Текст книги "Принцип индивидуации. О развитии человеческого сознания"
Автор книги: Мюррей Стайн
Жанр:
Психология
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Не вполне понятно, как Отто пришел к такому положению – или через влияние своих ранних учителей и руководителей, или от философов, таких как Кант и Фрис, которых он глубоко изучал, или от христианских теологов, таких как Шлейермахер, который также подчеркивал решительное значение чувства в религиозной жизни и учении, или исходя из собственных переживаний Священного.[77]77
Alles G. (ed.) Rudolf Otto: Autobiographical and Social Essays. Berlin and New York: Mouton de Gruyter, 1996. P.. 62–63.
[Закрыть] Возможно, его психологическая типология сыграла здесь также важную роль. Его предпочтение чувства мышлению отделило его от сотоварищей-теологов. Каковы бы ни были причины, он был захвачен и очарован силой нуминозного переживания. В некоторых письмах домой из путешествий Отто описывает два потрясших его происшествия, которые некоторые исследователи считают решающими факторами его глубокого почитания нуминозного. Эти описания – живое свидетельство того, что он имеет в виду под «нуминозным переживанием». Первое произошло с ним во время визита в Могадор в 1911 году, приблизительно за шесть лет до публикации «Священного». Его записи помечены «В шабат»:
«Шабат, и уже в темном, невероятно замаранном вестибюле мы слышим «благословения» верующих и чтецов писания, эти наполовину поющиеся, наполовину читаемые носовые пения, которые синагога передала и церкви, и мечети. Звук довольно приятный, и вскоре можно различить некоторые повторяющиеся модуляции и каденции, вторящие друг другу как лейтмотив. Поначалу ухо пытается различить и понять слова – впустую, и вскоре хочется уже оставить эти попытки. Затем внезапно клубок голосов распутывается и… торжественный страх покрывает члены. Это начинается в унисон, ясно и безошибочно:
Я слышал «Sanctus, sanctus, sanctus» кардиналов в соборе святого Петра, «Свят, свят, свят» в кремлевском соборе и «Hagios, hagios, hagios» патриарха в Иерусалиме. На каком бы языке ни были произнесены эти слова, величайшие из когда-либо выходивших из человеческих уст, они всегда захватывают самую глубину души, вызывая могущественный трепет, волнуя и пробуждая спящую там тайну иного мира. И здесь, в этом пустынном месте, это происходит больше, чем где бы то ни было еще, здесь, где они вновь звучат на языке, на котором Исайя впервые услышал их, и срываются с уст этих людей, чьим наследием они изначально и были».[79]79
Alles G. (ed). Rudolf Otto. P. 80–81.
[Закрыть]
Здесь мы находим религиозный трепет и сильный эмоциональный отклик, который позже Отто проанализирует в «Священном». Это запоминающееся переживание должно, как минимум, внести свой важный вклад в эмпирическую базу написания его трудов о нуминозности. Ибо для автора этой замечательной книги дар интеллектуального творчества и мужество должны были играть главную роль.
Второе из этих внушительных нуминозных переживаний произошло около одиннадцати лет спустя после появления в печати книги «Священное» и стало дополнительным подтверждением того, о чем Отто писал последнее десятилетие. Об этом он рассказал в письме, датированном 4 января 1928 года и, судя по марке, отправленном из Бомбея:
«С нашего балкона мы можем видеть прекрасную бомбейскую гавань. Совсем рядом гордо возвышаются «Врата Индии» и слева от них мы видим гористый остров Элефанты. Мы ходили туда три дня назад. Посетители взбираются до половины горы по великолепным каменным ступеням до тех пор, пока справа широкая дверь не открывает вид на вулканическую скалу. Она ведет в один из самых больших пещерных храмов древней Индии. Тяжелые колонны, вытесанные из скалы, поддерживают крышу. Медленно глаза привыкают к тусклому свету; и тогда можно разглядеть великолепные изображения из индийской мифологии, вырезанные на стенах. И, наконец, глаза упираются в массивную главную нишу. Здесь царит изображение божества, которое я могу сравнить разве что с некоторыми работами японской скульптуры и с великими образами Христа в древних церквях Византии: трехглавая форма, изображенная по грудь, вырастает из скалы, в три раза превышая рост человека. Чтобы получить полное впечатление, нужно присесть. Средняя голова смотрит прямо вперед, молчаливая и величавая; две другие головы изображены в профиль. Спокойствие и величие образа совершенны. Он изображает Шиву-творца, хранителя и разрушителя мира и одновременно спасителя и дарителя благословлений. Нигде не видел я таинства трансцендентности, выраженного с большим величием или полнотою, нежели в этих трех главах… Лишь для того, чтобы увидеть это место, поистине стоит совершить путешествие в Индию, а от царящего здесь духа религии за час созерцания можно научиться большему, чем из всех написанных на земле книг».[80]80
Там же. P. 94–95.
