми, росшими во грехе и строго наказывала даже не сметь думать о том, чтобы хоть краем глаза взглянуть на это действо.

Поставив таким образом галочку на своей совести и выполнив воспитательную миссию, директриса удалялась на покой.

Надо ли говорить, что после такой замечательной рекламы, ровно в полночь мы чуть ли не всем приютом сбегали поглазеть на эти самые бои. Те, у кого в карманах наличествовало такое несметное богатство, как медная монета, не упускали случая сделать ставку. Авось повезет?

Традиции я чтила, а потому сегодняшняя ночь не стала исключением: как только младшая из трех лун взошла на небосводе, вылезла через чердачное окно, ухватившись за ветку чахлого на вид, но прочного на поверку карагача. Дерево, столь же стройное, как столетняя старуха было колючим, шершавым и злопамятным, стребовав с меня за возможность спуститься дань в виде разодранной штанины и ссадины на коленке.

Плюнула на недошрам как в прямом смысле слова (слюна и промыла рану и обеззаразила: из средств дезинфекции наша глушь знала лишь два: слюну и самогон), так и в переносном и поспешила на площадь. Бои уже начались.

Рыжий стоптанный башмак на левой ноге уже давно просил каши, но я потчевала его только костяным клеем. Он решил, что пора бы обидеться на такое скудное меню, и откинул ласты. В смысле подметку.

Пошевелила большим пальцем, который выглядывал из носка ботинка. Пока снимала отслужившую не только свой, но и чужой век обувку, чуть замешкалась, поотстав от остальных.

– Тэсс, давай уже, самое интересное пропустишь! – шепот Ника – первого раздолбая и хулигана приюта – заставил поторопиться.

– Догоню, не переживай. Дуй давай сам!

Больше Ника упрашивать не пришлось, он только засверкал порепанными пятками вниз по улице. Я припустила следом, подхватив под мышку ботинки.

Когда добралась до площади, бои уже шли вовсю. Амбалы с золотыми зубами и перстнями запросто здоровались за руку с местным шерифом, пацаны с открытыми ртами слушали рассказы кочевников, щуплые мужичонки стороной обходили здоровенных, похожих на големов в броне, телохранительниц одного из караванщиков, когда дамы бросали на них заинтересованные взгляды.

Несколько рингов, где уже дрались големы. Крики зазывал, что приглашали сделать ставки. Смех и ругань. Толкотня... В общем все как всегда. По нам, приютским, приезжие скользили взглядами. Пацанье, что с него взять? Да и не мудрено – мы все были одинаковые: в поношенной, не самой чистой и зачастую ветхой одежде, с убранными под кепки и платки волосами, тощие и шустрые.

Я протиснулась к одному из рингов. Здесь бой кипел вовсю. Броски и удары двух големов впечатляли. Один из них, с двумя парами рук, был из красной, обожженной глины. Второй – двуголовый, черный, как гловешка и на шести ногах. Он больше напоминал помесь паука и человека.

Большинство в толпе болели за чернявого. Двуголовый, работая своими колотушками, как паровыми молотами, пробил красному грудь и нырнул под мышку. Совершив бросок через спину, черный так припечатал соперника к песку ринга, что после недолгой возни под его шестью ногами истукану из обожженной глины пришлось сдуться.

Послышались свист и победное улюлюканье. Хозяин поверженного голема после удара гонга тут же выскочил на ринг, чтобы оценить ущерб и сохранить то, что еще осталось от его бойца. Победитель мог на потеху публике начать отрывать руки-ноги от сдавшегося противника.

Я уже было собралась пойти к другому ристалищу, когда послышались возмущенные вопли. Сквозь толпу бежал, умудряясь просочиться ящерицей даже сквозь плотно сомкнутые спины, горбун в кургузом сюртуке и кепи. За ним, расталкивая всех и вся несся белобрысый сиятельный.

