Текст книги "Арина Родионовна"

Автор книги: Надежда Белякова

Надежда Белякова
Арина Родионовна

© Надежда Белякова, 2020

© Художник – Надежда Белякова, 2020

© Интернациональный Союз писателей, 2020

Надежда Белякова родилась и выросла в Москве.

Училась в художественной школе им В. Серова. Окончила Московский полиграфический институт и стала художником-иллюстратором. Работая над оформлением книг в различных издательствах, писала свою прозу: сказки, рассказы и повести, которые издала и продолжает издавать. Это книги: «Ругачёвские чудеса», «Отделение виолончели», «Конкурс», «Кузнецкий мост и Маргарита», «Сказки Надежды», «Сказки мухи Жужжалки», «Сказки библиотечного Сквознячка», «Сказки», «Чудо-нитка» и другие.

Глава 1

Живёт в нашем Ругачёво красавица Арина Родионовна. Настоящая красавица, а не такая, как в модных журналах: вобла сушёная, вместо лица – один ботокс да татуаж пластиковой наклейкой на силиконовой улыбке красуется. Не такая, а дивная красавица – очаровательная толстушка двадцати лет. Полная пышечка-сдоба с голубыми глазами-незабудками и миловидным курносым личиком, украшенным россыпью веснушек. Уважительное и полное её имя – Арина Родионовна, поэтому её прозвали ещё в школе шутливо: Радио, Радионовна или Арина Радионовна. Но осталась позади школа, а вместе с нею и прозвища и детские годы. И стала наша Аринушка – Ариной, а иной раз и официально – Ариной Родионовной.

Но главное, что выросла наша Аринушка такая рукодельница! Чуть свободный вечерок – не скучает, строчит на машинке, делает свой авторский пэчворк, как стало модно называть в последнее время наше исконное лоскутное шитьё. Арина и дом украсила лоскутным шитьём, и, фантазируя, создавала из него смелые модели одежды, которые сама и носила вместо магазинной, покупной. И это всегда выделяло её из повседневного облика жителей Ругачёво.

И сама нафантазирует иной раз обнову, но, конечно, порой и журналами, и моделями в интернете вдохновляется. Так и в этот вечер – вертелась перед зеркалом, примеряя и критически осматривая и себя, и своё шитье. Закалывала, где нужно исправить. Опять строчила. А ведь уже поздно. За окном темно. Утро следующего дня – будний день в Ругачёво. Но успела засветло дошить как задумала. И поэтому Арина пошла в достроченной накануне ею разноцветной, но изысканной, артистично выполненной, на тему русского ватника куртке. На ней надета длинная, несколько хиппарская, но с фольклорным оттенком юбка.

Встреченные ею у дома бабки, баба Надя и баба Люба, заохали от восхищения.

И Арина, довольная тем, что, судя по тому, как бабульки осматривают её обнову, вещь удалась, приветливо поздоровалась с ними:

– Здрасьте, бабули! Как здоровье, баба Люба? Как спалось, баба Надя?

Словоохотливые бабульки, весело и приветливо кивая в ответ, поздоровались с нею:

– Спасибо! Всё слава Богу! И тебе не хворать, Аринушка! Ну ты рукодельница! Опять обнова! Ну ты прям цветок! Но разве ж нынче этим мужиков залавливают? Эх! Так и прострочишь на бабкином «Зингере» всю свою молодость! Таперячи на ДискотЭку ходить нужно! Там как раз потёмки. Ну, чё смеёшься-то? Чё смеёшься? Думаешь, если у бабы Любы зубов нет, то и мозги тоже выпали? Умная ты, да только глупая! Жалею я тебя!

Арина только рассмеялась в ответ:

– Ой! Баба Люба! Уж ты присоветуешь! Мужики не караси, чего ж их ловить-то! А мне и без дискотек не скучно! На работе целый день танцую по столовке. До смены нужно успеть рабочим завтрак на пятьдесят персон сделать.

Ну, я побежала!