[Закрыть]
Эти глубоко трогающие переживания от встречи с религиозными объектами, не принадлежащими его религии (один – иудейский, другой – индуистский), стали частью убежденности Отто в том, что все религии основаны на подобных сильных впечатлениях о «священном». Духовная почва храмов и соборов всех религий, поддерживающая ритуалы, обряды и священные Писания, создана из нуминозного опыта и, стало быть, психологична. Для Отто это формирует универсальную, базовую породу всех религий: «С самого начала религия – это переживание Таинства, того, что произрастает из глубин жизни наших чувств… как и ощущение сверхчувственного».[81]81
Там же. P. 52, п. 44.
[Закрыть] Мнение Отто, укоренявшего религию в переживание Таинства, совпадает со взглядом Юнга:
«Идея Бога произошла от опыта нуминозного. Это было физическое переживание, мгновения охваченности, обуянности им. Рудольф Отто в своей психологии религии определил это мгновение как нуминозность, возведя это слово к латинскому numen, означающему намек или знак».[82]82
Jung C.G. Nietzsches Zarathustra (1934–1939) //James L.Jarrett (Ed.). Princeton, NJ: Princeton University Press, 1988. P. 1038.
[Закрыть]
Как исследователь мировых религий Отто смог увидеть универсальность человеческого переживания numinosum и нуминозных объектов. С незапамятных времен люди отмечали то «ощущение сверхчувственного», на которое ссылается Отто в своем определении. Это эмпирическая основа религий, высоких и низких, ближних и дальних. В этом отношении все равны. С этой точки зрения, Отто был апологетом религии как таковой, а не только своей родной традиции, христианства.[83]83
Alles G. Toward a Genealogy of the Holy: Rudolf Otto and the Apologetics of Religion. (2002) // Journal of the American Academy of Religion 69 (2): 323–342.
[Закрыть] Признание универсальной ценности религиозного переживания освободило его от узких рамок ортодоксального лютеранства, и в результате он вступил в энергичный и исполненный энтузиазма диалог с представителями других религиозных сообществ, основал «Религиозную лигу человечества» и предложил создать парламент мировых религий, «состоящий из официальных представителей различных религий».[84]84
Alles G. Rudolf Otto.P. 147
[Закрыть] В немецком университете Марбурга, где он преподавал, ему пришлось заплатить высокую цену за свои либеральные взгляды – неоортодоксальные исследователи христианства и представители других течений теологии,[85]85
В книге «Рудольф Отто» (с. 4) Аллее цитирует воспоминания Поля Тиллиха: «В течение трех семестров моего преподавания [в Марбурге в 1924–1925] я встретился с первыми радикальными последствиями неоортодоксии студентов-теологов: культурные проблемы были исключены из теологической мысли; такие теологи, как Шлейермахер, Харнак, Трёльтш, Отто, с презрением отвергались; социальные и политические идеи были исключены из теологических дискуссий».
[Закрыть] а в особенности его главный соперник Рудольф Балтманн[86]86
Alles G. Rudolf Otto. P. 4.
[Закрыть] встретили его резкой и даже оскорбительной критикой и насмешками.
В то время как Отто считал, что основа всех религий едина и лежит в переживании numinosum, он придерживался взгляда, что христианская традиция предлагает высшую форму духовности, достигнутую на данный момент человечеством. Такая позиция не была необычной для признанного христианского теолога его времени, хотя сегодня она и кажется довольно провинциальной и, безусловно, больше не является «политически корректной» в либеральных религиозных кругах. Несмотря на это, весьма поучителен ход его доказательств в следующем пассаже из «Священного», который, что достаточно любопытно, предваряет некоторые аспекты юнговского толкования Библии в «Ответе Иову», осуществленного примерно тридцатью годами позже:
«Ведь Христос есть исполнение и свершение предшествующего развития, и мистическая проблема Ветхого Завета (идущая от Второисайи и Иеремии, через Иова и Псалмы) классически повторяется в жизни, муках и смерти Иисуса, становясь абсолютной – таинство невинного страдания праведника. В Книге Иова (гл. 38) предсказана Голгофа, и именно на Голгофе эта «проблема» решается, отчасти повторяя решение Иова. Но решение это, как мы видели, целиком принадлежит иррациональному, оставаясь при этом решением. Страдание праведника уже у Иова обрело смысл особого случая откровения потустороннего в непосредственной, близкой и ощутимой действительности. Крест Христов есть «исполнение» такого откровения, монограмма вечного таинства. Сплетением рационального своего значения с иррациональным, смешением откровенного с предчувствуемым сокровенным, высшей любви со страшным orge божества в Кресте христианское чувство нашло самое жизненное применение «категории священного», а тем самым и самую глубокую религиозную интуицию во всей истории религии».[87]87
Отто P. Идея Священного. С. 254–255.
[Закрыть]
Здесь мы видим, как Отто использовал свою идею о нуминозном и иррациональном, чтобы изложить символическое сердце христианства.
Юнг не разделял такого типа систематизации религиозных символов и не считал, что христианские – самые высшие, хотя он и видел в кресте глубокий символ основного бремени индивидуации, то есть способности выстрадать и удержать напряжение противоположностей. Забота Юнга об исцелении и о психологическом процессе индивидуации полностью отличалась от главного центра внимания Отто, полностью сосредоточившегося на религиозных аспектах жизни и на почитании Священного. Отто лишь минимально был увлечен психологическим исцелением и терапией, а понятие психологической индивидуации не являлось предметом его размышлений. Его основной интерес заключался в описании и анализе встреч с нуминозным. Юнг, с другой стороны, был лично заинтересован явлением «Бога внутри» с чисто психологической стороны, и хотя он относился к imago Dei[88]88
Образ Божий (лат.).
[Закрыть]с той же страстью и чувством непостижимости его тайны и внушающей трепет эмоциональной власти, как и Отто, он рассматривал это психологически, а не боготворя, и с осторожностью, присущей психотерапевту. Страсть к духовному, как и все страсти, может легко обернуться пафосом и крайним отчуждением от других частей Самости, как сегодня хорошо видно у религиозных фанатиков и фундаменталистов. Цель индивидуации, в отличие от религиозных исканий, – это не единение с божественным и не спасение, но скорее интеграция и целостность, выковывание из противоположностей, присущих Самости, образа единства и интеграция его в сознание.
Жаль, однако, что у Юнга не было личного контакта с Отто, чтобы они могли продолжить дискуссию. С начала 1930-х и позднее Юнг широко использовал терминологию Отто, описывая ряд психологических феноменов, большей частью тех, что имели отношение к проявлениям архетипических образов коллективного бессознательного. Потенциал для плодотворного диалога был велик, частично вследствие того, что они разделяли единую культурную и философскую основу,[89]89
В отличие от непреодолимых различий в этом отношении между Юнгом и отцом Виктором Уайтом, доминиканцем, специализирующимся на томистической теологии, с которым Юнг вел обширнейшие дискуссии между 1945 и 1955 годами (см.: Stein М. The Role of Victor White in С G.Jung's Writings // The Guild of Pastoral Psychology, Guild Lecture No. 285, а также: hammer A. In God's Shadow. The Collaboration of Victor White and C.G. Jung. New York: Paulist Press, 1994).
[Закрыть] частично потому, что оба испытывали глубокий и неизменный интерес к мировым религиозным и мистическим традициям,[90]90
Otto R. Mysticism East and West. New York: Collier Books,1962; Jung C.G. Psychology and Religion // CW. Vol. 11.
