Текст книги "Золотой треугольник"

Автор книги: Морис Леблан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Капитан поднялся к себе и увидел на столе перевязанный веревкой пакет. В нем оказался ящик, а в ящике лежал ключ, покрытый ржавчиной и крайне оригинальной формы.

– Что бы это могло значить? – воскликнул Бельваль. Решив, что эта какая-нибудь ошибка, которая разъяснится сама по себе, он положил ключ в карман и подошел к окну, намереваясь задернуть шторы.

– На сегодня довольно загадок, – рассудил Патриций. – Теперь спать…

Но в этот момент в темноте ночи за Булонским лесом появился сноп искр. Бельваль вздрогнул. Он вспомнил разговор в ресторане. О дожде искр говорили люди, задумавшие похитить Коралию…

Глава 3
Ключ, покрытый ржавчиной

Восьми лет Патриций Бельваль, живший с отцом в Париже, был отправлен в Лондон во французскую школу, где проучился десять лет.

Первое время он получал еженедельно письма от отца, но однажды директор школы объявил мальчику, что теперь он сирота, но в школе останется до конца обучения, так как за него заплачено, а по наступлении совершеннолетия получит от английского поверенного своего отца наследство – двести тысяч франков.

Этих денег вряд ли могло хватить юноше весьма расточительному, который, несмотря на то, что его отправили в Алжир отбывать воинскую повинность, умудрился наделать на двадцать тысяч долгов, еще не получив наследства.

Таким образом, Бельваль начал с того, что растратил наследство, а потом принялся за работу. Обладая изобретательным умом, живой и энергичный, он добился того, что ему стали доверять в деловых сферах, нашел нужный ему капитал и приступил к делу…

Патриций пытался использовать силу водопадов, организовал доставку автомобилей в колонии, открывал новые пароходные линии и возглавлял множество предприятий, ведение которых ему хорошо удавалось.

Война оказалась для Бельваля новым и интересным приключением. Он бросался в опасности сломя голову, и на Марне сменил сержантские нашивки на погоны офицера. Но однажды ему задело снарядом ногу, и ее пришлось ампутировать. Два месяца спустя он добился, чтобы его, инвалида, сделали наблюдателем на аэродроме, и вскоре стал знаменитостью среди пилотов.

В конце концов вражеская шрапнель положила конец головокружительным выходкам Бельваля. Тяжело раненный в голову, он был отправлен в парижский госпиталь на Елисейских полях. И почти в то же время там появилась матушка Коралия.

Бельвалю сделали трепанацию черепа и последствия ее были мучительны. Однако он мужественно переносил страдания и даже поддерживал своих товарищей по несчастью, которые питали к нему восторженную привязанность. Капитан часто подтрунивал над ними, утешал, заставлял смеяться даже в самых мрачных ситуациях.

Однажды в госпиталь явился фабрикант и предложил сделать для Патриция искусственную ногу.

– Фальшивую ногу? – притворно изумился он в ответ на предложение. – Но к чему же? Разве только для того, чтобы обманывать людей, уверяя, что одна из моих ног вовсе не деревянная, а самая настоящая. Значит, милостивый государь, вы убеждены, что быть калекой – позор, что французский офицер, пострадавший за свою родину, должен это скрывать, как нечто постыдное?

– Да нет же, нет, капитан, напротив, – защищался огорошенный приемом негоциант.

– И сколько же стоит ваша игрушка?

– Пятьсот франков.

– Пятьсот франков! И вы воображаете, что найдется человек, способный выбросить такие деньги за деревянную ногу, тогда как останутся тысячи бедняков, которые будут довольствоваться простой деревяшкой?

Солдаты, соседи по кроватям, замерли от восторга. Матушка Коралия слушала и улыбалась. Что бы только не отдал Бельваль за эту улыбку!

Патриций увлекся Коралией с первого взгляда. Его трогала и ее тихая красота и нежность, с которой она склонялась над больными, пленяла грация движений. С первых мгновений она очаровала его голосом, походкой, легкой и неслышной. Он чувствовал, что это хрупкое существо нуждается в покровительстве.