Когда Арина вошла в столовую, её напарница Мария Ивановна, женщина лет сорока, уже хлопотала, приготавливая столовую к приходу посетителей. Арина переоделась в белый халат и поварской колпак. С удовольствием разглаживая свой новый наряд, уже наброшенный на вешалку, повертела перед собой, полюбовалась и повесила в шкафчик в подсобку, достав оттуда отложенные накануне вырезки новых рецептов блюд. Ведь кроме рукоделия она и кулинарией увлекалась. Она была поварихой в столовой частной фирмы, в которой работали строители. Она собирала рецепты и готовила по ним порой изысканные блюда. На удивление своей напарницы, Марии Ивановны, не уносила ничего домой, а готовила с фантазией. Арина относилась к продуктам как художник к краскам. Второй повар на этой кухне, её помощница Мария Ивановна, пришла раньше Арины. Арина вошла, поздоровалась и достала ещё не испробованные ею рецепты. Разложила их на столе, явно затевая что-то новенькое.

Мария Ивановна, протирая тряпкой столы, это сразу приметила. И, видя, как внимательно Арина изучает новый рецепт, что-то съязвила, но всё равно было видно, что Арина ей по сердцу:

– Арина Родионовна пожаловала! Ну, опять какое-нибудь «Блян Манжэ» запузыришь? И меня к глупостям приучаешь! Ой! Арина! Выдумщица ты!

А по мне так омлет на завтрак, в обед компот – вот и все кружева!

Мужиков тоже, знаешь, баловать не рекомендуется. Младенчиков – и тех закаливают. А уж с этими точно построже надо бы! А ты всё витаешь, Пушкина поджидаешь!

Но у Арины на эти слова было своё мнение:

– Мария Ивановна! Но ведь мы весь день на работе! Время и так, и так пройдёт, так лучше, чтобы было интересно, творчески. Хозяин фирмы деньги на продукты отпускает, можно выбрать, с чем работать.

Но Мария Ивановна к вопросу продуктов относилась очень строго:

– Вот именно! С умом средства выделяет! Чтоб мы и себя в ущерб столовой не обидели! А ты то «Ужин Клеопатры» затеваешь для рабочих, то вместо харчо суп версало…

– Да не версало, а «супэ дё ла Версаль»! – опять поправила её Арина.

Но Мария Ивановна возразила:

– Да один хрен, Аринушка! Мужику нужно, чтоб сытно было – и баста! Они ж копают весь день! Кирпичи ворочают! А ты всё выдрючиваешься! – по-простецки обобщила Мария Ивановна, чем уже не на шутку задела Арину.

– Не выдрючиваюсь я! Просто для меня продукты как краски для художника. Я хочу с ними работать, изучать новые и придумывать свои рецепты.

И с этими словами Арина достала папку с вырезками из разных журналов с уже воплощёнными рецептами собранных ею кулинарных изысков и ещё не испробованными. Положила туда новые рецепты и выбрала рецепт на этот день. Но, судя по тому, как низко склонилась она над своей папкой, Мария Ивановна поняла, что напрасно она так перебрала с утра пораньше с критикой. И поэтому она обратилась к Арине:

– Понятно! «Сенька-поп, зачем пришел? За краской!» Ну да! У тебя ж не семеро по лавкам! Молодая ты! Тут перекусила – и порядок! Ну, чего на сегодня затеяла? Какие нынче извращения мариновать будем? Какого-то Пушкина ждёшь, Арина Родионовна, чтоб нянчить до седых, – закончила она примирительно, чтобы не портить рабочий день.

И вот спелая кустодиевская пышногрудая красавица лет двадцати и её помощница Мария Ивановна принялись колдовать у плиты. А за окном так по-весеннему разгалделись вороны. И таяли сугробы, словно забытое мороженое на празднике с зажигательными танцами. Весенний джаз капели по крыше и по навесу над входом радовал приближением ранней в том году весны.

Работа ещё не началась. Но кухня уже кипит, шипит и пылает.

Арина, обрадованная тем, что минутка препирательств завершена, торжественно объявила:

– Сегодня готовим «Рев дю сюльтан».

– Арина! Да это ж как есть-то, если и не выговорить! – возмутилась Мария Ивановна, но уже без былого напора, потому что пора было расставлять хлебницы с нарезанным хлебом.

Обе поварихи начали расставлять на столах хлебницы с хлебом, после этого Арина прикрепила на стену выбранный рецепт и стала читать его вслух:

– Это французское название, а по-русски – «Мечта султана», берём десяток яиц и…

Тут её опять перебила Мария Ивановна, прыская от смеха:

– Ну, это ясно-понятно, с чего султан начинается, то есть его мечта. Ну ладно тебе, Арина, уж и пошутить нельзя!

И, несмотря на препирательства, работа всё же началась. Зашумели плиты столовой для сезонных рабочих. И обе стали готовить завтрак для рабочих и задуманный Ариной изыск к обеду.

Тут первым в столовую пришёл Толик с гитарой на плече, как обычно. Достаточно было беглого взгляда, чтобы догадаться, что Толик явился после бурно проведённой ночи. Он оглянулся и, быстро достав носки из кармана, воровато надел их, пока не видели дамы, колдующие у плит. Потом крикнул им из зала столовой:

– С добрым утром, милые дамы! Как вкусно у вас всегда пахнет!

Арина, видя его, вспыхнула румянцем на щеках и загорелась от нахлынувшей нежности к этому красавцу – Казанове местного значения. Она была тайно влюблена в Толика, прораба одной из бригад сезонных рабочих, красавца и сердцееда тридцати лет. Но ничего, кроме страданий, эта влюблённость ей не принесла. И её напарница, Мария Ивановна, вынесла ему стандартный завтрак на подносе, потом продолжила раскладывать хлебницы с хлебом, стаканы с бумажными салфетками – готовить столовую к завтраку строителей. Обе заметно оживились, увидев обаятельного и бесшабашного Толика.

– Аринушка, душа моя! Арина Родионовна! Дай кофейку! И покрепче! Отчего я не Пушкин?! Все беды на земле оттого, что не на тех женятся! Вот если бы Пушкин женился на Арине Родионовне! – притворно трагически восклицал Толик, пока Арина готовила ему хороший, крепкий кофе. Но и Мария Ивановна «вставила свои пять копеек» в общую топку разговора:

– Вот именно, Толик! До сих пор огурчиком бегал бы! И до сих пор песни бы пел!

Толик, вдыхая аромат кофе, полностью согласился с нею:

– Точно! Все мы мужики такие… даже если и Пушкины! А, кстати, и я вам своё новенькое спою, – сказал Толик и взял гитару.

Одновременно на салфетках что-то увлеченно стал писать. Дописал. Он явно доволен. Берет гитару, пробует петь только что сочинённую песню «Треугольники любви», подбирая аккорды. Тут в зал столовой вошла Арина с горячим кофе, который так обрадовал Толика, но сначала он решил спеть своим первым слушательницам. Мария Ивановна съязвила:

– Ой! Ой! Ранний ты наш! Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела!

Но Толик запел, и неплохо запел, несмотря ни на какие препятствия:

 
Треугольники любви Бермудскими бывают.
Пропадаем мы в них, словно в вечность канув.
 
 
Треугольники любви Лабиринтом Кносским.
Бродим в них до зари в бессонницы обносках.
 
 
Треугольники любви жаждут биссектрисы.
Разделите же их!
Да не делится искренность!
 
 
Треугольники любви – ветви древа.
Что в Эдеме проросло, яблоком созрело.
 

Толик пел, а дамы заслушались, забыв о своей работе. Но вдруг Мария Ивановна взглянула на Арину – и даже расстроилась, видя, какими влюблёнными глазами та смотрела на шалопута и разгильдяя Толика. Тут уж Мария Ивановна, едва дождавшись, когда Толик закончит свое выступление, тотчас – руки в боки и ну возмущаться, выразительно покачивая большим столовским половником:

– Толик! Треугольный ты наш! Что ж это ты такое поёшь! Ты о единственной и неповторимой любви девушкам-то пел бы! Треугольники? Хм… Я б тебя за все твои треугольники так отделала!

Но негодование Марии Ивановны нисколько не помешало Толику с наслаждением допить прекрасный кофе, украшенный премудростями кулинарных фантазий Арины.

А потом Толик в ответ Марии Ивановне, перебирая струны гитары, примирительно выдал Окуджаву, кивая на её половник:

– Вот, Мария Ивановна, если б не это: «Мы были б счастливы! Куда же гонишь ты своих коней?!» Подумайте, Мария Ивановна! Вы слишком строги! – высказался он, подчеркнув свое мнение бравурным аккордом, и, театрально изображая нарочитый испуг, убежал из зала столовой, подмигнув Арине на прощанье.

Конечно, Марии Ивановне он тоже был симпатичен, но она почти по-матерински жалела Арину, безответно влюбленную в Толика. В сердцах она пробормотала себе под нос, потому как сердилась на шалопута Толика: «Бывают люди, а бывают на блюде!»

А прораб Толик уже работал, отчитывал рабочих, распределял работу между ними. А из окна кухни любовалась Толиком Арина. Там она кашеварила, крутилась с большущим половником перед огромными котлами.

Арина опустила половник в борщ и опять взглянула в окно. Тут она увидела, что Толик, выразительно погладив усики, игриво подмигнул ей. Она, всплеснув от смущения руками, машинально выдернула из котла с борщом и половник. Смотрит на сердцееда Толика не отрываясь, зарделась и обомлела от радости, выразительно прижав к груди половник. От борща, оставшегося в половнике, на её белом халате проступило пятно цвета бордо в форме сердца. Она замерла и не заметила, что все котлы, кастрюльки и алюминиевые чайники – все разом закипели. Сковородки подгорели. Подбежала ей на помощь Мария Ивановна и, спасая завтрак, от души обругала её, остолбеневшую с блаженной улыбкой на губах. Потом, конечно, как и раньше, начала жалеть Аринку:

– Толик только голову тебе, девке, дурит, а тебе замуж пора!

– Со всех сторон твердят: «Замуж пора! Замуж!» – словно я сама, без «замуж», недочеловек какой-то! А вы, Мария Ивановна, сколько раз замужем были?

– Ну, знаешь, мужья не деньги, что их считать? Да я смотреть не могу на твои мученья! Слушай, есть тут одна бабулька, ну, знаешь, как знахарка. Ну ведунья она. Потому-то ведает и может сделать так, что и не такие с букетами приползали. И на коленках вокруг дома ползали. И женились как миленькие. Она может тебе помочь! Ну, чтобы очаровать и женить. А я знаю, как к ней пройти! К этой и к ведунье-вещунье, чтобы та поворожила какими-то только ей ведомыми способами, которые обладают чудодейственной силой исполнения желаний.

Обе, посмотрев на высоко висящие настенные часы, прикинув, что ещё минут двадцать на этот важный разговор у них есть. Они не сговариваясь заперли дверь столовой. Выдрали пустые листы из «Книги жалоб» ругачёвской столовой «МЕЧТА». И Марья Ивановна принялась старательно чертить на нескольких листах план, как пройти через лес к той ведунье. Сколько-то елок пройти, через какой именно пень берёзовый перепрыгнуть, какой-то ручей задом наперёд вброд перейти. Потом – сколько раз налево, сколько направо повернуть. И, всякое прочее. План вскоре был выложен вдоль всей столовой. Пока Мария Ивановна чертила, она рассказывала, поясняя все трудности пути к счастью:

– Но сколько ей, ведунье, лет, никто не знает, а живёт она в том потаённом месте так давно, что ещё моей прабабке Марье Ивановне приворожить помогла. Так давным-давно живёт, что памятью слаба стала, да и глуха как пень, но дело её верное, уж коль взялась за дело – всё получится! Но для памяти нужно ей что-нибудь подарить. Она те подарки берёт и тогда уж точно не забудет поворожить для того, кто ей это подарил.

В двери столовой всё настойчивее и сильнее стучались рабочие, но Арина и Мария Ивановна не сдавались, потому что никак не могли бросить свой план действий. Взятые штурмом двери столовой не выдержали. И распахнулись, отбросив в сторону засов. Но тут рабочие обомлели и замерли в дверях, увидев престранную картину. На полу сидели Арина и Мария Ивановна, и, как безумный пасьянс, раскладывали между столов испещрённые загадочными чертежами и планами страницы, вырванные из «Жалобной книги» столовой «МЕЧТА». Оторванная обложка «Жалобной книги» валялась в стороне. А в воздухе витал запах подгоревших котлет.