[Закрыть] и, прежде всего, потому что оба прислушивались к переживанию и опыту как к изначальному объекту изучения, а не как к доктрине или «вере». Их пути почти пересеклись в Асконе, в Швейцарии, во время учреждения в 1932–1933 годах конференций «Эранос», посвященных диалогу между Востоком и Западом и собиравших исследователей мирового уровня. К сожалению, Отто уже был слишком болен в то время, чтобы участвовать в первых встречах этого кружка интеллектуалов, но само название «Эранос» было предложено им основательнице этих встреч, Ольге Фрёбе-Каптейн.[91]91
Hakl H. Der verborgene Geist von Eranos: Unbekannte Begegnungen von Wissenschaft und Esoterik.Bretten: Scienta Nova, Verlag neue Wissenschaft, 2001. P. 92–99.
[Закрыть] Юнг регулярно посещал конференции «Эранос» и читал там лекции между 1930 и 1940 годами. Отто и Юнг были близкими знакомыми синолога Рихарда Вильгельма, которого Отто навещал в Китае и с которым Юнг плотно сотрудничал,[92]92
Stein M. The Influence of Chinese Thought of Jungs Psychological Theory // The Journal of Analytical Psychology. 50 (2): 209–222.
[Закрыть] а также индолога Вильяма Хауэра, с которым оба порвали отношения; Отто – из-за негативных взглядов Хауэра на христианство,[93]93
Alles G, The Science of Religions in a Fascist State: Rudolf Otto and Jacob Wilhelm Hauer during the Third Reich (2002) // Religion. 32: 177–204.
[Закрыть] а Юнг – вследствие крайних прогерманских и арийских политических взглядов Хауэра.[94]94
Shamdasani S. Introduction to C.G.Jung, The Psychology of Kundalini Yoga: Notes of the Seminar Given in 1932 by C.G. Jung. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1996. P. xlii.
[Закрыть]
Своей книгой «Священное» и использованием термина «нуминозный» для описания природы религиозного переживания Отто ввел важное психологическое измерение в научное изучение религии, даже несмотря на то, что это не являлось его изначальной целью.[95]95
Alles G. Toward a Genealogy of the Holy.
[Закрыть] С другой стороны, Юнг использовал терминологию Отто, чтобы подчеркнуть то, что для него являлось самым важным религиозным измерением психики, аспектом психотерапевтического процесса и процесса развития. В опубликованных работах обоих авторов есть много пересекающихся взглядов на природу нуминозного переживания, несмотря на то, что базовые точки отсчета сильно разнятся. Отто, несомненно, возражал бы против широкого использования Юнгом термина «нуминозный» для описания обширного спектра психологического опыта, тогда как он сам ограничивал его исключительно религиозным опытом.
Юнг, со своей стороны, позаимствовал и трансформировал терминологию Отто в своих собственных целях. К 1930-м годам, когда он начал использовать термин «нуминозный», работа «Священное», опубликованная в 1917 году, уже стала классической, а Юнг сильно продвинулся в своей психологической теории. Юнг без всяких усилий приравнял нуминозный опыт к манифестации бессознательных содержаний как личных комплексов, так и архетипических образов. Приведем высказывание Юнга из доклада в Цюрихе в Швейцарском правительственном технологическом институте (ЕТН) 5 мая 1934 года, вскоре после этого повторенное им в Бад Наухейме, в Германии, на седьмом Конгрессе психотерапии:
«Без сомнения, хорошо запомнится всеобщий всплеск негодования после обнародования работ Фрейда. Столь мощная реакция публичных комплексов привела к тому, что Фрейд оказался в изоляции, и это дало мощный догматический заряд ему и его школе. Все психологи-теоретики, работающие в этой области, подвергаются такому же риску, потому что затрагивают то, что напрямую связано с неподдающимися контролю силами в человеке – numinosum,[96]96
Понятие, относимое к людям, предметам или ситуациям, вызывающим глубокий эмоциональный резонанс, особого рода изменение сознания. – Прим. ред.
[Закрыть] как их весьма удачно обозначил Рудольф Отто. Где начинается царство комплексов, там заканчивается свобода эго, поскольку комплексы являются психическими агентами, глубинная природа которых пока остается неразгаданной. Всякий раз, когда исследователь добивается успеха в продвижении к tremendum,[97]97
Состояние трепета (лат.).
[Закрыть]возникает общественная реакция, точно так же, как это происходит с пациентами, когда их в терапевтических целях вынуждают потревожить свои комплексы…»[98]98
Jung C.G. A Rewiew of the Complex Theory. (1934) // CW. Vol. 8. Par. 216. – Рус. пер.: Юнг К.Г. Структура и динамика психического. М.: Когито-Центр, 2008. С. 123.