Время показало, что капитан оказался прав, и был бесконечно счастлив, когда ему удалось вырвать Коралию из рук похитителей.

…Дождь из искр все продолжал литься на землю и, наблюдая его, Бельваль решил, что источник его находится где-то около Сены, между Трокадеро и вокзалом Пасси.

– Поднимемся выше, оттуда будет виднее, – сказал он себе.

На лестнице третьего этажа капитан заметил, что из-за двери комнаты Я-Бона проникает свет. Он заглянул в нее. Я-Бон спал в кресле перед разложенными на столе картами. На его плече храпела необычайно уродливая женщина. Рот ее был открыт, и в нем виднелись неровные черные зубы, а кожа лица, грубая и темная, лоснилась от жира. Это была кухарка Анжель.

Патриций наблюдал их с самым удовлетворенным видом. Уж если Я-Бон нашел себе возлюбленную, то и другие изуродованные герои войны могут не терять надежды на счастье.

Он дотронулся до плеча сенегальца, тот проснулся и улыбнулся или, вернее, улыбнулся прежде, чем проснулся, почувствовав приближение капитана.

– Ты мне нужен, Я-Бон.

Я-Бон заворчал от удовольствия и оттолкнул Анжель, которая упала на стол, но не проснулась.

Бельваль и Я-Бон вышли на улицу. Отсюда дождь из искр был менее заметен, его скрывали кроны деревьев. Они прошли по бульвару, сели в трамвай и доехали до проспекта Генри Мартэн. Оттуда было рукой подать до улицы Тур, которая упирается в Пасси.

По дороге Бельваль не переставал поверять свои планы Я-Бону, хотя знал, что тот особенно много не поймет. Но это у него стало привычкой… Я-Бон, его боевой товарищ и денщик, был предан Патрицию как собака. По странному совпадению их оперировали в один и тот же день, ранены в голову они были одновременно. Я-Бон был убежден, что все это случилось по повелению свыше и гордился одинаковой участью со своим капитаном. Он искренне верил, что и умрет в один день с ним.

Бельваль отвечал на эту рабскую привязанность дружеским отношением, но это не мешало ему частенько подтрунивать над Я-Боном, что неизменно приводило того в самый неистовый восторг. Сенегалец играл роль пассивного собеседника, советы которого не принимаются в расчет, но который отвечает за все неудачи…

– Что ты обо всем этом думаешь, господин Я-Бон? – спрашивал капитан, идя с ним по улице. – Мне думается, что все это продолжение той же истории.

Одни звуки, которые произносил Я-Бон, означали «да», а другие – «нет».

– Да, – промычал он.

– Стало быть, ты не сомневаешься, что матушке Коралии грозит новая опасность?

– Да…

– Хорошо… Значит, нам теперь остается узнать, откуда этот дождь искр… Вспомнив, что цеппелины восемь дней тому назад нам нанесли визит, я думаю… Ты меня слушаешь?

– Да…

– Думаю, что это сигнал какого-нибудь изменника, извещающий о новом набеге.

– Да…

– И вовсе не да… А нет… – рассердился капитан. – Как это может быть сигнал для цеппелина, когда из утреннего разговора в ресторане можно было понять, что этот дождь был уже дважды перед самой войной… Да и почему это непременно означает сигнал?

– Нет…

– Как нет! А что же тогда, по-твоему? Уж лучше бы ты молчал. По правде сказать, я тоже этого не знаю и даже догадаться не могу. Это сложная штука, я тебе скажу, и не по моим силам.

Пройдя улицу Тур, Патриций остановился. Он не знал, куда теперь идти. Небо было темным, искры пропали.

– Наверное, уже все закончено, – решил капитан. – А все ты виноват, Я-Бон, мы опоздали из-за тебя. Если бы ты не потерял столько времени, стараясь вырваться из объятий Анжели, мы поспели бы вовремя… Я, конечно, преклоняюсь перед ее чарами, но все же…

Болтая таким образом, он старался придумать, что же им теперь делать, и почти решил бросить эту затею, но тут с улицы Франклин вылетел автомобиль, и один из его пассажиров прокричал шоферу:

– Налево, а потом прямо, пока я не скажу.

