Текст книги "Жизнь термитов"

Автор книги: Морис Метерлинк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

III

В некоторых точках Квинсленда, или западной Австралии, главным образом в Кейп-Йорке и, прежде всего, в окрестностях Олбани-Пасс, термитники простираются километра на два в виде симметричных и расставленных на одинаковом расстоянии пирамид. Они напоминают бескрайние, покрытые стогами поля, о которых я уже говорил, могилы в долине Иосафат, заброшенную керамическую фабрику или причудливые карнакские аллеи менгиров в Бретани и вызывают изумление у путешественников, которые, заметив их с палубы корабля, не могут поверить, что это – творение насекомого размером не больше пчелы.

В самом деле, несоответствие между творением и творцом почти невероятное. Средний, например четырехметровый, термитник при переводе в человеческий масштаб даст нам сооружение высотой шестьсот-семьсот метров, каких человек никогда не строил.

Подобные «агломерации» существуют и в других точках планеты, но они постепенно исчезают под напором цивилизации, использующей их материал, в частности для строительства дорог и домов, поскольку они служат источником идеального цемента. Термит научился защищаться от всех животных, но не принял в расчет современного человека. В 1835 году исследователь Ааран открыл на севере Парагвая одну из этих «конфедераций», которая была четыре лье в диаметре и где термитники были расставлены так тесно, что промежутки между ними не превышали пятнадцати-двадцати шагов. Издалека они производили впечатление огромного города, построенного из бесчисленных хижинок, и придавали пейзажу, как простодушно отмечает наш путешественник, весьма романтический вид.

Но самые большие термитники расположены в Центральной Африке – в Бельгийском Конго. Нередки сооружения высотой шесть метров, а некоторые достигают семи или восьми. В Монпоно над окрестной равниной возвышается могила, воздвигнутая на термитнике, похожем на холм. На одной из улиц Элизабетвилля, в Верхней Катанге, можно увидеть термитник, разрезанный надвое проезжей частью, который в два раза выше стоящего напротив него бунгало; а для строительства железной дороги в Сакании пришлось взорвать динамитом холмики, развалины которых оказались выше паровозных труб. В этой же стране находят термитники в форме курганов, которые, после того, как их разворотят, имеют вид настоящих двух– или трехэтажных домов, где мог бы поселиться человек.

Эти сооружения настолько прочны, что выдерживают падение самых больших деревьев, столь частое в этих краях ураганов, и что крупный скот взбирается на них, даже не пошатнув их, чтобы пощипать траву, растущую на их вершине; поскольку суглинок или, скорее, разновидность цемента, из которого они состоят, не только обеспечивает влажность, старательно поддерживаемую внутри строения, но и, после измельчения насекомым и прохода через его кишечник, становится необычайно плодородным. Иногда здесь вырастают даже деревья, которые, как это ни странно, термит, истребляющий все на своем пути, благоговейно чтит.

Каков возраст этих строений? Его довольно трудно подсчитать. Во всяком случае, растут они очень медленно, и из года в год не заметно никаких изменений. Словно высеченные из самого твердого камня, они выдерживают бесконечное множество проливных тропических дождей. Постоянный и старательный ремонт поддерживает их в хорошем состоянии, и, поскольку нет никаких причин, за исключением катастроф и эпидемий, для того, чтобы непрерывно возрождающаяся колония когда-нибудь вымерла, вполне возможно, что некоторые из этих холмиков высились уже в очень давние времена. Энтомолог У. У. Фроггатт, исследовавший большое количество термитников, обнаружил среди них лишь один заброшенный, над которым пролетела смерть. Правда, другой натуралист, Г. Ф. Хилл, признает, что в северном Квинсленде восемьдесят процентов всех гнезд Drepanotermes Silvestrii и Hamitermes Perplexus постепенно захватывают и затем навсегда занимают муравьи Iridomyrmex Sanguineus. Но мы еще вернемся к вековечной войне муравьев и термитов.

IV

Откроем же вместе с У. У. Фроггаттом одно из этих строений, где копошатся миллионы существ, хотя снаружи мы не найдем здесь никаких признаков жизни и хотя они кажутся необитаемыми, словно гранитные пирамиды, и ничто не выдает необыкновенной деятельности, кипящей в них днем и ночью.

Как я уже говорил, это исследование не из простых, и до У. У. Фроггатта лишь немногие натуралисты получали удовлетворительные результаты. Совершенствуя старые методы и оснастившись лучше своих предшественников, выдающийся энтомолог из Сиднея вначале распилил гнездо по середине, а затем наискось – сверху вниз. Его наблюдения, наряду с наблюдениями Т. Дж. Сэвиджа, дают нам общее, но достаточное представление о планировке термитника.