[Закрыть]
Из этого отрывка мы видим, что для Юнга «numinosum» и «психический tremendum» – термины, напрямую заимствованные из работ Отто, – стали означать содержимое бессознательного без дальнейшей спецификации их природы или качества. Отто, теолог, приберегал эти термины для обозначения религиозных переживаний, чьим предельным объектом считалось метафизическое (то есть Божественное), трансцендентная реальность, переданная людям посредством религиозных символов, таких, как иконы, статуи, ритуалы или звуки, относящиеся к актам богопочитания. Для Юнга, психолога, объектом нуминозного переживания было содержание бессознательной психики, которое необходимо было сделать сознательным.
Тем не менее Юнг разделял с Отто «религиозную музыкальность» (термин Макса Вебера), способность резонировать нуминозному в присутствии религиозных символов и идей. Отто писал, что такой чувствительности нельзя обучить; она должна быть пробуждена.[99]99
Отто Р. Идея Священного. С. 14.
[Закрыть] Как и в случае создания произведений искусства, некоторые люди наделены гениальностью, тогда как у других есть лишь слабые способности в этой области или их вовсе нет.[100]100
Там же. С. 228.
[Закрыть] Юнг обладал этим даром в чрезвычайной степени. Его рассказы о первых нуминозных переживаниях появляются в нескольких работах: в «Воспоминаниях, сновидениях, размышлениях», в «Septem Sermones ad Mortuos» и, прежде всего, в его знаменитой «Красной книге». Эти работы демонстрируют восприимчивость Юнга к нуминозному опыту – глубокую и обширную. По этой причине многие признавали в нем подлинного Homo religious. Стоит отметить, что рассказы Юнга включают и чисто «внутренние переживания», такие, как сны и видения, и изложение более экстравертного типа, подобное тому, что описывает Отто в своих письмах, процитированных выше.
Глава 3
СКАЗКА ОБ ИНИЦИАЦИИ И О ПОЛНОТЕ ИНДИВИДУАЦИИ
Втворениях человеческого воображения, каковыми являются сказки и мифы, зачастую можно найти подробные и живые иллюстрации принципа индивидуации. Эти иллюстрации встроены в повествовательные структуры, и в них можно обнаружить поразительное богатство психологического понимания и множество озарений, особенно в том, что касается бессознательных процессов и борьбы за обретение свободы и творчества. В этой и последующих двух главах я буду обращаться к этому ресурсу как к путеводителю, помогающему углубить и расширить обсуждение индивидуации.
Я заметил, что самые мощные индивидуационные процессы иногда начинаются с чего-то малого и невинного, как, например, любопытство. Выглядящий невинным импульс может привести к тому, что можно назвать «случайной инициацией», или, другими словами, к ведущей синхроничности. Именно так начинается сказка братьев Гримм «Белая змея». Слуге становится любопытно, что именно подносит он королю каждый день на блюде, накрытом крышкой. И однажды он тайком приподнимает крышку и заглядывает внутрь. К своему изумлению, на блюде он обнаруживает белую змею и решает сам попробовать ее. Этим знаменуется начало его индивидуационного путешествия.
Вот какова сказка.
Давным-давно жил король, знаменитый своей мудростью. В его королевстве не существовало тайн, о которых он не знал бы. Был у него обычай: каждый день после обеда просил он своего доверенного слугу принести ему блюдо, накрытое крышкой. Затем слуга должен был покинуть королевские покои. И никто не знал, что там под крышкой, ибо король никогда не поднимал ее, пока не оставался совсем один.
Однажды слуга нес блюдо из королевских покоев и не смог преодолеть охватившего его любопытства. Он занес блюдо в свою комнату, закрыл дверь и приподнял крышку. И увидел на блюде белую змею. Зайдя уже настолько далеко в своей дерзости, он решил попробовать ее. Отрезал кусочек и съел. Внезапно он услышал голоса, щебечущие за окном. Это были воробьи, обсуждавшие, что новенького увидали они в королевстве сегодняшним утром. Так слуга обрел способность понимать язык животных.
