355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мухаммед ал-Карахи » Хроника Мухаммеда Тахира ал-Карахи » Текст книги (страница 18)
Хроника Мухаммеда Тахира ал-Карахи
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 00:34

Текст книги "Хроника Мухаммеда Тахира ал-Карахи"


Автор книги: Мухаммед ал-Карахи



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

«Дымление ее» – «ее дым». Это указывает на то, что распространялись эти межусобицы через посредство [274] «мужа из семьи моего дома», но не «из моей семьи», потому что если бы было «из моей семьи», то этот муж не возбудил бы межусобицы. Это значит, что он в родственной связи с «семьей моего дома», однако в действительности не «со мной».

«Затем народ сошелся на одном человеке „как ребро на бедро“». Ал-Хаттаби сказал: «Это – пословица и значение ее – дело, которое несправедливо и не твердо и это потому, что бедро не опирается на ребро, а ребро не носит бедро». В главе «Соответствий и сообразностей» сказано: «Когда кого-нибудь характеризуют, говоря „он опирается как ладонь на руку, а рука – на локоть“ и тому подобное, то хотят сказать, что этот человек недостоин власти и она им не будет установлена правильно».

«Затем „межусобица сумрака“ – она не оставила никого из этой общины без того, чтобы не надавать ему пощечин». Сумрак – это уменьшительное слово от «мрак», т. е. беда, – так называют беду вследствие ее мрачности. Пощечина – это удар по лицу внутренней стороной кисти руки. Смысл этого слова заключается в том, что следы этой межусобицы достигали каждого из тех, кто тогда присутствовал или принимал в ней участие.

«Так что народ оказывается в двух лагерях». Лагерь – палатка. Это значит, что народ того времени оказался [разделенным] на две группы – искренний мусульманин и полный кафир [неверный]. Конец.

Другое заключение

Сообщил Мухаммед ал-Касыр ал-Индирии составителю этой книги следующее: «Эти управители русских хотят поднять и возвеличить Шамиля и не хотят его унизить и сделать презренным. А доказательство этому в следующем. Между мною и князем [275] Чавчавадзе – дружба. Однажды, уже после отъезда Шамиля отсюда к русскому царю, я посетил князя и встретил стоящего пред ним чтеца, бывшего ранее приближенным у Шамиля и часто его заменявшего. Чавчавадзе усадил меня подле себя и, положив руку на мое плечо, спросил: „Почему ты не спросишь меня о твоем приятеле Шамиле?“ Я ответил: „Поистине я не знал, что ты имеешь связь с Шамилем“. Тогда он сказал: „Я не имею с ним связи, но до меня дошли сообщения о нем“. Тогда этот стоящий чтец сказал, что в последнее время, т. е. сейчас, Шамиль стал малоумным.

Чавчавадзе заявил: „Сейчас в России распространено [мнение] о совершенстве ума Шамиля и его храбрости. Да и как же иначе, ведь он вытерпел борьбу с царизмом на протяжении 25 лет, а русский царь не вытерпел этого в течение такого времени и [пошел] на мир“». Конец.

Рассказывал мне человек, заслуживающий доверия, о том, что когда русский Николай объезжал области своего государства в 1253 [1837/38] г., то [повсюду] его встречала знать. И вот его встретил юноша, сын шаха шиитов. Николай спросил его об его отце. Тот ответил: «Он управляет таким-то вилайетом». Тогда Николай сказал: «Что за народ? Они занимают его для такого мелкого дела, унижая его».

Юноша ответил: «Да, они – небольшая община, как Дагестан». Он намекал на затруднения Николая в Дагестане.

Упомянутый Мухаммед ал-Касыр сообщал о том, что Чавчавадзе рассказывал ему о разговоре Шамиля с их архиереем, а архиерей – величайший из всех монахов у них. Чавчавадзе сказал: «Он [архиерей] у нас выше, чем царь». Шамиль спросил у архиерея: «А разве не в обычае Аллаха всевышнего предписание предшествующего пророка заменять законами [276] пророка, приходящего после? Ведь были заменены некоторые скрижали другими. Затем предписание скрижалей было заменено Пятикнижием Моисея, и Пятикнижие, в свою очередь, было заменено Евангелием». Архиерей ответил: «Да это так». – «Так почему же, – спросил Шамиль, – вы не признаете замену Евангелия Кораном? Дайте его», – добавил Шамиль. «Предположи, что это так, и мы оставим это дело в стороне». Затем пошли и принесли Евангелие, переведенное на арабский язык. Шамиль сказал: «Это [Евангелие] запрещает вино, свинину и прелюбодеяния. А вы не поступаете сообразно с ним».