В центре города, под башенкой из пережеванного и измельченного дерева, откуда расходятся многочисленные ходы, в 15—30 сантиметрах от основания, находится круглая масса различной величины, зависящей от размера термитника, которая, если ее увеличить до человеческих пропорций, была бы шире и выше собора св. Петра в Риме. Она состоит из тонких слоев деревянистого, довольно мягкого вещества, обвивающихся кругами, подобно коричневой бумаге. Английские энтомологи называют ее «Nursery»[4]4
  Питомник (англ).


[Закрыть], а мы именуем Гнездом, что соответствует сотам для расплода у наших пчел. Обычно оно наполнено миллионами маленьких личинок величиной не больше булавочной головки, и его стены, очевидно в целях вентиляции, изрешечены тысячами крошечных отверстий. Температура здесь заметно выше, чем в других частях термитника, поскольку термиты, похоже, задолго до нас узнали о преимуществах своего рода «центрального отопления». Как бы то ни было, тепло, сохраняющееся в гнезде, настолько велико, что Т. Дж. Сэвидж, однажды довольно резко открыв большие центральные ходы и желая рассмотреть их вблизи, отпрянул перед теплым дуновением, ударившим ему в лицо и чуть было, по его словам, не перекрывшим ему дыхание, причем стекла его пенсне полностью запотели.

Каким же образом поддерживается эта постоянная температура, которая является для термитов вопросом жизни и смерти, поскольку ее падение до 16°С способно их погубить? Т. Дж. Сэвидж объясняет это теорией термосифона – циркуляцией теплого и холодного воздуха, обеспечиваемой сотней коридоров, проходящих по всему жилищу. Что же касается источника тепла, который в определенные часы дня и времена года не может быть исключительно солнечным, то им, вероятно, служит брожение груды травы или влажных отходов.

Вспомним, что пчелы тоже регулируют по своему желанию общую температуру улья и его различных частей. Летом эта температура не превышает 85° по Фаренгейту, а зимой не опускается ниже 80°. Это термическое постоянство обеспечивается сгоранием пищи и группами пчел, проветривающих улей. В группе, производящей воск, она повышается до 95° благодаря избыточному питанию восконосок.

По обе стороны от этого «Питомника», откуда ходы ведут в более красивые комнаты, маленькими кучками сложены белые продолговатые яйца, похожие на песчинки. Затем, спускаясь ниже, мы попадаем в «квартиру», где заключена царица. Ее поддерживают своды, а также смежные комнаты. Пол идеально ровный, а низкий и сводчатый потолок напоминает купол, образуемый стеклом для часов. Царица не может покинуть эту ячейку, в то время как рабочие и солдаты, ухаживающие за ней и охраняющие ее, свободно входят и выходят. Эта царица, по подсчетам Смитмена, в двадцать-тридцать тысяч раз больше рабочего. Это похоже на правду в отношении высших видов, в частности Termes Bellicosus и Natalensis, так как величина царицы обычно непосредственно связана с размером колонии. Для средних же видов Т. Дж. Сэвидж установил, что в гнезде, где рабочий весит десять миллиграммов, царица достигает двенадцати тысяч. И наоборот, у примитивных видов, например Calotermes, царица немногим больше крылатого насекомого.

Впрочем, царские покои можно увеличивать, и их расширяют по мере роста брюшка монархини. Царь живет вместе с ней, но его практически не видно, потому что он почти всегда испуганно и скромно прячется под огромным животом своей супруги. Мы еще поговорим о судьбе, бедах и преимуществах этой царской пары.

Из их покоев широкие дороги спускаются в полуподвалы, где открываются просторные залы, поддерживаемые столбами. Их обстановка известна хуже, поскольку для того, чтобы их исследовать, нужно сначала разрушить их ударами топора или заступа. Можно сказать только, что там, как и вокруг покоев, громоздятся одна на другой бесчисленные ячейки, занятые личинками и нимфами на различных стадиях развития. Чем ниже мы спускаемся, тем больше количество и размер молодых термитов. Там же находятся склады, где хранятся пережеванная древесина и трава, измельченная на крошечные кусочки. Это съестные припасы колонии. Впрочем, в случае неурожая и нехватки свежей древесины стены самого строения снабжают ее, словно в волшебной сказке, необходимой пищей, поскольку сделаны они из экскрементов – вещества, которое в интересующем нас мире вполне съедобно.

