Текст книги "Призрак джазмена на падающей станции «Мир»"

Автор книги: Морис Дантек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Я провел подругу перед припаркованной машиной, мы перешли переулок, не оглядываясь, проскользнули между многочисленными машинами, ехавшими по проспекту, и нырнули в тень, падавшую на тротуар на противоположной его стороне. Мы спокойным шагом направились в сторону терминала автовокзала, вновь пересекли проспект и забрались в автобус, отправлявшийся в Агадир. Я не мог рисковать, отправив Карен в одиночестве и ожидая следующего рейса еще час, поэтому мы с ней заняли соседние места в глубине салона. Я ни о чем не спрашивал. Автобус как раз проезжал мимо тачки Месауда, когда какой-то достаточно пожилой тип – судя по одежде, государственный служащий – с беспокойством наклонился к ее дверце.

Добравшись до Агадира, мы направились в туалет местного автовокзала, чтобы переодеться. «Если бы я успел спланировать этот фортель со сменой облика, его стоило бы провернуть в Рабате, – подумал я, – но теперь уже слишком поздно о чем-то жалеть».

Затем мы перекусили в ресторанчике, окна которого выходили на пустынный пляж. Мы оказались практически единственными клиентами, если не считать две немецких пары в другом конце зала. Следовало серьезно поразмыслить над следующими стадиями операции. По телевизору начали показывать экстренный выпуск новостей, который привлек к себе внимание официантов в соседнем помещении. Со своего места я мог краем глаза наблюдать за происходящим. Весь телеэкран заняла рожа сержанта Месауда. Я не понимал по-арабски, но догадывался о сути зачитанного диктором сообщения.

Если какие-нибудь свидетели припомнят, как сержант беседовал о чем-то с парой европейцев, описание наших примет, с высокой долей вероятности, приведет копов в Агадир. План добраться отсюда самолетом до Кейптауна уже не годится. Это слишком рискованно. Мы завалили легавого и потому больше не имели права на ошибку.

За едой Карен не произнесла ни слова, я – тем более.

Я постоянно размышлял над продолжением операции. Нужно было импровизировать на ходу, а я это ненавижу.

В конце концов, пришлось отказаться от плана под названием «ложный след в Рио». Мы продолжим использовать второй набор фальшивых документов, чтобы как можно скорее выбраться из Марокко. Нам следовало найти судно до Сенегала, как это предполагалось изначально, или скрепя сердце воспользоваться самолетом как наиболее быстрым вариантом. Из Сенегала – переправиться в другое государство тропической Африки, что-нибудь вроде Нигерии, страны с масштабными урбанистическими конгломерациями, где процветает коррупция. А уже оттуда, воспользовавшись третьим набором ксив, двинуться в Кейптаун.

Нужно, чтобы к завтрашнему вечеру или, в худшем случае, к утру третьего дня мы покинули пределы Марокко.

Когда мы оказались в гостиничном номере, я наконец осмелился спросить у Карен:

– Так что же именно случилось с тем копом в Рабате?

Карен выглядела донельзя усталой. Я прекрасно видел, что «эпсилон» уже почти не действует на нее, но хотел узнать правду – точно так же какой-нибудь болельщик желает дождаться конца матча, победитель которому ему давно ясен, чтобы узнать точный счет.

Она не стала отвечать сразу, а вместо этого улеглась на кровать. Я же уселся в кресло лицом к «Секретным материалам», дублированным по-французски, – сериал транслировал какой-то европейско-арабский канал.

– Как ты это сделала? – вновь спросил я. – Ты знала, что это убьет его?

Вместо ответа она глубоко вздохнула и потянулась, как кошка, – номер, который бабы умеют проделывать великолепно.

– Скажи, а ты не хочешь посмотреть CNN? – сказала Карен вместо ответа.

Я пробормотал какую-то фразу, но переключился на круглосуточный новостной канал. Гражданская война в Китае взорвалась на экране вспышками напалма, танки и самолеты обстреливали позиции уйгурских повстанцев, таджикские и кашмирские боевики атаковали из засады автоколонну пекинской армии где-то в долине реки Шимшал. В мире все шло своим чередом. Я свернул небольшой косяк.

– Как ты это сделала? – еще раз спросил я с терпением, порожденным усталостью. – И что происходит с нейровирусом?

Молчание тянулось не меньше минуты. Китайские «МиГи» и «Аны» продолжали стирать с лица земли уйгурские деревни при помощи массированных авиаударов, школы горели как спичечные коробки, длинные вереницы беженцев заполнили все дороги к совсем близкой границе с Киргизией. ООН собиралась голосовать по проекту очередной резолюции – обычное дело.

Затем я услышал за спиной некое движение, какое бывает, когда человек садится на постели, и почувствовал на затылке легкий ветерок от дыхания Карен. Благодаря смутному отражению на поверхности телеэкрана, я понял, что она развернулась таким образом, что ее лицо оказалось в ногах кровати, сразу за моим креслом.

– Не переживай насчет нейровируса, милый, – сказала она. – Эта проблема улажена.

Я обернулся к ней. Я смотрел на ее лицо в профиль. Оно находилось всего в нескольких сантиметрах от моих глаз. Отблески света озаряли его каждый раз, когда на телевизионной картинке делала свое дело массивная китайская бомба, накачанная пропаном.

– Улажена?

Она медленно повернула голову ко мне, и тут я заметил в ее голубых глазах что-то вроде остаточного ультрафиолетового свечения. «Нет, скорее это возобновление активности», – подумал я.

– Дать тебе еще «эпсилона»? – спросил я.

Карен пристально смотрела мне в лицо, и в ее глазах еле заметно мерцали таинственные отблески, как будто притаившиеся в укромном уголке своего логова и готовые с минуты на минуту вырваться на поверхность.

– Я же сказала – эта проблема решена, забудь о ней.

Я напряженно следил за ее чертами, я растворялся в невинном взгляде этих глаз цвета лазури, где переливалось сияние. Я знал, что оно смертоносно, но не понимал, как с ним обращаться.

– Слушаю тебя.

Она по-прежнему оставалась невозмутимой.

– К этому нечего добавить. Просто прибереги «эпсилон» для себя, мне он больше не нужен…

Помимо собственной воли я издал тихий и достаточно саркастический смешок:

– Надо при случае сообщить сержанту Месауду. Он будет счастлив узнать, что ты излечилась…

Я заметил вспышку гнева, всполох фиолетового огня, промелькнувший за какую-то долю секунды, и понял: Карен прилагает большие усилия, чтобы сдержаться, однако ее губы все-таки слегка дрожали, когда она бросила в ответ:

– Месауд был ублюдком… и помехой. Альберт принял эту жертву.

Моим мозгам потребовалось некоторое время на усвоение информации.

– Альберт? Жертву?

– Да, – почти прошипела она. – Альберт принял эту жертву. Прошлой ночью станция «Мир» должна была еще набрать высоту, вот что я хотела увидеть по CNN…

– Погоди-ка… Я думал, ты можешь подключаться к несущей частоте телеканалов напрямую…

Она испустила глубокий вздох, который явно означал: «Сколько же ерунды предстоит объяснять!»

– Ну это я пока не контролирую… Не слишком хорошо… Чего не скажешь о Ритме Драконовой Речи. Полагаю, ты воочию убедился в действенности этой штуки.

– Ритме Драконовой…

– Речи… да, дружочек. Так ее называет Альберт. Он дал мне ее в обмен на несколько миллионов нейронов… Это оружие.

Должен признаться, что в этот момент я просто остолбенел.

– Несколько миллионов нейронов? – удивленно выдохнул я.

Лицо Карен озарила улыбка. Ее глаза лучились теплым сиянием дружбы, но где-то в их глубине я все равно подмечал свечение, испускаемое вирусом.

– Это совершенно неважно. В любом случае, жить мне осталось недолго…

Последняя фраза подразумевала завершение – «как и тебе», но Карен приложила весьма достойные усилия, чтобы не проговорить концовку вслух.

– Черт, да попробуй же объяснить!

Реплика прозвучала почти как мольба, но я осознал это слишком поздно.

– Ну не знаю… Я далеко не все понимаю из того, что мне говорит Альберт…

– Альберт Эйлер, призрак со станции?

Она мне не ответила, да это, в общем-то, было и ни к чему.

– Постарайся в точности вспомнить, что именно он тебе сказал, – повторил я, внезапно напрягшись и сосредоточившись.

Карен задумалась.

– Ну… к примеру, он считает себя новой разновидностью заступника.

– Заступника?

– Угу. Он говорит, что раньше таких, как он, называли ангелами.

Я нервно сглотнул слюну. Если я добавлю кое-что из своих воспоминаний о призраке, он уже вряд ли подойдет под это определение.

– Ангелами?

– Да, так он мне сказал…

– Если он ангел, то какого рожна ошивается на станции «Мир»?

Карен вновь погрузилась в размышления.

– Точно не знаю… Я уже говорила тебе об этой штуке утром… Термодинамический баланс… Призрак играет в нем какую-то роль.

– А ты? – произнес я. – Какую роль в этом играешь ты? Миллионами продаешь собственные нейроны, черт тебя возьми? Ради чего?

Я почувствовал, что Карен замешкалась. Ей не слишком-то понравилось едва скрытое сравнение ее поступка с действиями проститутки.

– Я ничего не продаю… – ответила она. – Я меняю. Чтобы спасти нас. А также чтобы спасти станцию.

– Объясни.

Облако ярких ультрафиолетовых точек возникло вокруг ее зрачков. Я прекрасно видел, что мои авторитарные замашки донельзя раздражают Карен, но у меня не было времени разыгрывать любезность.

«А теперь последние новости о падающей станции „Мир“, полученные от наших корреспондентов в Европе, в НЦКИ, [33]33
  Национальный центр космических исследований.


[Закрыть]в Звездном городке, от экипажа станции „Альфа“, вращающейся по орбите над противоположной частью Земли, а также от представителей НАСА, [34]34
  НАСА (NASA),Национальное агентство по аэронавтике и исследованию космического пространства (США).


[Закрыть]которые дали нам интервью по видеотелефону… и конечно же от новинки, недавно вышедшей с заводов Campbell Aerospace Technologies, – роботизированного спутника „Mad Do-o-og“!!!» [35]35
  Бешеная собака (англ.).


[Закрыть]На экране телевизора появилась подборка изображений станции, смонтированных в рваном, драматичном ритме, подобно какому-нибудь видеоклипу.

Карен выпрямилась на постели, подогнув ноги под себя, и нервно уставилась в экран.

Я выбрался из кресла, не торопясь, залез на кровать, прижался к спине девушки и, стараясь сохранять спокойствие, обнял ее за плечи – действие, которое естественным образом внушало ей чувство защищенности. Такого я сам от себя не ожидал – и был этим просто ошарашен. Карен уткнулась затылком мне в шею. И обхватила себя руками, так что ее ладони встретились с моими.

На экране появились видеоизображения с камер внутреннего наблюдения станции «Мир». Эту картинку транслировал CNN'овский спутник, двигавшийся в одном-двух километрах от «Мира» по той же орбите, – спутник-самоубийца, который дорого обошелся CNN. Его запустили к месту катастрофы при помощи индийской ракеты-носителя. Он должен был следовать за станцией, какая бы судьба ни ожидала последнюю, и передавать картинку с этой космической духовки в прямом эфире вплоть до жгучего пламени верхних слоев атмосферы. Благодаря карбокерамическому корпусу, он, как ожидалось, сумеет продержаться, как минимум, до того момента, когда станция взорвется, и сможет снимать ее падение до конца. Этот ход уже привлек на канал десятки рекламных спонсоров. Каждый вечер в специальной программе под названием «Mir On Earth» [36]36
  «Мир на земле», «Мир на землю» (англ.).


[Закрыть]– игра слов на грани фола – рассказывалось о текущих попытках космонавтов вернуть станцию на безопасную орбиту. В нижней части экрана горели цифры в виде красных светодиодных индикаторов – обратный отсчет, показывающий время до первого «окна», когда будет возможен запуск шаттла «Атлантис». Это позволяло держать зрителей в постоянном напряжении. В репортажах можно было видеть многочисленные толпы верующих, заполнивших церкви в России, Германии и Франции. Люди в окружении тысяч свечей молились о спасении членов экипажа. Астронавты со станции «Альфа», которые занимались установкой жилого модуля-надстройки на орбитальном комплексе, отправляли европейским коллегам за десять тысяч километров призывы не падать духом. Комментаторы взахлеб трещали на все голоса: нас дурили байками о чувстве солидарности, «прочные узы которой» якобы связали людей воедино. Если бы уйгуры, круглосуточно подвергавшиеся бомбардировкам, имели возможность смотреть телевизор, они уже должны были бы приступить к подсчетам, сколько тысяч китайских младенцев стоит один французский, немецкий или русский космонавт.

Я не успел дождаться подробностей.

Во время первой рекламной паузы Карен зашевелилась, отстранилась от меня и вновь вытянулась на простынях головой к изножью кровати. Взяла банан из пластикового лотка, который стоял на журнальном столике возле кресла. Тщательно очистила фрукт и съела, бездумно следя за психоделической игрой ярких красок в рекламном ролике кока-колы. Я наблюдал за этим, борясь с целой кучей задних мыслей эротического содержания.

– Все это работает как какая-нибудь чертова сеть, – произнесла она через пару секунд.

Я отвлекся от изображений падающей орбитальной станции:

– Что? Что работает как чертова сеть?

– Эта штука. Штука, в которой я участвую. Вместе с Альбертом. И экипажем «Мира»… И с тобой тоже… немножечко… Но, в конце концов, Альберт выбрал именно меня…

– Он выбрал тебя?

– Так он мне сказал. Вот почему это работает как сеть… Альберт находится там, чтобы спасти станцию «Мир», но для этого ему необходимо соединить несколько элементов, как бы связать их в сеть… По его словам, то, что ему нужно выстроить, похоже на алфавит, на генетический код, тебе понятно?

Около двух минут я размышлял над ее словами, и за это время восстановил в памяти все, что читал в электронной библиотеке и слышал от Коэн-Солаля.

Нет, я не понимал.

– Альберт говорит, что все происходит на уровне символического обмена, в том числе и по элементарнейшим законах термодинамики. Все закодировано в окружающем нас пространстве. Это его слова… Потому эта штука работает именно таким образом: Альберт Эйлер, заступник, может помочь экипажу восстановить определенное число жизненно важных механизмов станции и поддержать их в работоспособном состоянии в течение того времени, которое необходимо для прибытия спасательной миссии на «Атлантисе», скажем в течение десяти дней, если все сложится удачно… Но для этого ему необходима «матрица перехода» в реальном мире. Альберт говорит, что «технология ангелов» в подобных случаях всегда опиралась на человеческий мозг.

Никаких замечаний с моей стороны не последовало. Я даже прекратил попытки найти происходящему логическое объяснение, выстроить имеющиеся факты в каком-либо порядке, как делал с самых юных лет, – с первых сознательных шагов для меня это было лучшим способом выжить. Нет, я позволил разуму принять и признать услышанное как некий единый, неделимый, органичный массив взаимосвязанных данных. Ведь Карен на моих глазах убила копа, даже не прикоснувшись к нему, а станция «Мир» уже по меньшей мере дважды спасалась от неминуемой катастрофы – тут не о чем было спорить, а значит, за всем этим что-то крылось.

– Вот для чего Альберт нашел человеческий мозг, который позволил бы ему взаимодействовать с реальностью, – продолжила Карен. – Правда, речь идет об особенном человеческом мозге…

– Угу. Пораженном нейровирусом Широна-Олдиса…

– Так и есть… В конце концов, Альберт остановил свой выбор на моем мозге. Так он мне сказал. А по какой причине, я не знаю… Именно поэтому я тоже появлялась на станции и именно поэтому я выполняю все, что велит мне сделать Альберт. Но все в нашем мире имеет свою энергетическую цену – так он говорит, – и мне это стоит определенного количества нейронов. Но мы ведь каждый день теряем их из-за нейровируса – и только ради того, чтобы прочесть какую-нибудь газету… не все ли равно…

В этот момент в моей голове зазвенел сигнал тревоги.

– Минутку… А чем же все это время занимается эта веселая троица на станции – играет в белот? [37]37
  Карточная игра.


[Закрыть]

– Ну… Им поручено сделать для Альберта одну особенную штуку.

– Какую еще особенную штуку?

– Кое-что другое. Вовсе не то, что можно увидеть по CNN… Как объяснил Альберт, изображение с внутренних камер видеонаблюдения – плод его собственных усилий: тяп-ляп и готово – нам ни к чему заморачиваться на этом. Альберт способен подчинить себе миллиарды информационных потоков и сделать из них нечто более правдоподобное, чем сама реальность…

– Скажи, – произнес я, – а ты уверена, что это ангел?

Мой вопрос явно задел Карен за живое: во взгляде ее лазоревых глаз мелькнуло любопытство, а полоски ультрафиолетового свечения стали чуть заметнее.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего. Продолжай.

– Трое парней из экипажа станции помогут Альберту обеспечить искупление грехов.

– Искупление?

– Угу, так он это назвал. Если он их спасет, то узнает, почему и каким образом умер. После этого он сможет слиться с бесконечностью.

– Бесконечностью?

– Так он мне сказал.

Я вздохнул. Я ни черта не понимал во всем этом.

– А о чем еще тебе поведал святой Альберт?

– Между прочим, он как раз подчеркивал, что не относится к святым. Святые оказывают постоянное воздействие на развитие человечества. А ангелы вроде него – это потерянные души, духи, не сумевшие достичь бесконечности.

– И что это такое? – не сдержался я. – Бог или какая-нибудь подобная штука?

– Не знаю… – выдохнула она. – Альберт так и говорит – бесконечность. По его словам, ангелы его типа – это сущности, находящиеся в переходном состоянии, а бесконечность пользуется ими, чтобы предотвратить или спровоцировать катастрофы.

– Спровоцировать? – переспросил я.

– Ну так он мне сказал однажды.

– Однажды?

У Карен явно возникли трудности с подбором правильных слов.

– Не знаю, как тебе это объяснить. Послушай, это похоже на ОСП. В реальном времени связь продолжалась всего две ночи, но у меня такое впечатление, как будто я провела там несколько недель. Это как если бы время стало… эластичным.

– Ангелы не созданы для того, чтобы провоцировать катастрофы, – произнес я.

– А Альберт утверждает, что ангелы – двуликие существа. По его словам, они в любом случае представляют собой разные личности – воплощения того, кто властвует над бесконечностью. Убедительно звучит, да?

Я мог утвердительно ответить на этот вопрос. В словах Карен, безусловно, имелся смысл, только я не сумел бы сказать какой именно.

Девушка продолжила с таким видом, как будто желает сказать абсолютно всё, вспомнить всё, воспроизвести всё, подобно запущенному CNN спутнику-самоубийце:

– Альберт настаивает на том, чтобы мы тоже сыграли свою роль.

– Кто это мы – мы с тобой?

– Гм… Да, и в общем-то, все мы. Мы – носители нейровируса…

– Как это?

– Альберт говорит, что это связано с эпохой высокотехнологичных информационных сетей, в которую вступила наша цивилизация… Он полагает, что человеческий мозг должен мутировать… и что нейровирус – это попытка ДНК запустить выполнение мозгом некоторых новых функций… ДНК – это ведь та штука, о которой нам рассказывал Коэн-Солаль? Двойная спираль генетического кода, да?

– Да, – кивнул я.

– Ну так вот. Он называет ее Змеем Слова. Это космический код, который постоянно видоизменяется и может принимать бесконечное количество новых форм… Например, Ритм Драконовой Речи – это особая транскрипция данного кода, словесная, символическая и цифровая его передача. По словам Альберта, такая штука вызывает короткое замыкание в нейронных цепях того, для кого она и была закодирована. Необратимое замыкание. Альберт сказал мне, что это экспериментальное оружие из великой лаборатории природы, а ДНК и человеческий мозг служат для него своего рода платформами-носителями… Странно. Теперь, когда я тебе все это рассказываю, его слова кажутся мне более понятными.

Не стоит и говорить, что для меня объяснения Карен по-прежнему оставались совсем туманными.

Но среди всех вопросов, возникших в связи с этой историей, имелся один – фундаментальный. Он завис над поверхностью подобно мультяшному персонажу, который долго перебирает ногами над пропастью, пока не понимает, каково истинное положение дел, и не срывается вниз.

– Сколько времени у нас осталось? – прохрипел я.

Она посмотрела на меня глазами цвета небесной лазури, которую вирус раскрасил световыми полосками. Этот взгляд означал: зачем ты это делаешь, почему хочешь знать?

– Сколько? – продолжал настаивать я.

– Срок не слишком-то гигантский… – ответила она. – Но достаточный, чтобы ради этого пойти на риск… Его продолжительность зависит от того, что должно произойти в ближайшее время, от эволюции нейровируса, от целой кучи обстоя…

– Сколько у нас времени? – сухо переспросил я. – Мне нужен точный ответ – годы, месяцы, недели… часы, если потребуется.

– Годы… Несколько лет.

– Сколько? – выдохнул я на грани исступления.

– Я… черт… Ну, скажем, тебе осталось около десятка лет, если все пойдет согласно среднестатистической результирующей имеющихся вероятностей…

– А тебе?

Тут Карен отвела взгляд.

– Мне – меньше, – призналась она.

– Проклятие… насколько меньше?

– Я не знаю. Альберт говорит, что в настоящий момент нейровирус служит частичным выражением происходящих мутаций. Он ничего не может с этим поделать, он…

– Сколько, спрашиваю в последний раз…

– Самое меньшее – два-три года, это точно, – вздохнула она. – Быть может, пять лет. Если судить по среднему значению вероятностных параметров, мне осталось шесть лет с хвостиком… – Она вновь подняла на меня глаза – глаза, в которых мерцало УФ-сияние, порожденное вирусом, – и добавила: – Этого достаточно… Более, чем достаточно.

Ее тело уже разворачивалось в боевое положение подобно живому, изумительно живому оружию. Ее атласная кожа мягко поблескивала и дышала теплом. Она крепко прижалась ртом к моим губам и обвила меня ногами, которые походили на исключительно хищные лианы. Мы не трахались более недели: подготовка и осуществление налета, бегство, болезненные сновидения, чертов нейровирус – все это способствовало подавлению плотского желания столь же надежно, как сеанс у психоаналитика.

И вот вожделение взорвалось – подобно закрытой автоматической скороварке, простоявшей на огне больше, чем следует. Я сорвал с Карен хлопчатобумажный свитер и спортивные брюки, движением стрелка из лука разодрал ее футболку, бюстгальтер лопнул под моими руками, и груди ринулись мне навстречу подобно двум резвым бесенятам – воинственным бесенятам в форме зарядов для миномета, я стиснул их руками, сжав достаточно сильно для того, чтобы упругие полушария встали на дыбы, а соски нацелились мне в лицо, будто наконечники стрел из плоти.

Я принялся обсасывать их как палочки с фруктовым соком. Волна жара образовала вокруг нас защитное кольцо, оболочку, надежно укрывавшую от внешнего мира, – а внутри этого кокона был лихорадочный трепет, были капли пота, были животные стоны в золотистом свете рекламных табло.

– Поцелуй меня, – сказала Карен. – Покрепче поцелуй.

– Не вопрос, – ответил я. – Не вопрос.

Когда я проснулся, солнце вставало за городом, на востоке, со стороны суши, и благодаря ему пенистые гребни волн подернулись розовой пеленой и стали похожи на слюну боксера, лежащего ничком в состоянии нокдауна.

Не сводя глаз с океана и ясного неба, где скрещивались прямые и отраженные лучи восходящего светила, я приготовил плотный завтрак. Я намеревался заявиться в кассы к открытию, чтобы купить билеты до следующего пункта назначения: после всего случившегося нам следовало сегодня же двигаться дальше – в любую другую точку Африки, первым же подходящим самолетом до крупной конурбации [38]38
  Мегаполис, образованный в результате слияния нескольких соседних городов.


[Закрыть]какого-нибудь достаточно коррумпированного государства с мощными теневыми структурами. Я принял душ, оделся, убедился, что Карен спокойно спит, и вышел из гостиницы.

То, что мне было нужно, я нашел в турагентстве аэропорта Агадира. Это был вечерний авиарейс до Абиджана, в Кот-д'Ивуаре. Я, не колеблясь, приобрел две путевки с рекламной скидкой – билеты, три ночи в гостинице и молниеносная обзорная экскурсия по городу. И при этом воспользовался вторым набором поддельных паспортов. Это был слегка рискованный трюк. Ведь предполагалось, что накануне мы улетели в Бразилию. Однако электронная система аэропорта Агадира не выявила в наших документах ничего подозрительного. Затем я доехал на такси до центра города, где накупил разной жратвы, после чего наведался в телефонную будку. В новенькой кабинке от компании «Nokia-Ericsson» обнаружился небольшой интернет-терминал, снабженный веб-камерой. Я вставил в приемное устройство свою кредитку. Данные о разговоре сохранятся где-то в электронных архивах оператора «ATT Northern Africa», и легавые с легкостью смогут их заполучить, когда вторая серия наших ксив тоже окажется засвеченной. Впрочем, это предусматривалось планом с самого начала, следовало лишь воплотить данный замысел в жизнь: копы должны поверить в то, что из Марокко мы направились в тропическую Африку, намереваясь лечь на дно где-то в дебрях этого континента. Но благодаря сложившейся напряженной ситуации я обнаружил существенный изъян в нашем плане бегства. В андайском банке нас знали под вторыми «личинами», и именно в таком качестве мы велели осуществить перевод средств на счета финансовых компаний из Тихоокеанского региона. Я знал, что легавые уже раскусили наши первые поддельные документы – паспорта граждан Бельгии, и если полиции удастся проследить наши действия по всей «второй цепочке», то они обнаружат банковские счета в Андае и смекнут, что Африка – всего лишь обманка. Учитывая, что я собственноручно спалил план с новозеландскими лохами, летящими в Рио, копы развернутся в другую сторону – туда, куда должны прибыть переводы наших финансовых активов. Следовало срочно менять траекторию бегства. «Почему же я не перечислил деньги через Кейптаун? – Этот вопрос я задавал себе с завидным постоянством. – Ну почему?»

Я позвонил в банк в Андае и попросил соединить меня с типом, который занимался нашими с Карен счетами.

– Вы получили распоряжения относительно перевода фондов? – спросил я у него.

– Операция осуществляется, – ответил он, преисполненный гордости от сознания собственной полезности. – Завтра деньги поступят на ваш счет в «Thaï Farmer»… Что же касается средств, направленных в «Bandung Asia International» и Австралийский инвестиционный банк, перевод будет завершен в течение двух дней.

Он отлично знал свое дело, этот банковский клерк.

– Отмените всё, – произнес я.

Я смотрел на его рожу, воспроизводимую на экране с частотой восемнадцать кадров в секунду, она застыла, буквально окаменела; мне даже показалось, будто завис компьютер.

– Отменить? – тупо повторил он.

– Да, мне слишком сложно сейчас объяснять причины, но я хочу, чтобы вы перевели эти активы в один из ваших филиалов, расположенных в Западной Африке, знаю, у вас есть там представительства… – Говоря это, я сознательно делал ставку на его рефлексы – рефлексы настоящего барыги, ведь я возвращал заблудшие денежки в лоно родной финансовой компании, что наверняка будет хорошо смотреться в годовом отчете нашего «белого воротничка». И поэтому с самым непосредственным видом продолжил: – Ну, на самом деле, планируемая нами операция с недвижимостью в Австралии забуксовала, у нас имеется запасной бизнес-план в Африке, именно отсюда я вам и звоню. Не стану скрывать: мне нужно, чтобы вы осуществили перевод в кратчайшие сроки… Собрание соинвесторов завершилось, и мы должны как можно быстрее внести свою часть капитала.

– Я… хорошо. Каковы сроки?

– Внесения средств? До конца завтрашнего дня.

Я знал, что требую от него невозможного. Но все это делалось только ради того, чтобы подтвердить только что произнесенные слова о крайней спешности дела.

– Я… простите, господин, я… я полагаю, что это невозможно. Поручение на перевод средств в «Thaï» было отдано нами вчера, а операции с индонезийским и австралийским банками уже производятся, я…

– Сколько времени вам нужно? – сухо спросил я с видом воротилы международного бизнеса, раздраженного вездесущей бумажной волокитой.

Клерк сделал нервное движение на месте, явно чувствуя себя не в своей тарелке: ему в самом деле было неприятно говорить мне то, что он обязан был сказать.

– Гм… нам потребуется на это целая неделя, господин. Но я сделаю все, чтобы к пятнице операции по переводу средств были завершены, господин.

«Три дня», – подумал я.

Я взвешивал это решение так тщательно, как будто жонглировал опасной бритвой. Нельзя было ошибиться в оценке скорости реакции копов. С момента последнего налета на почтовое отделение прошло четыре дня, а значит, следователи уже раскусили нашу уловку с первым комплектом фальшивых паспортов, что, впрочем, предусматривалось планом. Еще была история с провалившимся ограблением, которое хотели повесить на нас, но и этим дело не ограничивалось: также имелись специальные поисково-диагностические бригады Министерства здравоохранения и совершенно новая технологическая полиция, только-только организованная французским правительством. Наверняка все они пустились по следам «беглецов из Центра номер 14». Кроме того, не следовало забывать о смерти Месауда – короче, мы нажили кучу неприятностей на свои задницы.

Я сделал глубокий вдох. У меня не оставалось выбора. Необходимо любой ценой скрыть азиатский след. Достаточно того, что с нашей стороны было настоящим безумием упоминать об этом направлении при потенциальных свидетелях вроде банковского служащего из Андая.

– Согласен, – произнес я вслух. – Могу подождать до пятницы, но к выходным я непременно должен располагать этими деньгами. Это категорическое условие, – добавил я для пущей весомости.

– Будет сделано. Не беспокойтесь, господин.

– В пятницу. Обязательно, – самым настойчивым тоном повторил я, прежде чем прервать соединение.

После чего вышел из кабинки, сел в автобус и вернулся в гостиницу.

Я развернул местные газеты, купленные в киоске в двух шагах от отеля. Они покрыли кровать чехлом из двухцветной бумаги.

Здесь было все: газеты на арабском, на французском и даже ежедневное экономическое обозрение на английском, адресованное представителям космополитичной элиты Марокко. Две арабские и одна франкоязычная газетенки даже сделали из информации о кончине Месауда передовицы. «Таинственная смерть» – это выражение, казалось, присутствовало повсеместно. На снимке, взятом из личного дела полиции Рабата, фигурировало лицо Месауда, которое было моложе оригинала по меньшей мере на добрых пятнадцать лет, но тем не менее на нем уже присутствовали неизменные очки «Ray-Ban» и усы в турецком стиле. Из статей во франкоязычных газетах я смог узнать, что первые результаты вскрытия тела, судя по всему, указывали на смерть от «естественных причин» – кровоизлияние в мозг, связанное с разрывом аневризмы, или что-то подобное. Но журналисты постоянно твердили, что легавые «не исключают никаких версий» происшедшего. Эта фраза, в том или ином виде, повторялась слишком часто, и я начал подозревать, что за всем этим что-то кроется. Сцена гибели Месауда возникла перед моим мысленным взором – в виде цельного, компактного и яркого фрагмента. Она так быстро добралась до поверхности моего сознания, что я даже не успел вовремя почувствовать, как мой мозг подпадает под власть вируса, вступающего в «стадию обострения».