Глава 2

Глубокая ночь настала, и звёзды сверкали так ярко, словно хотели нашептать что-то невероятное, но очень ясное и важное. И звали, звали в неведомое, таинственное. Так, что не уснуть было Арине. И она подошла к окну. Откинув занавеску, Арина посмотрела на улочку за её окнами, по которой ей предстояло всего через несколько часов пойти к ведунье в надежде, что перевернется вся её хоть и хорошая, но скучноватая жизнь и наполнится счастьем, любовью, страстью. И поэтому нужно спать, просто спать, чтобы утром встать полной сил, чтобы всё задуманное состоялось. И с этими мыслями Арина вздохнула и опять легла в постель, натянув на себя одеяло, укрываясь с головой. Вытянув руку из-под одеяла, она погасила торшер, стоявший рядом с её кроватью. Но вскоре, отбросив одеяло, опять включила торшер, встала и подошла к столу. Вздохнула, посмотрев в угол рядом с дверью, на стоящие там рыбацкие резиновые сапоги её деда, чудом уцелевшие, которые специально для этого случая она раскопала в чулане. Достала из шкафа рюкзак и повесила на спинку стула. И опять легла, чтобы досыпать те оставшиеся до утра несколько часов. И действительно, сны ей снились какие-то быстрые, как в ускоренной съёмке, словно пытались уместить все отпущенные ей в эту ночь сны в оставшиеся до утра часы, но из-за потраченного времени ночи на сомнения и сборы часов этих осталось так немного. И уж теперь Арина заснула крепко. Так что до рассвета и не шевельнулась. Но с первыми лучами рассвета Арина проснулась. Встала с кровати и подошла к столу. Внимательно посмотрела на нарисованный план дороги к ведунье. Она была в смятении и полна сомнений. Вздохнула и, словно приняв окончательное решение, стала собираться в путь.

Испекла большую кулебяку, дразнящим запахом которой наполнился дом Арины. Запах детства, семейного праздника, тех лет, когда все ещё были живы. И на душе Арины стало тепло и спокойно. И она собирала гостинцы, провизию в душевном спокойствии. Достала из буфета шкатулку. Открыла. И, перебирая свои побрякушки, выбрала мамину брошь с ярко сверкающими камушками. Всё это: корзину, полную снеди вместе с планом дороги и брошку – она собрала и уложила в дорогу. С этим и пошла вперёд к новому будущему – к ведунье.

Путь был трудный. То она отсчитывала сколько-то берёз от тропинки. То у какого-то пня поворот. Выбившись из сил, Арина достала из-за пазухи своего красочного, состёганного ею ватника планы пути к ведунье. Стала читать сама себе вслух, перебирая разрозненные листки, чтобы лучше запомнить:

– А теперь нужно вброд, пройти не оборачиваясь, задом наперёд. А это зачем? Ох! Но раз надо так надо! – прочитав, изумилась Арина, и покорно повернулась, и пошла задом наперёд, как было написано на разрозненных листах «Жалобной книги» столовой.

– Дальше – читать вслух: «Лягу я помолясь! Встану я благословясь. Пойду из ворот в ворота. Встану я, раба Божья Арина, в чистом поле, чтоб ни жить, ни быть без меня не мог раб Божий Анатолий, чтоб соль ему была не солона, чтоб вода не мокра, чтоб день не в радость, чтоб ночь не в сладость. Крепкое слово, как камень горюч, сколько его ни скрючь! – преодолевая все кочки, буреломы, завалы сломанных веток, заросли крапивы, Арина твердила это как заученный урок.

Но чуда не произошло. И Арина еще долго бродила и плутала по лесу, повторяя это заклинание. Её голос осип, повторяя эти старинные слова магического заклинания: то запыхавшись, то с усталостью и досадой, но она повторяла.

Но сторожку всё не находила, хотя всё уже тонуло в красных, сиреневых и оранжевых красках заката. Арина раздвигала ветви еловых лап, уже не пугаясь исцарапать лицо, всё уже сплошь покрытое свежими царапинами от ветвей ёлок и елей в непроходимых чащобах на её пути. Произносила в полном изнеможении, со сбитым дыханием. И в этот момент, когда уже стало быстро темнеть, она наконец нашла ведунью, произнося:

– Чтоб день не в радость, чтоб ночь не в сладость! Крепкое слово, как камень горюч, сколько его ни скрючь!

