Текст книги "Улица"

Автор книги: Мордехай Рихлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

9

Унылым субботним деньком в августе к нам, спасаясь от дождя, зашел Мервин Капланский – справиться, не сдадим ли мы ему комнату.

– Двенадцать долларов в неделю, – сказал папа. – Плата вперед.

Мервин выложил на стол сорок восемь долларов. Папа оторопел и попятился.

– К чему такая спешка? Оглядитесь сначала. Вдруг вам и не понравится.

– Вы верите в токи?

Свет в доме не горел.

– Мы не скупимся, – сказал папа. – Просто мы – ортодоксальные евреи. А сегодня – суббота.

– Я не о том. Верите ли вы, что между людьми пробегают токи?

– Вы это о чем? A-а, умничаете.

– А я верю. И едва я переступил ваш порог, как почувствовал: меня к вам притягивает. Привет, малыш. – На губах Мервина играла беззаботная улыбка, но его рука, ерошившая мои волосы, подрагивала. – Уверен, мне у вас понравится.

Папа смотрел, как Мервин сел на кровать, попрыгал, пробуя, хорошо ли пружинит матрас, – он был настолько ошарашен, что не решался одернуть его.

– Иди скажи маме, чтобы сию же минуту шла сюда, – распорядился папа.

На мое счастье – мне не хотелось ничего упустить, – мама сама вошла в комнату.

– Давайте познакомимся, я – ваш новый постоялец. – Мервин вскочил.

– Не гоните лошадей. – Папа сунул пальцы за подтяжки. – Чем зарабатываете на жизнь? – спросил он.

– Я – писатель.

– В какой фирме служите?

– Ни в какой. Я ни у кого не служу. Я художник, творческая личность.

Папа заметил, что мама как завороженная смотрит на Мервина, и оттого, заранее смиряясь с неизбежностью еще одного поражения, сказал:

– А у вас с собой есть… ну какие-то вещи?

– Когда Оскар Уайльд приехал в Соединенные Штаты, его спросили, какие ценности он может предъявить. Он ответил: «Ничего, кроме моей гениальности».

Папа скривился.

– Я оставил вещи на вокзале. – Мервин с трудом сглотнул. – Можно их принести?

– Приносите.

Спустя час-другой Мервин вернулся – при нем был сундук, несколько чемоданов и куча всевозможных штукенций: среди них обточенный морем кусок дерева, винная бутылка, переделанная в подставку для лампы, коллекция голышей, копия роденовского «Мыслителя» сантиметров в тридцать высотой, плакат, изображающий бой быков, портрет Джорджа Бернарда Шоу работы Карша [118]118
  Портрет Д. Б. Шоу работы И. Карша был помещен на фронтисписе первого издания книги Д. Б. Шоу «Что есть что в политике для каждого» (1944).


[Закрыть], бесчисленные записные книжки, шариковая ручка с вделанным в нее фонариком, обрамленный чек на четырнадцать долларов восемьдесят пять центов от «Фэмили геральд энд уикли стар».

– Вы можете брать любую из наших книг, не стесняйтесь, – сказала мама.

– Спасибо. Впрочем, я стараюсь поменьше читать с тех пор, как стал писать. Опасаюсь подпасть под чужое влияние, сами понимаете.

Мервин был приземистый толстячок с шапкой черных кудрей, с ласковыми, влажными глазами и обаятельной улыбкой. Петли на тесноватой ему рубашке были растянуты, через них выглядывало исподнее. Последняя пуговица, как видно, отскочила. На ее месте болтались нитки. Мервину, по моим подсчетам, было не меньше двадцати трех, но выглядел он гораздо моложе.

– Из какого, вы сказали, города приехали?

– Я ничего такого не говорил.

Папа, засунув пальцы за подтяжки, раскачивался на каблуках – ждал ответа.

– Из Торонто. – В голосе Мервина сквозила горечь. – Торонто – оплота добродетели. Мой отец не последний человек в страховом деле, братья подвизаются на поприще женского конфекциона. Бегут наперегонки, чтобы ухватить побольше. Все как один.

– Вы увидите, что в этом доме материальные интересы, – сказала мама, – не на первом месте.

Мервин спал, или, по его выражению, загружал подсознание, до полудня – и так каждый день. До самого вечера он печатал на машинке, потом, вконец вымотанный, опять спал, потом далеко за полночь опять печатал на машинке. До него мне не доводилось встречать писателей, и я благоговел перед ним. Так же как и мама.

