Текст книги "Нити судьбы"

Автор книги: Н. Ланг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

10. Аделина

   Утро раскрасило разноцветными бликами потолок в репетиционном зале. Солнце отражалось в зеркалах, отбрасывая озорных зайчиков на пол. Два часа я разминалась, как и всегда в это время. Я первая, кто пришёл на репетиции. Стрелки часов лениво ползли к девяти. Тело запоминает все движения, поэтому я повторяю каждое па многократно. Танец станет настоящим откровением.

   В гримёрной пахло парфюмерией. На столике разложены расчёски и разные коробочки с тенями, тушью – всем тем, что помогает создавать новый образ. После эксерсиса я сидела и сосредоточенно вглядывалась в своё отражение, пытаясь понять ощущение, которое родилось в моём сердце. Предчувствие чего-то большого и важного, что произойдёт совсем скоро. За спиной тихо скрипнула дверь, я обернулась и увидела Генриха. Он выглядел уверенно, даже слегка самодовольно. И если я не знала его столь долго, то подумала бы, что он заносчив. Но я верила, что друг обладает чистой душой и мягким сердцем.

– Как дела? Мы редко видимся, ты занята репетициями, – посетовал Павлов.

– Не хватает времени, – я расшнуровывала пуанты. Ноги гудели, но я почти не ощущала усталости.

– Скоро твой дебют в качестве примы. Нервничаешь?

   Генрих всегда тонко улавливал моё настроение. Ведь мы были знакомы уже больше десяти лет. Я старалась спрятать глаза, чтобы он не видел их выражения. Генрих поймал слезу ладонью и сжал в кулаке.

– Ты что плачешь? – удивился он.

– И вовсе нет, – я отвернулась и украдкой вытерла подступившие слёзы. – Каждая слезинка – новая морщинка.

– Вот и правильно, возрадуйся. Улыбка тебе к лицу. Ты получила долгожданную роль, чем не повод для праздника?

– Повод значительный, с этим не поспоришь, но сегодня я не могу составить тебе компанию.

– Отчего же?

– Во-первых, я приступаю к обязательной работе, там я проведу полдня, а после буду репетировать.

– Удели полчаса, – взмолился Генрих.

– Конечно, тебе невозможно отказать, – я улыбнулась. – А теперь мне пора. Меня дожидается метла.

***

   "Дирекция по эксплуатации служебных зданий", похожая на заброшенный барак, располагалась в промышленной зоне города. На вывеске было написано "закрыто", но я толкнула дверь и вошла в подсобное помещение. За столом, листая глянцевый журнал, восседала женщина. Она была круглолицей, румяной и дородной, такой, какими обычно изображали крестьянок, работавших в поле на сборе урожая. Бриджи и фуфайка, надетая на футболку, придавали неизвестной современный вид. Увидев меня, женщина икнула и зловеще усмехнулась. Наверное, дворники не задерживались на этом участке. Мне несказанно повезло очутиться в её крепких руках.

– Доброе утро, голубушка, – она широко улыбнулась. Её карие глаза озорно сверкнули.

– Здравствуйте, – проронила я и украдкой окинула хозяйственную комнату взглядом.

В каморке было чисто. Дневной свет струился сквозь недавно вымытые стёкла. Из мебели в наличии только ветхий стол и стулья, на которые без страха не сядешь.

– Не стесняйся, присаживайся, – женщина указала на стул. – Хотя садиться в твоей ситуации чревато.

   Я усмехнулась уголками губ её нелепой шутке и осторожно присела на краешек стула. Она неторопливо ушла в соседнее помещение, и оттуда послышался шум. Падали железные склянки и мётлы. Дворничиха негромко ругалась, забыв о моём присутствии.

     За окном мирская суета не утихала ни на минуту. Не до конца скинувшие оковы сна, люди спешили на работу в офисы и крупные компании, коих в городе насчитывались тысячи. Прохожие на ходу глотали кофе и закусывали снедью, купленной в придорожных закусочных, думали о своих заботах, и не замечали, что их век проносится стремительней скоростного поезда. Напоминание о быстротечности времени было для них раздражителем посильнее шума – вечного спутника мегаполисов. По тротуарам сновали голуби, подбиравшие крошки. Вот уж кто радуется любой малости.

