Текст книги "Вид с холма"

Автор книги: Монтегю Родс Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

М. Р. Джеймс
Вид с холма

До чего же хорошо в первый день предстоящих длинных каникул ехать в одноместном купе вагона первого класса по незнакомым уголкам Англии, останавливаясь на каждой станции. На коленях разложена карта, и вы отыскиваете на ней деревеньки с башенками церквей, которые появляются то справа, то слева. Вы любуетесь ими, когда состав, замерев, ждет отправления на остановках, и лишь скрип чьих-то шагов по гравию нарушает тишину. После захода солнца все это впечатляет еще больше, однако пассажир, о котором я хочу рассказать, совершал свое неторопливое путешествие солнечным днем во второй половине июня.

Он забрался в самую глушь страны. Уточнять его местонахождение мы не будем; могу разве что сказать, что если вы разделите карту Англии на четыре части, то он окажется на юго-западе.

Он трудился на правозащитном поприще, и у него только что закончилась судебная сессия. Он ехал к своему новому знакомому, с которым они подружились, несмотря на то что тот был старше. Впервые они встретились в городе во время одного официального расследования и обнаружили, что в их привычках и вкусах есть много общего; словом, они друг другу понравились, и в результате сквайр Ричардз пригла сил к себе мистера Фаншоу, а последний не преминул воспользоваться этим приглашением.

Путешествие завершилось к пяти часам. Жизнерадостный деревенский носильщик сообщил, что автомобиль, посланный из замка, заезжал на станцию, но шоферу пришлось проехать еще полмили вперед, чтобы забрать какой-то груз, – так что не угодно ли гостю подождать несколько минут, пока он вернется?

– Хотя, как я погляжу, у вас есть велосипед, – продолжал носильщик. – Может быть, вам захочется прокатиться в свое удовольствие? Поезжайте прямо, затем свернете налево – до поворота не больше двух миль, – а я прослежу, чтобы ваш багаж положили в машину. Простите за такое предложение, просто я подумал, что сегодня прекрасный вечер для прогулки. Да, сэр, сенокос в самом разгаре. Сейчас… где-то у меня была квитанция на ваш велосипед. Спасибо, сэр, премного благодарен, будьте уверены, вы не потеряетесь… – ну, и далее в том же духе.

Прогулка длиной в пару миль пришлась очень кстати: дремота развеялась, и Фаншоу захотелось чаю. Показался замок, вид которого обещал покой и тишину – то, что надо после многих дней, проведенных на заседаниях и собраниях коллегии. Замок не был ни волнующе древним, ни угнетающе современным. Оштукатуренные стены, окна с поднимающимися ставнями, старые деревья, ровные газоны – все это не ускользнуло от внимания Фаншоу, когда он добрался до места. Сквайр Ричардз, тучный господин, которому было уже за шестьдесят, ждал его у подъезда с нескрываемым удовольствием.

– Сперва выпьем чаю, – сказал он. – Или вы предпочитаете напитки, требующие более долгого времени? Нет? Что ж, прекрасно, чай подан в саду. Пойдемте, ваш велосипед уберут. В такие дни я всегда пью чай под липой у ручья.

Трудно было представить себе место лучше. Летний вечер, аромат огромной тенистой липы, в пяти ярдах от которой журчала прохладная вода. Долгое время оба сидели практически неподвижно. Но около шести мистер Ричардз выпрямился, вытряхнул трубку и предложил:

– Знаете, по-моему, неплохо бы прогуляться – вы не возражаете? Отлично, тогда предлагаю пройтись по парку и подняться на холм, откуда видны все окрестности. Возьмем с собой карту, я покажу, что здесь есть. Можем прихватить велосипед, или отправимся на машине – все зависит от того, нравятся ли вам тренировки. Если вы готовы, то идем; тогда без труда вернемся к восьми.

– Я готов. Только возьму трость; и еще: не найдется ли у вас бинокля? Неделю назад я одолжил свой знакомому, а он взял и уехал из Лондона неизвестно куда, прихватив его с собой.

Мистер Ричардз задумался.

– Да, – сказал он, – бинокль есть, но я им никогда не пользуюсь и не знаю, подойдет ли он вам. Он совсем старый и весит раза в два больше, чем те, которые делают сейчас. Пожалуйста, берите, но я его не понесу. Кстати, что вы желаете выпить после, ужина?

Попытка заверить, что это не имеет значения, была отвергнута; они пришли к согласию на пути к холлу, где мистер Фаншоу нашел свою трость, а мистер Ричардз, задумчиво покусывая губу, приблизился к столу, достал из ящика ключ, направился через зал к филенчатому шкафу, открыл его, взял с полки коробку и поставил ее на стол.

– Бинокль внутри, – произнес он, – правда, чтобы открыть, нужно знать какую-то хитрость, но я ее забыл. Попытайтесь сами.

Мистер Фаншоу попытался. Замочной скважины не было, зато коробка была крепкая, тяжелая и гладкая: ясно, что прежде чем ее открывать, надо было надавить на какую-то деталь. «Надо проверить углы, подумал он. И, поднося большой палец к губам после попытки нажать на один из нижних углов, добавил: – До чего же острые».

– Что-то не так? – спросил сквайр.

– Поцарапался о ваш несчастный ларец Борджиа, будь он неладен, – ответил Фаншоу.

Сквайр усмехнулся без всякого сочувствия.

– Зато вы его открыли, – сказал он.

– Зато открыл! Что ж, ради такого дела капли крови не жалко; а вот и бинокль. Да, как вы и говорили, тяжеловат , но думаю, я смогу его понести.

– Готовы? – спросил сквайр. – Тогда в путь: пройдем через сад.