В тот день, когда это случилось, королева потеряла свое самое драгоценное кольцо. Подозрение пало на доверенного слугу, потому что только ему дозволялось входить в любые покои дворца. Король допросил его, пригрозив казнить, если к завтрашнему утру вор не будет найден. Разумеется, слуга возражал, пытаясь доказать свою невиновность, но все было бесполезно.
С тяжелым сердцем вышел слуга во двор, недоумевая, как же сможет защитить себя от ложных обвинений. Во дворе он услышал, как тихонько переговариваются утки, разглаживая свои перышки и отдыхая у ручья. Они обсуждали свой завтрак, и одна из них произнесла: «Что-то не то у меня в желудке; я слишком торопливо ела и случайно проглотила кольцо, лежавшее под окном королевы». Слуга понял, что перед ним вор, схватил утку и отнес ее к повару; увидев прекрасную жирную птицу, повар отсек ей голову и приготовил из нее обед. Когда он потрошил утку, он нашел кольцо, так что репутация слуги была восстановлена.
Королю стало жаль, что он так заблуждался, и он захотел загладить свои поспешные обвинения; он предложил слуге выбрать себе лучшее место при дворе. Но слуга отверг это предложение, и попросил взамен лишь немного денег и коня. Он хотел немного попутешествовать по миру. Король удовлетворил его просьбу, и слуга пустился в путь.
Через некоторое время он подъехал к запруде, где увидел трех рыбок, запутавшихся в зарослях тростника и умирающих от недостатка воды. Они жаловались на свое невезение, а наш герой, сидящий верхом на коне, услышал их жалобы. Пожалев рыбок, он освободил их от пут и возвратил в воду. Он продолжил свой путь, а рыбки кричали ему вслед: «Мы будем помнить тебя и отблагодарим за спасение».
Он поскакал дальше и вскоре услышал какие-то тоненькие голоса в песке под копытами своей лошади. Он остановился и услышал, как муравьиный король жалуется на бесчувственного коня, топчущего его народ без всякой жалости. Тогда наш герой повернул коня на боковую тропку. Проезжая мимо муравьиного короля, он услыхал, как тот кричит ему: «Мы запомним тебя: услуга за услугу!»
Он продолжил свой путь и заметил двух старых воронов, выталкивающих птенцов из гнезда и каркающих на них в попытках заставить их самостоятельно заботиться о себе. Но малыши-воронята были еще малы и беспомощны; они попадали на землю, плача и жалуясь, что умрут с голоду. Добрый человек, исполнившись сочувствия к брошенным воронятам, спешился и заколол своего коня на корм воронятам. С благодарностью кричали они ему: «Мы запомним тебя: услуга за услугу!»
Теперь герою пришлось идти дальше на своих двоих. Через некоторое время он вошел в большой город и услышал о том, что дочь короля ищет себе мужа. Любой, кто претендует на ее руку, должен исполнить трудное задание, а если потерпит неудачу, то ему придется расстаться с жизнью. Он узнал, что многие уже испытали судьбу и поплатились за это. Тем не менее, увидев принцессу, он был настолько поражен ее красотой, что, несмотря на угрозу смерти, решился предстать претендентом на ее руку.
Следует тяжелое задание. Король отводит его к морю и бросает в воду золотое кольцо. Нужно найти кольцо в зыбких водах и вернуть его; более того, его самого зашвырнут в море и без кольца не выпустят обратно, так что придется или найти кольцо, или утонуть. Пока он стоит на берегу, размышляя, что же с ним теперь будет, на поверхность воды всплывают какие-то рыбы, и он узнает их – это спасенные им рыбки. Одна из них кладет к его ногам раковину внутри которой он находит кольцо. С огромной радостью он берет кольцо и несет королю, прося своего вознаграждения.
Однако принцесса горда и не хочет принимать предложение этого скромного претендента, а предлагает дать ему второе сложное задание. На этот раз она действует сама. В саду она открывает десять мешков с просом и, зачерпнув зерно горстями, разбрасывает его. Если молодой человек не сможет все до зернышка собрать и сложить обратно в мешки к завтрашнему утру, он будет казнен. И вновь он чувствует себя беспомощным и думает о том, что же с ним будет. Он сидит в саду всю ночь, а когда рассвет начинает золотить небеса, вдруг понимает, что мешки полны и что ни одного зернышка не осталось на земле. Это муравьиный король со своими подданными пришли ночью отблагодарить его за доброту.