Преследователь, уличив момент, когда его жертва оказалась в зоне прямой видимости, остановился и, сложив пальцы щепотью, засветил заклинанием. Горбун, словно нутром чуя приближающуюся опасность, в последний момент нырнул под один из помостов. Пульсар, не найдя поживы, пролетел чуть дальше и воссоединился с гнутыми, стянутыми кольцами досками винной бочки.

В наших краях вкус спиртного – всегда вторичен. Главным достоинством местного пойла являлась его крепость. А кабачнику за градусы никогда не стыдно было держать ответ. Вот и сегодня ушлый хозяин барной стойки выкатил целую бочку рома в надежде сделать неплохой навар.

Как оказалось, ром хорошо полыхает пожаром не только в луженых глотках, но и в свете уличных фонарей. Столб огня взметнулся мгновенно, поглотив в свою раззявленную пасть тряпку на флагштоке, символизировавшую штандарт нашей дыры.

Огонь поживой не удовлетворился и переключился на тюрбан кочевника, а так же на помост. Что тут началось! Крики, отборная ругань, суета. Но это оказалось только половиной беды. Големы, оставшиеся без хозяйского присмотра и управления (глазеть-то на пожар гораздо интереснее, всем без исключения) решили, что драться друг с другом – хорошо, но крушить все вокруг – гораздо интереснее.

Я смотрела на творящееся широко распахнутыми глазами, оттого вынырнувший рядом, словно из под земли, горбун стал полной неожиданностью.

Он толкнул меня, расчищая себе путь. И тут шнурок ботинка, что я держала под мышкой, зацепился за пуговицу на сюртуке горбуна, заставив дернуться его назад. Беглец, развернувшись, со злостью потянул на себя то, что держало его, как рыбину, на крючке. Я, не желая отдавать свой нехитрый, но дорогой сердцу и пяткам скарб, вцепилась в него с другой стороны. За что и получила от горбуна кулаком под дых.

Инстинктивно отпустила обувку, успев в отместку мазануть когтями по щеке и шее. Скрюченные пальцы вскользь прошлись по коже, наткнулись на тонкую цепочку и, когда я полетела в сторону, разорвали плетение звеньев.

Яркая вспышка света, и взрыв отбросили меня на добрую дюжину локтей назад.

По ощущениям – по спине прошлись наждаком, а макушку приласкали кувалдой. Раз этак двадцать, потому как в ушах звенело, в глазах рябило, а во рту появился солоноватый привкус. Веки удалось поднять попытки с третьей, и первое, что увидела – белобрысого сиятельного, который несся прямо на меня.

Дохлая варравана, да что же это такое! В том, что этот ненормальный лорд прельстился моей скромной персоной, не оставалось сомнений: когда прямо в тебя летит ловчая сеть, а вслед за ней крик: "Стоять, пацан!", перепутать сложно. Но тут блондинчик ошибся трижды. Я не стояла, а сидела, пацаном же не была никогда в силу некоторых анатомических особенностей, да и роль пойманного в силки суслика меня не прельщала. Поэтому как была, на копчике, крутанулась вбок, походя зачерпнув пригоршню песка вперемешку с пылью.

Сеть оплела своими щупальцами какого-то бедолагу, стоявшего позади меня. Я же, оказавшись на четвереньках, поспешила выпрямиться. Следующим этапом моей грандиозной спасательной операции по извлечению собственной шкуры из неприятностей значился пункт: "Дать деру".

Но сиятельная сволочь оказалась как тот стрелок – Робби Гад – из поговорки, от которого бежать бесполезно – все равно умрешь, но только уже уставшим.

В последний момент белобрысый настиг меня и схватил за плечо. Недолго думая, применила главное женское оружие всех времен и народов – коварство. Наотмашь зарядила в лицо ловцу песком. Хватка ослабла, а затем последовали громкий чих, ругань и апперкот вслепую. От последнего ушла, вывернувшись из захвата и нырнув под руку сиятельного.

