Текст книги "Колесо судьбы. Дочь вождя"

Автор книги: Морвейн Ветер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Морвейн Ветер
Колесо судьбы. Дочь вождя

Глава 1. Скальд

Драккары завернули в узкое горло фьорда. Пронзительная, почти торжественная тишина повисла в воздухе. Остался за кормой шорох волн неспокойного Северного моря. Высоченные стены скалистых берегов и неподвижная поверхность свинцовой воды окружили корабли, скользившие по дремлющей глади сквозь призрачную дымку северной ночи. Лишь крики чаек да звеневший время от времени вдали шум водопадов, что срывались с сумрачных утёсов, нарушали величественное безмолвие.

Отвесно вздымались берега, спускались по ущельям потоки ледников, и зелёные шапки ельников теснились на плоских вершинах гор.

Воины возвращались домой.

В землянке Вилмара пол устилала пожухлая трава – пора бы сменить, да Ливе всё не до того. Кажется, и детей в доме давно нет – ушли искать счастья в дружинах эрлов, да так и пропали там, а всё она чем-то занята. Ткёт и ткёт свои полотна, на которых ничего не разобрать – только полосы да мрак, будто землю всю застилает дождь – и смотрит на восток. Чего Лива ждёт? Вилмар давно перестал гадать.

Кряхтя, он опустился на корточки у круглой печи и пошевелил угли кочергой.

Ночь выдалась холодная, а станет ещё холодней – близится зима.

Пора бы вернуться сыновьям, без них будет трудно собрать урожай – да никто не идёт. Видно, много счастья подарили им чужие края.

Вилмар замер, услышав стук в дверь. Опустил кочергу.

«Неужто Торвальд?» – промелькнуло в голове, мгновенная радость накрыла старика – но тут же ушла.

Нет, Торвальд вернуться не мог. Если три года его нет, то откуда теперь сыну взяться?

– Старуха, дверь открой! – рявкнул Вилмар.

Лива, кряхтя и бранясь, отложила шитьё. Неторопливо поднялась на ноги, но к дверям идти не спешила, а только поинтересовалась:

– Опять Олафа ждёшь? Медвежья твоя нога!

Вилмар сплюнул на пол и, отчаявшись совладать с женой, поплёлся открывать.

– Кого там Мейли принесла… – пробормотал Вилмар.

Дверь скрипнула, и хозяин замер, разинув рот и разглядывая заслонившую очертания ночного леса фигуру в меховом плаще и тканевой маске в пол-лица. Секунду стоял так, а затем подпрыгнул на месте и радостно проквохтал:

– Лива, так тебя и разтак! Неси пиво! Неси рыбу! Это ж скальд! Эх, жаль Олаф уехал вчера!

– Не надо Олафа! – странник предупредительно поднял руку. – Я на одну ночь, и то не останусь до утра. Пусть хранит Фрея тебя и твою супругу, хозяин, просто нацеди мне пива и дай сыру – я не ел от самого побережья, два дня.

– А то! – радостно согласился Вилмар. Старик отлично знал, что ни один из сородичей не забрался со своей усадьбой так далеко на северо-запад, как он. А скальд, стало быть, только что с корабля. – Только уж сказка с тебя! Куда плавал и что отыскал на тех берегах!

Странник улыбнулся под маской, но Вилмар всё равно не увидел его лица. Тогда скальд поблагодарил Вилмара и принялся располагаться у очага.

Лива, все ещё ворчала, но с мужем спорить перестала. Пошла отпирать сундуки и зарылась в них в поисках достойной еды для трапезы.

Наконец, накрыли стол. Странник утолил первый голод и завёл рассказ…

***

– Когда месяц сбора яиц только вступал в права, мы выдвинулись в путь.

Покинув берега родных земель, отправились туда, где заходит солнце, и не так уж много времени прошло, как показалась земля. Голая и скалистая, возвышалась она над морской гладью. Мы назвали её Земля Утёсов. А за ней, следуя на юг, отыскали еще одну новую землю – равнинную и покрытую дубовыми лесами. Мы дали ей имя Мариланд – Лесная страна. Или Край дубовых рощ.

А ещё к югу нашлась третья страна, где мы и сошли на берег.

