Текст книги "Стихи"

Автор книги: Муслихиддин Саади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Саади Муслихиддин
Стихи

Муслихиддин СААДИ

Стихи

Касыда. Перевод В. Державина. Газели "О караванщик, сдержи верблюдов!.." Перевод К. Липскерова "Тайну я хотел сберечь..." Перевод К. Арсепевой....... "Пускай друзья тебя бранят..." Перевод К. Арсеневой..... "Пусть будет выкупом мой дух..." Перевод Т. Спендиаровой . . "Прежде не знал я души вероломной твоей..." Перевод И. Гуровой "Двум опьяненным глазам..." Перевод А. Кочетпова...... "Что к ногам твоим я брошу..." Перевод И. Гуровой...... "Моей любимой аромат нежней..." Перевод И. Гуровой . . . . "Бранишь, оскорбляешь меня?.." Перевод А. Кочсткова . . . . Из книги "Бустан". Перевод В. Державина.......

КАСЫДА

Не привязывайся сердцем к месту иль к душе

живой. Не сочтешь людей на свете, не измеришь мир

земной. Бьет собаку городскую деревенский псарь за то,

что Не натаскана на птицу и на зверя нюх дурной. Знай: цветок ланит прекрасных не единственный на свете, Каждый сад обильным цветом покрывается весной. Что ты квохчешь в загородке глупой курицей домашней? Почему, как вольный голубь, не умчишься в край иной? Вот запутался, как цапля, ты в сетях у птицелова, А ведь мог порхать свободным соловьем в листве лесной! Ведь земля копыт ослиных терпит грубые удары, Потому что неподвижна, не вращается луной. Встреть хоть тысячу красавиц, всех равно дари вниманьем, Но удел твой будет жалок, коль привяжешься к одной. Смейся и шути со всеми, беззаботный собеседник, Только сердце от пристрастья огради стальной стеной. Человек ли, в шелк одетый, привлечет тебя, ты вспомни Шелку много на базаре, и за деньги шьет портной. Странник – словно конь ретивый, а не медленно бредущий, Жом вращающий уныло, вол с повязкою глазной. Лишь безумец доброй волей оковать себя позволит, Совесть чистую захочет отягчить чужой виной. Если служишь ты любимой, а она того не знает, Для чего своей душою дорожишься, как скупой? Тот блажен, кто обнимает, как и должно в ночь свиданья, Милый стан, а на рассвете без тревог идет домой. Сам виновен, коль заботой ты охвачен за другого Или тяготы чужие искупил своей спиной. И зачем лелеять корень, зная впредь, что будет горек Плод его и что сладчайший плод возьмешь ты в миг любой? Для чего ей быть веселой, а тебе печалить сердце? Милой – спать, тебе ж о милой думать до света с тоской? Так же скорбен злополучный, в рабство угнанный любовью, Как за всадником бегущий заарканенный немой.

Нет, мне добрый друг потребен, на себе несущий ношу, А не тот, кому служить я должен клячей ломовой. Ты склонись на дружбу, если верного отыщешь друга, Если ж нет – отдерни руку, то не друг, а недруг злой. Что болеть мне о печалях малодушного, который И не думает о бедах, приключившихся со мной! Если друг обидой черной на любовь тебе ответил Где же разница меж дружбой и смертельною враждой? Если даже целовать он станет след твоих сандалий, Ты не верь – то плут коварный стал заигрывать с тобой. Он воздаст тебе почтенье – это вор в карман твой метит, Птицелов, что сыплет просо перед птичьей западней. Если дом доверишь вору, жизнь, как золото, растратишь, Быстро он тебя оставит с опустевшею мошной. Не ввергай себя в геенну ради радости мгновенной, Не забудь о злом похмелье за попойкою ночной. Дело каждое вначале обстоятельно обдумай, Чтоб не каяться напрасно за пройденною чертой. Знай: повиноваться лживым, покоряться недостойным Значит идолам молиться, поругать закон святой. Темному влеченью сердца не вручай бразды рассудка, Не кружись над бездной страсти, словно мошка над свечой. Сам все это испытал я, вынес муки, горше смерти. Опасается веревки, кто ужален был змеей.