У некоторых видов значительная часть верхних этажей предназначена для выращивания особых грибов, заменяющих собой простейших, о которых пойдет речь в следующей главе и которые, подобно грибам, обязаны перерабатывать старую древесину или сухую траву, чтобы сделать их более усвояемыми.

В других колониях мы находим настоящие кладбища, расположенные в верхней части холмика. Можно предположить, что в случае аварии или эпидемии термиты этих колоний не в силах идти в ногу со смертью и вовремя поедать трупы, которые она сверх меры множит; они складывают их у самой поверхности, чтобы солнечное тепло быстрее их высушило. Затем они стирают их в порошок и тем самым создают запас пищи для кормления городского молодняка.

У Drepanotermes Silvestri есть даже живые запасы, или «мясо на ногах», хотя это выражение здесь не совсем уместно, поскольку у данного мяса нет никакой возможности передвигаться. Когда, по неизвестной нам причине, тайное правление термитника приходит к выводу, что количество нимф превышает необходимое, лишних из них помещают в специальных комнатах, предварительно оторвав им лапки, чтобы, двигаясь без пользы, они не потеряли в весе, а затем поедают их по мере надобности сообщества.

У этих же Drepanotermes мы обнаруживаем санитарные учреждения. Испражнения собираются в нишах, где они затвердевают и, наверное, становятся еще вкуснее.

Таково в общих чертах устройство термитника. Впрочем, оно довольно изменчиво, поскольку, как мы будем иметь еще не раз возможность убедиться, не существует насекомого менее рутинного и умеющего столь же искусно и гибко, как человек, приноравливаться к обстоятельствам.

V

Из громадного подземелья, обычно уходящего вниз на такую же глубину, на какую высоту оно поднимается над землей, расходятся бесчисленные, нескончаемые коридоры, простирающиеся вдаль на расстояния, которые пока невозможно измерить, до деревьев, кустарников, трав и домов, поставляющих целлюлозу. Так, некоторые участки острова Цейлон и Австралии, главным образом Серсдей-Айленд и архипелаг Кейп-Йорк, на протяжении целых километров «заминированы» подземными ходами этих гномов и совершенно непригодны для жилья.

В Трансваале и Натале почва от одного конца страны до другого усеяна термитниками; Кл. Фуллер обнаружил здесь на двух маленьких площадках величиной 635 квадратных метров от четырнадцати до шестнадцати гнезд, принадлежащих различным видам. В Верхней Катанге часто можно встретить по одному шестиметровому термитнику на гектар[5]5
  Те, кто бывали в этом регионе, как отмечает г-н Шарль Дюфур, проживший более двадцати лет в Бельгийском Конго, могли констатировать, что иногда там насчитывается четыре-пять и даже больше термитников на гектар. У них внушительные размеры, а высота нередко превышает шесть метров. Я часто наблюдал, как туземцы устанавливали на вершине высокого термитника, расположенного в деревне, свой гонг или тамтам. – Прим. авт .


[Закрыть].

В отличие от муравья, свободно передвигающегося по поверхности почвы, термиты, за исключением крылатых взрослых особей, о которых мы поговорим позже, не покидают теплого и влажного мрака своей гробницы. Они никогда не движутся под открытым небом и рождаются, живут и умирают, не видя дневного света. Одним словом, нет насекомых более потаенных. Они обречены на вечную тьму. Если для того, чтобы запастись пищей, им необходимо преодолеть препятствия, сквозь которые они не могут пройти, к работе привлекаются городские инженеры и первопроходцы. Они строят прочные ходы, состоящие из искусно размягченных древесных опилок и фекалий. При отсутствии какой-либо опоры эти ходы имеют форму труб, но технологи с замечательным мастерством извлекают выгоду из мельчайших обстоятельств, дающих малейшую возможность сэкономить на труде и сырье. Они увеличивают, выравнивают, подгоняют и шлифуют полезные трещины. Если ход идет вдоль стены, он становится полукруглым; если он может обогнуть угол, образованный двумя стенами, его просто покрывают цементом, тем самым сберегая две трети работы. В этих коридорах, строго вымеренных по росту насекомого, местами расположены «стоянки», наподобие тех, что устроены на наших узких горных тропах, чтобы дать возможность носильщикам, нагруженным провизией, без труда разминуться. Порой, – как заметил Смитмен, – когда движение усиливается, они идут по одному пути туда, а по другому – обратно.

Прежде чем покинуть это подземелье, обращу ваше внимание на одну из самых странных и таинственных особенностей мира, скрывающего в себе так много загадок и тайн. Я уже упоминал об удивительной и неизменной влажности, которую им удается поддерживать в своих жилищах, несмотря на сухость воздуха и обожженной почвы, несмотря на беспощадный зной бесконечного тропического лета, осушающий источники, истребляющий все живое на земле и высушивающий до самых корней большие деревья. Это явление настолько аномально, что доктор Дэвид Ливингстон, великий исследователь и вместе с тем чрезвычайно добросовестный натуралист, к которому в 1871 году на берегах озера Танганьика присоединился Стэнли, озадаченно спрашивал себя, не удается ли обитателям термитника с помощью еще не известных нам методов соединять атмосферный кислород с водородом из их растительной пищи таким образом, что по мере того, как она выпаривается, они восстанавливают необходимую им воду. Вопрос пока не разрешен, но эта гипотеза вполне правдоподобна. Мы еще не раз убедимся в том, что термиты – химики и биологи, у которых нам есть чему поучиться. Впрочем, вполне возможно, как предполагает г-н Шарль Дюфур, что термит просто-напросто ищет влагу на больших глубинах или в самих корнях деревьев. Объем холмика, образуемого на поверхности почвы большим термитником, равняется приблизительно 200 кубическим метрам. Если бы мы извлекли из этой глыбы верхние слои, расположенные на одной из «полок» холмика или прямо под ним, то обнаружили бы большие пустоты, настоящие пещеры, но ни в самих термитниках, ни по соседству с ними никогда не наблюдалось оседания почвы.

Питание

I

Термиты во много крат совершеннее и научнее всех остальных животных, за исключением, пожалуй, некоторых рыб, разрешили основную проблему всей жизни – проблему питания. Они питаются исключительно целлюлозой – самым распространенным на Земле веществом после минералов, образующим твердую часть, «остов» всех растений. Везде, где есть лес, корни, кусты и хоть какая-нибудь растительность, они находят неисчерпаемые запасы пищи. Но, как и большинство животных, они не могут переваривать целлюлозу. Как же они ее усваивают? Различные виды нашли два разных, но одинаково изобретательных подхода к этой проблеме. С термитами, разводящими грибы, к которым мы еще вернемся, все довольно просто; но с другими видами вопрос оставался не совсем ясен, и лишь сравнительно недавно Л. Р. Кливленд, благодаря богатым возможностям своей лаборатории в Гарвардском университете, полностью его прояснил. Вначале он установил, что из всех изученных им животных древоядные термиты обладают самой разнообразной и богатой кишечной фауной, составляющей почти половину веса насекомого. Их внутренности буквально кишат четырьмя формами жгутиковых простейших; это, в возрастающем порядке: Trichonympha Campanula, которых там миллионы, Leidyopsis Sphaerica, Trichomonas и Streblomastix Strix. Они не были обнаружены ни у одного другого животного. Чтобы удалить эту фауну, термита в течение двадцати четырех часов подвергают воздействию температуры 36°С. Похоже, это не причиняет ему никаких неудобств, а вот все брюшные паразиты погибают. Очищенный, или, как говорят специалисты, «дефаунированный» таким образом термит, которого кормят целлюлозой, может прожить от десяти до двадцати дней, после чего умирает от голода. Но если до наступления фатального исхода в его кишечник возвратить простейших, он продолжает жить неопределенно долго[6]6
  Согласно экспериментам Л. Р. Кливленда, как Trichonympha, так и Leidyopsis позволяют своему хозяину жить неопределенно долго, но одна Trichomonas позволяет ему выживать не более шестидесяти-семидесяти дней; что же касается Streblomastix, то она не оказывает никакого влияния на жизнь своего хозяина; ее существование, как и существование термита, зависит от присутствия других простейших. Когда уничтожают Trichonympha, Leidyopsis начинают размножаться более активно и заменяют собой Trichonympha. Когда же исчезают и Trichonympha и Leidyopsis, Trichomonas восполняют их лишь частично.
  Эти любопытные эксперименты были проведены над большим тихоокеанским термитом – Termopsis Nevadensis Hagen. Уничтожение того или иного из четырех простейших достигается путем голодания или помещения в чистый кислород. Так, спустя шесть дней голодания Trichonympha Campanula погибла, а трое других выжили; спустя восемь дней погибла Leidyopsis Sphaerica, а через двадцать четыре часа кислородной «ванны» при давлении в 1 атмосферу умерла Trichomonas, между тем как трое остальных выжили, и т.д. – Прим. авт.


[Закрыть].

Под микроскопом видно, как простейшее поглощает в кишечнике своего хозяина частички древесины, переваривает их, а затем погибает и, в свою очередь, переваривается термитом.