– Ты заметил, какие у него руки? – сказала она, и я решил, что его обгрызенные ногти для нее – повод прочитать мне нотацию, но она сказала только: – Это руки творца. Такие руки были у твоего деда.

Если к нам заглядывал сосед попить чаю, мама еле слышно шептала:

– Нам придется говорить очень тихо, – и, тыча пальцем в сторону комнаты, откуда доносился стрекот машинки, добавляла: – Там Мервин, он творит.

Для Мервина мама готовила особо. Суп, по ее мнению, лучше всего насыщал. Рыба была полезнее всего для умственной деятельности. Шоколад и орехи она не одобряла – у Мервина и так была плохая кожа, зато кофе подавала ему в любое время; если же из комнаты Мервина день не доносился стрекот машинки, она просто-таки теряла покой. И в конце концов тихонечко стучала в дверь:

– Вам что-нибудь принести?

– Ничего не нужно. Сегодня у меня застопорило. Такое, знаете ли, случается.

Мервин писал роман – это был его первый роман, речь в нем шла о тяготах евреев во враждебном им обществе. Начать с того, что название романа было тайной, общей Мервина и мамы тайной. Время от времени Мервин читал маме отрывки из романа. Она сделала только одно замечание:

– Я не стала бы употреблять такое слово, как «шлюха», – сказала она. – Это нехорошее слово, к чему оно? Лучше написать «девица легкого поведения».

Они часами вели беседы на литературные темы.

– Шекспир, – говорила мама. – Шекспир знал все на свете.

Мервин качал головой, возражал:

– Все свои сюжеты он украл. Плагиатор – вот он кто.

Мама рассказывала Мервину о своем отце, раввине, о том, сколько книг он написал на идише.

– На его похоронах, – повествовала она, – шесть полицейских на мотоциклах следили, чтобы не было давки: столько пришло народу.

Не раз и не два, когда папа возвращался с работы, мама с Мервином все еще сидели на кухне, а ужинать ему было нечем или приходилось довольствоваться холодной пашиной. Мервин вспыхивал. Заикаясь, извинялся и убегал к себе в комнату. Кроме него, папу никто не боялся, и папе это бросилось в голову. При Мервине он говорил нарочито грубо, а то и сквернословил, за глаза звал его Мотл. Но если разобраться, так папа ставил в вину Мервину лишь то, что мама перестала печь картофельный кугл [119]119
  Запеканка или пудинг ( идиш).


[Закрыть](Мервину углеводы были вредны). Папа повадился по вечерам играть в карты у Танского, а когда Мервин задерживал квартплату, грозился принять меры.

– Его никак нельзя беспокоить, – говорила мама, – работа над романом в разгаре. Он пишет с утра до вечера. Как знать, а вдруг он гений?

– Таких гениев пруд пруди, иначе с какой бы стати ему жить у нас?

Я бегал Мервину за сигаретами и за таблетками от головной боли в аптеку за углом. Иногда, когда у него застопоривало, мы играли на пару в карты, и Мервин, если был в ударе, острил без передышки.

– Ставлю тебя в известность: моя цель – перезоилить Золя, что ты на это скажешь?

Как-то раз он дал мне прочесть свой рассказ «Чемпион полез на рожон» – он был напечатан в австралийском и южноамериканском журналах. Я сказал ему, что тоже хочу быть писателем.

– Малыш, – сказал он, – послушай совета старшего товарища. Доля словотворца – тяжелая доля. Легче рыть канавы.

Мервин много работал с самого дня своего приезда, но теперь, когда у него почти не осталось денег, он задался целью во что бы то ни стало закончить роман побыстрее и практически не выходил из дома. Даже прогуляться не выходил. Мама считала, что это плохо скажется на его пищеварении. И решила устроить ему свидание с Молли Розен. Молли – первая красотка нашей улицы – жила за три дома от нас, а мама заметила, что Мервин уже которую неделю, когда Молли подходит время вернуться с работы, становится у окна.

– Почему бы вам не выйти погулять, не развеяться? – сказала мама. – Вы еще так молоды. Роман может денек и подождать.

– Но с чего бы вдруг Молли со мной знакомиться?

– Она просто мечтает с вами познакомиться. Уже давно о вас расспрашивает.

Мервин ныл, что у него нет чистой рубашки, отговаривался головной болью, но мама сказала:

– Чего вы боитесь – она вас не съест.

Мервин тут же переменил тон. Молодецки вскинул голову.

– Скоро меня не ждите, – сказал он.

Вернулся он рано.

– Что случилось? – спросил я.

– Скучно стало.

– Это с Молли-то?

– Молли – одноклеточное. Знаешь ли, значение секса сильно преувеличивают. К тому же секс отнимает у художника энергию, необходимую для творчества.

Однако, когда мама вернулась домой с заседания Талмуд Торы и обнаружила, что Мервин рано вернулся домой, она восприняла это как личное оскорбление. К чаю была вытребована миссис Розен.

– Это же субботний вечер, – сказала миссис Розен, – она надевает свое самое нарядное платье, а этот скупердяй – что, я вас спрашиваю, он ей предлагает, что? Сидеть на горе. Если хотите знать, она отказала троим, и среди них сыну, притом единственному, «Готового платья», потому что вы так нахваливали этого Мервина.

– Тупиц вроде «Готового платья» полным-полно. А Мервин – человек творческий, художник.

– Повести в субботу вечером красивую девочку сидеть на горе! Да от тамошних скамеек недолго и геморроем заболеть.

– Фи, к чему вы говорите такие гадости?

– Она надела туфли на высоких каблуках, думала, они пойдут танцевать, ну а он, похоже, считает, что свидание – это сидеть на горе и смотреть на прохожих. Он, видите ли, любит сочинять про них разные истории. А я так понимаю, он лучше удавится, чем потратит доллар.

– Выходит, вашу дочь прежде всего интересуют деньги – вот как вы ее воспитали. Стыдитесь!

– Вот оно что. Не хотелось говорить, но раз вы так – он ей сказал, что люди современные проверяют свои отношения до брака. И стал к ней приставать прямо там, на скамейке. Он…

– Оставьте подробности при себе. Я вашу Молли знаю – ее долго упрашивать не надо.

– Да как вы смеете! Она согласилась с ним встретиться в благодарность за ваш рецепт орехового торта. Крохобор несчастный, предложил ей выйти за него замуж, а сам сидит без работы. Она засмеялась ему в лицо.

Мервин говорил, что не позволил себе с Молли ничего лишнего – для этого он слишком уважает женщин, папа же, узнав, что Мервин рано вернулся со свидания, перестал подтрунивать над ним, когда он стоял у окна, поджидая Молли. И даже когда братишка Молли возвращал Мервину его толстющие письма нераспечатанными, воздерживался от шуток. Как-то раз папа попытался утешить Мервина.

– Если прикрыть лицо полотенцем, – грубовато-свойским тоном сказал он, – одну от другой не отличить.

Мервин вспыхнул. Закашлялся. Папа отвернулся – ну чего с таким сопляком разговаривать.

– Имейте в виду, – неожиданно Мервин залихватски улыбнулся, – вы говорите с мальчиком, который повидал виды. Мы, писаки, те еще ходоки.

Вскоре Мервин снова задержал плату за квартиру, и папа стал брюзжать.

– Его никак нельзя сейчас беспокоить, – сказала мама. – Он в отчаянии. На него сегодня не нашло вдохновение.

– Как же, как же. Беда в том, что и я кое-чего не нашел в своем кармане.

– Вчера он мне прочел главу из своей книги. Такая красивая книга, просто плакать хочется. – И мама рассказала папе, что Ф. Дж. Кугельман, монреальский корреспондент «Джуиш дейли форвард», прочел книгу Мервина. – Так вот, он сказал, что Мервин – очень серьезный писатель.

– Имел я в виду твоего Кугельмана. Если Мервин такой замечательный писатель, пусть выпишет мне чек, а не тянет с квартплатой. Вот этот чек я бы почитал – такое чтение мне по душе.

– Подожди еще неделю. Ему, я уверена, придет какой-нибудь перевод.

Папа подождал еще неделю – отсчитывал дни.

– Всего три дня до дня «В», – говорил он. – Ну как, нашему гению что-нибудь прислали?

Но ничего, решительно ничего Мервину не присылали. По правде говоря, он втихомолку занял у мамы деньги на марки – переправить роман нью-йоркскому издателю.

– Один день до дня «В», – сказал папа. А потом, осердившись оттого, что никто так и не полюбопытствовал, что означает день «В», добавил: – День «В» – это день выселения.

В пятницу мама испекла большущий картофельный кугл. Но папа – он пришел домой в отличном расположении духа – первым делом спросил:

– А где Мервин?

– Поужинай прежде. Что за спешка?

Мервин только что не вполз в кухню.

– Я вам нужен? – спросил он.

Папа шваркнул на стол журнал «Либерти». Открыл его на странице, где начинался рассказ под названием «Пупсик для пастора».

– Мел Кейн-младший, – прочел он, – это ведь твое литературное прозвище?

– Его nom de plume [120]120
  Псевдоним ( франц.).


[Закрыть], – сказала мама.

– Так значит, это твой рассказ. – Отец хлопнул Мервина по спине. – Чего ж ты мне не сказал, что ты писатель? Я-то думал, что ты… словом, что ты, ну этот, как его, голубок. Ну, ты понимаешь. Из этих, из патлатых.

– Дай мне журнал, – сказала мама.

Папа, не глядя на маму, передал ей журнал.

– Ты что, все это прямо из головы написал?

Мервин кивнул. Ухмыльнулся. Однако заметил, что мама сердится.

– Рассказец – первый сорт, – сказал папа. И, рассиявшись в улыбке, обратился к маме: – А я-то думал, что он паразит. Короче, поэт. А он – писатель. Ну что ты на это скажешь? – Папа закатился смехом – он просто-таки захлебывался от восторга. – Прошу прощения, – сказал он и пошел мыть руки.

– Возьмите ваш рассказ, Мервин, – сказала мама. – Я, пожалуй, не стану его читать.

Мервин опустил голову.

– Мам, ты пойми, Мервин вынужден писать такие штуки. Для денег. Есть-то ему нужно.

Мама задумалась, но ненадолго.

– В таком случае я дам вам совет, – сказала она Мервину. – Не нужно ему говорить, ради чего вы… ну, вы меня понимаете.

– Разумеется.

– Мистер Кейн, а как называется твой роман?

– «Жиды пархатые».

– Ты что, сдурел?

– Это же ирония, – сказала мама.

– Ишь ты. Ну да.

– Я хочу швырнуть эту гнусную клевету в их гнусные рожи, – сказал Мервин.

– Ну да. Как же, как же.

Папа решил повести Мервина к Танскому – познакомить его со своими приятелями.

– Да ты там за один вечер, – сказал папа, – наберешь столько материала – на целую книгу хватит.

– Думаю, Мервину с ними будет неинтересно.

Мервина, как я заметил, мамины слова огорчили. Но идти против ее воли он не посмел. Вспомнив одно его высказывание, я вмешался в разговор:

– Художнику может пригодиться любой опыт.

– Верно, – сказала мама, – я как-то об этом не подумала.

В итоге папа, Мервин и я отправились к Танскому. Папа показал «Либерти» засегдатаям Танского. Пока Мервин прикуривал одну сигарету от другой, кашлял, глупо ухмылялся, снова кашлял, папа расписывал завсегдатаям, какой он многообещающий писатель.

– Если он такой большой писатель, чего ради ему жить на нашей улице?

Папа объяснил, что Мервин только что окончил свой первый роман.

– Когда роман выйдет, – сказал папа, – этот мальчик будет играть в команде Высшей лиги.

Завсегдатаи оглядели Мервина с ног до головы. Его костюм лоснился.

– Да будет вам известно, – сказал Мервин, – даже в лучшие времена художнику непросто заработать на жизнь. Общество по своей природе враждебно художнику.

– Ну и что, один ты, что ли, такой? Я вот слесарь. Общество ко мне не враждебно, но у меня такие же трудности. Слышь, заработать на жизнь всем трудно.

– Вы не понимаете. – Мервин чуть попятился. – Я восстал против общества.

Танский ушел за стойку – Мервин ему не понравился.

– Горький – вот писатель. Не то что этот парень…

К Мервину, раздвинув окруживших его завсегдатаев, подошел отец Молли.

– Ты и вправду написал роман? – спросил он.

– Сейчас его роман читает один большой издатель в Нью-Йорке, – сказал папа.

– Ты не забывай, – сказал Такифман. – О евреях надо писать только хорошее.

Шапиро подмигнул Мервину. Завсегдатаи заулыбались, одни – сконфуженно, другие – ободряюще: они верили в Мервина. Мервин ответил им не без пафоса.

– Я твердо уверен, – сказал он, – что пойдет время и у нашего народа будут основания гордиться мной.

Сегал поставил Мервину угощение – пепси и бутерброд.