Если дашь ты волю сердцу – голос разума забудешь, И тебя безумье скроет в бурных волнах с головой; Будешь ты бежать и падать, словно пленник за арканом Всадника, полузадушен беспощадною петлей!.." Так однажды долгой ночью, погружен в свои раздумья, Я лежал без сна и спорил до рассвета сам с собой. Сколько душ людских на свете жаждут благ живого чувства, Словно красок и картинок дети, чистые душой. Я же сердцем отвратился от единственного друга... Но меня схватила верность властно за полу рукой. "О, как низко поступил ты! – гневно мне она сказала, Иль забыл ты малодушно клятвы, данные тобой? Сам любви ты недостоин, коль отвергнул волю милой. Верный друг не отвратится от души ему родной. Пусть в разлуке сердце будет твердым камнем. Терпелив ли Тот, кто сердце отрывает вмиг от сердца дорогой? Ведь, избрав подругой розу, знал, что тысячи уколов Перенесть ты должен будешь, – у любви закон такой. Как сорвать ты смог бы розу, о шипы не уколовшись, Не столкнувшись с клеветою и завистливой молвой? Что вопросы веры, деньги, жизнь сама, все блага мира Если друг с тобой, когда он всей душой навечно твой! Неужель твой ясный разум кривотолками отравлен? Берегись доверья к лживым и общенья с клеветой! Сам ты знаешь – невозможно обязать молчанью зависть, Так стремись ко благу друга, прочих – из дому долой! Не скажу я, что ты должен выносить обиды друга, Но обиду недоверья сам сначала с сердца смой. От любви не отпирайся. Запирательства любые, Помни, приняты не будут проницательным судьей. Мудрый истины не строит на одном предположеньи, Света истины не скроешь никакою чернотой. Если говорит старуха, что не ест плодов, – не верь ей, Просто до ветвей с плодами не дотянется рукой. Человек с душой широкой, но, увы, с пустой казною И хотел бы, да не может сыпать золото рекой. Ты же, Саади, владеешь морем сказочных сокровищ, Пусть же царственная щедрость вечно дружит с красотой!" Так оставим словопренья, дай залог любви высокой: Приходи, сладкоречивый, к нам с газелью золотой!

ГАЗЕЛИ

О караванщик, сдержи верблюдов! Покой мой сладкий, мой сон

уходит. Вот это сердце за той, что скрутит любое сердце, в полон уходит. Уходит злая, кого люблю я, мне оставляя одно пыланье. И полыхаю я, словно пламень, и к тучам в дымах мой стан

уходит. Я о строптивой все помнить буду, покуда буду владеть я речью. Хоть слово – вестник ее неверный – едва придет он и вон

уходит. Приди, – и снова тебе, прекрасной, тебе, всевластной, служить

я стану: Ведь крик мой страстный в просторы неба, себе не зная препон,

уходит. О том, как души бросают смертных, об этом люди толкуют

разно. Я ж видел душу свою воочью: она – о горький урон! – уходит. Не должен стоном стонать Саади, – но все ж неверной кричу я:

"Злая!"

Найду ль терпенья? Ведь из рассудка благоразумья канон

уходит!

* * *

Тайну я хотел сберечь, но не уберег, Прикасавшийся к огню пламенем объят.

Говорил рассудок мне: берегись любви! Но рассудок жалкий мой помутил твой взгляд.

Речи близких для меня – злая болтовня, Речи нежные твои песнею звенят.

Чтоб мою умерить страсть, скрой свое лицо, Я же глаз не отведу, хоть и был бы рад.

Если музыка в саду – слушать не пойду, Для влюбленных душ она как смертельный яд.

Этой ночью приходи утолить любовь, Не смыкал бессонных глаз много дней подряд.

Уязвленному скажу о моей тоске, А здоровые душой горя не простят.

Не тверди мне: "Саади, брось тропу любви!" Я не внемлю ничему, не вернусь назад.

Пусть пустынею бреду, счастья не найду, Невозможен все равно для меня возврат.

* * *

Пускай друзья тебя бранят – им все простится, верь. Хулою друга верный друг не оскорбится, верь. Когда разлад войдет в твой дом и все пойдет вверх дном, Не раздувай огня – судьба воздаст сторицей, верь. Пока найдешь заветный клад, измучишься стократ, – * Пока не минет ночь, рассвет не возвратится, верь. Пусть будет ночь любви длинна, как музыка она, Не сонной скуки – волшебства она страница, верь. Но ты у глаз моих спроси, какой бывает ночь? Как бред больного, ах, она – как огневица, верь. Когда отрублена рука, о перстне не тужи, Стремленьям нет преград, они – лишь небылица, верь. Я знаю, нет у вольных птиц несбыточных надежд, Они у пленных птиц – тому виной темница, верь. Как будто в зеркале, в лице душа отражена, Коль не грешна душа, оно не замутится, верь. О Саади, когда тебя заботы ввергнут в сон, То нежный ветер на заре и не приснится, верь.

* * *

Пусть будет выкупом мой дух за дух и плоть твою, о друг! Готов отдать я целый мир за твой единый волосок. Речей я слаще не слыхал, чем из медовых этих губ. Ты – сахар, влага уст твоих – цветка благоуханный сок. Мне милость окажи – направь в меня разящую стрелу, Чтоб я рукой, держащей лук, в тот миг полюбоваться мог. Когда, от взоров скрыв лицо, сворачиваешь ты с пути, Слежу я, не блеснет ли вдруг украдкой глаза уголок.

Ах, не скупись, не закрывай лица пред нами; вид его Бальзам для тех, кто от любви неразделенной изнемог. Ты – полная луна, но где ж стан кипариса у луны? Ты – кипарис, но кипарис не блещет полнолуньем щек. Увы, тебя не описать, твоей улыбки не воспеть! Где подобрать сравненья, как найти тебя достойный слог? Знай, всякий, кто осудит нас за страсть палящую к тебе, Тебя увидев раз, тотчас возьмет обратно свой упрек.

Ах, вновь приди! Твой лик еще на сердце не запечатлен. Сядь, посиди! В глазах твой блеск еще сиянья не зажег.

Нет в том заслуги, что тебе я отдал сердце, – для тебя Последний вздох своей души я, дорогая, приберег.

Как благо я из уст твоих приму насмешку и укор. Ах, радо сердце Саади попасть тебе на язычок!..

* * *

Прежде не знал я души вероломной твоей. Лучше не клясться, чем бросить, поклявшись, друзей.

Слышу упреки, что отдал я сердце тебе: Пусть упрекают тебя за сиянье очей.

Что вы твердите мне: "Дивных красавиц беги!" Где ты? А мы где? – средь моря мечты и теней.

Это не родинка, не своевольная прядь Лик божества покоряет мудрейших людей. Зеркальце это величье твое не вместит: Скрой от чужих красоты твоей пламя скорей. В дом не вхожу я, соперников злобных страшась, Нищим одетый, тайком я стучусь у дверей. Бедность, упреки, любовь, нищета не страшны Вынесу все, но разлука и смерти страшней. Сердце осталось ли цело хотя бы одно В праздничный вечер, когда ты пришла на ручей? Думал, увидев тебя, поделиться тоской. Вижу тебя – и тоски не осталось моей. Скрыть от соседей хочу, что со мною ты здесь Быстро задуем мы пламя горящих свечей. Но догадаются все, что ко мне ты пришла Ярче лицо твое солнечных светлых лучей. И Саади будет вечно в плену твоих кос Слаще свободы оковы душистых кудрей.

* * *

Двум опьяненным глазам нынче хвалу воздаю: Только проснутся они, – духи смутятся в раю. Как же нам, людям, скажи, ласки твоей не искать, Если ответит и зверь лаской на ласку твою? Кто на красавиц глядит – чести нарушил закон. Тот, кто глядит на тебя, – честь воздает бытию! Весь, с головы и до ног, – раб я твоей красоты: Падаю в прах перед ней, ей мою жизнь отдаю. Знаешь ли цену себе? Нет? Так спроси у меня: Я пред твоей красотой слезы бессчетные лью. Где же терпенье мое? Где мой размеренный ум? Глаз несравненных таких нет ни в едином краю.

Бросьте советы, друзья! Строгая жизнь и любовь В давней вражде меж собой. Изнемогаю в бою!

С волей прямой божества спорить нельзя, Саади, Здесь, пред сильнейшим врагом, я, преклоненный, стою.

* * *

Что к ногам твоим я брошу, о моя луна? Голову? Нет, недостойна ног твоих она.

Счастлива щека, что вечно льнет к твоей щеке. Сбудется ль? Про это знаешь только ты одна.

Ни единой части в этом жалком теле нет, Что палящей не была бы страстью сожжена.

О мой кипарис, царицей в сердце ты вошла, Никогда другой не будет власть над ним дана.

Если прах мой, ставший глиной, превратят в кирпич, То любовь к тебе навеки сохранит стена.

Счастье наше в том, что можем мы тебе служить. Если нас переживешь ты, смерть нам не страшна.

Словно мотылек, лечу я в твой огонь, свеча. Если я сгораю, это не твоя вина.

И не только мы сгораем. Ты восторг даришь Тем, кому с тобою встреча здесь не суждена.

Опечаленным тобою их приятна боль Будет лишь тобой одною боль исцелена.

Если сыщется на глине след твоей ноги, Будет новая святыня там возведена.

Саади – твой раб и выше всех царей земных. За твои оковы царство – жалкая цена.

* * *

Моей любимой аромат нежней, чем ветерок. Спокойствие моей души – моих надежд залог.

Стройны и роза и тюльпан, по клонятся они: С любимой не могу сравнить я ни один цветок.

Как исцеленья путь найти, ответить не могу: Не разум, а любовь дойти сумеет без дорог.

Ты – нежный персика цветок, твое лицо струит Весны томящий аромат, как розы лепесток.

О, если б изголовьем мне блаженство стать могло! Ведь тело бренное мое давно огонь обжег.

Напрасно подарил я ей навеки жизнь свою Она забыла обо мне, поймав меня в силок. На волю вздохов брошен я, остался я один. О боже, кто сметет тот прах, что мне на душу лег! Ведь Саади у ног твоих ослом в грязи увяз. Не сжалилась над ним, хоть он твой тяжкий груз волок

* * *

Бранишь, оскорбляешь меня? Напрасно! Не стоит труда! Из рук своих руку твою не выпущу я никогда. Ты вольную птицу души поймала в тенета свои. И что ж! прирученной душе не нужно другого гнезда. Того, кто навеки простерт, – в цепях благовонных кудрей, Ужели посмеешь топтать? Нет, жалости ты не чужда! "Не правда ли, стан-кипарис самих кипарисов стройней?" Садовника я вопросил. Садовник ответил мне: "Да". Пусть солнцем и тихой луной земной озаряется мир, Мой мир озарен красотой; твой взгляд надо мной – как звезда. Бесценно-прекрасна сама, чужда драгоценных прикрас, Не хочешь себя украшать: ты юностью светлой горда. Хочу, чтоб ко мне ты пришла, осталась со мной до утра, Вот было бы счастье, друзья, а недругам нашим – беда!

Лишенная сердца толпа, я знаю, дивится тому, Что черные вздохи мои готовы лететь сквозь года.

Но если пылает жилье, то рвется из окон огонь, Чему тут дивиться, скажи? Так в мире бывает всегда.

Кто встретил однажды тебя, не в силах вовек разлюбить. Не вижу и я, Саади, в любви ни греха, ни стыда.

ИЗ КНИГИ "БУСТАН"

О СПРАВЕДЛИВОСТИ, МУДРОСТИ И РАССУДИТЕЛЬНОСТИ

Ануширван, когда он умирал, Призвал Хормуза и ему сказал:

"Покинь чертоги мира и покоя, Взгляни, мой сын, на бедствие людское!

Как можешь ты довольным быть судьбой, Несчастных сонмы видя пред собой?

Мобеды оправданья не отыщут, Что спит пастух, а волки в стаде рыщут.

Иди пекись о нищих, бедняках, Заботься о народе, мудрый шах!

Царь – дерево, а подданные – корни. Чем крепче корни, тем ветвям просторней.

Не утесняй ни в чем народ простой. Народ обидев, вырвешь корень свой.

Путем добра и правды, в божьем страхе Иди всегда, дабы не пасть во прахе.

Любовь к добру и страх пред миром зла С рождения природа нам дала. Когда сияньем правды царь украшен, То подданным и Ахриман не страшен. Кто бедствующих милостью дарит, Тот волю милосердную творит Царя, что людям зла не причиняет, Творец земли и неба охраняет. Но там, где нрав царя добра лишен, Народ в ярме, немотствует закон. Не медли там, иди своей дорогой, О праведник, покорный воле бога! Ты, верный, не ищи добра в стране, Где люди заживо горят в огне. Беги надменных и себялюбивых, Забывших судию, владык спесивых. В ад, а не в рай пойдет правитель тот, Что подданных терзает и гнетет. Позор, крушенье мира и оплота Последствия насилия и гнета. Ты, шах, людей безвинно не казни! Опора царства твоего они. О батраках заботься, о крестьянах! Как жить им в скорби, нищете и ранах? Позор, коль ты обиду причинил Тому, кто целый век тебя кормил". И Шируйэ сказал Хосров, прощаясь, Навек душой от мира отрекаясь: "Пусть мысль великая в твой дух войдет: Смотри и слушай, как живет народ.