   Не прошло и пяти минут, как дворничиха вернулась с нехитрым оборудованием в руках. Она объявила, что помело, лопата и дряхлая тележка отныне мои сокровища. Я должна беречь их как зеницу ока.

– Ты хоть раз полы в доме подметала? – высокомерно спросила дворничиха и оглядела меня.

– Доводилось, – с вызовом ответила я.

   Она вручила мне униформу, метлу и остальной инвентарь.

– Поглядим, как ты справишься, – проговорила она, наблюдая, как я облачаюсь в комбинезон и куртку.

   Я едва не показала ей язык. Ощущая себя арестанткой, сопровождаемой бдительным конвоем, я шла к отведённому участку. Дворничиха изредка оборачивалась, как будто боялась, что я сбегу. Признаться, такие мысли посещали меня. Ведь я была уверена в том, что права и не заслуживаю взыскания.

   Мне показали вверенную площадку. Медлить было ни к чему, и я принялась за работу. Дородная дворничиха ушла, но спиной я чувствовала, что за мной наблюдают. Похоже, она была приставлена ко мне в качестве дуэньи. Всё-таки мести улицы оказалось не так легко. Продержаться бы несколько проклятых часов. Метла весила, наверное, больше пяти килограммов. Мои руки быстро устали, но сдаваться я не собиралась.

11. Арсений

   Со смертью я не сталкивался никогда. Да и что такое «рак» только догадывался. В моей семье никто не страдал от этой страшной болезни. Я даже и не представлял себе, как выглядят люди, которым онкологи поставили фатальный диагноз. Хоспис – так называли в стародавние времена пристанище странников. Теперь хоспис – последний приют, тех, кому предстоит завершить земной путь, нечто среднее между санаторием и поликлиникой. Палат насчитывалось двадцать, в каждой жило по одному человеку.

– Учти, мы не лечим людей, а только облегчаем их страдания. Если они будут рассказывать тебе что-то, ты слушай и никогда не перебивай. Им нужна возможность высказаться, – предупредила медсестра. – Некоторые любят поворчать, но в большинстве своём эти люди хотят жить, радуются каждому дню.

   Её голос эхом разносился по пустому фойе. Я ожидал увидеть внутри серую больничную реальность: облупившиеся стены, тёмные коридоры с одним маленьким окошком и запахом страха, витавшим в воздухе. Но здесь было просторно, светло и по-домашнему уютно. Медицинская сестра показывала помещения, в которых мне предстояло убираться. Она шла впереди, гордо расправив плечи, будто ей была поручена великая миссия. Хотя по возрасту она была, пожалуй, даже моложе меня, но вела себя с достоинством, присущим умудрённому опытом доктору. Худая, низкого роста девушка с помощью макияжа хотела выглядеть старше своего возраста, наивно полагая, что года добавляют компетентности и уважения. Она держалась строго с больными и выполняла свои обязанности со старанием.

   За мной закрепили несколько комнат. Санитар, который заботился о постояльцах, уволился. Волонтёров не хватало. Не каждый по собственной воле будет опекать смертельно больных, не каждый может спокойно, без малодушия видеть мучения и смерть.

   Две из вверенных мне палат пустовала. Медсестра, проводившая для меня краткую экскурсию, сообщила, что несколько дней назад там проживали пациенты. Один из них умер, а другого забрали родственники перед моим появлением.

– Долго они не будут свободными, – сухо сказала она. – У нас большие очереди.

   В первый день пребывания в "Надежде", мне доверили самое простое – я разносил подносы с едой. Забирал из столовой и развозил по комнатам. Стараясь не привлекать внимание, я тихо ставил поднос на стол и удалялся. Пациенты встали и приступили к совершению утренних назначений. Я чувствовал себя неловко, вторгаясь в их личное пространство. В палатах обстановка ничем не отличалась от номера в пансионате. Пациенты украшали быт милыми сердцу вещами, принесёнными из дома. Рядом с каждой кроватью была кнопка экстренного вызова медперсонала. Больные часто пользовались ею. Медсёстры делали инъекции морфина нуждавшимся в обезболивании, ставили капельницы.