С этими словами Арина раздвинула ветви и увидела сказочной ветхости избушку. Арина поднялась по скрипучей лесенке и постучала в грубо сколоченную из необструганных досок дверь. И, проскрипев, дверь открылась. И Арина увидела, что за дверью, за порогом сторожки, словно ожидая её, стоит старушка. Она приветливо улыбалась Арине. У её ног вился и ластился чёрный кот. Эта махонькая улыбчивая сухонькая старушка показалась Арине такой светлой и милой, что трудно было предположить в ней что-то колдовское-мистическое. Ничего инфернального. Это так удивило Арину, что она замерла в растерянности. А старушка ласково приветствовала Арину, полуоглохшую от силы своего сердцебиения:

– Заходи, Аринушка! Отдохни с дороги, девонька! – пригласила её в дом. Внутри избушки оказалось неожиданно уютно. Это была явно не баба Яга. Всё в жилище украшено рукоделием, кругом вязаные салфеточки, на столе скатерть, на полу – домотканые пестрые дорожки. На стене лубки. И фото кинозвёзд. Даже фото Софи Лорен, Мерлин Монро, Клаудии Шифер с благодарными надписями ведунье по-английски. Перед лубком с красавицей восемнадцатого века Арина замерла. Залюбовалась. Она присмотрелась и поняла, что это большого размера игральная карта, дама пик, вставленная в старинную рамку. Старушка тотчас протёрла рамку и пояснила Арине:

– Не узнала? Так это ж я в молодости. Проходи! Отдохни, девонька! Посиди, отдохни, – сказала старушка с керосиновой лампой, освещая жилище. И только теперь Арина увидела, что здесь были и другие люди кроме неё и старушки.

Арина присела на скамью. И с искренним удивлением обнаружила, что в сторожке у старушки несколько других гостей, опередивших её в ожидании помощи старушки-ведуньи в достижении своих мечтаний. Раздалось многозначительное покашливание. Арина смутилась, оглянулась и увидела, что на скамейке у стены напротив сидят ещё двое посетителей, несколько смущаясь друг друга. Они были смущены тем, что их тут видят. Глядя на них, сразу становилось понятно, что каждый из них сам по себе и что она, Арина, не первая. На скамейке в избушке сидел молодой панк с разноцветным ирокезом на голове и гитарой. Рядом на самоструганой скамейке сидела солидная бизнесвумен, с презрением поглядывающая на остальных. Они уже подарили что-то «для памяти» ведунье и, видимо, уже изложили свои пожелания Их памятки-подарки лежали на подоконнике. Горстка перстней с черепами, крупные цепи белого метала – очевидно, от парня с электрогитарой. И рядом красовалась толстая пачка долларов от бизнесвумэн. Арина отстегнула брошь от куртки. И стыдливо положила рядом с уже лежащими памятками. Отдала старушке всё для неё припасенное: и приготовленную еду, и красивое, яркое, достроченное накануне лоскутное покрывало.

– А это вам угощение, бабушка. Бабушка! Пусть Толик мне предложение сделает! Сможете? – с надеждой в голосе спросила Арина.

И старушка, щуря подслеповатые глаза, приветливо ответила ей:

– Конечно, милая! Сделает как миленький! Придёт и сделает тебе предложение!

Да, куда ж он денется?! От такой-то красавицы и рукодельницы! – сказала старушка, расстилая подарок Арины, её новое лоскутное покрывало, состроченное ею перед походом к старушке. Постелила его на широкую скамью, разглаживая его своими сухонькими, но натруженными ручонками. Немного помолчав, глядя на покрывало, вдруг зашептала какое-то заклинание.

Потом вдруг схватила покрывало и, высоко держа его над головой на поднятых руках, словно экран, перед Ариной, сказала старушка ей с хитренькой, но ласковой улыбкой:

– Сама-то Аринушка, глянь, посмотри повнимательнее – быть может, что-то интересное для себя и увидишь.