Пусть в государстве правда воцарится, Иль от тебя народ твой отвратится.

Прочь от тирана люди побегут, Дурную славу всюду разнесут.

Жестокий властелин, что жизни губит, Неотвратимо корень свой подрубит.

Ушедшего от тысячи смертей Настигнут слезы женщин и детей.

В ночи, в слезах, свечу зажжет вдовица И запылает славная столица.

Да, только тот, который справедлив, Лишь тот владыка истинно счастлив.

П весь народ его благословляет, Когда он в славе путь свой завершает.

И добрые и злые – все умрут, Так лучше пусть добром нас помянут".

* * *

Правителей правдивых назначай, Умеющих благоустроить край.

Кто, правя, тружеников обижает, Тот благу всей державы угрожает.

А власть злодея – сущая беда Да не уйдет он грозного суда!

Кто добр поистине – добро увидит, Злодей же сам детей своих обидит.

О правде ли к насильникам взывать, Когда их с корнем надо вырывать!

Казни судей, в неправде закоснелых, Трави, как хищников заматерелых.

Бесчинствам волка положи конец, От истребленья огради овец.

* * *

Купец какой-то хорошо сказал, Когда он в плен к разбойникам попал;

"Толпе старух подобно войско шаха, Когда грабители не знают страха!

Беда стране, где властвует разбой, Не будет прибыли стране такой.

И кто поедет в край, забытый богом, Где спит закон, где грабят по дорогам?"

Чтоб славу добрую завоевать, Шах чужеземцев должен охранять.

Уважь пришельцев, что приюта просят, Они ведь славу добрую разносят.

А если гостелюбья нет в стране – -. Ущерб и царству будет и казне.

Ты по обычаям, по доброй вере

Не запирай пред странниками двери.

Гостей, купцов, дервишей бедных чти, Очисти от грабителей пути.

Но слух и зренье будут пусть на страже, Чтоб не проник в твой дом лазутчик вражий.

* * *

Людей, несущих смуту, не казни, А из своих пределов изгони. Не гневайся на пришлеца дурного, Сам жертва своего он нрава злого.

Но если Фарс – смутьяна отчий край, В Рум, в Санаа его не изгоняй.

Ведь неразумно бедствие такое На государство насылать другое,

Чтоб нас не проклинал иной народ: От них, мол, к нам несчастие идет.

* * *

Люби друзей, чей посвящен был труд Всю жизнь тебе, – они не предадут.

И старого слугу изгнать постыдно, Забвение заслуг его обидно.

Хоть стар, не в силах он тебе служить,Как прежде, должен ты его дарить.

Когда Шапур, состарясь, стал недужен, Хосрову он на службе стал не нужен.

И в бедствие Шапур и в бедность впал, И он письмо Хосрову написал:

"Царь, я служил тебе в былые лета! Стар стал... Неужто изгнан я за это?"

* * *

На должность мужа чести назначай, Кормило власти нищим не вручай...

С них ничего ты – царской пользы ради Не взыщешь, кроме воплей о пощаде.

Коль на своем посту вазир не бдит, Пусть наблюдатель твой за ним следит.

Коль наблюдателя вазир подкупит, Пусть к делу сам твой грозный суд приступит.

Богобоязненным бразды вручай, Боящимся тебя не доверяй.

Правдивый лишь пред богом полн боязни, За правду он не устрашится казни.

Но честного едва ль найдешь из ста: Сам проверяй все книги и счета.

Двух близких на одну не ставь работу, Дабы от них не возыметь заботу.

Столкуются и станут воровать И пред тобой друг друга покрывать.

Когда боится вора вор, то мимо Проходят караваны невредимо.

* * *

Когда слугу решаешь ты сместить, Ты должен позже грех его простить. Порой больной росток трудней исправить, Чем сотню пленных от цепей избавить. Ты знай: надеждой изгнанный живет, Хоть рухнул жизни всей его оплот. Шах справедливый, истинный мудрец, Глядит на слуг, как на детей отец. Порой – правдивым гневом пламенеет, Но он и слезы отереть умеет. Коль будешь мягок – обнаглеет враг. Излишняя жестокость сеет страх. Как врач, что ткань больную рассекает, Но и бальзам на раны налагает, Так мудр поистине владыка тот, Что к добрым – добр, а злым отпор дает.