Капитану показалось, что голос ему знаком.

– Может быть, этот тип в серой шляпе и есть один из тех, кто собирался похитить матушку Коралию?

– Да, – промычал Я-Бон.

– Не правда ли? Но тогда сигнал из искр объясняет его появление в этих местах… Теперь только бы не выпустить его из виду… Беги, Я-Бон!

Но Я-Бону не было никакой надобности бежать. Автомобиль свернул на улицу Раймон и остановился у дверей дома в трехстах метрах от перекрестка.

Из машины вышло пятеро человек. Один из них позвонил у дверей.

Прошло секунд тридцать, и Бельваль снова уловил звук колокольчика. Пассажиры автомобиля, тесно сгрудившись, стояли на тротуаре и ждали. Только после третьего звонка отворилась маленькая дверь. Последовала заминка, видимо, тот, кто был в доме, требовал объяснений. Потом двое из прибывших бесцеремонно оттолкнули спрашивающего и все пятеро вошли, захлопнув дверь.

Капитан осмотрелся.

В старину через улицу Раймон проходила большая деревенская дорога. Кое-где остались старинные строения, окруженные тенистыми садами за каменными стенами. Здесь находилось былое жилище Бальзака и раскинулся тот таинственный сад, в котором в расщелине солнечных часов Арсен Люпен нашел бриллианты.

Дом, в который вошли незнакомцы, составлял продолжение стены и своим видом напоминал особняки времен Первой империи. Круглые окна, неравномерно расположенные вдоль длинного фасада и забранные решетками в нижнем этаже, выше были закрыты ставнями. Немного дальше виднелось еще одно строение.

– С этой стороны ничего не сделаешь, – решил Патриций. – Все заперто, точно в феодальной крепости… Посмотрим, что дальше…

От улицы Раймон к Сене спускались узкие переулки. Один из них проходил вдоль стены дома. Он был выложен булыжником и слабо освещался единственным фонарем.

– Помоги мне, Я-Бон, – попросил капитан. – Стена слишком высока, но с помощью фонаря, пожалуй, что-нибудь удастся.

Он взобрался на фонарь и оттуда хотел перебраться на стену, но, протянув руку, невольно вскрикнул: она была покрыта битым стеклом.

Бельваль спустился вниз, пылая негодованием.

– Ты мог, кажется, меня предупредить об этом, Я-Бон! – воскликнул он. – Еще минута, и я порезал бы себе руки… И о чем ты только думаешь? Право, нечего было навязываться мне в спутники…

Переулок делал поворот, и сюда уже совсем не падал свет фонаря. Капитан попытался идти на ощупь, но тут к его плечу прикоснулась рука сенегальца.

– Что тебе, Я-Бон?

Я-Бон толкал его к стене, в которой капитан нащупал выемку.

– Конечно, дверь, – сказал он. – Только один господин Я-Бон способен видеть в темноте как кошка…

Я-Бон передал ему коробку спичек и, зажигая их одну от другой, капитан смог хорошенько рассмотреть дверь.

– Так я и думал, – проворчал Бельваль. – Массивная, утыканная гвоздями, обитая железными полосами. Ручки нет, только отверстие для ключа… Ах, как бы сейчас пригодился ключ…

Он замолчал. Внезапно невероятная мысль пришла ему в голову. Капитан дотронулся до кармана, в котором лежал ключ, достал его и снова зажег спичку. Ключ пришелся как раз впору… Он повернул его, толкнул дверь, и та отворилась.

– Войдем, – сказал Бельваль.

Я-Бон не шевелился, и Патриций понял его недоумение. Он и сам не менее недоумевал. Каким чудом ключ оказался именно от этой двери? Как кто-то догадался, что он найдет способ употребить его без предупреждения?

– Войдем, – повторил он.

Они оказались в большом саду. Темнота была такой густой, что невозможно было различить аллеи. Сделав по траве несколько шагов, Бельваль уперся в скалу, по которой стекала вода.