Там мы построили хорошие хижины, но лето выдалось тёплое. Оно настолько отличалось от нашего, что по полям вились лозы со сладкими ягодами, и имя, которое мы дали этой благодатной земле, было Страна лоз.

Разные племена живут там в лесах и кочуют в степях со своими стадами. У них нет ни аллодов, ни права наследства. Они двигаются за своими коровами и овцами в поисках лугов и пастбищ.

Но, конечно, занимаются они не только животными. Они ещё и прекрасные воины. Они сражаются меж собой и захватывают стада побеждённых племён.

Боевые дружины те люди собирают из родни. В каждой по десять десятков воинов – и все одна кровь. Одной семьей перенеся все превратности судьбы, они остаются неразлучны и сменив кочевую жизнь на осёдлую.

А плечом к плечу неподалёку от них обитают совсем другие племена.

Там жрецы деревьев – друиды – прячутся в лесах с остатками своих последователей и приносят жертвы богам, толкуют их волю. Обучают молодёжь и радуются огромному уважению. Их слово последнее на суде, они же определяют и вину, и то, как её искупить. А если кто-то – не важно, один человек или все племя – не захочет принять их решение, отлучают виновного от обрядов жертвоприношений. Таков самый суровый приговор в тех землях и среди тех племен. Кто подвергся ему, тот лишается защиты и богов, и законов людей. Он вечно будет скитаться бесприютный. Все станут обходить его стороной, не захотят ни говорить, ни сидеть с ним за одним столом, чтобы не пал и на них гнев древесных жрецов. Что бы ни случилось, суд не соберется для его дела, и ни одну работу ему не предложат.

Жрецы эти на равных говорят с вождями и видят то, что будет завтра. Среди них есть один, кто стоит над другими. И когда он умирает – тот, чьи заслуги признаются большими, занимает его место. А раз в год друиды собираются на всеобщий совет в землях карпутов. И в эту землю со всех краев идут те, кто жаждет защиты старых богов, кто верен древним обычаям предков.

Скальд перевёл дух. Потянулся к кружке с пивом, поднёс к губам и сделал глоток.

– Нашу дружину составили девять кораблей, – продолжил он. – Шесть не вернулись назад. Третий вели два брата – сын конунга Эрика, доблестный Рун, и Льеф, воспитанник конунга, сын ярла Хальрода от рабыни, его побратим.

***

Вилар горестно покачал головой и прицокнул языком.

– Вот времена, – вставил он, – дети рабов ведут доблестных викингов в бой…

Странник не ответил на его слова и продолжал:

– Льеф – замечательный мореход, мастерство его превосходит даже ганзайцев. Нападения его всегда внезапны и приносят успех. Рун тоже хорош – бесстрашен, силён и смел, но в венах его течёт более сильная кровь. Прирождённый воин, всегда ищущий чего-то нового, он не знал поражений. Куда бы он ни приходил, тех, кто жил на этих землях, ожидала гибель. Высаживаясь на чужие берега, дружинники его забирали себе все, что им нравилось, уводили жителей в рабство, и кровь лилась от их мечей потоками горных рек. Они подбрасывали вверх детей, и те падали на подставленные копья. А из одного пленного вождя Рун соорудил кровавого орла.

– Ух, – заметил Вилмар, – хотел бы я посмотреть на его дела. Далеко полетел тот галл?

– Рун своим мечом сделал надрезы на его спине, вывернул рёбра наружу, как два крыла, и двое суток Конахт отходил к богам.

– Да… Дела… Одину такая жертва мила…

– Мы обустроили крепость на холме у берега и поселились там, пока Рун думал, против кого нам идти теперь. Но солнце ещё не добралось до утра, когда галлы первыми нанесли удар. Словно стая волков кинулись дружины на овец, попавших в засаду. Как хищники разрывают коров и коз, так и мы в клочья порвали блеющих галлов. Наши драккары набрали добычи так много, что просели на добрый альн и взяли курс домой. Но едва ударил гром, едва взметнулись палки битв, как Льеф замер, поражённый волей богов. Кипела буря мечей, а он стоял и смотрел: перед глазами Льефа явилась она – колесница. Необыкновенная, с четырьмя колёсами, стремительная, летящая над землёй. С покрывалом над ней цвета летней листвы и повозкой с легким и устойчивым передом, с маневренностью, необходимой для участия в бою, с длинными боковинами… Прекрасная, с двумя конями, несущими ее – резвыми, сильными, длинноухими, храбрыми, взлетающими с земли. Кони эти были со сверкающими глазами и мощной грудью, с переливающимися мускулами и развевающимся хвостом. С большими копытами и стройными сильными ногами. С одной стороны упряжки конь белый, с широким крупом, галопирующий как дикая лесная кошка, и грива стелется за ним морской волной… Конь гнедой, кудрявый, скоролетный, с широкой спиной – с другой. Приличествовали они коршуну, взмывающему со своего гнезда в вихрь ураганного ветра, подобны порыву зимних бурь в темную ночь, или лосю во время охоты в скачке от собак из тернистых кустов. Два коня мифического воина, запряжённые в колесницу. Они бесновались и били о землю, будто шли по разверзшейся этой земле в погоне за войском.