Тогда Чавчавадзе сказал: «А не нужно ли было этому архиерею сказать Шамилю следующее – а разве нет в вашем Коране того, что вы не исполняете?»

«Да, в Коране много есть из того, что мы не исполняем», – подтвердил этот стоящий чтец.

Я же сказал: «Мы подлинно делаем то, что предписано Кораном; мы совершаем молитву, платим закят, соблюдаем пост Рамадана, воздерживаемся от прелюбодеяния и несправедливости. А если украдет укравший, или выпьет пьющий, то это от их порочности».

Чавчавадзе положил руку на мое плечо и сказал: «Истинно, ты Мухаммед будешь у меня также притязающим на это».

Это же сообщение рассказывают по-другому. Было напечатано в русских газетах, которые приходили в Темир-хан-шуру, о том, что этот архиерей пригласил Шамиля вместе с русским царем в свой дом в гости.

Шамиль нашел его дряхлым стариком и спросил: «А разве нет у тебя жены?» – «Нет», – ответил архиерей. «Почему же ты не женился?» – спросил опять Шамиль. «Истинно, наш пророк Иисус, да будет над ним молитва и мир, не был женат», – [277] ответил архиерей. А его дом был украшен сосудами, лампадами и покровами из золота и серебра.

Тогда Шамиль спросил у архиерея: «А разве были у вашего пророка Иисуса подобные этим сосуды, лампады, покровы и дом?» – «Нет», – ответил архиерей.

Тогда Шамиль сказал: «Почему же только в чистом безбрачии ты следуешь своему пророку, но не следуешь ему в отношении этих вот вещей».

Архиерей смутился и вынужден был замолчать. Передают также, что царь сказал Шамилю: «Что касается пяти молитв, то они установлены в вашей вере. А что же это за молитвы, которые вы совершаете до и после?» Шамиль ответил: «Они подобны множеству лампад, которые вы зажигаете в одной какой-нибудь комнате». Конец.

Дополнение о возвеличении и почтении, оказанных имаму Шамилю и его спутникам

Это было со стороны великого царя после прекращения надежды на почет и прославление и после того, как завистники Шамиля уже были убеждены в том, что он совсем унижен и подавлен. Я выбрал это дополнение из «Сути разъяснений», которые собрал шурин [и зять] Шамиля и его товарищ благородный сын устаза Джемаль ад-Дина Абд ар-Рахман, родовитый сейид, вернувшийся от Шамиля.

Когда по заключении мира Шамиль со своей семьей отправился с Гуниба на гору Кахаль, то его с семьей расположили рядом с генералом в великолепной палатке. В этой палатке было столько различных ковров и другой хорошей, драгоценной и красивой мебели, что даже нельзя выразить словами [букв. не расскажет о них языком никакой говорящий]. Нам тотчас представили повара-мусульманина, дабы мы были избавлены от их пищи. Нам доставили прекрасную [278] пищу и различные вкусные фрукты на золотых и серебряных блюдах.

И я думаю, – говорит Абд ар-Рахман, – что завистники Шамиля, когда увидели почет, оказанный Шамилю, то были наполнены и задыхались от гнева, затаившегося в их душах от силы их враждебности к нему. Конец.

В то время, когда Шамиль находился в этом состоянии благоденствия и полного досуга, пришел однажды к нему полковник Али-бек ал-Яхсави, он был переводчиком между Шамилем и генералом, и сказал: «Меня послал к тебе генерал для того, чтобы сосчитать членов твоей семьи, дабы доставить им достойные подарки и дорогие награды». Шамиль сообщил ему то, что от него требовалось, и Али-бек вернулся обратно.

На следующий день пришел опять этот переводчик к имаму с подарками от графа и разложил их перед ним и, показывая их имаму, говорил – это тому-то, это тому-то и т. д. Среди подарков были двое часов, украшенные бриллиантами, а бриллианты – это драгоценные камни, известные среди нас под именем алмазов. Эги часы были предназначены для каждой из жен имама – нашей сестры Захидат и обращенной в ислам Шуаванат. Каждые из этих двоих часов стоят по тысяче рублей, по умеренной цене. Два кольца для двух замужних дочерей Шамиля, моей жены Нафисат и жены моего брата Фатимат. Две булавки, прикалываемые к платью на груди, украшенные также бриллиантами, которые [предназначались] так же, как и кольца, двум супругам двух сыновей имама – Каримат и Аманат. Дорогая шуба для имама, стоящая у русских 2 тысячи рублей. Эта шуба принадлежала генералу, и он пожаловал ее имаму, усиленно стараясь оказать ему почтение. Затем мы отправились с горы Кахаль в крепость Темир-хан-шуру. Во время пребывания там мы ничего [279] не видели от русских, кроме возвеличения и такого почета, что даже и рассказать невозможно.