– Ну вот, теперь вымок, – проворчал он. – А все ты, Я-Бон.

Он еще не закончил говорить, как вдруг раздался яростный лай из глубины сада. Видимо, сторожевая собака почуяла их присутствие. Несмотря на все свое мужество, Патриций вздрогнул. Грозящее нападение в полной темноте действовало угнетающе на нервы. Каким образом защищаться? Звук выстрела выдал бы их с головой, а между тем у него не было другого оружия, кроме револьвера.

Животное приближалось и было, очевидно, очень крупным.

Бельваль пригнулся к земле, и в этот момент перед ним мелькнула фигура сенегальца.

– Я-Бон, Я-Бон! – воскликнул капитан. В ответ послышалось глухое сопение, звуки борьбы и рычание. Потом все смолкло.

– Я-Бон! Где ты? – в смятении спрашивал Бельваль.

Он зажег спичку и, к великой радости, увидел гиганта, поднимавшегося с земли. В руке тот держал большого пса, горло которого сжимала его огромная пятерня. С ошейника собаки свешивалась цепь.

– Спасибо, Я-Бон, благодаря тебе мне не досталось, – сказал капитан. – Отпусти ее теперь…

Животное упало в траву и осталось неподвижным.

– Бедный пес, – огорченно сказал капитан. – А между тем он ведь только исполнял свои обязанности… А теперь, Я-Бон, исполним свои обязанности, хотя они нам не ясны.

Вдали что-то поблескивало, точно щель в освещенном окне. Карабкаясь по скале, они добрались до террасы, на которой стоял дом. С этой стороны в доме были те же круглые высокие окна, как и с улицы, и так же закрывались ставнями. Но сквозь неплотно притворенный ставень одного из окон пробивалась полоска света, замеченная ими снизу.

Приказав Я-Бону спрятаться за выступом, капитан обошел фасад, останавливаясь у каждого окна. В доме слышались голоса, но разобрать слова было невозможно, а ставни оказались крепко запертыми. За четвертым окном он увидел дверь.

– Так как мне прислали ключ только от калитки, то, очевидно, дверь дома не закрыта, – рассудил капитан.

Так и было…

Внутри шум голосов, доносившихся сверху, стал громче. Перед Бельвалем была лестница, тускло освещенная, и он начал подниматься по ней. На площадке второго этажа Патриций увидел полуоткрытую дверь. Он сначала просунул в нее голову, а потом вошел.

Капитан оказался на хорах большой залы. Хоры были уставлены шкафами с книгами и, спрятавшись между ними, можно было видеть, что делается внизу и не быть замеченным.

В освещеной зале пятеро незнакомцев что-то делали с человеком, который, по-видимому, изнемогал в неравной борьбе. Первой мыслью Бельваля было помочь ему. С помощью сенегальца, который мигом прибежит на его зов, он довольно легко справится с пятерыми. Но капитана остановило то обстоятельство, что у нападавших не было никакого оружия, и они, очевидно, вовсе не намеревались умертвить свою жертву. Они только желали сделать ее недвижимой, что им и удалось. Двое держали несчастного за горло и плечи, двое – за ноги.

Один из пятерых коротко приказал:

– Свяжите его и заткните рот. А впрочем, пусть себе кричит, все равно никто не услышит.

И, приблизившись к жертве, он продолжал:

– Ну, мой милый Эссарец, что ты надумал? Нравится тебе это все? А ведь это только начало… Если ты не заговоришь, мы пойдем дальше, до конца, как это проделывали заправские «шофферы»[1]1
  Во времена Революции на юге Франции действовала разбойничья шайка, слывшая под названием «шофферов», то есть «нагревателей». Они выпытывали у своих жертв тайны денежных хранилищ, поджаривая над огнем подошвы их ног.