– Да! И я бы от такого видения обомлел!

– Но не кони поразили нашего предводителя в сердце копытами, не спицы колесницы пронзили могучую грудь. Льеф обезумел, поражённый наговором – рыжеволосая ватесса, скальд из чужих земель, его околдовала. Это видели все. Битва кипела, а девка с волосами рыжими, как мёд, стояла и пела. Она не держала меча и не умела сражаться, но наш предводитель Льеф был сражён.

Вилар покачал головой.

– Молодёжь… Разве можно верить чаровным словам?

– Так и вышло, что мы потеряли одного из своих вожаков. Когда откипела буря, и затих голос волн, когда падших предали огню, как завещал нам Тор, Льеф уже был по другую сторону снов. Он отыскал ватессу среди неподвижных тел и забрал с собой. Он сказал, что тронутая волей Тора будет теперь его рабой. Но так не заботятся о рабах!

Вилар понимающе закивал.

– Он взял чужачку с собой на корабль и всю дорогу выхаживал – впрочем, девка всё равно умирала. Меч Руна успел сразить её в плечо – так кровь брата была отомщена до того, как пролилась.

– Так что же теперь? Льеф привёз чужачку домой?

– А то! Он отправился на тинг вместе со всеми, кого привёл с юга. Явится завтра на двор конунга, сложит дары к его ногам, и конунг его благословит. Но я видел. Я знаю – сердце Льефа потеряно в других краях. И не он, но злой дух вернулся в его теле.

***

Раньше, чем солнце заглянуло в маленькое окошко под крышей, скальд поднялся на ноги и бесшумно вышел во двор. Отряхнул плащ от сухой травы, на которой спал, завернулся в него и, заколов на плече, двинулся прочь.

Призрачные звёзды заливали холмы тусклым серебром. Реннарт, сын Ханнара, скальд из Седых Земель, шел через лес с горки на горку, без путей и проложенных троп, шёл уверенным шагом, спокойным и не знающим устали. Он не скрывался, не выжидал за кустами, не обходил освещенных прогалин, не оглядывался через плечо, хотя сапоги из мягкой кожи и ступали бесшумно. Ловко перепрыгивал Реннарт валежники, огибал еловые лапы. Он знал эти места как свои пять пальцев, хотя не бывал здесь несколько лет. Арфа покачивалась у него за спиной, слабо мерцала струнами в свете звёзд. Реннарт знал, что прибудет к месту раньше, чем над горизонтом заалеет рассвет.

Глава 2. Возвращение

Звуки скрипок и дудок плыли над долиной тинга, погрузившейся в вечерний сумрак.

Прислужники скользили между столов с чарками, полными воды, и полотенцами, чтобы пирующие могли ополоснуть руки и лицо. Подобно валькириям, что подносят вино героям в Валгалле, женщины наполняли кубки и рога пивом и мёдом и подавали их своим мужчинам. Перед каждым – тарелка с едой, приготовленная именно для него. Конунг принимал победителей как дорогих гостей, и не было одной общей посуды для всего стола, как случалось иногда. Бочонки с мёдом стояли тут и там, и мореплаватели, вернувшиеся со славой и почетом, то и дело зачерпывали его.

Пиво пили из костяных рогов – кубки имели только те, кто привёз их с запада. Бока многих рогов изрезали руны, и каждому хозяин нарекал собственное имя. Рог Льефа звали – Доблесть. Рог Руна – Слава.