Когда принцесса выходит утром и видит, что задание выполнено, ее гордое сердце все еще сопротивляется, и она предлагает третье задание: коли хочет он стать ее мужем, должен принести ей яблоко с Древа Жизни. Претендент не знает, где находится Древо Жизни, но все же отправляется в дорогу и идет, куда ноги несут. Он блуждает по трем королевствам и однажды заходит в лес; усталый, он ложится под дерево поспать. В ветвях над собой он вдруг слышит какой-то шорох, и золотое яблоко падает ему в руки. Вслед за ним слетают вниз три ворона и садятся к нему на колено. Именно их он спас, убив своего коня, они прослышали о его поисках яблока с Древа Жизни, полетели через море на край света, где стоит Древо, и принесли для него одно яблоко.
Претендент несет золотое яблоко принцессе, и теперь у нее уже нет оснований сопротивляться ему. Они разрезают яблоко жизни пополам и съедают его вместе. Тогда ее сердце раскрывается, и она наполняется любовью к нему, и они живут в счастье до старости. Конец.[101]101
Мой пересказ основан на издании: The Complete Fairy Tales of the Brothers Grimm by Jack Zipes.Toronto and New York: Bantam Books, 1987. P. 67–70. – Рус. пер.: Братья Гримм. Сказки. M.: Эксмо, 2005. С. 103–108.
[Закрыть]
Сплетение тем любопытства, познания и катастрофы
Когда слуга действует по своей воле, следуя наивному любопытству, он внезапно вступает в совершенно новую фазу жизни. Мгновенно он оказывается знающим. И новый мир открывается ему. Ему становится понятен язык зверей. Другими словами, он вступает в контакт со своими инстинктами и с миром, который был закрыт для него раньше и, стало быть, удерживался в бессознательном. Этот мир внезапно становится доступным.
Этот внезапный и удивительный контакт с бессознательным и с инстинктами происходит, когда вы впервые занимаетесь сексом, или впервые напиваетесь, или принимаете наркотики. То, что было доступно другим, – родителям и другим взрослым, но было сокрыто от глаз, пребывало за закрытыми дверями, было заперто в кабинетах, не предназначалось для детей до 18, отныне становится и вашим, и вы понимаете нечто такое, о чем раньше и не догадывались. И здесь важен не «кайф», а понимание, гнозис. Это знание, приобретенное опытом, а не понаслышке. И это знание изменяет все. И оно может быть использовано независимо от авторитета других.
Слуга следует своему пути индивидуации, как только он отведал запретной еды. Это акт непослушания, а следовательно, риск. Его могут обнаружить и наказать. Но это также и его первый шаг к индивидуальному сознанию. Он хватается за представившуюся возможность и сталкивается с инициацией гнозисом. Не рискни он так, он рисковал бы никогда не индивидуироваться и навсегда остаться доверенным и верным слугой. Что в этом плохого? Это никуда не ведет. Это тупик. Не рискуя начать индивидуацию, мы рискуем оказаться в стагнации.
Акт непослушания слуги – то же, что и непослушание Адама и Евы Богу Отцу в Эдеме. Своим радикальным скачком в неизвестное, мотивированным чистым любопытством, слуга нарушает табу и выходит из своей роли верного слуги. Он действует из своего индивидуального желания знать.
Желание узнать самому – движущая сила индивидуации, и оно проявляется на многих уровнях эмоциональной и когнитивной жизни. Это касается не только секса и удовольствия. Это касается и науки. Стремление к познанию отделяет нас от тех, кто не знает. Чем больше вы знаете, тем больше вы отдаляетесь от коллектива. Именно таковы переживания многих людей, вырастающих из детства и отрочества. Энергия познания и энергия роста соединяются в оппозиции желанию отдохнуть и поиграть в безопасности, смешаться с толпой. Но высматривать что-то в запрещенных местах и учиться на опыте – рискованно. Внезапно инициированный в гностические тайны змеи, слуга сокращает дистанцию между собой и королем и сам познает источник королевской мудрости. Это разрывает его духовную зависимость. Это подобно протестантской Реформации, когда каждый верующий стал священнослужителем с прямым доступом к Богу. Теперь слуга может сам понять тайну королевской силы, и, стало быть, ему не нужно доискиваться ответа свыше. У него самого есть прямой доступ к тому же гнозису, что и у короля. И он больше не слуга – в очень важном смысле слова. Он вырос из этой роли благодаря своему запретному знанию.