Будь благороден, мудр. Добром и хлебом Дари людей, – ведь одарен ты небом.

Никто не вечен в мире – все уйдет, Но вечно имя доброе живет.

Ввек не умрет оставивший на свете После себя мосты, дома, мечети.

Забыт, кто не оставил ничего, Бесплодным было дерево его.

И он умрет, и всяк его забудет, И вспоминать добром никто не будет.

* * *

Во имя доброй славы в дни праплспья Мужей великих не топи в забвенье.

Скрижаль твою великих имена На вечные украсят времена.

И до тебя здесь шахи подвизались, И все ушли, лишь надписи остались.

Один прославлен до конца времен, Другой – навек проклятьем заклеймен.

* * *

Не верь доносчикам-клеветникам, А, вняв доносу, в дело вникни сам.

Не верь словам, коль честного поносят, И пощади, когда пощады просят.

Просящих крова – кровом осени. Слугу за шаг неверный не казни.

Но если пренебрег он добрым словом И вновь грешит – предай его оковам.

Когда же не пойдут оковы впрок, Ты вырви с корнем тот гнилой росток.

Но, все вины преступника исчисля, Ты, прежде чем казнить его, – размысли:

Хоть бадахшанский лал легко разбить, Осколки лала – не соединить.

РАССКАЗ

Раз из Омана прибыл человек, Он обошел весь мир за долгий век. Таджиков, тюрков и руми встречал он, Все, что узнал у них, запоминал он. Всю жизнь он странником бездомным был, Но в странствиях он мудрость накопил. Он был, как дуб могучий, но при этом Не красовался ни листвой, ни цветом, Убог и нищ, лишь разумом богат. Халат его был в тысяче заплат. Томимый голодом, изнемогал он, И от жары и жажды высыхал он. Вот он явился в городе одном, Где некий муж великий был царем. Странолюбив и чужд мирской забавы, Тот царь хотел себе лишь доброй славы. Велел пришельца шах во двор впустить, Насытить, в бане мраморной омыть. И пыль и пот отмывши в царской бане, Предстал он перед шахом на айване, Приветствие султану возгласил И руки на груди своей сложил.

А царь: "Поведай, из каких ты далей? Какие беды к нам тебя пригнали?

Что в мире видел ты за долгий век? Ответствуй нам, о добрый человек!"

Открыл уста пришелец: "О владыка! Тебе да будет в помощь бог великий!

Я долго по стране твоей блуждал И – честь тебе – несчастных не видал.

Не пьянствуют здесь, дух святой бесславя: Закрыты кабаки в твоей державе.

И людям здесь обиду причинять Запрещено, хоть негде пировать;

Зато в стране народ живет счастливо!" Так говорил пришлец красноречиво,

Как будто перлы сыпал океан... Пленен его речами был султан,

Он гостя посадил с собою рядом, Даров и милостей осыпал градом.

Тот жизнь свою владыке рассказал И ближе всех душе султана стал.

И в сердце шахском родилось решенье: Пришедшему вручить бразды правленья.

"Но нужно постепенно! – думал он, Чтоб я в глазах вельмож не стал смешон.

Сперва в делах я ум его проверю, А уж потом печать ему доверю!"

Печали тот испытывает гнет, Кто власть глупцу над мудрыми дает. Судья, ты взвесил приговор сначала б, Чтоб не краснеть от укоризн и жалоб. Обдумай все, кладя стрелу на лук, А не тогда, как выпустишь из рук. Проверь сперва, – завещено от века, Как мудрого Юсуфа, человека, Пока его познаешь, целый год И даже больше времени пройдет. Так изучал пришельца шах. На диво, Он видит, честен муж благочестивый: Нрав добрый, золотая голова, Он не бросает на ветер слова. Разумней всех вельмож, исполнен миром. И сделал царь тогда его вазиром. Стал править царством этот человек Так мудро, будто правил целый вен. Так все привел он под свое начало, Что ни одна душа не пострадала. Ни разу повода дурным словам Он не дал. Рты закрыл клеветникам. Не видя в нем изъяна ни на волос, Завистник трепетал, клонясь, как колос. Правитель новый солнцем всех согрел, Вазир же старый завистью горел. В том мудреце не находя изъяна, Наклеветать не мог он невозбранно. А праведник и клеветник-злодей, Как бронзовый сосуд и муравей.

Вот муравья сосудом придавили, А бронзу муравей прогрызть не в силе.