[Закрыть]… Как, ты все-таки отказываешься? Ты, может быть, еще питаешь какие-нибудь надежды? В таком случае ты просто сумасшедший! Кто может тебе помочь? Твои слуги? Но привратник, лакей и дворецкий – все это мои люди… Я дал им отпуск на восемь дней, и они тотчас же уехали. Горничная? Кухарка? Но они живут в противоположном крыле дома, и сам ты мне говорил не раз, что там ничего не слышно… Может быть, твоя жена? Но она находится очень далеко отсюда и не может слышать… Остается Симон, твой старый секретарь… Но мы его связали еще при входе. Не правда ли, Бурнеф, мы в полной безопасности?

Человек с густыми усами поднял голову.

– Бурнеф, куда поместили секретаря?

– В комнату привратника.

– Ты знаешь комнату дамы?

– Да, по указаниям, которые вы мне дали.

– Идите туда и приведите даму и секретаря.

Все четверо скрылись за дверью, находившейся под хорами, где спряталась матушка Коралия. Едва они вышли, коротышка приблизился к своей жертве.

– Теперь мы одни, Эссарец… Я только этого и хотел. Воспользуемся же моментом.

Он наклонился к нему и заговорил так тихо, что Бельвалю приходилось напрягать слух.

– Все эти люди глупы, и я не посвящаю их в свои планы… Тогда как ты и я, Эссарец, созданы для того, чтобы действовать вместе. Ты не хотел прежде допустить этого, и вот к чему это привело. Не упрямься же теперь, старый дружище, и не вздумай хитрить со мной. Ты попался в ловушку и теперь ты бессилен и должен покориться моей воле. Вместо того, чтобы подвергаться новым пыткам, согласись на раздел… Пополам… Хочешь? Помиримся, и я возьму тебя в свою игру, а ты прими меня в свою… Идет? Соединясь, мы выиграем без всякого сомнения. Отвечай же, да или нет?..

Он вынул кляп изо рта своей жертвы и наклонился еще ниже.

Но на этот раз Бельваль совсем ничего не услышал. Но коротышка выпрямился в неописуемом гневе.

– Ты действительно с ума сошел, если предлагаешь мне подобную вещь, – воскликнул он с ругательствами. – Я понимаю еще, предложить это Бурнефу или кому-нибудь из его компании. Но мне… Полковнику Факи… Нет, нет, мне нужно намного больше, чем ты предлагаешь! Я согласен на раздел… да… но получать милостыню – никогда!

Патриций узнал голос, который он слышал накануне утром в ресторане. Говоривший был небольшого роста с тонкой элегантной фигурой и жестоким лицом оливкового цвета.

– Наконец этот негодяй у нас в руках, – сказал он. – И, надеюсь, что на этот раз он заговорит… Вы решились друзья?

Один из четверых проворчал:

– На все. И ждать больше нечего, что бы ни случилось.

У него были густые черные усы, и капитан узнал в нем второго собеседника в ресторане и одного из похитителей матушки Коралии. Его серая шляпа лежала на стуле.

– На все, говоришь ты, Бурнеф, – расхохотался коротышка. – И что бы ни случилось? Ну что же, начнем… Так значит, старый дружище Эссарец, ты стесняешься открыть свой секрет? Что же, посмеемся.

Связанного подняли и, бросив в кресло, привязали к нему веревкой. Ноги, связанные, прикрепили к сиденью другого стула, так, чтобы они свешивались. Потом с него сняли ботинки и носки.

– Катите! – приказал шеф.

В простенке между окнами залы горел большой камин. К нему-то и подтащили несчастного, приблизив к огню ноги.

У жертвы вырвался стон. Он, извиваясь всем телом, пытался убрать ноги от огня.

– Ближе! Ближе! – кричал коротышка.

Бельваль вытащил из кармана пистолет.

– Я тоже жду, – сказал он себе. – Ведь не оставлять же этого несчастного.

Но в это мгновение Патриций увидел на хорах по другую сторону залы женщину с побледневшим лицом и расширенными от ужаса глазами и узнал в ней матушку Коралию…

Глава 4
Над пламенем

Матушка Коралия… Матушка Коралия, спрятавшаяся в этом доме, в который ворвались и которым завладели ее преследователи и в котором он прятался сам, благодаря невероятной случайности…

Но теперь, по крайней мере, разъяснилась хоть одна загадка: входную дверь оставила открытой она, предварительно проникнув через нее сама. Но как ей удалось это проделать и зачем она пришла сюда?