И вдруг лоскуты на её же покрывале точно ожили. И лоскут с незабудками зашевелился от ветерка, одни цветочки распускались, другие увядали. Лоскут в горошек превратился в слова, а потом в строчки превращался. А потом и вовсе закрутились все лоскутки разом, словно невидимая рука замесила их в общий пёстрый лоскутный хоровод. На одном ярко-зелёном лоскуте проступила надпись: «Made in Italy». А еще через мгновение лоскут этот стал огромным, во всёлоскутное покрывало, но теперь уже прозрачное, словно окно в другой мир.

И увидела Аринушка лето, да не наше это было лето. А в далекой Италии. Словно ожили страницы учебника по географии или глянцевых журналов. Замелькала перед её глазами Италия. Панорама Рима. Мелькали площадь Испании, фонтан Треви, мелькали улочки милые. Итальянские улочки. На одной из улочек Арина увидела, что из здания выходят незнакомые ей люди. Это были теперь уже бывшие муж и жена после развода. Впереди шёл раздражённый Томазо. Полдень. Италия. Это – Томазо Дантеццо, преуспевающий итальянский бизнесмен, итальянец, горожанин – элегантный мужчина, лет под сорок. Он выходил из здания суда.

А следом, за его спиной – тоже взвинченная событием, но теперь уже бывшая, его жена. Настоящая итальянка с орлиным профилем и густыми чёрными волосами. К ней подбежал её любовник с роскошным букетом и успокаивал её. Томазо оглянулся и, видя эту сцену, делает выразительный жест типа: «А! Ну и черт с вами!»

Каждый садится в свою машину. Разъезжаются в разные стороны. Томазо срывает галстук и швыряет его на заднее сиденье. Мчится и выезжает за город, не останавливаясь, срывает обручальное кольцо. И, открыв окно машины, вышвырнул кольцо как можно дальше от себя.

И кольцо резво покатилось вдаль. И катилось оно всё дальше и дальше, подскакивая на неровностях. Оно миновало солнечную летнюю Италию, промелькнули достопримечательности: Ватикан, Собор Петра… Потом кольцо, брошенное Томазо Дантеццо, и дальше проскакало по сугробам, минуя Москву, Красную площадь, промелькнули и многие другие достопримечательности России. Взвивались космические ракеты, на сцене Большого театра «Лебединое озеро» – танец маленьких лебедей, а кольцо всё мчалось и мчалось всё дальше и дальше. Крутилось по трассе, обгоняя фуры, но со звоном налетело на дорожный указатель «Ругачёво». Крутится на месте и отскакивает в сторону. Мелькала панорама провинциального городка под Москвой. Кольцо прикатилось сначала к стройке, а потом закатилось под окно дома, где живёт сама Арина Родионовна. Но тут вдруг услыхала Арина голос старушки:

– Ах, какая ты умелица – так вкусно пахнет! Ну, гости дорогие – присаживайтесь к столу! Арина нынче нас угощает.

И вправду, ароматом пирогов и кулебяки наполнилась вся сторожка.

Арина поняла, что она заснула, присев на скамью, на которой старушка расстелила её подарок – лоскутное покрывало. Она в изумлении потёрла глаза, мысленно перебирая тот ясный, отчётливый, но очень странный сон.

Пирогами Арины и кулебякой с удовольствием и угостились и старушка, и её гости вместе с Ариной, что ведунью очень обрадовало. Потому что понимала, что обратный путь её гостям предстоит нелёгкий. Гости пили чай, а на рассвете, все трое отправились обратно.

А старушке-ведунье ещё предстояла работа. Но её рабочее время – глубокая полночь. Поэтому, проводив гостей, старушка легка спать, набираться сил. Ночь была душной, жаркой. Потому-то окошки старушка распахнула перед сном пошире. И заснула легко и крепко, так что и разгалдевшиеся посреди ночи сороки ничуть её не побеспокоили. Одна из сорок так расхрабрилась, что села на подоконник сторожки. И стала с любопытством рассматривать, что да как в домике старушки. Её, как на грех, привлекла брошь, которую принесла «для памяти» Арина. И блестящие камушки, украшавшие её, так поблескивали в свете полнолуния, что сорока не смогла отказать себе в удовольствии стащить эту памятку Арины.

Не зря же говорят – сорока-воровка. И, ловко подцепив брошь клювом, сорока улетела с брошью, чтобы украсить своё гнездо в ветвях дерева, стоящего рядом с домом старушки.