Говорят, что леди в императорском дворце столь нежные создания, что тяжелее веера в своей жизни ничего не поднимают, а пощечина у них приравнивается чуть ли не к хуку правой, Правда это или нет – проверять не доводилось, но у нас в Столице любая порядочная девушка не только знает, что такое джек и кросс, но может их и продемонстрировать. Я считала себя крайне порядочной, а потому резко саданула кулаком в сиятельную челюсть, а согнутым коленом туда, куда в благородном поединке бить не принято. Но да и мы с этим ненормальным лордом были не на светском рауте, а на боях без правил. Противник сдавленно охнул, но, несмотря на это, попытался схватить меня вновь.

Я же отчетливо понимала, что выиграла не схватку, а всего лишь пару мгновений форы, пока этот чокнутый не прочихается. Поэтому, развернувшись, припустила во все лопатки мимо набиравшей вокруг разгул огненной вакханалии.

Краем глаза заметила, что горбун устремился за мной. Тот самый, из-за которого меня и распластало по песку. Чтоб его гремучник поцеловал!

Он усиленно работал локтями, а когда понял, что я все же быстрее, остановился и, запустив руку во внутренний карман, извлек вороненого мистера Вессара. Крутанул барабан револьвера, что-то исступленно крича. Что именно – не разобрала из за ора вокруг. Зато поняла, что сейчас наступят последние мгновения моей жизни. Пули из такого револьвера были особые, зачарованные и всегда настигали мишень, ради которой они покинули гнездо барабана. Не спасут ни быстрые ноги, ни амулеты, разве что магия сиятельных. Но я-то была человеком.

Наши взгляды встретились. Я увидела фанатичный блеск в глазах своего палача, его оскал, как будто он сам готовился распрощаться с жизнью, но перед этим совершить что-то великое. Как минимум, революцию. Вот только голему было все равно до грандиозных планов стрелка. Он оказался так же беспощаден, как утреннее похмелье. Истукан просто смел не успевшего нажать на курок горбуна, размозжив его о стену одного из домов. Несмотря на то, что следующей на пути глиняного громилы стояла я, это не помешало мне обрадоваться нечаянному спасителю. Уж с кем с кем, а с големами я обращаться умела гораздо лучше, чем с сиятельными и фанатиками. Круто развернувшись, побежала навстречу глиняному громиле и в миг до столкновения подогнула колени, падая спиной на землю. Набранная скорость позволила проехать на голенях и лопатках аккурат между расставленных ног истукана. Вот только старая клетчатая кепка, не выдержала столь стремительного развития событий и покинула мою голову во время последнего маневра. Но мне было не до сбора памятных предметов гардероба – ноги бы унести отсюда.

Эх, права была госпожа Изольда – не следовало совать носа на эти бои!

– Если удастся выбраться отсюда – обещаю стать приличной леди, как наша директриса. Буду вышивать крючком и вязать на пяльцах! – дала себе зарок, смутно представляя себе сам процесс вышивки и вязания.

До приюта меня больше интересовала папина лаборатория, чем рукоделия, а после – гайки и шестеренки на верстаках Хромого Джо.

"Смею заметить, леди, что вышивать крючком весьма проблематично..." – от приятного баритона, раздавшегося в ушах, едва не споткнулась. Подумав, что слуховых галлюцинаций мне еще для полного счастья не хватало, припустила по направлению к приюту.

На ветку карагача удалось забраться лишь с третьей попытки – так тряслись руки. Это на площади я мозгами не понимала, что происходит. Вернее даже не так: понимать – понимала, но до конца не осознавала масштаба. Тогда единственной мыслью было – убежать. А вот по дороге до приюта накрыло оно – полное осознание того, что меня за три минуты два с половиной раза едва не убили. Голема посчитала за половинку, с этими глиняными гигантами обращаться я умела – не первый раз видела разбушевавшихся истуканов и знала, что они весьма глупы, плохо видят и слышат, к тому же не отличаются особым умом и сообразительностью. Достаточно убраться из их поля зрения, чтобы эта громадина от тебя отстала.