Все эти вопросы мелькнули в уме Бельваля, но он не успел на них ответить. Снизу раздался крик, еще ужаснее первого, и он увидел ноги жертвы, извивавшиеся над пламенем.

Но на этот раз Бельваль и не подумал придти на помощь кричавшему, решив не привлекать пока к себе внимания.

– Отдых! – скомандовал коротышка. – Отодвиньте его. Я думаю, для него будет достаточно пробы…

Бельваль жадно прислушивался, не теряя в то же время из виду Коралию, на лице которой вместе с ужасом читалось такое же напряженное внимание.

В зеркале, висевшем напротив камина, он мог видеть лицо жертвы. Это был человек лет пятидесяти, совершенно лысый, с жирными щеками и крупным носом, густыми бровями и седеющей бородой. Одет он был в домашний сюртук с бархатными отворотами и в коричневые панталоны из фланели. Рядом на стене висел его превосходно выполненный портрет. Художник удачно передал суровое и повелительное выражение лица Эссарца.

«Чисто восточное лицо, – подумал Бельваль. – Я часто встречал такие в Египте и Турции». Да и имена всех этих людей: полковник Факи, Бурнеф, Эссарец, их акцент и манера говорить и держаться – все говорило об их восточном происхождении.

Все это были яркие типы левантинцев, но левантинцев, проведших жизнь на парижской мостовой. Эссарец-бей был известным парижским финансистом, а полковник Факи имел выговор и манеры завзятого парижанина.

За дверью послышался шум, и она с треском раскрылась. В комнату втащили связанного человека и бросили его на пол.

– Вот вам старый Симон, – сказал тот, которого называли Бурнефом.

– А женщина? – живо спросил полковник. – Надеюсь, что вы ее тоже привели?

– Увы, нет.

– Почему?

– Она убежала через окно.

– Нужно было догнать ее, она не может далеко уйти! Помните, недавно лаяла собака…

– А если она уже скрылась?

– Но как могла она это сделать?

– А дверь в переулок?

– Немыслимо.

– Но почему же?

– Этой дверью не пользовались многие годы… Даже ключ от нее потерян…

– Но ведь не будем же мы устраивать из-за этого целую катавасию с фонарями, чтобы привлечь внимание целого квартала, – возразил Бурнеф. – И все только из-за женщины…

Полковник Факи, казалось, был в отчаянии. Он обратился к своему пленнику:

– Тебе везет, старый осел! Вот уже второй раз она проскальзывает у нас между пальцами… Она тебе рассказывала сегодняшнюю историю? Ах, если бы там не было этого проклятого капитана! Но я найду его и он мне заплатит за свое вмешательство…

Бельваль сжимал кулаки в бессильном гневе. Наконец он понял: Коралия скрывалась в своем собственном доме… Застигнутая врасплох вторжением пяти преступников, она выскочила из окна, обежала сад и, войдя в дом через садовую дверь, спряталась на хорах в надежде, что будет здесь в безопасности.

– И это ее муж, ее муж… – повторял Бельваль с содроганием.

И точно для того, чтобы рассеять его последние сомнения, полковник принялся насмехаться:

– Да, старый Эссарец, твоя жена мне по вкусу. И если мне не удалось с ней сегодня познакомиться, то я сделаю это сегодня ночью… Кроме прочего, она будет служить мне залогом. Ради нее ты пойдешь на все. Я знаю, что ты обожаешь свою Коралию, и вполне одобряю твой вкус…

Он подошел к камину и зажег настенную электрическую лампочку с рефлектором. Яркий свет отразился на большом портрете Коралии.

– Королева! – с восхищением произнес Факи. – Волшебница! Посмотри, как тонко обрисован овал лица, как грациозны линии плеч и лебединой шейки! Наши красавицы славятся. Эссарец, но подобной ей не найдется и у нас. И скоро она будет моей, потому что я найду ее, в этом ты можешь не сомневаться… Ах, Коралия, Коралия…

Бельваль смотрел на женщину, и ему казалось, что ее лицо заливает румянец стыда. Сам он дрожал от бешенства и негодования и с трудом сдерживался. С болью в сердце он узнал, что она жена этого старика, а теперь ее точно раздевали перед этими людьми.