И было два гулама у царя, Красивых, словно солнце и заря;

Как солнце и луна; а ведь на свете Им равный светоч не рождался третий.

Сказал бы ты: у них лицо одно В другом, как в зеркале, отражено.

Мудрец очаровал юнцов речами, Невольно овладел он их сердцами,

Пленил великодушием своим; И юноши искали дружбы с ним.

И, сердцем чуждый низкому желанью, Сам поддался мудрец их обаянью.

Дабы духовный охранить покой, Беги, о мудрый, зависти людской!

Будь сдержанным, дружи с людьми простыми, Чтоб клеветник твое не пачкал имя.

Вазир гуламов этих полюбил, Для чистой дружбы сердце им открыл.

Завистник, дружбой возмущен такою, Явился к шаху с гнусной клеветою.

Сказал: "Не знаю, кто он, кем рожден, Но честно жить у нас не хочет он.

Чужак он, странник, здесь корней лишенный, Что царь ему? Что царство и законы?

Он двух твоих рабов сердца пленил И с ними в связь развратную вступил. Имея власть в руках, не зная страха, Бродяга сей позорит имя шаха, А милостей твоих мне не забыть, И я не мог его проделок скрыть. Я долго сам сначала сомневался, Пока до гнусной правды не дознался. Один слуга мой верный наблюдал, Как он их, улыбаясь, обнимал. Ты сам, о царь мой, можешь убедиться!" Вот так на свете клевета родится. Пусть подлый злопыхатель пропадет, Пусть клеветник отрады не найдет. В сопернике он мелочь замечает, Пожар из малой искры раздувает. Три щепки подожжет, и запылал Огонь и дом, и двор, и сад объял. Царь выслушал донос. И запылал он, Как на огне котел, заклокотал он. И кровь дервиша он пролить хотел, Но гнев смирил, собою овладел. Вскормленного тобою человека Казнить – постыдным числится от века. Насильем правды в мире не добыть И правосудия не совершить. Не оскорбляй вскормленного тобою! С ним связан ты и честью и судьбою. Безумие пролить живую кровь Того, кому ты оказал любовь,

Кого приблизил к своему айвану, Найдя в нем доблесть, чуждую изъяну.

О всех его делах дознайся сам И на слово не верь клеветникам.

Царь подозренъя черные скрывал, Сам за вазиром наблюдать он стал.

Ты, мудрый, помни: сердце – тайн темница, Коль тайна вырвется – не возвратится.

Стал он дела вазира изучать, Изъяна отыскать хотел печать.

И вот случайно тайны он коснулся, Вазир его гуламу улыбнулся.

Дано от неба людям душ сродство, Не скрыть его, не утаить его.

И как не может Диджлою напиться Водяночный, что жаждою томится,

Так на вазира юный раб глядел... И в этом царь недоброе узрел.

Но гнев свой укротил он и спокойно Сказал вазиру: "О мой друг достойный!

Досель светила мудрость мне твоя, Тебе бразды правленья вверил я.

Я чтил твой дух и разум твой высокий, Но я не знал, что ты не чужд порока.

Нет, не к лицу тебе, увы, твой сан!.. Виновен в этом сам я – твой султан.

Змею вскормившего удел печален, Он будет, рано ль, поздно ли, ужален". Главой поник в раздумье муж-мудрец И так царю ответил наконец: "Я не боюсь наветов и гонений, У вас не совершал я преступлений. Не знаю я, ты в чем меня винишь, И не пойму, о чем ты говоришь!" Шах молвил: "Чтоб исчезла тень сомненья, Ты и в лицо услышишь обвиненье". И, весь вазира старого навет Открыв, спросил: "Что скажешь ты в ответ?" Тот молвил: "Спор внимания не стоит! Завистник под меня подкопы роет. Он должен был мне место уступить... И разве может он меня хвалить? Ты, государь, сместив, его обидел... Он в тот же час врага во мне увидел. Неужто царь, прославленный умом, Не знал, что станет он моим врагом? До дня суда он злобы не избудет, И лгать всю жизнь и клеветать он будет. И я тебе поведаю сейчас Когда-то мною читанный рассказ. Невольно мне он в память заронился: Иблис провидцу одному приснился. Он обликом был светел, как луна, Высок и строен телом, как сосна.

Спросил сновидец: "Ты ли предо мною Столь ангельскою блещешь красотою?

Как солнце, красота твоя цветет, Л ты известен в мире как урод.

Тебя художник на стене чертога Уродиной малюет длиннорогой".