А спать старушке предстояло до самого позднего вечера следующего дня.

Уж вечерело, когда старушка проснулась. Красный закат окрашивал всё вокруг. Подошла к окну ведунья. И собрала памятки-подарки. То, что броши нет, она этого и не заметила. Чистой водицы попила и отправилась в путь с этими вещами, уложив их на дно большой потрёпанной корзины. Опираясь на клюку, она уходила вглубь леса шаткой старушечьей походкой всё дальше и дальше. Впереди шёл её чёрный кот, глаза которого горели зелёными и жёлтыми огнями, как прожекторы, освещающие ей путь. Вышла на полянку, за которой притаился обрыв. Кряхтя и по-стариковски причитая, она спустилась на дно обрыва. И, оказавшись на самом дне обрыва, немного отдышавшись, вдруг ударила клюкой о землю трижды с силищей бог весть откуда в ней появившейся. И из того самого места, куда она трижды ударила клюкой, начал бить родник. Да так, что обрыв молниеносно заполнился водой. Вскоре здесь образовалось озерцо. Старушка бросила клюку и ловко вспрыгнула на неё, как на плот. И на его узкой поверхности, как на сцене танцпола, в центре которого взметнулась мощная струя воды из родника, старушка как заплясала вокруг этого «фонтана», бьющего разноцветными струями воды. На своей подвластной каждому её движению клюке она отплясывала, разбрасывая памятки-подарки своих недавних гостей. Это были более чем неожиданные в её возрасте танцы-пляски; то это брейк-данс, то старушка ходила вперёд и назад вдоль клюки, лежащей на воде, вокруг фонтана, как топ-модель по подиуму, кокетливо запахивая и распахивая свой потёртый ватник, как роскошное манто.

Она ловко «заплетала» походку, как заправская манекенщица, хотя и обута была в старые валенки. Но вдруг нечаянно наступила на своего кота, не заметив, что он подплыл к своей хозяйке и тоже взгромоздился на клюку. Он с визгом отпрыгнул в сторону и плюхнулся в воду. И тотчас фонтанчик взметнулся к небесам. Потом опустился, и старушка бросила в него оставшиеся побрякушки того рок-музыканта. Струя фонтана, словно играючи, жонглировала, подбрасывая перстни и цепи, разные побрякушки того паренька. А потом фонтанчик, словно жертвоприношение, «проглотил» это подношение-памятку. И, что удивительно, именно в это время тот самый музыкант выступал в каком-то ночном клубе со своей музыкой. И вечер совершенно не клеился, как-то и публика была вялой, неотзывчивой, словно ленивой массой, и он сам какой-то скованный, зажатый и даже унылый. А как только «съел» фонтанчик его дары, так сразу же зал взревел от восторга, да и он сам ощутил, что силы какие-то неведомые в него влились.

Бизнесвумен на центральной улице Москвы в это время руководила рабочими, монтирующими неоновую вывеску модного бутика «L'escalie en ciel». Она руководила рабочими, громко выкрикивая команды:

– Чуть левее! Да, левее же говорю! Так! – кричала она, стоявшему на верхней ступеньке высокой лестницы. Он монтировал вывеску нового бутика, который предстояло открыть через пару дней. Другие рабочие поднимали вывеску, помогая собрату. А тот вдруг возразил, поймав вывеску обеими руками:

– Так тут же не по-нашему написано. Что, потом другую вывеску тоже вешать будем?

Задрав голову, бизнесвумен возразила ему:

– Нет. Всё нормально! Так оставим. По-русски это означает «Лестница в небо». Меховой бутик. Знающий покупатель поймет. А для случайных прохожих мы вывески не делаем. Для своего покупателя работаем.

Улочка в центре Москвы, на которой располагался магазин бизнесвумен, была односторонней, но это не помешало появлению на ней проезжающему белому «Кадиллаку», но остановившемуся рядом с этими ударниками капиталистического труда. «Кадиллак» остановился. Из него вышел тот самый панк с ирокезом и неизменной спутницей – электрогитарой. Решительно шёл по улочке, обсуждая, что-то с менеджером. Сцена разворачивалась за спиной бизнесвумен, и потому она всего происходящего не видела. А за парнем тем временем толпой бежали восторженные поклонницы.