По центру, между длинными столами, колыхался «продольный огонь» – в длинной траншее, протянувшейся от стены до стены, плясало пламя, и через него проносили рог или кубок мёдом, прежде чем их наполнить.

В полумраке зала под звуки труб и барабанов плясали молодые мужчины и незамужние девушки. Те же, кто танцевать не любил, внимали скальдам, певшим о подвигах и доблестных героях. Устроившись у огня и терзая струны, странствующие сказители вспоминали саги о великих битвах.

Льеф сидел за одним из столов с рогом в руках и смотрел на шестерых воинов, плясавших с клинками. Танцоры подняли мечи в ножнах и трижды повернулись кругом. Вынули клинки из ножен и опять взметнули вверх. С лёгкостью и изяществом обратили оружие друг на друга и в этом подобии боя показали зрителям составленную «звезду» с лучами лезвий. Резко разошлись, и мечи их снова взлетели, вычерчивая над головами четырёхугольные звезды. Движения мужчин становились всё стремительнее, под звуки барабанов и волынок клинки скрещивались с клинками, пока в один момент все шестеро танцоров не подскочили вверх, чтобы тут же отпрянуть назад от центра круга – пляска завершилась.

Трижды в год собирались Люди Севера на великие празднества. В священных местах и храмах проводили пышные обряды. И все от мала до велика спешили поучаствовать в церемониях в честь одного из древних богов.

Тут же на пирах произносили слова клятв и принимали обеты. На таком же пиру прошедшей зимой Рун, побратим Льефа, встал со скамьи, поднял рог и дал обет, что не пройдёт и двух зим, как он отправится с дружиной к западным берегам и убьёт тамошнего конунга Альдадра.

И пусть обещания звучали в момент веселья и, скорее всего, от жажды славы, когда головы туманил пряный мёд, исполнялись они верно. Победив или умерев, но клятву следовало сдержать.

Льеф, как и должно свободному северянину, прославил себя доблестью и храбростью в бою. Доброе имя и слава стали целью его жизни. И как любой из его братьев, обвинений в трусости он боялся больше, чем смерти. С детства Льеф слышал слова отца и дядьёв: «Слава переживет воина на века» и «Только одно не имеет смерти: погибшего слава».

Невыполненный обет виделся ему страшнейшим из возможных грехов. Обман он считал позором воина, а ложь – наиболее противным поступком для свободного человека.

Льеф встал следом за Руном и сказал, что вместе с ним выполнит клятву.

***

Прошло полгода. Из плаванья вернулось три драккара из девяти. Зато палубы их полнились добычей – дорогими тканями, золотыми браслетами… и рабами.

Льеф со свистом втянул воздух и снова выпустил его из ноздрей. Поднёс кубок к губам, но так и не сделал глотка.

Сегодня утром он принёс дары к трону конунга. Конунг Эрик встал со своего места, обнял его и приветствовал как сына. Но всё же Эрик задал вопрос, который заставил Льефа испытать стыд.

– Всю ли добычу ты мне показал, благородный Льеф?

Эрик был мужем высоким и статным. Все соглашались, что не было среди знатных северян более привлекательного и представительного. Густые мягкие волосы его блестели как золото. Сильное тело, умные глаза.

На пиру он был весел, на тинге – красноречив, к друзьям великодушен, а к врагам – суров.

Иными словами, Эрик был красавцем. И хотя имел жену, не одна девушка смотрела с тоской ему вслед.

Льеф смотрел в его бледно-голубые, как чистое небо зимой, глаза, пытаясь угадать, есть ли в словах конунга подвох.

«Он не мог знать. Наверное, не мог. Да и разве изменит что-то в хозяйстве конунга одна рыжеволоса рабыня? Раненая чужачка и в поле-то работать не сможет».

– Я всё тебе показал, – сказал Льеф, – что достаточно ценно, чтобы тебя заинтересовать.

– Вот как? – Эрик нахмурился, как будто что-то всё-таки проведал.

– Конечно. Ведь не захочешь же ты, чтобы я клал к твоим ногам снятый с убитого башмак? Или другой мешок кожи, такой же бесполезный?

– Пожалуй, так, – Эрик, казалось, развеселился. Он хлопнул Льефа по плечам, и тот перевёл дух. – Ты хороший воин, Льеф. И ты выполнил данный обет, как и твой брат. Вы двое – гордость моя. Не зря я тебя воспитал.