– И полгода не пройдет, – сказал Сегал, – а я буду хвастать, что знал тебя, еще когда…

Мервин – на крутящемся табурете у стойки – поворачивался туда-сюда.

– Я еще перезоилю Золя, – сказал Мервин и залился смехом.

– Как ты думаешь, война будет? – спросил Перлман.

– Да отцепись ты, – сказал папа. – Человеку надо перевести дух. Даем советы только в рабочее время, так ведь, а, Мервин?

Мервин хлопнул себя по коленям, снова захохотал. Отец Молли отвел его в сторону.

– Ты написал этот рассказ, – сказал он, – не отпирайся: я все равно докопаюсь.

– Угу, – сказал Мервин. – Я тот щелкопер, который его намарал. Но рассказ – ерунда, роман – вот главное дело моей жизни.

– Знаешь, кто я? Отец Молли Розен. Не отступайся, Мервин. И ни о чем не беспокойся. Положись на меня.

Мама еще не легла, когда Мервин вернулся домой. Сидела в одиночестве на кухне.

– И надолго же вы там застряли, – сказала она Мервину.

– Никто его не держал.

– Он слишком хорошо воспитан, – сказала мама и заложила закладкой тисненой кожи «Грозовой перевал» [121]121
  Роман Эмили Бронте (1847).


[Закрыть]. – Он ни за что не скажет, что ему скучно с такой заурядной публикой.

– Скажи, Мервин, – папа подыскивал аргументы. – Нет, ты скажи, ведь второго такого, как Такифман, днем с огнем не сыскать.

Губы Мервина распустились было в улыбке, но у мамы вырвался вздох, и он отвел глаза.

– Мне, пожалуй, пора на боковую, – сказал он.

– В таком случае, – папа приспустил подтяжки, – кому надо в места уединенные, пусть заявит об этом сразу же, а нет – пусть потом пеняет на себя.

– Сэм, ну что ты. Ты нарочно говоришь такое, чтобы меня расстроить.

Папа прошел в комнату к Мервину. Легкая улыбка играла на его губах. Мервин – теряясь в догадках – выжидал. Папа потер лоб. Подергал себя за ухо.

– Короче, я не дурак. Чтоб ты знал. Жизнь тебя перемалывает, и все же…

– Ваша правда, мистер Херш.

– Но ты не кончишь ее ничтожеством вроде меня. И я рад за тебя. Словом, спокойной ночи.

Спать тем не менее папа лег не сразу. А достал свою давным-давно заброшенную коллекцию трубок, разложил на кухонном столе – чистил, приводил в порядок. И со следующего же утра начал выискивать в газетах заметки, где рассказывались истории из жизни с интересным поворотом, которые Мервин мог бы использовать. Назавтра папа вернулся с работы рано – не заскочил, как за ним водилось, к Танскому, не потребовал с ходу ужина, а прямиком пошел к Мервину. Я слышал, как они разговаривают вполголоса. В конце концов маме пришлось их прервать. Звонила Молли.

– Мистер Капланский, Мервин. Не хотите ли встретиться со мной в пятницу вечером? Я свободна.

Мервин молчал.

– Мы могли бы посидеть на горе, посмотреть на прохожих. Словом, все будет, как вы захотите.

– Это ваш папа подучил вас позвонить мне?

– Какая вам разница? Вы хотели встретиться со мной. Так вот, в пятницу я свободна.

– Извините, никак не могу.

– Я что – вам больше не нравлюсь?

– Конечно же, нравитесь. И меня влечет к вам отнюдь не только в чувственном плане. Но мы встретимся, только если вы сами желаете встречи со мной, в ином случае – нет.

– Мервин, если вы не пойдете со мной на свидание в пятницу, папа не пустит меня в субботу на танцы с Солли. Мервин, ну пожалуйста.

– Мне очень жаль. Но я вынужден вам отказать.

Мервин рассказал маме про звонок Молли – она его одобрила.

– Вы поступили правильно, – сказала она.

Однако через несколько дней ее всерьез озаботило состояние Мервина. Он больше не спал до полудня. Наоборот, вставал раньше всех, становился у окна – поджидал почтальона. Но и после того, как почтальон проходил, Мервин не садился за роман. А бесцельно слонялся по дому или шел пройтись. Прогулку, как правило, завершал визит к Танскому. Там его уже поджидал папа.