Уже перед тем, как лечь в кровать, решила ополоснуть лицо в рукомойной. Умывальню освещала керосиновая лампа, болтавшаяся под потолком. Плеснув воды на лицо, машинально глянула в щербатое зеркало и подавилась криком. Над моим плечом завис призрак в парадном мундире.

– Вечер добрый, юная леди! – приведение галантно поклонилось, демонстрируя очаровательную улыбку.

В ответ я продемонстрировала не менее очаровательную фигуру из среднего и указательного пальцев, заменявшую порою крепкое словцо и считавшуюся оберегом от нечисти.

Судя по всему, призрак мне попался шибко придворный, не знавший значения двух оттопыренных фаланг, и поэтому не пожелавший, обидевшись, исчезнуть. Пришлось пояснить словесно:

– Слышь, ты, полупрозрачный, чесал бы отсюда...

Призраки, они такие... Еще Хромой Джо говорил, что если не отвяжешься от бестелесного по-быстрому, прицепится к тебе, как блоха к хвосту шелудивого пса, и будет полжизни тягаться следом.

Мне этого призрачного добра даром не надо, поэтому я приготовилась припомнить всю местную флору и фауну, а так же выкидышей нижнего мира, лишь бы отвязаться от сомнительного фантомного богатства. Уже набрала воздуха в грудь, чтобы толкнуть прочувственную речь, но бестелесный опередил меня.

– Я бы и рад удалиться, но не имею никакой возможности. Вы, юная леди, разорвали плетение чар артефакта, в который меня заточили.

– Вот и радуйся свободе, лети отсюда... – мне его объяснения нужны были, как ишаку корсет. Даже рукой помахала для особо непонятливого: – Кыш-кыш.

Но призрак попался упертый. Сохраняя всю ту же благожелательную мину, правда, при этом в его голосе прорезались нотки раздражения, он продолжил:

– Повторюсь, что радоваться не могу, по той простой причине, что теперь вы мой сосуд и якорь. Покинь я вас окончательно, и меня тут же затянет за грань. А мне еще на этом свете пожить хочется.

Но я была тверда в своем стремлении отделаться от этой обузы (и рьяно надеялась, что это именно обуза, а не белая горячка):

– Призрачный, имей совесть! Сам пожил человеком, дай и другим нормально.

А вот на это мое заявление этот туманный и вовсе оскорбился.

– Позвольте! Во-первых я еще не умер, мою душу насильно отделили от тела, а во-вторых, обозвать сиятельного человеком....

"Все-таки кукукнулась.", – подумала я. В здешних краях лорды стихий были более редким явлением, чем курица, снесшая драконье яйцо. А уж их души – и подавно.

Поэтому-то решила применить самое верное средство от тушканчиков, что приходят вместе с запоем, которое использовали в наших краях: подошла к стене и как следует ударилась о нее лбом. Результатом лечения стала набухающая на лбу шишка и ухмыляющийся призрак.

Вот только теперь клок тумана в парадном мундире обрел четкие очертания и я поняла: таки да, передо мной действительно призрак сиятельного.

Судя по всему, когда-то это был молодой мужчина, высокий и сложенный безупречно. Прямой нос, четко очерченные скулы и губы, смуглый, что сразу выдавало в нем созидателя, а не деструктора. Его темно-каштановые волосы, слегка вьющиеся и собранные в низкий хвост, едва достигали плеч и открывали как заостренные уши, так и затейливую вязь на шее. Глаза, подернутые дымкой, – золотисто-карие. Откуда-то возникла иррациональная мысль, что когда их обладатель в ярости, они становятся расплавленным золотом.

Призрак грациозно развел руками, словно показывая: вот я какой, разве мой облик напоминает обычного смертного? В этом его жесте сквозил прямо-таки племенной аристократизм.

Сейчас своим гордым видом он напомнил мне помойного кота, что привечала леди Изольда. У него было столь же величественное выражение морды, когда ему, облопавшемуся сметаны, что поднесла директриса, предлагали шкурку от сушеной песчаной ящеры. В такие моменты у меня складывалось впечатление, что у лишаистого котяры родословная исключительно благородных кровей.