Бедняга див заохал, застонал И так ему сквозь слезы отвечал:

"Увы, мой лик художник искажает. Он враг мне, ненависть ко мне питает!"

Поверь, мой шах, я чист перед тобой, Но враг мой искажает облик мой.

От зависти из злобы, как от яда, Бежать, мой шах, за сто фарсангов надо.

Но не опасен гнев твой мне, о шах: Кто сердцем чист, тот смел всегда в речах.

Завидя мухтасиба, как известно, Дрожит купец, торгующий нечестно.

И так как только с правдой я дружу, На клевету с презреньем я гляжу!"

Царь поражен был речью этой смелой, Душа его от гнева пламенела.

"Довольно, – крикнул он, – не обмануть Тебе меня! Увертки позабудь.

Мне не нашептано клеветниками, Нет, все своими видел я глазами.

Средь сонма избранных моих и слуг Ты не отводишь глаз от этих двух".

И засмеялся муж велеречивый: "Да, это правда, о мой шах счастливый. Скрыть истину мне запрещает честь, Но в этом тонкий смысл сокрытый есть. Бедняк, что в горькой нищете страдает, С печалью на богатого взирает. Цвет юности моей давно увял, Я жизнь свою беспечно растерял. На молодость, что красотой богата, Любуюсь. Сам таким я был когда-то. Как роза, цвел, был телом, как хрусталь, Смотрю – ив сердце тихая печаль. Пора мне скоро к вечному покою... Я сед, как хлопок, стан согбен дугою. А эти плечи были так сильны, А кудри были, словно ночь, черны. Два ряда жемчугов во рту имел я. Зубов двойной оградою владел я. Но выпали они, о властелин, Как кирпичи заброшенных руин. И я с тоской на молодость взираю И жизнь утраченную вспоминаю. Я драгоценные утратил дни, Осталось мало, минут и они!" Когда слова, как перлы, нанизал он, Когда царю всю правду рассказал он, Шах посмотрел на мощь своих столпов, Подумав: "Что есть выше этих слов?

Кто мыслит так, как друг мой, благородно, Пусть смотрит на запретное свободно.

Хвала благоразумью и уму, Что я обиды не нанес ему.

Кто меч хватает в гневном ослепленьи Потом кусает руки в сожаленьи.

Вниманье оклеветанным являй, Клеветников же низких покарай!"

И друга честью он возвысил новой, Клеветника же наказал сурово.

И так как мудр, разумен был вазир, Не позабыл того султана мир.

Пока был жив, он был хвалим живыми, И доброе, уйдя, оставил имя.

О ЛЮБВИ, ЛЮБОВНОМ ОПЬЯНЕНИИ И БЕЗУМСТВЕ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Прекрасны дни влюбленных, их стремленья К возлюбленной, блаженны их мученья.

Прекрасно все в любви – несет ли нам Страдания она или бальзам.

Влюбленный власть и царство ненавидит, Он в бедности свою опору видит.

Он пьет страданий чистое вино; Молчит, хоть горьким кажется оно.

Его дарят похмельем сладким слезы. Шипы – не стражи ли царицы Розы?

Страданья ради истинной любви Блаженством, о влюбленный, назови!

Вьюк легок опьяненному верблюду, Стремись, иди к единственному чуду!

Не сбросит раб с себя любви аркан, Когда огнем любви он обуян.

Живут в тиши печального забвенья Влюбленные – цари уединенья.

Они одни сумеют повести Блуждающих по верному пути.

Проходят люди, их не узнавая, Они – как в мире тьмы вода живая.

Они подобны рухнувшим стенам Снаружи. А внутри – прекрасный храм.

Они, как мотыльки, сжигают крылья, И шелкопряда чужды им усилья.

У них всегда в объятьях красота, Но высохли от жажды их уста.

Не говорю: источник вод закрыт им, Но жажду даже Нил не утолит им.

* * *

Да, ты своим кумиром увлечен, Но он, как ты, из глины сотворен. Ты свой покой утратил и терпенье, Ты от ланит и родинки в смятеньи. Прекрасный облик, что тебя сразил, Весь этот мир от глаз твоих закрыл. Когда кумир твой злато презирает И для тебя оно свой смысл теряет. Весь мир готов ты для любви забыть,Одну ее ничем не заменить. Любовь твоя всегда перед тобою, Она владеет всей твоей душою.

Готов презреть достоинство свое, Ты часа жить не можешь без нее.