Текст книги "Подлинная история дядюшки Османа и ловкой Айши"

Автор книги: Мухаммед Аль-Метви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Аль-Метви Мухаммед Ларуси
Подлинная история дядюшки Османа и ловкой Айши

МУХАММЕД ЛАРУСИ АЛЬ-МЕТВИ

(Тунис)

Подлинная история дядюшки Османа и ловкой Айши

Перевела с арабского О.Власова

Неожиданно проснувшись, он взглянул на часы. Час ночи. Вот так штука! А первые лучи солнца уже забрезжили на горизонте, его свет теснил мрак и ночь, сливаясь о веселым птичьим щебетом и воркованием голубя... Может быть, у него остановились часы? Те самые часы, которые не разу не останавливались с тех пор, как он купил их в одной из стран Ближнего Востока. Он протер глаза и подошел к окну: за окном было море, серое, темное. Только сейчас он вернулся к реальности и понял, что его часы отстают на четыре часа от местного времени. Ведь он находился на северном побережье Черного моря, в Абхазии или стране Кавказских гор, как с глубокой древности во всем мире называли этот край. Чтобы не терять чувства реального времени, он передвинул стрелки часов вперед и решил отправиться на прогулку по окрестностям.

Он жил в Доме творчества писателей на мысе Пицунда на самом берегу этого легендарного моря, об истории которого ему было известно так много и которое ему довелось увидеть впервые только вчера. Он вышел на балкон и удивился притягательной красоте великолепного морского пейзажа: гладкую поверхность моря, дышавшего утренним покоем, лишь изредка нарушали ранние купальщики, бороздящие морскую гладь.

Между пляжем и Домом творчества раскинулась густая зеленая роща, в которой чаще всего можно было встретить пинии, источавший благоуханный аромат, повсюду были разбиты цветники, каких только цветов там не было, над цветами порхали стайки птиц, радостно встречая сияние дня, приветствуя наступление нового утра и восход солнца, разгоняющего густой туман.

Справа его взору открывались высокие Кавказские горы, у подножья поросшие деревьями, которые еще больше подчеркивали красоту открывшейся перед глазами картины.

Ему тут же вспомнились слова Чехова об этом удивительном крае: "Природа здесь нечеловеческой, пленительной красоты... Если бы мне довелось прожить в Абхазии всего лишь месяц, я написал бы пятьдесят прекрасных рассказов. Тысячи тем рождаются игрой света и тени над горами, в небе, над морем..."

Зазвонил телефон, его приглашали на завтрак, чтобы затем отправиться на базар.

Небольшой автобус был битком набит людьми. Его стиснули со всех сторон, и автобус резко рванулся вперед, как безумный иноходец. Навстречу автобусу с бешеной скоростью неслись кипарисы, проплывали за окном гордые и непоколебимые сосны-великаны. Женщина, стоявшая рядом, нечаянно наступила ему на ногу высоким каблуком и извинилась, смущенно улыбаясь... Единственный путь взаимопонимания между ними. Он и сам невольно улыбнулся в ответ. От быстрой езды и резких поворотов кружилась голова, но, к счастью, вскоре автобус резко затормозил у базара. Водитель что-то прокричал хриплый микрофон, ему объяснили, что пассажиры должны будут собраться у автобуса через сорок пять минут, чтобы отправиться назад.

На базаре шла бойкая торговля. Все весело сновали взад и вперед. Повсюду лежали груды фруктов, овощей, стопки хлебных лепешек. Ему все здесь очень нравилось, эта восхитительная картина рождала какие-то неясные образы в его памяти. Взгляд его привлекла стопка белых кружков овечьего сыра. Он подошел поближе и почувствовал, как какая-то странная дрожь охватывает всё его тело. Этот сыр был так похож на сыр "аль-маасура", который выставляют на продажу на арбах и на прилавках на базаре Сук аль-Аттарин, а еще чаще в лавках на базаре Сук аль-Балат в Тунисе.