И в то же время капитан не понимал, что заставляет ее оставаться здесь. Почему бы ей не добраться до окна и не позвать на помощь? Что ей мешает это сделать? Конечно, мужа она не любит… Иначе разве она могла бы присутствовать при его муках, слышать его стоны и ничем не попытаться помочь?

– Но довольно, – сказал Факи, отворачиваясь от портрета. – Коралия будет моей наградой, но ее тем не менее, надо заслужить… За работу, друзья, и побыстрее… Подвиньте его к огню на пятьдесят сантиметров, пока не больше. Хорошо… Что, горячо, Эссарец? Но все это еще можно переносить, дальше будет хуже, подожди…

Он отвязал правую руку своей жертвы и положил на столик рядом с креслом бумагу и карандаш.

– Вот тебе все принадлежности для письма… Говорить тебе трудно? Так пиши… Ты ведь знаешь, о чем идет речь? Всего несколько слов… Ты согласен? Нет? Друзья, еще на десять сантиметров ближе…

Факи подошел к секретарю, в котором капитан узнал старого слугу, иногда сопровождавшего Коралию в лазарет.

– Тебе, Симон, не причинят никакого вреда. Я знаю, что ты предан своему господину и что он не посвящает тебя в свои дела. Кроме того, я уверен, что ты будешь молчать, потому что одно сказанное тобой слово погубит твоего господина скорее, чем нас. Мы поняли друг друга, не правда ли? Отчего ты не ответишь? Может быть, они чересчур стянули тебе горло веревкой? Подожди, я тебе помогу…

Между тем подле камина продолжалась пытка. Из последних сил Эссарец старался изогнуть ноги так, чтобы избежать, насколько возможно, огня, и из его заткнутого кляпом рта вырвались глухие стоны.

«Боже, – подумал Бельваль. – Неужели так и оставить его поджариваться, как перепелку?»

Он посмотрел на Коралию. Она не двигалась. Лицо ее с расширенными от ужаса глазами было почти неузнаваемо.

– Еще на пять сантиметров ближе, – приказал Факи, развязывая Симона.

В этот момент капитан заметил, как Эссарец, воспользовавшись тем, что от него отвлеклись, добрался правой рукой до ящика в столике, выдвинул его ценой невероятных усилий и достал оттуда пистолет, который спрятал позади себя в кресле. Этот поступок, казалось, не имел смысла: невозможно было предположить, что он сможет одержать победу над пятью своими мучителями. Но на лице его, отражавшемся в зеркале, Бельваль прочел железную решимость.

– Еще на пять сантиментров ближе! – приказал полковник Факи, приближаясь к камину.

Посмотрев, в каком состоянии ноги жертвы, он удовлетворенно произнес:

– Кожа вздулась в некоторых местах, жилы готовы лопнуть. Эссарец-бей, приготовился ли ты писать? Не хочешь? Ты все еще надеешься? Может быть, от жены ждешь помощи? Но ее нет.

Вдруг он внезапно рассердился.

– Ты, кажется, смеешься надо мной! Суньте его в эту печку… Вот так! Ты все еще противишься мне? Хорошо… Тогда я сам примусь за дело и поочередно обрежу тебе оба уха, как это делают на нашей общей родине.

Факи вытащил из кармана жилета кинжал и высоко поднял его над головой, готовясь нанести удар. Выражение лица его было в эту минуту особенно ужасно.

Но тут Эссарец с быстротой молнии выхватил пистолет.

Прогремел выстрел, и кинжал упал на пол. Полковник еще мгновение держался на ногах с угрожающе поднятой рукой, как бы еще не совсем поняв, в чем дело, и рухнул на Эссарца, придавив его руку, которой тот направлял пистолет на его сообщников.