Это изменение стремительно ускоряет другие события, которые, в свою очередь, производят драматическую трансформацию всей ситуации. Когда королева теряет свое кольцо, она слепо критикует и обвиняет доверенного слугу. Король тоже возводит напраслину на него и отказывается использовать свою высшую мудрость для разрешения загадки утерянного кольца. Теперь жизнь слуги в опасности, и ему надо найти путь собственного спасения. Похоже, что гнозис – обоюдоострый дар: он приносит сепарацию и предательство со стороны тех, кому вы служили, и предлагает возможное решение, если вы сохраняете присутствие духа и разума настолько, чтобы суметь им воспользоваться.
Выходит так, что странный прокол в прежде непогрешимом функционировании короля оборачивается ключом к освобождению слуги. Неповиновение слуги запускает в действие акт бессознательной проекции и предательства со стороны его родительских покровителей, и вместе с тем райское состояние резко прерывается. Джеймс Хиллман блестяще размышляет о таком индивидуационном потенциале кажущихся катастроф в своем эссе «Предательство». Похоже, катастрофа – необходимый спусковой крючок индивидуации, что мы увидим и в сказке, обсуждаемой в следующей главе.
Когда король удостоверяется в невиновности слуги, он пытается исправить дело, предложив тому еще более высокое положение при своем дворе. И это решающий момент. Слуга может принять предложение и остаться слугой, хотя и более высокого уровня, или же он может рискнуть максимально и оставить страну. Остаться с королем, повторяем вновь, будет, возможно, тупиковым путем и фактически стагнацией. Преимущество такого положения – в некоторой безопасности, хотя предложение короля и сомнительно в свете его прежнего предательства. Однажды обжегшись, в другой раз дважды поостережешься. Слуга решается на риск индивидуации и отправляется, куда глаза глядят с небольшим количеством денег и конем в награду за прежнюю добрую службу.
Разумеется, он берет с собой и гнозис, полученный от белой змеи. Пока он не вкусил от белой змеи снова, другими словами, пока он не пристрастился, не стал зависимым, последствия его глубокой инициации в язык инстинктивной психики остаются при нем. Он впадает в состояние благодати. Парацельс называл такую мудрость lumen naturae, природным светом, отличающимся от света божественного откровения свыше (о котором речь пойдет в следующей истории, где дух приходит свыше, а не снизу). В результате инициации герой фактически достигает успеха, но не без дальнейших испытаний и искушений.
Сохранение сознания
И вот так уж случилось, что тот, кого отныне я буду называть героем истории, поскольку, отделившись от короля, он больше не слуга, покидает царство знакомого и берет под свою ответственность последствия риска, на который он пошел. Теперь он – свободное действующее лицо, действующее от своего собственного имени. Отныне он – сознательный индивид, а не приложение к другому. Его путешествие теперь олицетворяет продолжающуюся историю индивидуирующейся личности. В наше время этот риск и жертвование зависимостью остаются теми же, и человек идет на них, покидая большую организацию с изобилием защит и преимуществ, где слава и власть кажутся вполне достижимыми ради индивидуальной свободы и творчества; то же случается и при разводе. Если вам интересно, почему одни люди идут на такой риск, а другие нет, то полезно будет задуматься над нашей волшебной сказкой и понять, что это может вполне зависеть от того, вкусили ли они белой змеи и обнаружили ли ту уверенность в себе, которую обеспечивает связь с бессознательным. Личный гнозис соединяет личность с внутренним источником авторитета и инстинктом. Канал интуиции открывается. Теперь важным становится дело сохранения открытости бессознательному и способности осознавать.
Дар интуитивного понимания не подводит нашего героя на его пути верхом, ибо вскоре он встречается с тремя рыбками, запутавшимися в зарослях и жалующимися на свою несчастную судьбу. Он слышит их разговор и понимает их дилемму, и – что еще более важно – он решительно действует, исходя из того, что слышит. Он освобождает их и возвращает в воду. Этот акт сочувствия будет трижды повторен, с каждым разом оказываясь все более значительным.