Старуха, продававшая сыр, заметила его восхищенный взгляд, взяла нож, отрезала кусок от кружка сыра и протянула ему, знаками приглашая попробовать ароматного сыра. Он взял этот кусочек, нимало не смущаясь, поднес ко рту и, еще не откусив от него, уже почувствовал на языке его вкус. Ах! Тот же самый вкус, да и сыр точно такой же формы! Он уже думал, как ему объяснить все это старой торговке, пребывая в каком-то странном состоянии, словно во сне, как вдруг за спиной у него послышался хриплый, густой голос, который прервал его размышления:

– Кхе-кхе!!! Ну что, понравилась тебе аль-маасура? Не так ли? А какой из сыра по-твоему вкуснее; этот или аль-маасура с базара Сук аль-Балат?"

"...О чудо! Сук аль-Балат?! Где мы? Откуда этому человеку известно про Сук аль-Балат. Да и есть ли здесь, в этих далеких краях кто-нибудь, кроме меня, кто знает про Сук аль-Балат?"

Он повернулся, чтобы увидеть, кто произнес эти слова. Перед ним стоял высокий смуглый старик с круглым и широким морщинистым лицом. Кончики усов у него были лихо закручены вверх, а глаза его испытующе смотрели из-под кустистых бровей...

– Ну, так что ты скажешь об этом сыре. Пожалуй, повкуснее будет, чем у вас на базаре Сук аль-Балат и в отеле "Аль-Галла"!

"Вот тебе и на! Еще и отель "Аль-Галла"! И выговор его звучал странно для этих краев. Голос его был точь-в-точь как у папаши Месауда-барабанщика из его родной деревни, далеко на юге Туниса..."

– Простите, сиди , а вы кто будете? Откуда вам известно про Сук аль-Балат?

– И не только про это, и про небесный дар, и про кочевников-саккаджей, и про Сиди Мухраза – правителя города. Ну что, тебе этого мало?

"Но что это я расспрашиваю его, словно боюсь проиграть поединок, если вступлю с ним в состязание. Но и что мешает понастойчивее расспросить его?"

– Прошу вас, сиди, мне хочется узнать, кто вы такой и как попали сюда?

– Спроси лучше, как я вышел отсюда... Слаб я стал зрением... Да и время не то...И люди не те...Для вас жизнь идет как быстро вертящееся колесо, и вас так много, как муравьев...А счастье так недолговечно...Разве ты не знаешь, кто я?... Я навечно остался в судьбе твоего народа. Разве ты никогда не слышал о дядюшке Османе и о Ловкой Айше... Пойдем, пойдем в сторонку от этого шума, и я расскажу тебе немного о себе.

"...Что я слышу? Я знаю это имя из далекой истории. О нем рассказывало не одно поколение стариков и старух... Разве человек станет болтать попусту о том, чего не знает?"

–Я и есть тот самый дядюшка Осман... Меня мальчиком увезли из этих краев. Я пересек моря и пустыни, большие и малые города, прежде чем оказался у вас, в Зеленом Тунисе. Я был способным и ко всему восприимчивым ребенком, рос в домах знати и во дворцах и со временем стал сам искусным воспитателем. Мои странствия завершились в одной богатой семье, где и было-то всего три человека: муж Мурад, жена Тураки и их дочь Айша. Мы жили в достатке и благополучии. Но время безжалостно и не сулит нам навечно безмятежной жизни. Умерла мать семейства. А вскоре за ней последовал и отец. Айша заболела так тяжело, что едва не умерла. И на протяжении мой болезни она всё время повторяла в полубреду: "Дай мне только выздороветь, и мы совершим семь грехов, за которые я не хочу ни воздаяния, ни благодарности". И Айша выздоровела от болезни, но не от черного пятна грехов. И мне предстояло решать, что делать с Айшой, ведь только я один остался в ответе за ее судьбу. Я очень любил её, и любовь эта не отпускала моего сердца, как я не боролся против неё: мне нужно было либо решительно воспротивиться, либо последовать за ней. Что сказать тебе, сынок? Мне не под силу перечислить тебе всего, что делала она, чтобы исполнить свой обет. Ты только послушай ее саму... Слушай...Слушай:

"...Однажды в наш квартал пришел какой-то человек, постучал в дверь к одной из соседок, та откликнулась ему из-за двери, а он сказал: "Через десять дней ваш сын возвращается домой из хаджа, он поручил оповестить вас об этом, чтобы вы были готовы встретить его как подобает в день возвращения".

Как только я услышала эти слова, я попросила папу Османа пойти со мной на базар и купить там муки, масла, кислого, молока, разных сластей, подарков, которые паломники обычно покупают в подарок своим гостям, которые приходят их поздравить после возвращения из хаджа. Еще я купила одежды, в которые обычно одеваются женщины Мекки и Хиджаза, и приказала папе Осману сложить все покупки в большую корзину.

Потом я оделась в хиджазские наряда, которые были мне очень к лицу, и велела папе Осману отнести корзину и проводить меня в тот дом, где ждали возвращения сына из хаджа. Я наказала папе Осману сказать так нашей соседке: мол, раньше сын оповестил вас с посыльным о сроке своего приезда, а теперь вот он посылает эту хиджазку и просит их приютить её у себя в доме до его возвращения, и чтобы не смел на неё взглянуть ни один мужчина старше семи лет, согласно обычаю, принятому в их стране. Он выбрал эту женщину себе в жены и поэтому просит свою семью подготовиться к его свадьбе с ней, которая должна состояться в ночь его приезда.

Точно следуя моим указаниям, папа Осман отвел меня к нашей соседке и сказал ей всё, что я ему велела, я же при этом не произнесла ни слова и не открыла своего лица. Наша соседка приняла меня радостно и сердечно, да и все в доме радовались моему приходу и принялись готовиться к торжественной встрече сына-хаджа, а также и к свадьбе, что заставило их сделать немалые долги, потому что и всего накопленного не хватило бы, чтобы устроить такую свадьбу, как того требовал обычай,

Всё это время я скрывала своё лицо от людей под покрывалом до того, как не настал назначенный день, и сын соседки вернулся из хаджа. Новость о собственной женитьбе поразила его как удар грома, он наотрез отказывался признать, что посылал с пути какую бы то ни было женщину. Но ему пришлось уступить настойчивым просьбам родителей, восхвалявшим мою красоту и мои добродетели, да за к свадьбе уже было все готово, на что ушло немало средств. Когда муж-хадж вошел в нашу брачную комнату и попытался приблизиться ко мне, я сказала ему:

– Ты должен пойти в баню и омыть своё тело двумя ведрами холодной воды.

– Но я только что вышел оттуда,

– Прошу тебя, любимый, послушай меня. Это испытание уготовано нам судьбой, и мы должны покорно следовать ему.

В конце концов, я его убедила, и он собрался вернуться в баню. Перед уходом я сказала ему:

– Когда вымоешься, крикни мне погромче, и я приду к тебе с полотенцем. Да не забудь моё имя – Заградан.

И он попался на эту удочку. Как только он вошел в баню, я заперла за ним дверь и поспешно собрала свою и его одежду, ценные подарки, с которыми он пришел из хаджа, связала всё это в узел и выбросила его из окна. Потом привязала к окну веревку, припасенную мной заранее, и спустилась по ней на улицу. Я быстро добралась до нашего дома, постучала в дверь, а папа Осман уже поджидал меня..."

– Что я слышу? Ведь моя тетушка, когда мы были маленькими, без конца рассказывала нам истории про Ловкую Айшу...

– Может быть, ты знаешь и чем там кончилось дело с незадачливым женихом– хаджем? Или досказать тебе эту историю?