С другой стороны, вне кишечника простейшее почти тотчас же погибает, если даже поместить его на груду целлюлозы. Перед нами случай неразрывного симбиоза, ряд примеров которого демонстрирует нам природа.

Необходимо добавить, что эксперименты А Р. Кливленда были проведены над ста тысячами термитов.

Что же касается того, каким образом они добывают атмосферный азот, необходимый им для производства белков, или как они превращают углеводы в протеины, то этот вопрос еще предстоит выяснить.

У других видов большого размера и с более развитой цивилизацией кишечных простейших нет, и они доверяют первичное переваривание целлюлозы крошечным тайнобрачным, споры которых высеивают в искусно приготовленный компост. Таким образом, они устраивают в центре термитника огромные грибные поля, которые планомерно возделывают, подобно специалистам по съедобным шампиньонам, выращивающим их в старых карьерах в окрестностях Парижа. Это настоящие сады, где стоят теплицы, предназначенные для пластинчатых (Volvaria eurhiza) и сумчатых (Xylaria nigripes) грибов. Технология их выращивания пока неизвестна, поскольку нам так и не удалось получить в лабораториях эти белые шарики под названием «грибные головы», и произрастают они только в термитниках.

Когда термиты покидают родной город и переселяются или основывают новую колонию, то они всегда прихватывают с собой некоторое количество этих грибов или хотя бы их конидии, служащие им семенами.

Каково происхождение такого двойного переваривания? Ученые теряются в более или менее правдоподобных догадках. Вполне вероятно, что миллионы лет назад предки термитов, обнаруживаемые в мезозое или кайнозое, имели в избытке пищу, которую они могли переваривать без помощи паразитов. Может быть, затем наступил голод, вынудивший их питаться древесными опилками, и выжили только те из них, кто из тысяч других инфузорий «приютил у себя» одно особенное простейшее?

Отметим, что в наше время они до сих пор непосредственно переваривают перегной, состоящий, как нам известно, из разложившихся и уже переваренных бактериями растительных веществ. Термиты, лишенные простейших и умирающие от голода, возвращаются к жизни и живут неопределенно долго, если их посадить на сугубо перегнойную «диету». Правда, при такой диете в кишечнике скоро снова появляются простейшие.

Но почему они отказались от перегноя? Потому ли, что в жарких странах его меньше и он менее доступен, чем сама целлюлоза? Или же появление муравья сделало питание перегноем более трудным и опасным? Л. Р. Кливленд, со своей стороны, полагает, что, питаясь перегноем, они одновременно поглощали частички древесины, содержавшие в себе простейших, которые затем размножились и сделали их исключительно древоядными.

Все эти гипотезы более или менее спорны. И они не принимают в расчет одного – разум и волю термитов. Почему бы и не допустить, что они сочли более удобным и предпочтительным поместить своих пищеварительных простейших внутрь себя, что позволило им отказаться от перегноя и есть все подряд? Ведь именно так поступил бы на их месте человек.

В отношении фунгикольных, или разводящих грибы, термитов оправдана только последняя гипотеза. Очевидно, вначале грибы вырастали сами по себе на остатках травы и древесных опилках, скапливавшихся в их пещерах. Должно быть, термиты уяснили, что грибы обеспечивают их более богатой, более надежной и непосредственно усвояемой пищей, чем перегной или древесные отходы, и, вдобавок к этому, обладают тем преимуществом, что избавляют их от обременительных и утяжелявших их простейших. С тех пор они стали планомерно выращивать споровые. Они усовершенствовали эту культуру настолько, что сегодня усердно выпалывают все другие виды, растущие в их садах, и оставляют только два вида пластинчатых и сумчатых грибов, признанных наилучшими. Кроме того, рядом с эксплуатируемыми садами они готовят дополнительные, запасные сады вместе с резервами семян, предназначенными для быстрого создания вспомогательных грядок, которые заменят те, что внезапно почувствуют себя уставшими или бесплодными, как это часто случается в своенравном мире споровых.

Очевидно, или по крайней мере вероятно, что все это произошло случайно; и случайно же появилась идея выращивания в теплицах – наиболее практичного метода, как свидетельствуют грибные питомники в окрестностях Парижа.

Отметим, впрочем, что большая часть наших изобретений может быть приписана случайности. Почти всегда нас наставляет на путь подсказка или намек природы. Нужно только воспользоваться этой подсказкой и извлечь выгоду из ее последствий, что и сделали термиты, причем так же искусно и четко, как сделали бы мы сами. Когда речь идет о человеке, то говорят о триумфе его разума, когда же встает вопрос о термите – о силе вещей и гении природы.