– Знаешь, – говорил Шугарман. – Я тебе такого могу порассказать из своей жизни – животики надорвешь. Книга бы вышла – первый сорт.

Завсегдатаи интересовались мнением Мервина о Шоломе Аше [122]122
  Шолом Аш (1880–1957) – еврейский писатель родом из Польши. В 1914 г. эмигрировал в США.


[Закрыть], красной угрозе и неблагодарных детях. Подтрунивали над восторгами папы.

– Послушать его, так ты гений на все сто.

– А что, – сказал Мервин, подмигнул, подул на ногти и потер их о лацкан пиджака, – Как знать.

Тут отец Молли и скажи:

– Утром я прочел в «Газетт», будто Хемингуэю заплатили сто тысяч долларов, чтобы сделать кино по одному его рассказу. А за целую книгу заплатят уж не меньше, чем за пять рассказов. Ведь так?

Мервин закашлялся, прочистил горло, ничего не ответил и тут же ушел. Перекрахмаленный воротничок рубашки врезался в его безволосую, натертую докрасна шею. Когда я догнал его, он сказал:

– Стоит ли удивляться, что многих художников довели до самоубийства. Никто нас не понимает. Мы ведь не бежим наперегонки, чтобы побольше ухватить.

В пятницу в семь тридцать к нам пожаловала Молли.

– Чем могу быть вам полезна? – спросила мама.

– Я пришла к мистеру Капланскому. Ведь он, насколько мне известно, снимает здесь комнату.

– Лучше сдавать комнату, чем выгадывать по пятьдесят граммов с каждого полкило.

– Если вы намекаете на магазин моего отца, в таком случае, не хотелось бы этого вам говорить, но отпускать в кредит каждому встречному-поперечному он не может.

– Лично мы везде платим наличными. Чур-чур.

– Ничуть в этом не сомневаюсь. Ну а теперь я, с вашего позволения, хотела бы увидеть мистера Капланского.

– Он еще обедает. Но я справлюсь – сможет ли он вас принять.

Молли не стала ждать. Оттеснив маму, она прошла на кухню. Глаза у нее припухли. Похоже, она плакала.

– Привет, – сказала Молли.

Ее лоснистые черные кудри были уложены в высокую прическу. Губы ярко накрашены.

– Присаживайтесь, – сказал папа. – Дом красен не углами, а гостями.

Никто не засмеялся.

– Шутка, – сказал папа.

– Мервин, ты готов?

Мервин вертел в руке вилку.

– Мне сегодня вечером надо работать, – сказал он.

– Я сварю вам кофе.

Молли, натянуто улыбаясь, снова надела пальто, глубоко вздохнула и села. Примостилась на краешке стула: то ли ее юбка была уж очень узкой, то ли ей уж очень хотелось поскорее уйти.

– Так вот, о романе, – раздвинув губы в улыбку, обратилась она к Мервину. – Рада, рада.

– Он еще не принят издателем.

– Но роман-то хороший?

– Разумеется, хороший, – сказала мама.

– В таком случае о чем беспокоиться? Ну, – Молли встала, – поскакали.

Мы бросились к окну – посмотреть, как они рука об руку идут по улице.

– Нет, вы посмотрите, она на нем просто-таки повисла, – сказала мама. – И как только не стыдно!

– Бой прекращен за явным преимуществом противника, – сказал папа.

– Благодарю, – сказала мама и выплыла из комнаты.

Папа подул на пальцы.

– Ишь ты, – сказал он. Мы все еще стояли у окна. – Не иначе как она с утра пораньше их вострит – вот отчего они так торчат, а он такой недомерок, что ему даже наклоняться не придется, чтобы… – Папа опустился на стул, закурил трубку и раскрыл «Либерти» на той странице, где начинался рассказ Мервина. – Знаешь, а может, в Мервине ничего особенного и нет. Может, написать рассказ и не так уж трудно.

– Рыть канавы легче, – сказал я.

Папа взял меня с собой к Танскому – угостил кока-колой. Его расспрашивали о Мервине. Он отвечал, барабаня пальцем по стойке:

– Короче, тут не обойтись без этой, как ее… Музы. Когда он при Музе, ему работается лучше. Ну а без нее… – снисходя к завсегдатаям, просвещал их папа – никогда еще он не держался с таким апломбом. – Что вам сказать – это уж как повезет. Только Мервин говорит, что в Голливуде все продается и покупается.

Мервин вернулся домой в первом часу.

– Хочу дать вам совет, – сказала мама. – Эта девушка из совсем простой семьи. Вы могли бы, сами понимаете, найти и получше.

Папа похрустел суставами пальцев. На Мервина он не смотрел.

– Подумайте о своем будущем. Вам следует выбрать себе спутницу жизни, которая не уронит вас в кругах выше классом.

– А вовсе не жениться и того лучше, – сказал папа.

– Нет ничего ужаснее, чем связать жизнь с человеком, который не разделяет твоих интересов.

– Не надо связывать себя по рукам и ногам, – сказал папа, посасывая трубку.

Мама посмотрела на папу в упор и засмеялась. Папа понизил голос до шепота.

– Женишься слишком рано, – сказал он, – потом всю жизнь жалеешь.

Мама снова засмеялась. В ее глазах стояли слезы.

– Я не могу позволить вам, – сказал Мервин, – чернить доброе имя мисс Розен.

Папа, мама посмотрели на Мервина так, словно не понимают: что он-то здесь делает. Мервин – он такого не ожидал – чуть не попятился.

– Я не шучу, – сказал он.

– С кем это, интересно, вы позволяете себе так разговаривать? – сказала мама. И со значением посмотрела на папу.

– Эй, полегче, – сказал папа.

– Надеюсь, успех не вскружил вам голову, – сказала мама.

– Успеху меня не изменить. Я устою, но вы вмешиваетесь в мою личную жизнь. Спокойной ночи.

Папа, похоже, и огорчился, и обрадовался разом: подумать только – маме посмели дать отпор.

– А ты-то чем недоволен? – спросила мама.

– Я? Ничем.

– Посмотрел бы на себя. В твоем возрасте – и курить трубку.

– В «Дайджесте» пишут, что для здоровья трубка лучше сигарет.

– Ты ничего не понимаешь в людях. Мервин никогда не позволил бы себе разговаривать со мной так грубо. Просто его художественному темпераменту нужно выплеснуться.

Папа, дождавшись, когда мама ляжет спать, проскользнул в комнату Мервина.

– Слышь? – Он присел на край кровати. – Скажи, чтоб я не лез не в свое дело, я не обижусь, только… словом, плохие вести из Нью-Йорка? От издателя?

– Ответ из Нью-Йорка еще не пришел, – отчеканил Мервин.

– Я так и думал. – Папа вскочил. – Извини. Спокойной ночи. – В дверях он тем не менее чуть подзадержался. – Я из-за тебя подставился. Уж ты, пожалуйста, меня не подведи.

Назавтра с утра пораньше позвонил отец Молли.

– Ну как, Мервин, хорошо провел время?

– Да, да, еще бы.

– Молодчина. Она с ума по тебе сходит. Как говорится, ног под собой не чует.

Молли – так передавали – сказала своим товаркам в конторе «У Сьюзи. Элегантные наряды», что она, наверное, скоро уедет, как она выразилась, в тропические края. Гитл Шалинская видела, как она присматривала пляжные костюмы на Парк-авеню – это в ноябре-то; ходили слухи, что Голливуд предложил Мервину купить его книгу, безусловный бестселлер, и Мервин предложение принял. А дня два спустя Мервину пришел по почте объемистый пакет. С его романом. В пакет был вложен печатный бланк. Издатели извещали, что книга им не подошла.

– Невезуха, – сказал папа.

– Пустое, – бесшабашно сказал Мервин. – Кое-кто из лучших ныне живущих словотворцев, прежде чем его роман примут, получал по шесть-семь отказов от издателей. Да и потом, по правде говоря, эта шарага не по мне. Там все до одного гомосеки. Они печатают только своих смазливых дружков. – Мервин засмеялся, хлопнул себя по коленям. – Сегодня же пошлю книгу другому издателю.

На обед мама приготовила Мервину его любимые блюда.

– Вы – подлинный талант, – сказала она, – и все-все к вам придет.

Позже за Мервином зашла Молли. На этот раз Мервин вернулся домой чуть не под утро, но мама все равно не легла – дожидалась его.

– Розены пригласили меня в субботу на ужин. Правда, очень мило с их стороны?

– Но я специально заказала мяснику на ужин что-то особенное.

– Мне очень жаль. Я не знал.

– Ну так знайте. Что ж, как вам будет угодно. Я переменила вашу постель. Впрочем, вам следовало бы заранее мне сказать.

Мервин сцепил руки – они тряслись.

– Господи, что сказать? Мне нечего сказать.

– Я не сержусь, – сказала мама. – Всего не предусмотришь.

Папа снова проскользнул к Мервину.

– Все в порядке, – сказал он, – не беспокойся из-за субботы. Развлекайся. Разгладь ей курчашки. Только письменных обязательств не давай. А то как бы потом не пожалеть.

– Я, да будет вам известно, считаю, что Молли – потрясающая девушка.

– Я и сам так считаю. Ты не думай, не такой уж я старик.

– Да нет же, нет. Вы не понимаете…

Папа показал Мервину статьи, которые вырезал для него из газет и журналов. В одной рассказывалось о двух братьях, совершенно случайно нашедших друг друга после двадцати пяти лет разлуки, в другой – о смешном случае на судебном заседании. А также дал Мервину объявление о ежегодном конкурсе короткого рассказа Ассоциации молодых иудеев «Маяк».

– Хочу подкинуть тебе одну мыслишку, – сказал он. – Словом, в кино… короче, когда Хамфри Богарт [123]123
  Хамфри Богарт (1899–1957) – популярный американский киноактер.


[Закрыть], к примеру, закуривает «Честерфилд» или заказывает кока-колу, ты что думаешь – ему не перепадает от этих фирм? Перепадает, и еще сколько! Главная твоя трудность, как я понимаю, – нехватка денег. Так почему бы тебе в твоих книгах не делать так же? Типа того, что, скажем, у тебя кому-то надо куда-то лететь, так с какой стати ему лететь на самолете невесть какой компании? Чего бы ему не лететь на «Трансуорлд эрлайнз» [124]124
  Крупная американская компания воздушных сообщений.


[Закрыть], потому что надежнее и лучше ее нет, ну, не говоря уж о том, что он там может еще цыпочку подцепить? Или, скажем, у тебя там главный… короче, алкаш, не мог бы он заказывать исключительно «Сигрэм», потому что лучше джина не сыскать? Усек? Я мог бы написать, скажем, в «Пепси», «Сигрэм», «Честерфилд» и узнать, сколько они заплатят за такую рекламную вставку в книжке, ну а ты… короче, что ты на это скажешь?

– Я бы ни за что не вставил в свою книгу ничего подобного – вот что я скажу. Это бросило бы тень на мою репутацию. Обо мне, сами понимаете, пошли бы разговоры.

Впрочем, разговоры и так пошли. Младший братишка Молли мне рассказал, что на ужине Мервин расположил к себе родителей. Его отец, если верить братишке, сказал Мервину: он человек современный и считает, что родителям не следует жить с молодыми, во всяком случае, не всегда, однако монреальский климат просто-таки убивает его жену и в случае, если бы его зять жил, к примеру, в Калифорнии… словом, было бы совсем неплохо у него погостить… и Мервин поддержал его, сказал, что для него семейные узы – не пустое понятие.

При всем при том далеко не все разговоры были лестными для Мервина. Парни с нашей улицы невзлюбили Мервина. Какой-то чужак из Торонто того и гляди умыкнет нашу Молли – вот чего они опасались.

– Вон они пошли – Красавица и Чудовище, – говорили они, когда Молли рука об руку с Мервином проходили мимо бильярдной.

– Это ж надо: сколько лет на нее только пялились и пялились, а тут откуда ни возьмись он, этот недоделанный.

Улица открыто подтрунивала над Мервином.

– Эй ты, великий писатель! Задницу нажрал будь здоров! На сколько фраз тебе бутылки чернил хватит?

– Эй, Шекспир, подь сюда! У тебя всегда такой уродский вид был, или ты за деньги дал себя изуродовать?

Мервин, однако, уверял меня, что насмешки парней ему нипочем.

– Толпа, – сказал он, – всегда враждебна художнику. Она, как ты знаешь, многих из нас подвигла на самоубийство. Но я их насквозь вижу.

Его роман опять отвергли.

– Ну и что? – сказал Мервин. – Есть издатели и получше.

– Но ведь там, в издательстве, люди опытные, разве нет? – спросил папа. – То есть я что хочу сказать…

– А вы смотрите, смотрите сюда. Видите, на этот раз они послали мне ответ не на бланке, а написали письмо. И знаете, кто его написал? Один из величайших издателей Америки.

– Может, оно и так, – сказал папа, преодолевая неловкость, – но от твоей книги он отказался.