– Нет, дядюшка Осман, вся эта история мне известна наизусть, а вот лучше расскажите мне о вашей жизни.

– Все изменилось, сынок, и как вы живете в этом волшебном чудесном мире... Если бы не могучие Кавказские горы, не эти вечные сосны и безбрежное море, я никогда бы не поверил, что опять оказался в этом бренном мире. Вы расплодились как муравьи, вы летаете со скоростью молнии, и слух у вас как у джинна... Даже Султан Двух Земель и Властелин Двух Морей ничто для вас. Я уже почти тоскую по ударам кнута и невольничьим базарам...

Я перекатывал в ладони маленький камушек, похожий на голубиное яйцо, он привлек моё внимание среди миллионов камней, которые на протяжении долгих лет дробят и шлифуют морские волны, словно искусный скульптор, творящий чудеса своим резцом.

– Ах. сынок, что это у тебя в руке? Это тот самый, клянусь Аллахом! Дай-ка мне его, пожалуйста! О боже! Что я вижу! Зеленый камень, а на нем белые линии: одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь... Но этот камень, который мне довелось подобрать когда-то, был размером со страусиное яйцо. Воистину, сам Аллах указывал тебе путь... Что я сделал тебе, чтобы ты так поступал со мной? Ты тащишь меня на далекую чужбину и воскрешаешь в моей памяти то, что давно выброшено из неё... Я больше ни на мгновение не останусь с тобой!..

Образ дядюшки Османа вдруг поблек, рука его ослабла и уже больше не смогла дотянуться до камня. Ему казалось, что дядюшка Осман медленно оседает на землю, он поторопился поддержать его, но голова у него вдруг закружилась, перед глазами все поплыло, и он едва не упал, если бы его не подхватил кто-то из его спутников из безумного автобуса. Ему дали воды, вскоре сознание вернулось к нему, он посмотрел вокруг: и следа не осталось от дядюшки Османа, и это еще больше смутило его.

И какой смысл таился в этом таинственном счете, который отделял камень величиной с яйцо страусиное от камня величиной с яйцо голубиное... Сколько лет? Сколько веков? Сколько волн морских разбились о берег, перекатывая и шлифуя камни. Сколько осталось лет или веков до тех пор, пока камешек величиной о голубиное яйцо не превратится в песчинку, которую подхватит и унесет ветер.

Так, размышляя, он, считал время, облокотившись на прилавок колхозного базара, пока чей-то приятный голос не окликнул его, сообщая, что пора возвращаться.

Эта женщина с бархатным голосом протянула ему кусочек пчелиных сот, сочившихся медом, и засмеялась, сказав ему в шутку

– Смотрите, как бы вас не ужалила кавказская пчела.

– А что в сотах – мед или пчелы? – улыбнулся он в ответ.

– Кто знает? Но жало у кавказской пчелы длиннее, чем хоботок.

– Как это, я не понимаю,

– Говорят, что у кавказских пчел жало достигает 7,23 мм, это самое длинное пчелиное жало в мире.

– Ну что ж, это добрая примета, – откликнулся он. – Не стоит бояться.

Он жадно впился зубами в медовые соты, и, пока они шли к автобусу, наслаждался вкусом меда кавказских пчел.

На обратном пути он почти не ощущал тряски, несмотря на тесноту и крутые повороты. Все его мысли были занята этим дядюшкой Османом. Он наскоро пообедал, пошел на пляж и там растянулся на круглой гальке, сравнивая и взвешивая в руках камешки пытаясь угадать, какой промежуток времени отделял камень с яйцо голубиное от камня с яйцо страусиное. Незаметно он задремал, лицо его было суровым. Ему чудилось заунывное пение русалки. Кто знает, может быть, ему суждено еще встретить дядюшку. Османа и на базаре Сук аль-Балат в Тунисе, чтобы разделить с ним сотовый мед и сыр.

Пицунда, 15-18 июля 1986 г.