Текст книги "Искупление Дабира"

Автор книги: Морис Симашко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Во тьме он идет теперь совсем один, упираясь в глухие стены, сворачивая куда придется. В каменные углы на стыках попадают руки, паутина застилает глаза. Но Р пустоту проваливается ладонь, и свет на ней.

На самую середину двора гябров выходит он. Луна стоит прямо над головой. Костер потух, и лишь слабый огонек видится на айване по ту сторону двора. Он подходит и заглядывает в дверь. Кто-то лежит там, развалившись, с женщиной...

Широкая светлая полоса обозначилась по горизонту, но луна по-прежнему сияет среди меркнущих звезд. Все быстрее уходит он от пристанища гябров Ноги спотыкаются в чье-то тело, и едва не падает он вниз головой Звездный имам поднимается с земли, отряхивает свой халат. Кувшин у него в руке

О чем-то предупредить нужно этого имама, но лишь беззвучно шевелятся губы Так и не сказав ничего, пере-ходит он сточную канаву, и не тошнит его уже от нечистот. Куда же ему идти теперь?

Первый луч солнца в городе попадает на башню Абу-Тахира, и голубой огонь загорается в небе. С лязгом открываются Шахристанские ворота Он оборачивается и видит ученого имама, идущего следом

IV. ОТКРОВЕНИЕ ШАГИРДА (Продолжение)

Показалось ли ему... или это разносчик горшков идет впереди... Он ускоряет шаг, но нет там уже никого На другую улицу переходит он, возвращается обратно и в десяти шагах от себя вдруг видит Большегубого

Так и не успевает он крикнуть что-нибудь Старый тюрок-мухтасиб в сопровождении десяти стражников проезжает к мечети на пятничную молитву. Большегубый с размаху ударяет шестом о землю Гремят, рассыпаясь, горшки.

– О, остались ли в этом городе мусульмане? . Где вы, люди, э-эй!

По земле катается Большегубый и кричит тонким голосом, требуя защиты. Мухтасиб строго поднимает палец вверх, потом слезает с коня и подходит к нему. А когда наклоняется, фидаи сует ему нож в живот

Все застывает на мгновение. Старик мухтасиб в согнутом состоянии тычется головой в пыль. А Большегубый лезет на дувал. Подскочивший стражник сбивает его копьем на землю, и тот бежит вдоль улицы, стремясь найти выход. Навстречу ему уже бегут люди. Большегубый мечется между ними, а его бьют с разных сторон палками.

Громко, болезненно вскрикивает каждый раз Большегубый. Он пытается увернуться, но палки достают до него. Ногу перебивают ему, потом руку, и он ползает в пыли, крутясь на одном месте. И вдруг затихает, увидев его среди толпы.

Безмерное страдание во взгляде умирающего фидаи. Что-то шепчут вымазанные грязью губы Все палки сразу поднимаются в небо Отчаянный вопль раздается в наставшей тишине

За ноги волокут по базарной пыли то, что осталось от Большегубого Надвое расколота голова у него, и что-то белое вываливается кусками Вверх его подтягивают арканами, надевают задом на оструганный столб.

Все пятится он среди толпы, не в силах отвернуться На чью-то ногу наступает он и опять видит ученого имама в халате со звездами Зачем ходит за ним этот человек?

И вдруг некая мысль заставляет его содрогнуться. Жив до сих пор ученый имам, потому что не захотел устад его смерти А приехавший с гор дай, который лежит сейчас с женщиной, посмотрел тогда в лицо устаду.

V. ОТКРОВЕНИЕ ШАГИРДА (Продолжение)

Какие-то люди стоят у знакомой калитки в рабаде огородников Они расступаются, и он заходит во двор. На тахте среди винограда сидит старый мастер, прислонившись спиной к дереву.

Ближе подходит он. Покойно, как обычно, лицо уста-да, ровно опущены веки. Приветствие дому произносит он, потому что люди вокруг И потом только видит нож в груди устада.

О корни спотыкается он в незнакомом саду, падает лицом в траву. Следует прикрыть голову руками, чтобы ничего больше не видеть и не слышать. Но как только делает он это, то возвращается вдруг на подворье гябров Женщина из другого мира лежит там Дейлемский имам развалился с ней, и мерзко движется его жирное тело ..

И тут же крутится в пыли Большегубый. Со стуком ударяют по нему палки, и мольба в его глазах Устад сидит в своем саду, покойно положив руки.

Он вскакивает, оглядывается по сторонам. Луна и звезды движутся среди дувалов. Всепонимающий имам идет следом, не отставая. Ничего больше не остается в этом мире. А ему куда-то нужно пойти и что-то сделать...

VI. ОТКРОВЕНИЕ ШАГИРДА (Продолжение)

ВВсе загораживает протянутый кусок. Он силится затолкать его в себя весь без остатка, и 'камнем останавливается хлеб в горле..

В недоумении смотрит он на свою руку, зарывшуюся среди травы Красные колокольчики подрагивают совсем рядом. А старик все гладит его голову, не ведая ни о чем.

На место становится мир. Медленно убирает он пальцы с холодного дерна, поправляет кошму. Смертная тоска отступает от горла, слабые, глухие звуки пробиваются наружу. Потом склоняется он и целует добрую, спасительную руку, опять возвратившую ему жизнь.

VII. СУД ИМАМА ОМАРА

Теряется знак агая в сумятице звуков. С протяжным криком об убийстве подлетает к воротам кушка стражник мухтасиба. Но старый вазир не слышит. Опустив руки, смотрит он на идущего к нему шагирда...

В утреннем сне набежал на него этот шагирд, уходящий от гябров. Сомнение появилось наконец у него в глазах. Что-то шептали губы, и острый запах крови ощутился вдруг в полную силу. Отбросив кувшин, пошел он следом за шагирд ом...

Человеческий вопль не умолкал в розовом небе. Окровавленная плоть падала в базарный прах, и шагирд отступал, наталкиваясь на людей. Кого-то другого вздевали на столб...

И опять увидел он шагирда в рабаде огородников. Бедный устад нашел свой конец от взращенного им же семени. Это дабиры снова выхватили факел из рук правдолюбцев, и ни к чему стали им свидетели...

В сады метнулся шагирд. Словно у слепого были выставлены вперед его руки. И вдруг понял он, куда тот побежал.

Поздно было уже что-нибудь делать. Неверными шагами шел шагирд к агаю. Старый вазир ждал, ничего не подозревая...

В траве, подойдя, начал искать шагирд и вдруг пошатнулся. Агай протянул руку. Что-то неясное произошло между ними. А шагирд вдруг наклонился, припал к руке агая, затрясся от плача.

Он приблизился, стараясь рассмотреть, что же случилось с агаем. Прямой и строгий, стоял великий вазир, прижимая к себе голову юноши. В круглых глазах его было торжество.

* ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ *

I. ВАЗИР

О пребывании за чожников и содержании войска разных народов при дворе...

О необходимости иметь на службе туркмен т положении гуламов...

О неутруждении служащих во время службы и распорядке их дел. .

Относительно государевых приемов...

О распорядке собрания для питья вина и правилах при этом...

О порядке стояния служащих во время службы...

О нуждах и требованиях войска, о службе свиты...

Об устройстве внешнего вида, оружия и снаряжения, боевого и походного...

О выговорах сановникам в случае ошибок и проступков... Тем, кого удостаивают высоких мест в государстве, кого возвеличивают, приходится переносить много невзгод в наше время. Если выговаривать им открыто -получится нечестие и подрыв власти. Предпочтительнее действовать другим образом...

–

1 Сиасет-намэ, с 108-110, 124, 126, 128-131

Не меняя положения, повернул он голову к окну и посмотрел, что делает шагирд. Тот укладывал назад на арбу привезенный накануне дерн.

Да, не для себя пишет он книгу, но в пользу таких, как этот шагирд. Им, простым и богобоязненным, в первую очередь нужен порядок в государстве. Когда все на своем месте, то садовник растит цветы, райят идет за плугом, кузнец выковывает орудия труда, купец усердствует в торговле, воин побеждает в сражениях, а да-биры смотрят, чтобы все делалось по закону. Разве плохо, когда все это так?

В труде суть человека, и хлеб в основе всего. Какие еще чувства могут обуревать людей, коль сыты они? Это – естественное поведение простого человека. Им дают хлеб, и они благодарны за него. Лишь всяким умствующим имамам и лукавым иудеям присуще беспокойство. И женщинам с их нетвердым естеством все хочется чего-то необыкновенного, призрачного...

На глазах у некоего имама вчера произошло это. К нему пришел шагирд и поцеловал руку за хлеб, протянутый некогда. Значит, все в мире делается правильно. Тверда его рука – рука дабира, и в дым обратились пустые видения...

О пребывании заложников при дворе сказано во всех старых книгах Эраншахра. Не так важны они в качестве прямых заложников, ибо и сына своего не пожалеет задумавший измену правитель. Но если в столице при дворе постоянно находятся три-четыре высокородных сановника от какой-то страны, да и к тому же смещенных там со своих постов, то обязательно станут они докладывать о происходящих там непорядках. А тамошний правитель будет знать, что есть кем заменить его.

О туркменах... С ними нужно поступать, как некогда с персами. Они -главный народ этой державы, храбры в сражениях и неприхотливы. Но хоть числятся ныне туркмены первыми в государстве, а беднее всех прочих, коих сами завоевали. Даже коня имеет не всякий, и пусто в их шатрах. Посему следует громко хвалить их, почаще называть великим народом. Им по простоте большего не надо.

О неутруждении служащих во время службы... ле-дует запретить вызывать всякий раз ко двору всех, кто служит, ибо мешает это повседневному делу. Каждый чин должен знать свое место и час прихода, и не будет тогда пустого времяпрепровождения.

Тем не менее нет лучшего средства для укрепления власти, чем частые приемы. Когда не происходит их долгое время, начинают говорить о слабости или болезни государя. Сановники становятся подозрительны, начинают злоумышлять, смутьяны наглеют, и все государство впадает в тревогу.

О правилах при винопитии... Отнюдь не противопоказаны государю непринужденные удовольствия. Следует лишь делать такие вещи не на глазах народа, а в должном кругу приближенных и надимов. Лучше всего пить вино в загородных кушках, кои строятся для этого в разных красивых местностях державы. Там пусть будут сар-добы, цветники, фонтаны и все необходимое для увеселения.

По времени полезно устраивать более широкий прием с питьем вина, на который приглашаются разные служащие люди государства, в том числе из областей. Так они не будут завидовать более высоким сановникам и станут чувствовать себя тоже причастными к правлению. Всего от богатств государства должно хватать на таких приемах, и не нужно задерживать, если уносят с них что-нибудь в полах халатов.

Каждому при подобных мероприятиях раз и навсегда определено свое место. Коль восходит на помост государь для наблюдения за парадом войска, то сначала идет он один. Потом только всходят сановники, а если забежит кто не по чину впереди другого, должен быть наказан.

Так же и в войске – не смеет младший обращаться с просьбой через голову старшего, ибо подорвано станет тогда уважение к службе. Соответственно положению должно выделять каждого убранство, красивое оружие и прочее. Всякому положено свое.

Что необходимо, написано и о выговорах высокопоставленным сановникам. Никто не должен слышать этого, пока не будут они смещены со своих постов. Тогда уже можно в достойной форме рассказать о некоторых их проступках, но так, чтобы не поколебать основы. Ибо скажут: что это за государство, где возможны подобные беззакония...

II. ВАЗИР (Продолжение)

Магриби приподнялся в своем углу, лишь только поставил он точку. Бьы незыблем на середине стола золотой куб. Все делалось в установленном порядке, и уверенность обрел калам. Разъяснив, какие следует внести дополнения к написанному, встал он на молитву.

Ничто не мешало сегодня. Выбрав сунну о пчелах созидающих, шептал он установленные слова. Сами собой подгибались колени, соединялись руки, лоб касался саджжада. Встав с молитвы, он подумал: а не те же ли пчелы -кружащиеся по земле люди? Бог послал в пример порядок в улье, и изгоняются оттуда беспокойные.

Да, в подлинном государстве, что строится по образцу Эраншахра, противопоказаны те, кои одержимы талантом. Во всем друг на друга должны походить люди, ибо – как и у пчел – одно у них предназначение. Кто же выделится в чем-нибудь – не найдет тут себе ни дома, ни корма...

Прямая линия деревьев уходила к дальней стене, и он принялся считать их, четко отделяя одно от другого. Ша-гирд ехал к воротам со старым дерном, но, как и положено, не стал привлекать внимание поклоном. Великая преданность была в его чистых глазах.

Где-то за стеной кричали дети. Все же некому присмотреть за ними в этом селении. Следует сказать, чтобы выделили там для наблюдения за детьми ушедшего на покой старого дабира, и пусть сидит каждодневно у хауза...

В обратную сторону просчитал он деревья и тотчас же сел за работу. Указание для мушериф-эмиров на ближайшие дни принялся он писать. Теперь, после убийства мухтасиба, султан увидит, насколько правомерны были его действия.

Прежде всего надлежит переловить убежавших гя-бров, так как у них обычно находят приют те, кто скрывается от закона. В ночь накануне убийства выехали они все из города, и посланы люди вслед за ними. Тем же утром в рабаде был зарезан дейлемским ножом со знаками батинитов старый устад-садовник. Видимо, сам был он из них.

По всем городам и селениям на пути войска следует произвести облавы. О дне его выхода из Мерва стало известно нечто дейлемским имамам, и забеспокоились они. Поэтому не через месяц, как намечалось, а к концу нынешней недели выступит войско, чтобы не успели приготовиться враги веры. Сегодня уже нужно будет объявить о большом смотре. И в утверждение крепости и^мощи державы провезут на этом смотре через площадь Йездан великий диваркан – Разрушитель городов.

Все будет делать Абу-л-Ганаим, чтобы отговорить султана. С Тюрчанкой объединится он снова, и конечно же заболеет она в день похода. Султан не расстается с ней, так что будет упорствовать. Но к спасению царства делается это, и настоит он на назначенном им сроке.

Пока же надо неукоснительно соблюдать порядок во всем. В ответственную для государства минуту должны быть натянуты поводья. А чтобы дать понять это народу, можно использовать иудеев. Сами же они не пожелали включить знак Величайшего Султана в субботнюю здравицу, а следовательно, замышляют измену. Пусть же придет к ним в синагогу с розыском специальный да-бир со стражниками. Иудеи, как всегда, начнут громко кричать о нарушении закона, и люди поймут, что следует в эти дни проявлять осторожность.

И всевозможным умствующим тоже придется укоротить языки. Когда предстоит война за веру, то не к месту шататься с кувшином по базарам и восславлять порок. С двух сторон затачивает стрелы своих стихов некий имам, взявший себе гябрское имя, но сам думает не пораниться при этом. Сейчас он придет сюда, и надо дать ему почувствовать, что недовольны его поведением...

III. СУД ИМАМА ОМАРА

Непререкаем троекратный стук кости о дерево. Знак агая первенствует в мире. Видно по всему, что дейлем-ские убийства пришлись к пользе делу порядка. Так оно и бывает всегда. Он переступает порог, но великий вазир не смотрит в его сторону.

Сухой ладонью накрывает агай буйный месяц урдби-хишт. Круглые глаза останавливаются сегодня на многозвездном Теленке. Брыкливый наваст делается смирным, будто чует, что его ждет.

Потом агай оглядывается на окно и ровным голосом говорит, что божье стадо включает в себя разных по уму людей. В этом, по его мнению, нет чего-либо ошибочного, как и в том, что мир расположен меж двумя Тельцами. Сочиняющий стихи вправе допускать такие вольности...

Ага, значит, до старого вазира уже дошло рубои, что составил он вчера в чорсу у красильщиков. Имам Джаф-фар из их мечети принялся громко утверждать свои обычные глупости о божьем смысле в жизни. Тогда он постучал ладонью по донышку кувшина и сказал что-то в рифму о великом множестве ослов, которых пасет господь в сем преходящем мире между двумя Тельцами. Видимо, поручается уже мушерифам смотреть не только в рукава, где может таиться нож. Но что здесь обидного для агаевой идеи государства?..

Великий вазир между тем указывает ему, что бог един и непознаваем. Увидеть, представить или осознать его невозможно. Но некоторые безответственные люди дерзают изображать бога реальным пастухом, да еще пасущим неких длинноухих животных, возящих поклажу. И есть сведения, что, пересказывая уже эти легкомысленные стихи, враги порядка называют среди божьего стада богопротивных свиней, что прямо ведет к посрамлению веры...

Тут агай наконец поднимает голову и смотрит ему в глаза. А он, не в силах скрыть свою проклятую усмешку, быстро прячет ее в бороду. Так всегда бывает с ним. Сначала кривится рот, и только потом вспоминает он о пользе осторожности...

С навастом же в Нишапуре делали так. Когда бычок подрастал и рожки во лбу вылезали больше, чем на полпальца, приглашали особого человека. Беспокойного наваста излавливали, валили на землю и каленым железом лишали того, что рождает буйство в крови...

У клоаки, что течет по дороге к гябрам, видит он вдруг шагирда. Арбу, груженную дерном, останавливает тот на берегу. Нарезанная квадратами трава еще достаточно свежая, да и к чему было везти ее сюда?..

Перейдя канал с нечистотами, идет он вверх, думая об этом шагирде. Некая просветленность сегодня в красивом лице юноши. Когда-то в Тусе найден он агаем среди умерших от голода людей. Но может ли понять великий вазир, сколь обидно благодеяние...

Придя к подножью горы, он спохватывается. Нет уже там гябров, так как уехали все в утро убийства. Нужно идти назад. Но что это происходит там, у перехода? Во весь свой рост становится на арбе шагирд и с размаху бросает пласт дерна на середину клоаки...

IV. ОТКРОВЕНИЕ ШАГИРДА

Всхлипывает, расступаясь, густая омерзительная жижа. Медленно погружается пласт дерна, и лишь стебелек шакальей травы краснеет еще некоторое время на поверхности. А он уже раз за разом швыряет в жирную текущую грязь остальной дерн, и где-то на самом дне остается прямой нож со знаками дейлемских имамов.

Даже крошки выметает он с освободившейся арбы. Обычное солнце стоит в небе. Конь тянется к нему из по-стромков, доверчиво жует руку теплыми губами...

Халат ученого имама синеет среди развалин. Не видно дыма на горе у гябров, и в сторону города поворачивает он голову. Там, рядом с башней Абу-Тахира, высоко в небе стоят столбы. На одном из них – Большегубый.

А звездный имам уже тут и смотрит – будто все знает о нем. Куда бы ни шел, встречается ему этот имам. Странный у него взгляд, и невозможно долго смотреть ему в глаза...

Теплый запах хлеба ощущается все яснее, и в ворота кушка заводит он арбу чистого, нового дерна. В углу двора большой тамдыр, а гуламы там месят тесто. Обернутую влажной тряпкой руку опускает один из них в темнеющий зев печи и достает огромную – больше его самого – лепешку. К горе хлеба кладет он ее на тахт, и чуть дымится она на солнце.

В саду он слышит ровные размеренные шаги. Это идет прямой строгий старик с добрыми глазами, которому обязан он жизнью. Лишь на мгновение нестерпимым становится запах хлеба. Потом удушье проходит, и пот проступает на лбу. Со страхом думает он, что лишь вчера прятал здесь нож, чтобы убить этого человека.

* ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ *

I. ВАЗИР

Относительно дела стражников, часовых и привратников...

О добром устройстве стола и распорядке питания у государя...

О вознаграждении достойных слуг и рабов...

О мерах предосторожности по отношению к тем, кому даны владения в икта, и делах народа...

О неторопливости государя в делах государства... Не следует спешить...1

Про тех, кто охраняет особу и дом государя, а также хранилища и тюрьмы для преступников, есть соответствующее разъяснение в "Ден-намаке". Как всякие люди, кто идет в охрану, ленивы, жадны и подлы характером они. Пусть больше всего боятся потерять службу. Так как ничего другого делать они не умеют и привыкли к хорошему положению, то будут с рвением относиться к своим обязанностям...

В доме государя, как принято, с утра должна быть готова добрая еда для своих и чужих. Тот, кто отведает что-либо там, никогда этого не забудет. Даже если целый век потом станет ходить он голодным и не иметь по причине бедности и медного обола на покупку хлеба, то все равно будет говорить: "Велик и щедр наш государь, слава ему". Все, кто известен в мире любовью народа, по большей части приобрели ее, раздавая хлеб из собственной руки. А плохими всегда считали амилей, собиравших налоги...

По поводу вознаграждения достойных слуг и рабов нужно сказать Магриби, чтобы нашел примеры из жизни царей Эраншахра, прежде всего Ануширвана Справедливого, а также у китайских фангфуров.

То же относится и к чиновным людям от государства, которые сидят в областях. Их следует награждать или наказывать, в зависимости от состояния тамошних дел. Обычно, когда жалуются на них, приводят они всякие отговорки: у нас, мол, враги! Слушать это надо вполуха, не то обнаглеют. Все лучшее будут забирать они себе, и не с кого станет брать государю...

–

1 Сиасет-намэ, с. 134, 135, 138, 140, 141.

О пользе неторопливости в делах государства лучше всего свидетельствует случай с Алп-Арсланом, отцом нынешнего султана. Как-то в Герате тот не стал спешить с казнью одного ученого старца, пока не выяснил всех обстоятельств дела. Пусть написано здесь будет и об этом, хоть в расправе как раз необходима скорость. Зато все прочие дела лучше решать медленно. Когда человек походит первый, и второй, и третий раз в одно и другое место, то почувствует свое ничтожество перед лицом государства. А это всякий должен ощущать каждодневно.

Все было на месте в мире. Новый дерн привез шагирд и укладывал его в ряд, аккуратно подбирая траву по единому цвету. Каждый пласт ложился в назначенное место и становился неразличим среди прочей травы.

Не время еще было подходить к шагирду. Деревья он тоже не стал считать. Сделав все распоряжения на вечер, пошел он в сторону по малой дорожке. Ибо был сегодня день гарема...

II. ВАЗИР (Продолжение)

Фатияб ждала его, но не легла сразу на свое место. Стоя посреди комнаты, смотрела она в угол. Стол для посуды стоял там, плотно прислоненный к стене. Значит, сама она передвинула его туда.

К ее постели пошел он и начал снимать халат. Еще раз оглянувшись на стол, она приняла все из его одежды и легла, как обычно. Но что-то новое показалось ему в ней, когда совершал он необходимое. Не устраивалась она удобней для него и о ребенке на этот раз не беспокоилась Фатияб, словно ждала еще чего-то. И снова он заметил, как скосила глаза она туда, на стол.

В доме старшей жены Рудабы сидели они потом. Все было по-прежнему. Ханапия прыгал на коленях у матери и тянулся к ханум, которая кормила его халвой. Старший сын Али, приехавший из Нишапура, рассказывал, что все в Хорасане готовятся к смотру войска. Обозы с фуражом уже вышли на дорогу к Серахсу, и говорят, что прямо с площади Йездан двинется войско в поход. Внук Осман-раис опять жаловался на эмира Кудана. Пользуясь присутствием султана, вовсе перестал считаться с городской властью этот шихне. Вчера его гуламы до смерти избили двух стражников мухтасиба, пожелавших отобрать у них вино...

Обе жены пошли провожать его к калитке, и Фатияб, строго по закону, шла немного позади ханум.

III. ВАЗИР (Продолжение)

Теперь предстояло ехать к султану. Вчера тот уже согласился, что прямо со смотра пойдет войско в поход, и завтра с утра должны быть собраны шатры. Кругом говорят об этом, так что нетерпимо промедление. Но рядом с султаном Абу-л-Ганаим, и передумано может быть все за ночь. Тем более что здесь Тюр-чанка.

Нет, нельзя стало полагаться на слово Малик-шаха, и непонятное истощение духа произошло в доме Сельджуков. Видом и статью схож с отцом нынешний султан, но никогда не менял своих решений грозный Алп-Арс-лан. Даже если предстояло умереть, как в теснине у Мелазгерда...

Пятнадцать тысяч конного войска было тогда с Алп-Арсланом, и донесли, что румийский кайсар привел туда войско в двести тысяч. Но дал уже себе слово султан, что начнет битву, и не стал уклоняться. Как атабека, его вместе с наследником отправил Алп-Арслан в Хамадан, сам же вышел к войску и заплакал. Увидев это, заплакали пятнадцать тысяч тюрков. "Кто хочет уйти -пусть уйдет, ибо нет здесь сейчас султана, который приказывает и запрещает!" – вскричал Алп-Арслан и бросил на землю лук и стрелы. Взял он меч с булавой и собственной рукой завязал в знак траура по себе хвост своего коня. То же вслед за ним сделали тюрки. Потом султан надел на себя белую одежду и надушился, как поступают с покойником. А подъехав к бесчисленным рядам румий-цев, слез с коня, посыпал себе лицо землей, плакал и молился.

Знал Алп-Арслан время и место. Сокрушены в тот день были румийцы, а кайсар Роман Диоген приведен на аркане. Трижды кнутом ударил его султан и отпустил на волю. Вот так делалось им в подобных случаях. Откуда же неуверенность у его сына?..

Но надо было подойти к шагирду. Тот заканчивал укладывать привезенный дерн, и серость травы радовала глаз. Все становилось на свое место. Как нетронутая бумага чисты были глаза юноши...

IV. ОТКРОВЕНИЕ ШАГИРДА

Где-то затерялся бесчувственный сон, в котором к небу вздымаются ледяные горы и железо таится в рукаве. Добрый старик ежедневно подходит к нему, а он все больше привыкает к запаху хлеба. Лица людей начали отличаться одно от другого, и радостное предчувствие охватывает его.

К дому в султанском саду позвали его опять, и сразу легкими делаются руки и ноги. Он идет, не замечая дороги. Солнечные столбы теснятся в садах, выстраиваются вдоль улиц. И вдруг ударяется он о невидимую стену. Высоко в небе повис Большегубый...

Медленно проходит он через площадь, глядя лишь вниз на присохшие черные комья. Но потом убыстряет шаг. Караван преграждает ему путь, и солнечный звон разносится от мерно ступающих верблюдов. Снова с разбега скачет он через арык и забывает про все...

У клумбы с тюльпанами стоит тюркская жена султана. Все обыкновенное у нее: глаза, нос, губы. И царапина еще не прошла у локтя. Он срезает для нее сочные стебли, складывает в корзину, которую держит старый маленький человек с пухлыми щеками.

И голос такой же у нее, как и в прошлый раз. Она смеется и, выбирая тюльпаны, трогает его за руку. Потом говорит ему, чтобы завтра был здесь, в саду...

V. СУД ИМАМА ОМАРА

Гул бесчисленных нашествий назревает и прорывается вдруг совсем рядом. Туркан-хатун, младшая жена султана, идет из сада. Знак ее в мире подтверждается огромной корзиной с тюльпанами, что несет за ней мудрый Шахар-хадим. На ступенях розового дома она оглядывается, и победно оттопыривается у нее нижняя губа. Там, куда она смотрит, стоит красивый шагирд, и руки опущены у него...

Заметив потом и его, стоящего среди колоннады ай-вана, она доверительно улыбается. Некая тайна всегда была между звездным небом и этой женщиной. Не случайно выделяет она его из всех прочих надимов. И он запахивает свой синий халат, улыбается в ответ.

А шагирд продолжает стоять неподвижно среди поредевших тюльпанов, еще не понимая всей глубины счастья, отпущенного ему богом. Свет от великой женщины разлит в саду, и на шагирде отблеск его...

Снова видит он маленькую Туркан-хатун у площадки для наблюдения неба. Большой непослушный султан рядом с ней, а сбоку, будто на шелковой нитке, новый ва-зир Абу-л-Ганаим. Но появляется агай в утверждение порядка. Она фыркает и уходит, не спросившись султана...

Вселенский календарь собрались они обсудить по желанию великого вазира, и он дает объяснения всем троим о связи движения планет и светил с человеческим временем. Отныне по всей земле оно будет едино, а распорядок по поясам для царств и народов установят "Таблицы Малик-шаха". Сонно внимает султан его речи, ибо все предложенное агаем правильно. Только крупные зеленые глаза подлинного сельджука ищут что-то в закатном небе.

Но не для этого собрались султан и оба вазира. В созданной агаем системе ничто не делается прямо. Только повод – звездные таблицы, а речь идет о другом.

Подобен сказке их разговор, и таковы правила. О некоем решении султана говорит великий вазир, которое должно быть исполнено. Не называет он ничего по имени, хоть все знают, что прямо с площади Йездан пойдет завтра войско в поход. И новый вазир Абу-л-Ганаим тоже ничего не говорит про это. Он касается бронзовой чернильницы, висящей через шею, и соглашается с агаем: "Да, это так... Ударим завтра камнем по кувшину, посмотрим, что произойдет!"

Неумолим стук калама о дерево. Султан сидит посредине, не поворачивая головы. Такова пирамида агая, что и ему некуда деться. Войско выступит, как намечалось, и будет война с дейлемскими исмаилитами. Великий вазир касается в подтверждение своей золотой чернильницы – давата.

Но в прочем вынужден уступить агай, чтобы сохранилось равновесие. Каждый должен получить свое согласно правилам, и новый вазир говорит об иудеях, которые взбудоражены чьим-то требованием к их субботней здравице. Уже проникли они к новому вазиру...

Султан кивает головой с явно довольным видом. Хоть в этом принудил он своего учителя. Агаю нечего делать, и он молчит. А султан быстро прибавляет, что и завтра садовник-шагирд, в чьем ведении тюльпаны, обязан прийти в этот сад...

Величайший султан и его вазиры, как приличествует, говорят еще о вечности, о таинствах души, о быстролет-ности земной славы, которую перерастает простое дерево в саду. Соблюдая свое место, не участвует он в разговорах великих мира сего. Лишь некий маленький звездочет здесь он, чье гябрское прозвище – Хайям.

* ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ *

I. ВАЗИР

Об эмирах тюрьмы, людях расправы и орудиях наказания...

О том, чтобы не приказывать двух должностей одному человеку, о представлении их людям с чистой верой, достойным, а маловерам и плоховерам должностей не давать, от себя удалять...

Относительно женщин... И в прошлые времена, когда жена государя верховодила над ним, ничего не бывало, кроме мятежей, смут, восстаний и зла. Мы вспоминаем относительно этого лишь немногое, чтобы взгляд упал на многое. Первым мужем, подпавшим под власть женщины, отчего и впал в невзгоды и трудности, был Адам – мир ему! Подчиняясь приказу Евы, поел он пшеницы, за что изгнали его из рая. Двести лет он плакал, пока Всевышний не сжалился над ним и не принял его раскаяния...

Он зовет к себе шагирда, так как в ночь выезжают оба они за войском. Всегда при нем будет находиться тот отныне. Руку опять кладет он на голову шагирду и говорит, чтобы шел еще сегодня в султанский сад, к тюльпанам. Бледнеет по-обычному юноша и припадает к руке.

–

' Сиасет-намэ, стр. 143, 161, 179.

Ему же предстоит написать до полудня три главы, потому что не будет в дороге времени на это. Останется тогда на дорогу лишь поучение в отношении батинитов и прочих нынешних врагов веры. Из Эраншахра – от древних маздакитов выведет он их корни. И будет показано в книге, как век за веком прорастало тут и там это отравленное растение. Ибо хоть закопал их в землю ногами вверх Хосрой Ануширван, но дал разлететься семени по свету. И когда потом злокозненный Муканна восставал на государство в Мерве, и вернувшийся к поклонению огню Бабек 1 неистовствовал в Дейлеме, и карматы в своей пустыне делали все наоборот божьему порядку, то прямо от маздакитов было это. Теперь же одним ударом уничтожено будет гнездо порока, и нельзя дать выбраться оттуда ни одному вероотступнику. Там, когда войско придет на место, и закончит писать он свою книгу...