Когда имам, направляясь к султану Москвы, спустился на равнину, то один чтец из жителей равнины упрекал его за то, что он сдался русским и не искал смерти [в битве]. Имам тотчас же, не задумываясь, ответил ему стихом из Корана: «Ни одной душе не дано умереть, кроме как с разрешения Аллаха».[178]178
  Коран, 3–139.


[Закрыть]
Укоряющий был смущен.

Имам отправился отсюда с Гази Мухаммедом, двумя его мюридами – Хаджиявом, сыном Газиява ал-Карати, и Тауш Мухаммедом ал-Карати, отставленным секретарем имама Абд ал-Каримом ал-Чиркави и переводчиком Али-беком ал-Яхсави. Семью свою он оставил со своим сыном Мухаммедом Шафиа в крепости [Темир-хан-шуре]. Затем пришел Гази Мухаммед и вернулся с их семьями и родственниками, юношами учеными Абд ар-Рахманом и Абд ар-Рахимом, сыновьями шейха сейида устаза Джемаль ад-Дина. Я не был в то время с ними, однако упоминаю здесь все то, что они видели во время поездки к царю, как будто бы я был с ними. Это – по сообщению мне имама. Они ехали, сидя на дрожках генерала, подобных которым не видели в России, кроме дрожек царя, но нет нужды упоминать об этом. Когда они достигли города Чугуева, то там встретили царя. Чугуев – это город близ Харькова, а между Харьковом и Петербургом расстояние 1374 версты. Последние слова царя при встрече с Шамилем были: «Будь доволен. Поистине, ты не раскаешься в своем приходе ко мне».

А дело стало лучше, чем сказал царь. Затем царь верхом выехал на равнину для обязательного, согласно обычаю, ежегодного смотра его конных войск, которые не покидали Харькова и его окрестностей. Эго лучшие его войска. Среди них – различные отряды, [280] гусарский полк, уланы и пр. и пр. В тот день было их около 15 тысяч. Они устроили там взаимное состязание, разделившись на две группы, и играли, стреляя из пушек и ружей одни в других так, что тот, кто был далеко, видел, что как будто бы там происходит великая битва. А царь проезжал на лошади то справа, то слева, осматривая войска. Имам ездил с царем, сидя в дорогой коляске, а царь спрашивал его: «Как ты находишь вот это, вот это». Шамиль отвечал ему ответом, сообразным положению их обоих. Затем царь приказал ему отправиться в местожительство царя в Петербург к госпоже царице, матери царя, тем самым выполняя данное ей обещание, если он победит Шамиля, [то привезет его ей показать]. Шамиль отправился со своим старшим сыном, друзьями и переводчиком.

Когда она увидела Шамиля, то спросила его об его здоровье и о том, что он испытал в дороге приятного или тягостного. Она ему сказала то же самое, что сказал царь при первых встречах с ним. От нее он вернулся в то место, где он поселился в Петербурге. Затем ему показали все диковинки, находящиеся во дворцах царя, прекрасность которых не опишешь. И какое там оружие, сокровища и постройки! Подобных им не слыхивали у царей совершенно. Таково же прочее снаряжение – пушки и «канафиры»[179]179
  Точное значение этого слова до сих пор не установлено.


[Закрыть]
и пр. Наиболее удивительное из виденного в Петербурге – золотой петух, находящийся во дворцах царя; у него крик подобен крику нашего обычного петуха без какого бы то ни было различия. Хвала тому, кто подчинил все вещи своему могуществу и дал преимущество в уменье сынам Адама над остальными его тварями.

Это – суть повествования, переданного мне имамом и некоторыми его сподвижниками, которые были [281] тогда с ним. Кто хочет – пусть верит, кто не хочет – пусть не верит. Затем царь указал для местожительства имаму город Калугу, которая похожа на наши города во многих отношениях; прекрасный воздух, хороший вид, множество лесов, рек, холмов и пр. Рассказывают, что, когда заболела родительница этого царя, то она переселилась в Калугу и жила там некоторое время. Там она получила исцеление от ее болезни и вернулась обратно на место своего основного жительства.

Царь приказал тогда начальнику города предоставить Шамилю на выбор для жительства любой дом города, какой он только захочет. Но имам не стал выбирать себе жилища сам. Довольный тем, что он увидел из оказанного ему возвеличения и уважения, он поручил это дело им. Они его поселили в роскошном доме, подобного которому нет в Калуге. Этот дом они наняли для него за тысячу рублей из казны. Вокруг дома – обширный цветущий сад с плодами, цветами и обильной зеленью, для того чтобы выходили в него для прогулки, когда захотят, и он свободен от взглядов посторонних. В саду специальная баня для тех, кто хочет помыться и навести чистоту зимой.