– Да будь ты хоть императорский сынок. Мне плевать. У нас в Столице призраков не любят.

Бестелесный переменился в лице и подозрительно так поинтересовался:

– В какой такой столице?

– В имперской, – как само собой разумеющееся подтвердила я.

– Сколько же должно было пройти времени, чтобы Альбион превратился в такую дыру? – протянул полупрозрачный, схватившись за голову.

– Сейчас три тысячи восемьсот первый год от пришествия. Так что считай.

Я наивно понадеялась, что, впечатленный цифрой, собеседник исчезнет, погрязнув в подсчетах. Увы.

– Но не прошло даже и года!

– Значит, могу тебя поздравить – ты еще совсем молоденький призрак, – съязвила я.

– Да не призрак я! Я душа, – начал терять терпение неупокойник.

– Душа-душа,– покладисто согласилась я, – дыши тогда давай отседова. В смысле чеши.

Похоже, мое упорство наконец-то увенчалось успехом. Призрак, в раздрае, начал выцветать, все бормоча под свой полупрозрачный нос: "Как же так, как же так..."

А я решила, что хватит с меня приключений и потопала спать.

Сколько помню, в нашей дыре пронзительней всего колокол звенит утром в первый день недели. Никак этот чугунный гаденыш набирается сил за выходные? Вот и сегодня ночь спасалась бегством от звуков набата. Едва я разлепила глаза, как соседка по койке – вездесущая Кайма – чуть ли не приплясывая наклонилась надо мной, чтобы потрясти как следует за плечо и тем самым разбудить.

Ее веснушчатая мордашка прямо-таки лучилась довольством. Причина такого замечательного настроения соседки выяснилась довольно быстро: ее распирало от сплетен, как порою некоторых чересчур любопытных миссис от беременности.

– Тэсс, давай, собирайся, а то все самое интересное пропустишь.

– А есть что-то поинтереснее вчерашнего фейерверка? – мне стало действительно любопытно.

– Угу, – с энтузиазмом мотнула челкой соседка. – К леди Изольде пожаловал настоящий, цельный сиятельный. И тряся твоей кепкой перед носом директрисы, требует выдать ему пацана, что носил ее еще вчера. Говорит, что след привел его именно к приюту.

– Вот же дохлая варравана! – с этими словами я кубарем скатилась с постели.

Впрыгнула в штаны, гордо носившие, как иной генерал – медали, целую плеяду заплаток, натянула рубаху и поспешила вслед за Каймой.

Не прошло и пары минут, как мы с соседкой засели под окном кабинета леди Изольды. Чуть приподнявшись над подоконником, я и Кайма смогли увидеть весьма интересную сцену.

Вчерашний белобрысый лорд стоял напротив леди Изольды, а в его руке горел пульсар.

– Я еще раз повторяю, мне нужен тот малец, что вчера потерял эту кепку.

И без того прямая спина директрисы сейчас могла бы посрамить чертежную линейку. Она нервно сглотнула и сделала шаг назад, а потом, словно потеряв равновесие, пошатнулась.

Леди Изольда начала падать, да так неудачно, заваливаясь назад, что на мгновение подолы ее платья и белых нижних юбок взметнулись, отвлекая внимание визитера. Но не наше.

Мы, приютские, прекрасно знали, что леди Изольда, несмотря на всю свою чопорность и манеры, была истинной жительницей дикого юга. Ее было не испугать каким-то аристократским пульсаром. Она видывала вещи и похлеще. Например, разгулявшуюся банду громилы Алька, по прозвищу Пони или диких кочевников. Последние нет-нет, да норовили уворовать кого-нибудь из оседлых в анчарские пески.

Поэтому-то под строгим платьем, в голенище шнурованного сапога леди Изольда всегда носила револьвер. Чулок могла не носить, но револьвер – всегда.

Лорд увидел ворох юбок и кружевные панталоны, а так же руку, метнувшуюся к лодыжке с поистине змеиной скоростью.