Он крепко обнял Льефа, задержав в объятьях немного дольше, чем тот хотел, но затем отпустил и, взмахнув рукой, приказал:

– Сегодня устроим пир. Пусть женщины достают лучшие яства из закромов! Сегодня с юга вернулся мой сын! И ещё один юноша, которого я люблю не меньше!

Напоследок конунг выбрал себе из добычи лучшие украшения и одарил Льефа наручем, который достал из сундука – как одаривал только лучших из героев, вернувшихся с чужих берегов.

– Носи его, – сказал Эрик негромко, надевая изукрашенный орнаментами обруч на руку Льефа, – и помни меня.

Льеф сглотнул, но ответил лишь кивком.

***

– Сестра моя выткала знамя, и ворон распускал крылья для полёта на том полотне. Удача рода конунгов передалась нашей дружине через её руки, и едва мы высадились на берег, знамя наполнил ветер, предвещавший победу – как всю дорогу наполнял наши паруса! – голос Руна, возвышавшегося над дружинниками, перекрыл шум музыки, и все взгляды устремились на него.

Дружинники, вместе ходившие в поход, по возвращению домой сидели рядом и на пиру. И Рун был во главе их стола, а Льеф – по правую руку от него, хотя на чужом берегу они вместе направляли дружину в бой.

В венах Руна текла чистая кровь, в то время как судьбу Льефа навсегда запятнала судьба его матери, рождённой от рабов.

На плечах Руна лежал шёлковый плащ до пят, вышитый золотом. А сверху стлались волны золотистых, как лучи утреннего солнца, волос.

Льеф отвернулся, предпочитая разглядывать гостей. Он был в таком же плаще из тонкого же шёлка, с искусным шитьём по краю.

Женщины, как велел обычай, расположились за отдельным столом. Самая знатная – во главе, а другие – по бокам от неё. Они тоже сидели по старшинству, как и мужчины, и чем выше положение мужа, тем знатнее считалась и жена. Порядок этот был настолько важен, что нередко из-за него между гостями возникали громкие споры, кончавшиеся смертельной враждой.

Девушки в платьях из льна и шерсти скользили вокруг столов, разнося рога с напитками. Разноцветные юбки их казались всполохами пламени на фоне тёмных одежд мужчин.

Головные повязки покрывали заплетённые в косы волосы. Яркими пятнами выделялись в полумраке алые, шитые золотом ленты. Желая выделиться перед подругами или привлечь взгляд мужчины, каждая по-своему укладывала эти ленты – кто конусом, кто шаром.

Длинные волосы дозволялось носить лишь свободным людям: рабам и женщинам дурного поведения их обрезали.

Лишь светлые кудри считались признаком красоты – такие, как у Руна. Терпимо относились и к каштановому цвету. Любили, правда, и рыжие – подобные шевелюре Тора.

Но чёрные, как у Льефа, считались безобразными. Если же кому-то не везло родиться ещё и со смуглой кожей, а затем борода его оказывалась густой, как у тролля, внешность его служила верным признаком колдовской крови.

Борода у Льефа толком не росла – и когда ему едва исполнилось двадцать, Льеф начал коротко стричь её, оставляя лишь небольшую щёточку вокруг подбородка и губ. Мягкие шелковистые волосы падали Льефу на плечи. Чёрные, как сердце колдуна, они доходили до пояса, и хотя Льеф был довольно красив для полукровки, его шевелюра выдавала происхождение с головой.

Ещё в детстве он чувствовал себя вороном среди голубей. Мальчишки частенько смеялись над Льефом. И только сила помогала разобраться в том, кто прав.

Когда он едва появился на свет, служанки оставили его, завёрнутого в пелёнки, на полу. Он лежал так несколько часов, пока отец решал – что делать с сыном рабыни. И всё же ярл Хальдор поднялся на ноги, подошёл к младенцу и, взяв на руки, уложил к себе на колени. Это значило, что ярл признаёт сына и готов дать ему имя. И тут же няньки захлопотали, отыскивая чаны с водой, чтобы искупать малыша.

***

– И тут брат мой вскочил на борт драккара и, пробежав по вёслам, спрыгнул на берег. Он первый пошёл в бой, и сразу же противники окружили его со всех сторон. Прыжком уклонился он от копья, летевшего в грудь, чтобы тут же нанести удар мечом. И два клинка с такой скоростью плясали в его руках, что казалось, их три, не меньше, – продолжал тем временем Рун.

И Льеф обнаружил, что все взгляды устремлены на него. Он легонько толкнул Руна локтем под ребро, давая понять, что пора сворачивать рассказ, но Рун, ничуть не стесняясь, продолжил:

– Меня самого окружили. Копья и мечи смотрели на меня со всех сторон. Я оттолкнулся ногами от мягкой земли и прыгнул через головы врагов, чтобы тут же нанести удар в спину их вожаку, вот так! – он продемонстрировал приём движением руки, и все взгляды снова обратились к нему. – Я резал и кромсал, и никто от меня не ушёл!

– Льеф, а Льеф! – раздался звонкий голос из-за спины, и Льеф обернулся на оклик.

Перед ним стояла девушка в зелёном льняном платье с рукавами, украшенными шитьём. Плечи её укрывала шерстяная шаль, из-за пояса виднелось множество мешочков и кошельков, а на высокой груди лежали в несколько рядов золотые бусы.

– Сигрун?

Огненные пряди девушки взметнулись вверх, как танцующие вдоль стола языки огня.

– Да, это я. Я ждала, когда вернётся ваш драккар. А вы даже не заглянули ко мне.

– Скажи это Руну, – Льеф вышел из-за стола, чтобы говорить с ней на равных. – Он мчал как бешеный пёс Севера, только бы скорее преклонить колена пред отцом.

– Я заметила, что у него нет времени со мной поговорить, – заметила Сигрун и протянула Льефу рог, наполненный мёдом. – Прими из моих рук. Может, тогда он увидит, что есть на Севере и другие мужчины, кроме него.

Льеф едва заметно улыбнулся и принял игру. Пригубил мёд и попытался вернуть рог Сигрун, но та не взяла.

– А где же твой главный трофей? – спросила она. – Все о нём говорят.

Льеф помрачнел.

– Взял бы её на пир, – добавила Сигрун. – Нечего скрывать. А тут ей не причинили бы вреда.

– Об этом я ещё хотел поговорить, – сказал Льеф. – Думаю, ты видела её.

Брови Сигрун поползли вверх. Она хотела что-то ответить, но не успела – Рун вырос по правую руку от них и, отобрав у Льефа рог, осушил одним глотком.

– Ты не хочешь поздороваться со мной, Сигрун? – спросил он.

– Я уж думала, это ты не хочешь здороваться со мной, – улыбка озарила губы Сигрун, и она повернула голову к рослому викингу, стоявшему рядом так близко, что они касались друг друга плечами.

Льеф кашлянул.

– Я пойду на воздух, – сказал он и, заметив, что никто не услышал его, скользнул прочь.

Миновав ряды гобеленов и толпы веселившихся гостей, он выбрался из пиршественного зала и замер, глядя на простиравшуюся почти до горизонта каменистую равнину и видневшийся у кромки неба сосновый лес.

Веселье в тот вечер его не радовало, и как бы ни старался Льеф слиться разумом с толпой, мысли то и дело возвращались к рыжеволосой чужачке, которую он привёз на корабле.

Кена – так её звали.

Льеф не знал, с каких пор его интересуют имена рабов.

Стоило воину увидеть, как мечутся по ветру огненные косы чужачки, как тонкие пальцы скользят по струнам арфы – и заклятие пронзило его сердце. Одна только мысль о лице пленницы, о её стройном теле, исчерченном варварскими узорами, причиняла Льефу боль. Жаром наливался живот.

– Проклятая саамка… – бормотал он и добавлял про себя: «Только бы никто не узнал». Но похоже, скрыть что-либо от собратьев уже не мог.

Будь воля Льефа, он не приходил бы на тинг и не сгибал колени перед конунгом, а сидел бы сейчас в полумраке и тишине у постели Кены и гладил её рассыпавшиеся по покрывалу волосы.

– Что со мной? – Льеф приподнял к глазам руки, которыми почти ощущал прикосновение мягких волос. – Боги лишили меня ума?

Льеф сильно подозревал, что это так.

Он развернулся и направился к стойлам коней. Пир в самом разгаре, и вряд ли кто-нибудь обратит внимание на отсутствие одного из гостей.