Русские приказали управителю города ежегодно ремонтировать этот дом за счет казны. Перед тем как мы въехали в этот дом, мы нашли его уже приготовленным. В нем было сделано все, в чем нуждаются: стулья, столы, скамейки, постели, ковры, одеяла, подушки, зеркала, часы и пр. Всего ценою, достигающей 7 с лишним тысяч по меньшей мере. Кроме того, дров для отопления на 200 туманов ежегодно. Приставили также при имаме человека для обслуживания его потребностей и писания писем царю. Два переводчика – русский и казанский с жалованием [их всех троих], превышающим 4 тысячи рублей: 3 тысячи приставленному человеку, тысячу русскому переводчику [282] и 600 рублей казанскому переводчику, итого сумма составляет больше 4 тысяч, как было упомянуто. Сумма всего того, что отпускали для имама, т. е. для содержания всех находящихся при нем ежегодно, составляет 20 тысяч рублей. Я удивлен уважением, подобного которому нет никакого другого и не было слышно во времена прошлых царей равного ему для кого-либо.

Приставка о том, что осталось [неизложенным]. Когда вышел высочайший фирман от его величества царя, владетеля верховной власти и сана, о приготовлении для имама дома, им было приказано также закупить для имама всю столовую посуду и прочие принадлежности из чистого серебра, но имам не согласился, основываясь на том, что это не было одобрено по учению аш-Шафиа, да будет доволен им Аллах всевышний. Эти слова увеличили среди русских достоинство имама, так как они узнали, что жадность к тленным мирским благам незначительна в наших характерах и врожденных свойствах. Затем через некоторое время после поселения имама в Калуге великий царь подарил ему роскошную очень дорогую коляску. Говорили, что она стоит тысячу рублей, если оценить. Имаму купили также пару хороших рысистых лошадей за семьсот рублей. И слава Аллаху, владетелю миров. Этот приставленный к имаму человек, капитан Афлун,[180]180
  Капитан Аполлон Руновский.


[Закрыть]
пока находился при имаме, проявлял хорошее отношение и заботился об уважении и достоинстве имама. Я слышал, в то время когда мы с ним находились во дворце царя при поездке в город Петербург как царь лично сказал ему: «Я доволен тобой за твою верную службу».

В один из дней Афлун пришел к имаму и сказал: «Невдалеке от нас находится фабрика, на которой делают бумагу, если ты хочешь, то отправимся туда [283] посмотреть». Имам согласился и поехал, и мы с ним. Когда мы приехали на фабрику, то нашли ее владельца приготовившимся для принятия нас как гостей, как будто бы он знал о нашем приезде к нему за месяц до этого. Это дело было любезной предупредительностью Афлуна. Владелец фабрики показал нам все, что там находилось из диковинок, произведенных его искусством. Мы упомянем тебе малость из этого.

Во-первых, там поставлены большие котлы, вертящиеся как шар, они все время вертятся. В котлах – множество тряпок и старых лохмотьев, их бросают в эти котлы для того, чтобы они стали чистыми от грязи. После очистки котлы выбрасывают эти тряпки в другое место – резальню, где находится как бы «веревка из жерновов», а на ней что-то, похожее на топор, и делают их измельченными, как нарезанная трава. Затем то, что нарезали, кладут в другие котлы, в которых вода для того, чтобы снова очистить, моя вращением в них. Затем то, что вынут из них, кладут в другие. Наконец, станет это как жижа [жидкая масса].

На этой фабрике – колеса из железа, канаты и другие разные приспособления, изготовленные руками искусных мастеров. Не постигнет их разумение, если даже усиленно смотреть и напрячь мысль. Однако крайний предел обозрения при присутствии там – замешательство чистого [рассудка] и заблуждение ясного [ума].

В конце этих колес и около них видны листы бумаги, которые падают сверху вниз сложенные, готовые для письма. Там, где они падают, стоят два мальчика, не достигшие зрелости. Они подбирают и отделяют то, что падает из бумаги на землю. Все обслуживание там [происходит] при помощи железных колес, не нуждающихся ни в какой помощи людей, кроме бросания в котлы тряпок, как было указано выше. [284]

Затем владелец фабрики пригласил нас в гости. Мы вернулись от него вполне удовлетворенными тем, что мы там видели.