Он еще успел произнести:

– Ты убил меня, Эссарец, но лучше тебе от этого не будет… Я предвидел это, и если я не вернусь домой в назначенный час, префект полиции получит письмо и все узнают про твою измену, и про все твои планы… Несчастный, ведь мы могли так хорошо поладить… – и затих.

Окружающие, видимо, были поражены столь неожиданной развязкой. Первым пришел в себя Бурнеф. Он обезоружил Эссарца, а последний, пользуясь тем, что стул больше не держали, подогнул под себя ноги.

Бельваль решительно не знал, что ему делать. На полу мертвец, из раны которого все еще сочилась на ковер кровь, неподвижная фигура Симона и привязанный к креслу Эссарец, находящийся все еще очень близко от пламени.

Преступники переглянулись. Бурнеф, видимо, что-то задумал. Он подошел к стулу, где лежала его шляпа, и вытащил из-под нее тонкий шелковый шнурок, точную копию того, которым был задушен Мустафа Раваляев.

Бельваль напрягся.

Бурнеф развернул шнурок, взял его за пуговки на концах, подергал, проверяя его крепость, обвил его вокруг шеи Эссарца, предварительно вынув изо рта того кляп.

– Эссарец, – сказал он со спокойствием, говорившим гораздо больше, чем гнев полковника, – мучиться я тебя не заставлю, так как я не сторонник пыток вообще… Я знаю, что ты должен сделать, и что должен сделать я… С твоей стороны одно слово, с моей – одно действие, и все будет кончено. Ты должен только произнести «да» или «нет». «Да» будет твоей свободой, а «нет»…

Несколько секунд он колебался, а потом произнес:

– «Нет» будет означать твою смерть.

Негодяй произнес последние слова совсем просто, и вместе с тем чувствовалось, что он сделает то, что говорит, не колеблясь ни минуты.

Стало ясно, что для Эссарца наступил критический момент. Патриций еще раз взглянул на Коралию, готовясь выступить на защиту Эссарца. Но ее застывшее лицо не выражало никаких чувств.

– Вы все согласны со мной? – спросил Бурнеф своих сообщников.

– Вполне, – ответили те хором.

– И берете на себя часть ответственности за то, что произойдет?

– Берем.

Бурнеф слегка стянул шнурок на шее Эссарца и тихо спросил:

– Да или нет?

– Да.

Бурнеф одобрительно кивнул.

– Стало быть, ты соглашаешься? Как раз вовремя. Никогда еще ты не был так близок к смерти, Эссарец.

Не снимая веревки, он продолжал:

– Ты, значит, будешь говорить? Это меня удивляет… Я еще недавно говорил полковнику, что тебя ничем не переупрямить, ни пыткой, ни смертью… Я и теперь думаю, что ты хочешь нам предложить кое-что другое. Я прав?

– Да! Ни пытки, ни смерть…

– И твое предложение будет того стоить?

– Вполне! Я только что предлагал это полковнику, когда вы выходили, но он отказался, потому что желал вам изменить и вести дело только со мной…

– А я приму?

– Это зависит от тебя, но ты поймешь то, чего не понял он.

– Это сделка, не правда ли?

– Да.

– Денежная?

– Да.

Бурнеф пожал плечами.

– Несколько тысячных билетов, не более? И ты воображаешь, что я настолько наивен, что соглашусь… Ты ведь знаешь, что твой секрет нам почти известен.

– Да, кое-что вам известно, но главного вам не узнать никогда…

– Мы откроем и это.

– Никогда.

– Твоя смерть облегчит нам поиски.

– Моя смерть? Но через несколько часов, благодаря доносу полковника, вы будете выслежены и, быть может, схвачены, во всяком случае, будете лишены возможности производить какие-либо поиски… Таким образом, у вас имеется выбор: деньги, которые я вам предлагаю, или тюрьма.

– А если мы примем предложение, – осведомился Бурнеф, на которого, казалось, подействовал последний довод, – то когда ты нам заплатишь?

– Сейчас же.

– Сумма, стало быть, здесь?

– Да.

– Какая-нибудь мизерная?

– Гораздо большая, чем ты надеешься получить.

– Например?

– Четыре миллиона.