   Жильцом последней палаты был тщедушный старик. Недуг ослабил его. Дедушка медленно и осторожно опустился в кресло у окна и развернул газету, которую принёс санитар. Полностью седые волосы прикрывали выступавшие скулы. Болезнь заострила черты его лица. Оно, казалось таким сосредоточенным и одухотворённым, что я мог поклясться – старик не просматривал колонку экономических новостей, а пребывал в мире грёз.

   Я взял с тележки поднос. Пациент отвлёкся от чтения и стал наблюдать за мной. Его внимательные выцветшие серые глаза ловили каждое моё движение.

– Не затруднит ли вас поставить поднос сюда? – он указал на столик, рядом с которым сидел.

– Разумеется, – я выполнил просьбу, заметив на подоконнике сухарь.

– Благодарю! И это всё? – угрюмо спросил старичок, покосившись на еду.

   Он придирчиво оглядел тарелки с кашей, салатом и двумя кусочками хлеба.

– Да.

   Меня смутил тон, каким начато общение.

– А как же котлета? – он недовольно поглядел на меня.

– На подносе написан номер вашей палаты?

– Да, – ответил он, взглянув на меня блёклыми глазами.

   Я толкнул тележку в сторону двери.

– Где же котлета? – он не унимался.

– Извините, но вам она не полагается, – стараясь сохранить спокойствие, произнёс я.

– Но я хочу котлету, – расстроился старик.

   Он выглядел жалко и я на минуту разозлился. На весь мир и чёртовых врачей, которые разрабатывали меню. Неужели старику нельзя получить любимое блюдо на завтрак. Пожелав приятного аппетита, я оставил дедушку наедине с трапезой.

– Проклятые котлеты, – выругался я и поставил пустой поднос на каталку.

– Привыкай, – бросил санитар, выходивший из соседней палаты. – С ним всегда так! Каждый день просит котлеты, хотя они исключены из его рациона.

   Мы представились. Санитара звали Алексеем. Это был молодой жилистый парень, с коротко стриженными светлыми волосами. Своей толстой шеей и глазами навыкате он напоминал быка. Алексей был крепок физически и к его помощи часто прибегали медсёстры. Он ухаживал за пациентами, ослабленными болезнью, которые не могли ходить и обслуживать себя.

– Погоди, это твой первый день здесь. Самое интересное у тебя впереди, – проговорил он, зловеще улыбаясь.

– Я не из пугливых. Он болен, это многое объясняет.

– Не из пугливых это верно. Слышал, тебя осудили за преступление.

– Как быстро расходятся слухи, я здесь меньше двух часов, а тебе уже известна часть моей биографии. Но я позволю себе внести уточнение, я отбываю наказание за вандализм.

– Подумаешь, – Алексей улыбнулся.

   Некоторое время я наблюдал за ним. Он мыл и помогал одевать парализованного. Была изрядная доля эгоизма в санитаре,  самоутверждавшемся за счёт такой работы. Всем видом он кричал: посмотрите, какой я великодушный, ведь я служу в аду. Я удивлялся, что человек подобного склада трудится в хосписе. Алексей всё делал монотонно, так если бы заботился не о пациенте, а о манекене. О чём-то разговаривая с медсестрой, Лёша отпускал неприличные шутки. Отрешённый пациент, словно скитаясь в другом измерении, смотрел в сторону, когда Алексей аккуратно одевал на него пижаму. Потом он пересадил парализованного на коляску, накрыл его колени пледом и вывез на прогулку. Санитар подходил к своим обязанностям формально, не вкладывая сколько-нибудь души и сердца. Для него это была рутина. Изредка Лёша флиртовал с медсёстрами и санитарками. Мимолётное развлечение, коих немного в таком безрадостном месте.

   Волонтёры и санитары собирались на обед в небольшой комнате, где можно отдохнуть. Присутствовавшие что-то обсуждали, а когда я вошёл, вдруг затихли. Для них я был чужаком. Добровольцами были женщины средних лет, а санитарами – девушка и трое сильных ребят. Я уже завёл знакомство с Алексеем. Он представил меня остальным. Все были в белой униформе. Можно было подумать, что собрались светила медицины и сейчас начнётся консилиум.

   Внезапно зажёгся красный маячок. Сигнал тревоги исходил из седьмой палаты. Волонтёры всполошились.  Алексей единственный остался равнодушным.

– Арсений, метнись, проверь, – сказал он лениво.

– А вдруг случилось нечто серьёзное? – встревожилась санитарка с глазами лани.

– Если что, посигналишь, – велел Лёша.

   Боясь, стать свидетелем чего-то ужасного, я бежал по коридору. Я не представлял, с чем предстояло столкнуться. Возможно, тот, кто нажал на тревожную кнопку, мечется в агонии. Открыв дверь в палату, я увидел пациентку не сразу. Маленькая, иссушенная болезнью, женщина лежала на белоснежных подушках.

– Что произошло? – я вглядывался в бледное, как наволочка, лицо.

– А где Вероничка? – поинтересовалась пожилая пациентка. Её глаза неестественно большие на худом измождённом лице впились в меня.

– Ах, Вероничка! Она придёт позже, – подыграл я, не подозревая, о ком спрашивают. Кто эта таинственная Вероничка – дочь, подруга или медсестра? Среди тех, с кем я познакомился сегодня в хосписе, не было ни одной дамы с таким именем.

– Хорошо, скажите ей, что я жду её визита, – слабым голосом попросила она. – Может быть, вы знаете, когда закончится путёвка в этом санатории?

– Санатории? – удивился я, но спохватившись, добавил: – Вероничка, наверное, знает.

– Передайте ей, что я жду.

   Я кивнул и отправился обратно в комнату отдыха.

– Кто такая Вероничка? – полюбопытствовал я, увидев растерянные лица. Они боялись ещё одной смерти. И с облегчением выдохнули, узнав причину вызова.

– Это врач-терапевт, – пояснила младшая медицинская сестра, – Вероника Ростиславовна Милонова.

   Не успел я выпить чая,  перерыв закончился, и жизнь в хосписе потекла своим чередом. Приказы сыпались лавиной: помой утку, поменяй бельё, открой окна, раздай ужин. Я помогал переворачивать парализованных, пока санитары обмывали их. Выносил и мыл горшки. Мелкие поручения, но для того, кто немощен и слаб, они казались существенными. Я ощутил себя важным винтиком в большой машине, винтиком без которого этот сложный механизм не работал бы так гармонично. После ухода за больными я сворачивал салфетки, которыми пользовался не только персонал хосписа, но и медсёстры, выезжавшие на дом к пациентам. Салфетки, скрученные из широкого бинта, предназначались для перевязки. Занятие стало для меня тяжким наказанием – я не любил монотонную работу, но теперь, набрался терпения. Выдержки не хватало и толстому ухоженному коту, который тоже нёс усердную службу в "Надежде". Мурлыка тёрся у моих ног, выпрашивая корма и ласки. Умоляюще заглядывал мне в глаза, не вытерпев напора, я сдался и погладил его. Он выгнул полосатую спинку и тихо замурлыкал. Хитрец решил отпраздновать победу, запрыгнув мне на колени, изогнулся и нежно дотронулся влажным носом до моего подбородка.

– Моцарт! – позвала женщина. – Вот ты где, проказник!

   Застигнутый кот спрыгнул с моих коленей и помчался к ней. Она принесла гостинец  – кусочек колбасы.

Русые волосы незнакомки были аккуратно уложены, лицо без макияжа казалось свежим и молодым, хотя морщины, залёгшие в уголках серо-голубых глаз, красноречиво напоминали о возрасте. Белый халат не скрывал худобу, которой я удивился. Она рассмеялась, когда Моцарт ласкался о её ноги.

– Предатель! – с досадой воскликнул я.

– Верность кошек стоит недорого, – проговорила врач и положила перед питомцем колбасу. – Но, как приятна иногда бывает.

– Моцарт! – крикнул кто-то из соседней комнаты, и кот, жадно сцапав остатки лакомства, помчался на зов. Я встал, отложив жгут.

– Арсений Нойманн, – представился я.

– Вероника Ростиславовна Милонова, – она подала мне руку. Маленькая и тёплая ладонь оказалась очень нежной.

– Так это по вам так скучает пациентка, – поймав её вопросительный взгляд, я добавил: – Та, что из седьмой палаты.

– Жанна Валерьевна, – проронила она и обвела пустую комнату взглядом. – Вы последний из волонтёров, кто остался здесь. Почти все работники разошлись. Их ждут семьи и друзья.

   В голосе Вероники Милоновой звучала грусть, она тосковала по дому.

– Я вовсе не волонтёр и здесь не по своей воле, – сгорая от стыда, признался я. Лгать не хотелось. В ней чувствовалась прямота и честность, что, должно быть, Милонова ценила и в других. Моя невольная исповедь её не смутила. Доктор больше не задавала вопросов, и я был ей благодарен.

   Вероника Ростиславовна Милонова – единственный врач – терапевт. Кроме неё, в штате хосписа числились два онколога, геронтолог и психолог.

– Та пациентка спрашивает, когда закончится её путёвка в этом санатории. Несчастная не подозревает о том, что больна? – вспомнив о женщине с детским лицом, спросил я.

– Конечно, она даже не догадывается. Не все пациенты знают, что находятся в хосписе. Говорить правду следует только тогда, когда понимаешь, что человек готов услышать и принять такую истину. Она оказалась не готова. И мы, посовещавшись с родственниками, решили не сообщать ей о страшном диагнозе. А вообще… – Вероника Ростиславовна взяла из шкафчика банку с кофе и кружку, – пациенты приезжают к нам добровольно, их никто не держит здесь, они вольны уйти. В хосписе нельзя никого заставлять делать что-то или ограничивать.

   Она приготовила кофе и налила немного молока.

– Вы, должно быть, устали? Первый день, столько новых обязанностей, – произнесла она, посмотрев на меня с материнской заботой. Ничто не могло укрыться от её добрых, проницательных глаз. Рутина быстро утомляла меня. Кроме того, вечером ждала другая работа.

   Доктор Милонова выпила напиток, и закатав рукава, отправилась в седьмую палату к женщине с детским лицом. Когда терапевт уходила, с халата упало белое пёрышко. Наверное, на плече оно очутилось, когда Вероника снимала свои ангельские крылья.

   На часах полседьмого нужно спешить в ресторан. Если я опоздаю, менеджер будет мной недоволен.

   ***

– Учёные сходятся во мнении – задушевные беседы с барменом продлевают жизнь, – пьяно проговорил посетитель и пальцем указал на пустой стакан. – Налей.

– Спиртное и сигареты резко сокращают продолжительность жизни, – возразил я, наполняя бокал виски.

– Рассказав вам о своих проблемах, я чувствую себя лучше. Вы нечто среднее между психотерапевтом и священником, – посетитель нетвёрдой рукой взял бокал, поднёс к свету, как опытный дегустатор понюхал напиток, затем сделал глоток.

– Рад, что вам легче, – равнодушно ответил я. Слово клиента закон.

   Он рассказывал что-то ещё, я рассеянно кивал, продолжая, протирать стойку и услужливо разливать огненную воду по стаканам страждущих. Бутылки с элитными напитками, что стояли на полках, быстро становились пустыми, такими же пустыми, как и люди, которые окружали меня. Природа не терпит пустоты, поэтому человек жаждет заполнить вакуум. Вопрос лишь чем? Наркотики, алкоголь, случайные связи годились, чтобы ненадолго залатать дыры в сердце.

Сегодня я познакомился с другим миром, где каждая минута ценится на вес золота, где доброта не просто слово, произнесённое кем-то, но нечто вполне осязаемое, способное дарить счастье на короткий миг и приносить долгожданное облегчение. В хосписе я по-настоящему почувствовал, что во мне нуждаются.

   Нужен я был и в ресторане. Только и слышал: "Принеси водки!", "Хочу коньяк!", "Повторите, пожалуйста!". Так по кругу – пустой бокал наполнялся, полный – пустел. Я работал механически, подобно роботу. Усталости я не ощущал, только удовлетворение. Ресторан, в котором я полгода подрабатывал, располагался в центральной части города. Благодаря удачному местоположению, пользовался популярностью у туристов. Впятером мы едва справлялись.

– Какое медленное обслуживание! Официантку просто не дождаться, – возмутился хлыщ в костюме тройке и шляпе, напоминавший Есенина.

– У нас много гостей, – сказал я примирительным тоном.

– Две "Маргариты" и как можно быстрее, – велел хлыщ. Он небрежно относился к деньгам – купюра, которой он расплатился, была мятая. Я проворно смешал коктейли, разлил по бокалам и отдал ему. Не поблагодарив, он схватил напитки и отправился к столикам, распложенным в уединённом уголке ресторана.

– Вот жлоб, он тебе за скорость даже на чай десятки не оставил, – процедил сквозь зубы другой бармен.

   Он сильно тряс шейкер, вкладывая в это действие всю свою ярость.

– Что такое деньги? Песок, – я пожал плечами, налил в рюмки джин и поставил на поднос. – Фруктовая корзина для французов.

   Уставшая официантка забрала плетёнку с фруктами и вновь исчезла в глубине банкетного зала.

12. Аделина

   Я никогда не бывала в этом ресторане. Здесь царила уютная атмосфера. В декоре преобладали тёплые итальянские мотивы. Из окон открывался вид на Исаакиевский собор. На столиках мерцали свечи. Звучала приятная музыка. Каждая клеточка тела хотела движения. Жаль, но никто не танцевал, люди пили и смеялись. Аккомпанементом их голосам служил звон столовых приборов. Мы устроились подальше от столика, где собралась беззаботная компания туристов.

– Надо непременно выпить за то, что ты наконец получила сольную партию.

   Генрих огляделся в поисках официантки. Но девушка, что принимала заказы, кружилась по залу с полными подносами. Мой друг нервничал.

– Чёрт побери, здесь вообще не рады клиентам. Хорошо, я сам подойду к бару и сделаю заказ.

   Я предлагала ему просто сходить в кино или погулять по парку. Но Павлов был непреклонен.

   Генрих побежал к барной стойке. Скучая, я рассматривала посетителей. Подобралась разношёрстная публика. Большая группа путешественников оживлённо обсуждала поездку в Пушкин. Улыбчивая официантка крутилась вокруг них, расставляя красиво сервированные блюда и вино. Туристы оказались суетливыми, яркими и весёлыми французами. Они наперебой по-русски с французским акцентом благодарили официантку.

   Я смотрела на влюблённых, уединившихся поодаль от остальных. Мужчина восхищался девушкой, взглядом почти касаясь её смуглой щеки. Она что-то шепнула ему. Он улыбнулся. Должно быть, шутка понятная только им. Спустя несколько минут пришёл Генрих с двумя фужерами в руках.

   Я взглянула на часы. Без четверти девять. Вечернюю репетицию, которую задумала с утра, придётся отменить.

– Давай выпьем за твою мечту, которая скоро станет явью, – Генрих поднял бокал.

   Я взяла свой, но так и не притронулась к фирменному коктейлю.

– Я кое-что хочу сказать, – нерешительно проговорил он.

   Я почти не слушала. Он говорил долго и путано. Его слова не имели смысла. Я устала и больше всего мне хотелось очутиться дома. Генрих вдруг сделался чужим, будто мы и вовсе не знакомы. Казалось, я просто перепутала столики.

– Аделина?

– Я бы с удовольствием пошла домой.

   Он растерянно посмотрел сначала на меня, потом на мой бокал с нетронутым напитком.

– Раз ты настаиваешь.

   Генрих залпом осушил свой бокал, а затем и мой. Пробираясь сквозь толпу галдевших туристов, мы направились к выходу.