По миновании некоторого времени после этого пришел к имаму капитан Афлун вторично, приглашая его на сахарный завод. Этот завод был близ Калуги: всего в 12 верстах. Имам отправился туда с нами. Когда мы туда прибыли, то нашли владельца завода Жукова приготовившимся, как будто бы он ожидал прибытия к себе благородного гостя, и столы, уставленные явствами, были накрыты перед ним. Мы поняли, что это искусство опять-таки не иначе как со стороны капитана Афлуна.

Сразу же после нашего прибытия нас повели на завод. И вот, на этом заводе такие же самые, как и на фабрике бумаги, колеса, канаты, котлы – без какого-либо различия, кроме того, что этот завод во многом хуже бумажной фабрики. Мы упомянем для вас немного из рассказа о нем. Например мы видели там множество моркови [свеклы?] и другой сорт из нее, называемый на нашем языке «чугулта». На этом заводе все время стоят прислужники и бросают эту чугулту в котлы, которые вертятся как жернова. Там чугулта размельчается до тех пор, пока не станет как жижа. Затем истолченное процеживается через льняные полотнища. Сок каплет вниз, а на полотнищах остается что-то похожее на осадок [подонки]. Сок кипятят до тех пор, пока он не сгустится и станет полутвердым, густым наподобие меда. Затем вскипяченное выливают в другие быстро вертящиеся котлы и, наконец, становится как смола [жир], застывшая и твердая. Затем это вскипяченное выливают в формы из белого железа для приготовления сахарных голов. Затем кладут его в очень холодное помещение на открытом ветру для того, чтобы он сделался твердым, приготовленным, какой мы видим обычно. Это первый сахар, однако в нем остается желтизна, которую требуется [285] удалить. Этого достигают так: берут кости и хорошо их пережигают, пережженное толкут до тех пор, пока не получится мягкое, как мука. Затем употребляют это в нужных размерах для отбелки сахара. Так рассказали нам на этом заводе. Но мы не видели всего этого своими глазами.

Сейчас мы приступаем к изложению вкратце качества почитания имама и уважения к нему, оказанных жителями города Калуги и всеми начальниками, главами, генералами и другими лицами из народа. Мы прожили среди них такое время, которого достаточно для того, чтобы постигнуть их положение и узнать их качества. За все это время мы не видели от них, ни от большого, ни от малого, того, что было бы нам противно, или огорчило бы нас, словом, или делом, тайно, или явно, кроме возвеличения и уважения и сидя и стоя, и днем и ночью. Даже когда мы встречали их в толпе на улицах или при собраниях народа, они приветствовали нас, например, снимая шапки, здороваясь за руки, доброжелательно лично беседуя и т. д.

И если мы приходили к ним в гости по приглашению, или без приглашения, они вставали перед нами с почтением и предлагали нам то, что есть у них из пищи и питья. Даже если мы хотели совершать молитву в их присутствии, вследствие наступления ее времени, то они освобождали нам место. Таково было их к нам уважение.

И все это из щедрот Аллаха всевышнего, дающего их, кому он хочет.

Затем, при приходе к имаму посетителей из разных краев из числа знатных людей и лиц, особенно тех, у кого имеется какой-либо высокий сан у царя, они любезно обходились с имамом и обращались к нему с приятными разговорами и хвалебными речами, скрашивая своим приходом имаму одиночество на чужбине и отдаленность от родины. Они подкрепляли его прекрасными утешениями и увещаниями [положиться] [286] на решение могущественного владыки. Затем, при прощании с имамом, они желали ему добра от того, в чьей руке ключи добра и зла, и проявляли по отношению к нему уважение и почет. Они говорили ему: «Мы любим тебя за хорошие качества характера и твои похвальные свойства, которыми ты прославился среди человеческого рода и в странах мира среди всех сынов народа». Таковы были их речи. Что же касается их поступков, то они были по отношению к имаму еще более добродетельными.

Сообщал мне, а я, – Абд ар-Рахман ал-Гумуки, собиратель этой книги, – передатчик, человек, заслуживающий доверия, о том, что однажды имаму сообщили: «Какие-то женщины из их знати явились из далеких мест и хотят посмотреть тебя и твоих женщин. Разрешишь ли ты им?» Имам им разрешил. Они вошли к нему. Им сказали: «Вы, конечно, узнали его?» т. е. ну как вы находите Шамиля? Одна из них сказала: «Он человек [был бы] хороший, если бы не убил моего мужа». Шамиль ответил: «Если бы я его знал – твоего мужа – то не убил бы его». Все присутствующие засмеялись. Эти женщины принесли в подарок Шамилю около сотни туманов. Конец.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю