Текст книги "Необычайные приключения Арсена Люпена"

Автор книги: Морис Леблан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Да, это удивительный человек, на плечо которого я с удовольствием положу эту самую руку, которую протягиваю теперь вам, господин Деван! Видите ли, мне кажется, что Арсен Люпен и Шерлок Холмс встретятся еще раз. Мир слишком мал для того, чтобы они не встретились… и тогда…

ЧЕРНАЯ ЖЕМЧУЖИНА

I. Страшное открытие

Сильный звонок разбудил жену швейцара дома № 9 улицы Гош. Она, ворча, дернула шнурок:

– Я думала, уже все вернулись. Ведь теперь по крайней мере три часа!

Ее муж пробормотал в ответ:

– Может быть, это за доктором.

И действительно, кто-то спросил:

– Доктор Харгель… в котором этаже?

– Третий налево. Но доктор никогда не практикует по ночам.

– На этот раз он сделает исключение!

Посетитель вошел в дом, поднялся в первый, второй этаж и, не остановившись на площадке доктора, продолжал подниматься до пятого. Там он попробовал два ключа. Один открыл замок, а другой – предохранительную задвижку.

– Превосходно, – прошептал он, – но прежде всего обеспечим себе отступление.

Через десять минут он спустился вниз и, проклиная доктора, постучал в окно швейцара. Ему открыли, и он захлопнул за собой дверь. Но эта дверь не закрылась, потому что он быстро вложил железную пластинку в замочную скважину, и язычок замка уже не мог в нее войти. Он снова вошел и без шума поднялся в пятый этаж. В передней, при свете электрической лампочки, он положил свое пальто и шляпу на один из стульев, надел толстые фетровые гамаши и вынул из кармана подробный план квартиры.

– Превосходно! – сказал он себе. – Со стороны улицы находятся зал, будуар и столовая. Бесполезно тратить на них время. Можно подумать, что у графини нет вкуса… Ни одной ценной безделушки!.. Итак, прямо к цели… Ах, коридор… Очевидно, он ведет в комнаты… Через семь шагов дверь стенного шкафа, который сообщается с комнатой графини… Вот он… Задвижка, говорили мне, всегда закрыта и находится на высоте одного метра сорока сантиметров от пола. Мы сделаем по всей линии легкий надрез, который должен избавить нас от нее… Если только случайно она не будет открыта… Попробуем…

Он повернул ручку. К его большому удивлению, дверь открылась.

– Счастье положительно преследует тебя, дружище Арсен Люпен! Тебе известно расположение квартиры, место, где спрятана черная жемчужина… Однако надо быть тише, чем сама тишина, и более невидимым, чем темная ночь.

Люпен употребил добрых полчаса на то, чтобы открыть вторую, стеклянную дверь, ведшую из коридора в комнату. Он сделал это с такими предосторожностями, что если бы даже графиня и не спала, то ни один подозрительный звук не обеспокоил бы ее.

Он лег на ковер. Согласно указаниям плана, ему надо было только проползти вдоль кушетки. Это должно было привести его к креслу, а затем к маленькому столику, поставленному около кровати. На столике стояла коробка от почтовой бумаги, а прямо в эту коробку была положена черная жемчужина.

У конца кушетки он остановился, чтобы успокоить биение своего сердца. Люпен, конечно, не чувствовал никакого страха, но он не мог побороть то нервное состояние, которое ощущается обыкновенно при полной тишине. Он прислушался, и ему показалось, что он слышит равномерное дыхание. Он успокоился, как будто почувствовал присутствие дружеского существа. Он ощупал кресло и затем едва заметными движениями придвинулся к столу, следя все время за тенью своей протянутой руки. Она коснулась ножки стола, затем, совсем близко от него, на ковре, предмета, который он принял за упавший подсвечник. Вслед за тем он сейчас же натолкнулся на новый предмет, – это были часы в кожаном футляре.

Он не понимал. Что здесь произошло?.. Вдруг у него вырвался крик! Он дотронулся… до какой-то непонятной вещи! Но нет, нет! Очевидно, страх затемняет ему рассудок! Пораженный ужасом, с каплями пота на висках, он в продолжение нескольких секунд оставался неподвижным. На его пальцах сохранилось ощущение этого прикосновения. Против воли он снова протянул руку. Снова его рука коснулась этой вещи. Это была прическа, лицо, и лицо это было холодное, почти ледяное.

Быстро нажал он кнопку своего электрического фонаря. Перед ним лежала женщина в крови. Страшные раны покрывали ее шею и плечи. Он наклонился и осмотрел ее. Она была мертва.

– Мертвая, мертвая! – повторял он с ужасом.

Он смотрел на остановившиеся глаза, открытый рот, на посиневшее тело и на кровь, которая по каплям падала на ковер и уже застыла теперь, густая и черная.

Поднявшись, он зажег электричество; комната осветилась, и он увидел все признаки отчаянной борьбы. Постель была в полном беспорядке, простыни и одеяло были сдернуты. На полу лежали подсвечник и часы; стрелки остановились на 11 ч. 20 м. Еще дальше – опрокинутый стул и повсюду пятна и брызги крови.

«А черная жемчужина?» – подумал он.

Коробка от почтовой бумаги была на месте. Он поспешно открыл ее. В ней был футляр, но футляр был пуст.

«Черт возьми! – сказал он про себя. – Я немного рано похвастался своим счастьем… Убитая графиня… исчезнувшая черная жемчужина… Положение не из блестящих! Как-то мы из него выберемся?»

II. Оправдание убийцы

Убийство на улице Гош заставило говорить о себе. Кто не знал Елену Цальти, бывшую певицу, жену и вдову графа д'Андильо? Роскошная жизнь ее каких-нибудь двадцать лет назад ослепляла Париж: ее бриллиантовые и жемчужные парюры были известны всей Европе.

От этой единственной в мире коллекции, разрозненной на аукционах, у графини осталась знаменитая черная жемчужина, представлявшая собой целое состояние. Но она предпочла довольствоваться малым, жить в небольшой квартире, с своей компаньонкой, кухаркой и одним лакеем, чем продать эту драгоценность. Для этого у нее было основание: она не скрывала, что черная жемчужина была подарок короля! Графиня никогда не расставалась с ней; она носила жемчужину и днем и вечером, и прятала ее в известное ей одной место. Все эти подробности, приведенные газетами, возбуждали любопытство столько же, сколько и самые обстоятельства преступления. На другой день после убийства в газетах появилась следующая новость:

«Нам сообщают об аресте Виктора Данегра, лакея графини д'Андильо. Против него собраны подавляющие улики. На отвороте его нового жилета, который начальник полиции нашел в его комнате между двумя тюфяками, оказались пятна крови. Кроме того, на этом жилете не хватало одной пуговицы, обшитой материей. Эта пуговица еще в самом начале следствия была найдена под кроватью убитой.

«Очень возможно, что после обеда Данегр, вместо того, чтобы идти в свою комнату, проскользнул в шкафную и через стеклянную дверь видел, как графиня прятала жемчужину. Одно обстоятельство оставалось невыясненным. Как мог Данегр, пришедший в семь часов утра в табачный магазин на бульваре, выйти из квартиры? Кухарка и компаньонка, спавшие в конце коридора, – они служили у графини около двадцати лет, – утверждали, что в восемь часов, когда они встали, обе двери и в передней и в кухне были заперты на два поворота ключа. Сделал ли Данегр второй ключ? Следствие покажет!»

Следствие ничего не показало.

Ганимар, старый начальник сыскной полиции, взявшийся расследовать дело, чувствовал, что тут замешан Арсен Люпен. Два обстоятельства привели его к этому предположению. Во-первых, показание госпожи Сенклев, двоюродной сестры и единственной наследницы убитой. Она объявила, что графиня за месяц до своей смерти доверила ей в одном из своих писем место, куда она прятала черную жемчужину. Это письмо исчезло. Кем оно было похищено? Во-вторых, жена швейцара рассказала, что она открывала дверь какому-то человеку, который поднимался к доктору Харгелю. Спросили доктора; оказалось, что к нему никто не звонил.

Итак, кто же был этот человек? Сообщник? Но преступление было совершено в 11 часов 20 минут, значит, за четыре часа до визита ночного посетителя, о котором говорила жена швейцара.

– В этом деле замешан Арсен Люпен! – говорил Ганимар.

– Ну, да, – возражал прокурор. – Вы его видите везде, вашего Арсена Люпена!

Правосудие часто поддается увлечению шаткими доказательствами; иногда сами факты складываются у него согласно тому взгляду, который установился вначале.

Прошлое Виктора Данегра, рецидивиста, пьяницы и гуляки, сделало свое дело и, несмотря на то, что ни одно новое обстоятельство не подкрепило двух или трех прежде найденных улик, ничто не могло поколебать мнения следователя. Он закончил следствие, и несколько недель спустя начался разбор дела.

Оно было запутано и томительно. Председатель вел его без всякого увлечения; прокурорский надзор обвинял вяло. При этих условиях адвокату Денегра было очень легко вести защиту. Он указал на пробелы следствия и на шаткость обвинения. Не было ни одной серьезной улики.

– Во всяком случае, – заключил адвокат, – докажите, что именно мой клиент ее убил. Докажите, что убийца и вор не то таинственное лицо, которое входило в дом в три часа утра. Часы показывали одиннадцать, скажете вы мне. Что же из этого? Разве нельзя переставить стрелки на тот час, какой вы сами выберете?

Виктор Данегр был оправдан.

III. Любезный гость. Дамоклов меч

Он вышел из тюрьмы в одну из пятниц под вечер, похудевший, подавленный шестимесячным заключением. Судебное следствие, одиночество, заседание суда – все это внушило ему болезненный страх. Ночью его преследовали страшные кошмары и призрак эшафота.

Под именем Анатоля Дюфора он нанял на вершине Монмартра маленькую комнату и жил случайными заработками. Однажды, когда он обедал в одном из маленьких трактиров своего квартала, какой-то незнакомец сел против него. Это был человек лет около сорока, в сюртуке сомнительной чистоты. Он заказал себе обед и бутылку вина.

Когда вино было принесено, он налил стакан Дюфору и тихо сказал:

– За ваше здоровье, любезный Данегр!

Тот привскочил:

– Я? я!.. Вы ошиблись… Клянусь вам…

– В чем вы клянетесь? Что вы – не вы? Не лакей графини?

– Я вам говорю… меня зовут Дюфором…

Собеседник вынул из кармана карточку и протянул ему. Виктор прочитал: «Гримодан, отставной инспектор сыскной полиции. Делает справки и принимает секретные поручения». Он вздрогнул.

– Вы из полиции?

– Я больше в ней не состою, но занятие это мне понравилось, и я продолжаю работать за свой счет… Выгодно! Иногда выискиваются такие золотые дела, как ваше!

– Мое?

– Да, ваше. Это совершенно исключительное дело, если только вы пожелаете обратить на меня ваше внимание.

– А если я этого не сделаю?

– Это необходимо. Вы находитесь в таком положении, что не можете мне ни в чем отказать!

Виктор Данегр почувствовал смутное опасение. Он спросил:

– В чем дело?.. Говорите!

– Хорошо. Вот в двух словах: я послан к вам от госпожи Сенклев, наследницы графини д'Андильо, чтобы потребовать от вас черную жемчужину.

– Черную жемчужину? Ее у меня нет!

– Она у вас.

– Если бы она была у меня, то я был бы убийца.

– Вы и есть убийца.

Данегр расхохотался.

– К счастью, мой милый друг, суд присяжных не был такого мнения. Единогласно, вы слышите, единогласно признали меня невиновным. А когда у нас, кроме сознания своей правоты, есть и уважение двенадцати честных людей…

Отставной сыщик схватил его за руку:

– Без лишних слов, приятель! Слушайте, за три недели до преступления вы украли у кухарки ключ от черной двери и заказали точно такой же у слесаря Утарда, на улице Оберкампф, № 244.

– Неправда, неправда! – бормотал Виктор. – Никто не видел этого ключа… Вы лжете!

– А вот он! Затем должен вам сказать, что вы убили графиню ножом, купленным на рынке, – я укажу вам лавку, – в тот самый день, когда вы заказали ключ. Лезвие его треугольное, с желобком посредине. Вот он.

Виктор Данегр отшатнулся. Сыщик продолжал:

– На нем видны пятна ржавчины. Надо ли вам объяснять их происхождение?

– У вас есть ключ и нож… Превосходно, но кто может утверждать, что они принадлежат мне?

– Во-первых, слесарь, а затем – приказчик, у которого вы покупали нож. Я уже немного освежил их память. Они будут очень рады видеть вас.

Данегр дрожал от страха. Тем не менее он попробовал представиться спокойным.

– Ну, что вы еще скажете? Это все ваши доказательства?

– Есть еще одно. После совершения преступления вы отправились прежней дорогой. Но по середине шкафной комнаты, вы, объятый ужасом, должны были, чтобы не упасть, прислониться к стене.

– Откуда вы это знаете? – спросил заикаясь Виктор.

– Откуда? Никому из этих господ судейских не могло прийти в голову зажечь свечку и осмотреть стены. Но если бы они это сделали, то они увидали бы на белой штукатурке очень слабое красное пятно, достаточно ясное, однако, для того, чтобы узнать в нем отпечаток наружной стороны вашего большого пальца, – совершенно мокрого от крови, – который вы приложили к стене. А вы ведь знаете, что в антропометрии это один из самых существенных признаков!

Виктор Данегр побледнел от испуга. Пот выступил у него на лбу. Глазами безумного смотрел он на этого странного человека, который говорил о его преступлении так, как будто он был его невидимым свидетелем.

Побежденный, обессиленный, он опустил голову.

– Если я отдам вам жемчужину, – глухо сказал он, – сколько вы мне за это дадите?

– Ничего.

– Как?.. Вы смеетесь!.. Я дам вам вещь, которая стоит тысячи, может быть, сотни тысяч, и ничего не получу?

– Нет, жизнь! И потом вы должны помнить, что эта жемчужина не имеет никакой цены. Вы не можете ее продать. Для чего же вам ее хранить?

– Есть люди, которые скупают… и когда-нибудь, все равно за какую цену…

– Когда-нибудь? Это будет слишком поздно.

– Почему?

– Потому что вас арестуют, но на этот раз уже вследствие улик, которые сообщу я.

Виктор схватил голову обеими руками и задумался. Затем он тихо спросил:

– Когда она вам нужна?

– Сегодня вечером, не позже как через час. Иначе я отправлю вот это письмо прокурору.

Данегр налил себе два стакана вина, выпил залпом один за другим и сказал, вставая:

– Заплатите по счету и пойдемте. Довольно с меня этого проклятого дела!

Наступила ночь. По внешним бульварам они направились к площади l'Etoile. Они шли тихо. Виктор с согбенной спиной, усталый. В парке Монсо он остановился.

– Вот здесь, – сказал он глухим голосом и упал на скамейку. – Здесь… перед нами…

– Перед нами?

– Да, между двумя камнями.

– Между которыми? Вы колеблетесь? Ну, хорошо, я буду вашим добрым гением. Сколько вам надо?

– Столько, сколько надо на билет в Америку.

– Хорошо. Так где же?

– Сосчитайте камни на правой стороне канавки. Она между двенадцатым и тринадцатым.

– В ручье?

– Да, у конца дорожки, на глубине приблизительно десять сантиметров. Если никто не видел, как я нагнулся и сунул ее туда, то она должна быть там.

Гримодан присел и своим перочинным ножом сделал в сыром песке маленькую ямку.

Жемчужина была там!

На следующий день в «Echo de France» появилась следующая заметка, перепечатанная всеми газетами:

«Со вчерашнего дня знаменитая черная жемчужина находится в руках Арсена Люпена, который отобрал ее у убийцы графини д'Андильо. В самом непродолжительном времени снимки с этой драгоценности будут выставлены в Лондоне, Петербурге, Калькутте, Буэнос-Айресе и Нью-Йорке. Арсен Люпен ждет предложений, которые будет угодно сделать его корреспондентом».

– Порок, очевидно, всегда наказывается, а добродетель всегда вознаграждается, – заключил Арсен Люпен, рассказав мне все подробности этого дела.

– И, очевидно, вы, под именем бывшего сыщика Гримодана, были избраны судьбой для того, чтобы отнять у преступника плоды его злодеяния?

– Именно! И признаюсь вам, что это приключение одно из тех, которыми я больше всех горжусь. Сорок минут, проведенных в комнате убитой графини, после того как я удостоверился в ее смерти, принадлежат к самым удивительным минутам моей жизни. В продолжение сорока минут, поставленный в самое безвыходное положение, я восстановил картину преступления и удостоверился в том, что преступником мог быть только кто-нибудь из слуг графини. Я понял, что для того, чтобы получить жемчужину, надо арестовать слугу, и я оставил в спальне пуговицу от жилета. Но не следовало давать неопровержимых доказательств его виновности, и я поднял забытый на ковре нож, взял ключ, оставленный в замке, замкнул дверь двумя поворотами ключа и стер следы пальцев на стене шкафной комнаты. По-моему, это одно из тех проявлений…

– Гения? – перебил я его.

– Да! Во всяком случае эти соображения не явились бы в голове всякого встречного. В одну минуту решить два главных условия задачи – арест и оправдание! Воспользоваться грозными средствами правосудия, чтобы совершенно сбить с толку мою жертву, привести преступника в такое состояние, что, выпущенный на волю, он неизбежно должен был попасться в западню, которую я ему устроил…

– Бедняга!

– Бедняга? Виктор Данегр? А вы не думаете о том, что он убийца? Было бы в высшей степени безнравственно, если бы жемчужина осталась у него. Достаточно и того, что преступник остался жив!

– И что черная жемчужина осталась у вас!

Здесь оканчиваются (надолго ли?) похождения Арсена Люпена. На некоторое время он скрылся с горизонта, очевидно, для того, чтобы подготовить новое таинственное дело, которое удивит весь мир.

СОЛНЕЧНЫЕ ЗАЙЧИКИ

– Люпен, расскажите что-нибудь.

– Да о чем? Вы и так знаете всю мою жизнь, – отозвался Люпен, подремывавший на диване у меня в кабинете.

– Никто ее не знает, – воскликнула я. – Вы публикуете в газетах письмо, из которого мы узнаем, что в одном деле вы замешаны, другое наладили… Но мы понятия не имеем ни о вашей истинной роли в этой истории, ни о ее подоплеке, ни о развязке драмы.

– Ба! Кому интересны эти сплетни?

– Неужели, по-вашему, никого не интересуют пятьдесят тысяч франков, подаренные вами жене Никола Дюгриваля? Или таинственный способ, которым вы распутали загадку трех картин?

– Да, загадка была не из простых, – согласился Люпен. – Предлагаю для нее заглавие: «Подсказка тени».

– А ваши светские успехи! – продолжал я. – Похождения галантного Арсена! А тайна ваших благодеяний! Все эти случаи, на которые вы так часто мне намекали: «История обручального кольца», «Смерть рядом» и прочее! Люпен, решайтесь!

Люпен к этому времени уже успел прославиться, но главные его подвиги были еще впереди. Ему еще предстояли «Случай с иглой для шприца» и «813». Не помышляя о том, чтобы присвоить древние сокровища французских королей или похитить Европу из-под носа у кайзера, он довольствовался менее дерзкими деяниями и более скромными доходами и растрачивал жизнь в каждодневных трудах, изо дня в день творя зло, так же как и добро, – от полноты души, из прихоти, подобно новому Дон Кихоту, движимому то жаждой развлечений, то состраданием.

Люпен хранил молчание, и я повторил:

– Прошу вас!

– Возьмите карандаш и лист бумаги, – к моему изумлению, откликнулся он.

Я поспешно повиновался, радостно предвкушая, как он продиктует мне наконец какую-нибудь из своих историй, которые звучат в его изложении так вдохновенно и занимательно, а я вынужден, к прискорбию своему, портить их тяжеловесными пояснениями и скучными подробностями.

– Готовы? – спросил он.

– Готов.

– Пишите: восемь – один – одиннадцать – четырнадцать – четыре.

– Что?

– Пишите, говорю вам.

Он сидел на диване, не сводя глаз с отворенного окна, а пальцы его сворачивали папиросу из восточного табака.

– Пишите: девятнадцать – семнадцать – пятнадцать – двадцать девять – двадцать один – один, – продолжал он и, помолчав, добавил: – Три.

Потом, после новой паузы:

– Восемнадцать – четырнадцать – двенадцать.

Не сошел ли он с ума? Я вгляделся в него и постепенно заметил, что из глаз его за последние минуты исчезло выражение скуки, в них затеплилось внимание, и, устремленные в пространство, они, казалось, следили за каким-то захватывающим зрелищем.

В то же время он диктовал, делая остановку после каждой цифры:

– Двадцать три – восемнадцать – четырнадцать – два – двадцать семь.

В окне виднелся только клочок голубого неба справа да фасад противоположного дома, старого особняка, ставни которого, как всегда, были затворены. Там не заметно было ничего необычного, ничего нового по сравнению с той картиной, которую я наблюдал много лет подряд…

– Девять – восемь – два – шесть – четыре – один – восемнадцать – двадцать шесть.

И вдруг я понял. Вернее, мне показалось, что я понял. Нельзя же ведь предположить, что Люпен, у которого под маской иронии таится столько рассудительности, станет тратить время на простое ребячество? И все же сомневаться не приходилось. Люпен в самом деле считал отражения солнечного луча, которые с перерывами вспыхивали на почерневшем фасаде старого дома, на уровне третьего этажа.

– Четырнадцать – пятнадцать – один – семнадцать – восемнадцать – тринадцать – четырнадцать – семнадцать – восемнадцать – девять.

Солнечный зайчик на несколько мгновений исчез, потом раз за разом через равные промежутки времени вновь заскользил по фасаду и вновь исчез. Я машинально подсчитал и выпалил:

– Девять…

– А, заметили? Ну-ну! – усмехнулся Люпен.

Он подошел к окну и нагнулся, словно пытаясь точно установить, в каком направлении тянулся луч. Потом опять улегся на канапе и заявил:

– Теперь ваша очередь считать.

Я повиновался: казалось, этот несносный человек знает, чего хочет. Вдобавок мне и самому стало любопытно, что означает столь правильное чередование солнечных зайчиков на фасаде, напоминавшее сигналы маяка.

Наверное, источник этих лучей находился в доме, расположенном на нашей стороне улицы; косые солнечные лучи били в это время дня прямо мне в окна. Казалось, кто-то все время открывает и закрывает оконную раму или, вернее, пускает для забавы зайчики с помощью карманного зеркальца.

– Какой-нибудь малыш развлекается! – воскликнул я через секунду: порученное нелепое дело начинало раздражать меня своей нелепостью.

– Все равно продолжайте!

Я считал. Записывал цифры. А солнце по-прежнему плясало передо мной с какой-то воистину математической правильностью.

– Что дальше? – спросил Люпен, когда очередной перерыв затянулся.

– По-моему, все кончилось. Уже несколько минут ничего.

Мы выждали, и поскольку сигналов больше не поступало, я шутливо заметил:

– Сдается, мы напрасно теряли время. Добыча-то уж больно мала – несколько цифр на бумаге.

Люпен, не вставая с дивана, снова подал голос:

– Не откажите в любезности, мой друг, замените каждую цифру соответствующей буквой алфавита: вместо единицы – А, вместо двойки – Б и так далее.

– Но это нелепость!

– Мало ли мы их совершаем в жизни! Одной больше, одной меньше…

Я смирился, принялся за эту дурацкую работу и выписал первые буквы: З – А – Л – О – Г…

– Слово! Получилось слово! – с изумлением закричал я.

– Продолжайте, друг мой.

Я продолжил, и следующие буквы сложились в другие слова, которые я по мере продвижения вперед отделял одно от другого. К величайшему моему удивлению, на бумаге сложилась целая фраза.

– Закончили? – осведомился Люпен.

– Закончил. Между прочим, тут не все в порядке с орфографией.

– Не обращайте внимания. Читайте не спеша.

И я прочел незавершенную фразу. Привожу ее здесь в том виде, в каком записал.

«Залог успэха с том, чтобы избегать опастности и нападенний, с огромной осторожностью противостаять вражеским силам и…»

Меня разобрал смех.

– Ну и ну! Вот нас и просветили! Согласитесь, Люпен, что не так уж много почерпнули мы из этих мудрых советов, сочиненных какой-нибудь кухаркой.

Храня презрительное молчание, Люпен встал и схватил листок.

Позже я вспомнил, что в тот самый миг случайно скользнул взглядом по стенным часам. На них было восемнадцать минут шестого.

Тем временем Люпен стоял с листком в руках, и на его таком еще юном лице я, к своей радости, заметил ту мгновенную смену выражений, которая вводила в обман самых изощренных наблюдателей: в подвижности черт была его главная, самая надежная защита. По каким приметам прикажете узнавать лицо, которое умеет маскироваться даже без помощи грима, причем каждое мимолетное выражение его кажется самым естественным, обычным? Да, по каким? Ну, одну неизменную примету я все же знал: две морщинки, крест-накрест пересекавшие лоб в минуты усиленной работы мысли. Вот и теперь я отчетливо увидел этот крошечный предательский крестик.

– Детские забавы! – прошептал Люпен, отложив бумагу.

Часы пробили половину шестого.

– Как! – воскликнул я. – Вы нашли разгадку? За двенадцать минут?

Он прошелся по комнате – вправо, потом влево, раскурил папиросу и сказал:

– Будьте любезны, позвоните барону Репстейну и предупредите, что в десять вечера я буду у него.

– Барону Репстейну? – переспросил я. – Мужу знаменитой баронессы?

– Да.

– Вы не шутите?

– Какие там шутки!

Совершенно сбитый с толку, не в силах ему противиться, я открыл телефонный справочник и снял трубку. Но тут Люпен, по-прежнему не отводя глаз от листа бумаги, который он вновь взял со стола, остановил меня властным движением руки:

– Нет, погодите… Предупреждать его не стоит. У нас есть более срочное дело. Странная история! Она меня крайне интересует… Почему, скажите на милость, эта фраза не кончена? Почему эта фраза… – Он поспешно схватил трость и шляпу. – Пойдемте. Если я не ошибаюсь, здесь требуется быстрое решение, я полагаю, что не ошибаюсь.

– Вам что-нибудь известно?

– Покамест ничего.

На лестнице он взял меня под руку и добавил:

– Я знаю то же, что и все. Барон Репстейн, финансист и спортсмен – его лошадь Этна выиграла в этом году дерби в Эпсоме, – так вот, барон Репстейн стал жертвой собственной жены: эта дама, славившаяся дивными белокурыми волосами, роскошными туалетами и расточительностью, две недели назад сбежала, прихватив сумму в три миллиона, похищенную у мужа, и целую коллекцию бриллиантов, жемчуга и прочих драгоценностей, доверенную ей принцессой де Берни, которая собиралась их продавать. Вот уже две недели за баронессой идет погоня во Франции и по всей Европе. Выйти на ее след легко: она швыряет золото и драгоценности направо и налево. То и дело преследователям кажется, что они ее настигли. Не далее как позавчера представитель нашей полиции, неподражаемый Ганимар, задержал в Бельгии, с большом отеле, некую путешественницу, против которой имелись самые неопровержимые улики. Когда навели справки, оказалось, что это известная дама полусвета Нелли Дарбель. Баронесса же неуловима. Со своей стороны, барон Репстейн посулил награду в сто тысяч франков тому, кто найдет его жену. Деньги хранятся у нотариуса. Кроме того, чтобы возместить принцессе де Берни ее потери, он только что продал одновременно скаковые конюшни, особняк на бульваре Осман и замок в Роканкуре.

– И деньги, вырученные от этой продажи, тут же от него уйдут. Завтра, если верить газетам, принцесса де Берни их получит. Не понимаю одного: какое отношение имеет вся история, которую вы так прекрасно резюмировали, к таинственным сигналам?

Люпен не удостоил меня ответом.

Мы прошли метров сто пятьдесят – двести по улице, на которой я жил, как вдруг он свернул с тротуара и принялся осматривать доходный дом, судя по всему построенный довольно давно и густонаселенный.

– По моим расчетам, – сказал Люпен, – сигналы исходили отсюда, скорее всего, из того окна – оно и сейчас отворено.

– На четвертом этаже?

– Да.

Он подошел к привратнице и спросил:

– Скажите, кто-нибудь из ваших жильцов имеет отношение к барону Репстейну?

– Еще бы! Разумеется! – воскликнула добродушная женщина. – У нас живет славный господин Лаверну, секретарь и управляющий барона. Я у него веду хозяйство.

– Можно его повидать?

– Повидать? Он, бедняга, тяжело болен.

– Болен?

– Вот уже две недели. После происшествия с баронессой… На другой день он пришел домой в жару и слег.

– Но он встает!

– Почем мне знать!

– Неужто не знаете?

– Да нет, доктор велел никого к нему не пускать. Он забрал у меня ключ.

– Кто забрал?

– Доктор. Он приходит два-три раза на дню и сам за ним ухаживает. Да он минут двадцать назад отсюда ушел… Такой старичок, бородатый, седой, в очках, совсем дряхлый… Куда же вы, сударь?

– К нему. Проводите меня, – бросил Люпен; он уже взбегал по лестнице. – Четвертый этаж, налево, не так ли?

– Но к нему нельзя, – причитала привратница, взбираясь следом. – И потом, у меня же нет ключа… Доктор ведь…

Так они добрались до четвертого этажа. На площадке Люпен извлек из кармана какой-то инструмент и, не слушая возражений, вставил его в замок. Дверь почти сразу подалась. Мы вошли.

В конце небольшой темной комнатки виднелся свет, проникавший сквозь полуоткрытую дверь. Люпен бросился туда и на полдороге вскрикнул:

– Ах, черт, опоздали!

Привратница, словно в изнеможении, опустилась на колени.

Я тоже вошел в спальню и увидел полуголого человека, распростертого на ковре; руки и ноги у него были скрючены, лицо мертвенно-бледное, исхудавшее настолько, что под кожей проступали кости черепа, в глазах застыл ужас, а рот скривился в пугающем оскале.

– Он мертв, – проговорил Люпен после беглого осмотра.

– Как! – вскричал я. – Следов же крови нет.

– Нет, есть, – возразил Люпен, указав мне на несколько красных капелек на груди мертвеца, под распахнутой сорочкой. – Смотрите: убийца одной рукой схватил его за горло, а другой уколол в сердце. Я говорю «уколол», потому что ранка почти незаметна. Вероятно, укол был сделан очень длинной иглой.

Он осмотрел пол вокруг. Ничто не привлекало его внимания – ничто, если не считать маленького карманного зеркальца, с помощью которого г-н Лаверну пускал солнечные зайчики.

Привратница заохала и попыталась позвать на помощь, но внезапно Люпен набросился на нее:

– Замолчите! И слушайте. Созвать людей еще успеете… Слушайте меня и отвечайте. Это крайне важно. Кто-нибудь из друзей господина Лаверну живет на вашей улице? Близкий друг? Направо по этой стороне улицы?

– Да.

– Господин Лаверну встречался с ним по вечерам в кафе и обменивался иллюстрированными журналами?

– Да.

– Его имя?

– Господин Дюлатр.

– Адрес?

– Дом девяносто два.

– И еще одно: давно к нему ходит этот старик доктор, о котором вы упомянули, – седобородый и в очках?

– Нет. Я его раньше не знала. Он пришел в тот самый вечер, как господин Лаверну заболел.

Не сказав больше ни слова, Люпен опять потащил меня за собой по улице, потом направо; вскоре мы миновали мою квартиру. Через четыре дома он остановился напротив девяносто второго номера – это был невысокий домишко с винной лавкой на первом этаже; хозяин ее покуривал на пороге. Люпен осведомился, дома ли г-н Дюлатр.

Господин Дюлатр ушел, – ответил виноторговец. – Этак с полчаса назад. Мне показалось, он чем-то взволнован: остановил автомобиль и уехал, а это вовсе не в его привычках.

– Не знаете ли вы…

– Куда он так спешил? Ей-богу, никакой тайны из этого он не делал, так что смело могу сказать. Он выкрикнул адрес довольно громко. «В префектуру полиции!» – так он сказал шоферу.