Сказано – сделано; они оказались в парке, который неуклонно поднимался к вершине холма, возвышавшегося над окрестностями, – Фаншоу заметил его, когда ехал в поезде. За холмом виднелся еще более широкий отрог. По пути сквайр, знаток земляных работ, указывал на места, где видел или интуитивно угадывал следы военных укреплений.

– А это, – произнес он, останавливаясь на относительно плоской лужайке., окруженной высоким кольцом деревьев, – римская вилла Бакстера.

– Бакстера? – переспросил Фаншоу.

– Забыл, вы же его не знаете. Это был старик, от которого мне и достался бинокль. Кажется, он сам его сделал. Он был часовщиком, жил внизу, в деревне, обожал всякие древности. Мой отец разрешал ему копать повсюду; а когда тот что-нибудь находил, посылал ему на подмогу парочку парней с лопатами. Бакстер сумел собрать удивительные вещи, а когда он умер – если не ошибаюсь, это было лет десять-пятнадцать назад, – я выкупил его коллекцию и отдал в городской музей. На днях мы зайдем туда на нее посмотреть. Бинокль попал ко мне вместе с остальным добром, но я его, конечно же, оставил себе. Если приглядеться, то видно, что собрал его любитель – посмотрите, какой у него корпус; линзы, естественно, Бакстер делал не сам.

– Да, действительно, похоже на работу умельца, у которого другое основное занятие. Не пойму только, почему он такой тяжелый. А Бакстер действительно нашел здесь римскую виллу?

– Да, на этом самом месте, где мы с вами стоим, под слоем земли находится пол – он слишком невзрачный и грубо выполнен, так что его откапывать незачем, но на нем, разумеется, есть рисунки; зато некоторые мелочи и керамика, которые здесь нашли, оказались весьма ценными. Голова у старика Бакстера работала хорошо: у него был какой-то непостижимый нюх на такие вещи. Для наших археологов он был бесценным помощником. Он мог закрыть свою лавку на несколько дней и бродить но окрестностям, отмечая на полевой карте те места, где ему что-то чудилось; он вел тетрадь, полную описаний этих мест. После его смерти добрая доля пометок была проверена, и каждый раз он попадал в точку.

– Какой замечательный человек! – воскликнул мистер Фаншоу.

– Замечательный? – переспросил сквайр, резко остановившись.

– Я хотел сказать, полезно, когда такой человек живет рядом, – стал оправдываться Фаншоу. – А что, он был негодяем?

– Об этом мне неизвестно, – ответил сквайр, – скажу только, что если он и был порядочным, значит, ему не везло в жизни. Его никто не любил, и я в том числе, – добавил он, помолчав.

– Вот как? – удивился мистер Фаншоу.

– Да, не любил, но хватит о Бакстере; сейчас будет самый трудный этап, и я не могу идти и разговаривать.

В самом деле, взбираться по склону, покрытому скользкой травой, в тот вечер было жарко.

– Я обещал повести вас коротким путем, пыхтел сквайр, – и почему, спрашивается, этого не сделал? Когда вернемся, ванна нам не повредит. Вот мы и пришли, здесь можно сесть.

Небольшой сосновый лесок короной венчал вершину холма; у кромки стояла широкая прочная скамья; отсюда открывался чудеснейший вид; путешественники сели, отерли пот со лба и перевели дыхание.

– Ну вот, – заговорил сквайр, как только вновь обрел способность к связной речи, – тут-то вам бинокль и пригодится. Но сначала окиньте все взглядом. Право же! Лучше вида я не встречал.

Я пишу эти строки зимой, когда ветер стучит в темное окно, а в ста ярдах бушуют и бьются о берег морские волны, так что мне нелегко передавать те чувства и подбирать слова, которые способны перенести моего читателя в июньский вечер и заставить его увидеть чудесный английский пейзаж, о котором говорил сквайр.

Над широкой плоской равниной поднималась цепь больших холмов, покрытых зеленой травой или меховыми манто деревьев; лучи закатного, но еще не спрятавшегося за горизонтом солнца цеплялись за их макушки. Равнина была зеленой, хотя реки на ней не было заметно. Виднелись кустарники, пшеничные поля, изгороди и пастбища; небольшое движущееся белое облачко обозначило след проходящего вечернего поезда. Затем взгляду предстали красные фермы, серые домики, еще ближе расположились отдельные усадьбы и, наконец, замок, приютившийся у подножья холма. Из каминных труб ровно поднимался синий дым. Воздух пах сеном; совсем рядом рос куст диких роз. Это был пик лета.

Несколько минут прошло в тишине, затем сквайр стал называть главные достопримечательности, холмы и долины, показал, где находится город и прилегающие деревни.

– Ну вот, сказал он, – теперь вы сможете разглядеть в бинокль Фулнейкерское аббатство. Видите: большой зеленый луг, позади него – лес, затем на пригорке – ферма, а за ней – то, что вам нужно.

– Да, точно, – воскликнул Фаншоу. Вижу. Красивая башня!

– Наверное, вы смотрите не туда, – заметил сквайр, – что-то не припомню там башню, разве что вам попалась на глаза Олдборнская церковь. Непритязательный у вас вкус, если, по-вашему, это красивая башня.

– Не знаю, Олдборнская это башня или какая-нибудь другая, – сказал Фаншоу, продолжая держать бинокль перед глазами, – но она действительно милая. А сама церковь, судя по всему, большая; похоже, это центральная башня; я вижу еще четыре больших шпиля по углам и четыре поменьше между ними. Обязательно надо туда сходить. Это далеко?

– Олдборн находится примерно в девяти милях отсюда, а то и меньше, – ответил сквайр. – Давно я там не был; впрочем, не припомню, чтобы меня гуда тянуло. Теперь я вам еще кое-что покажу.

Фаншоу опустил бинокль, продолжая пристально смотреть в сторону Олдборна.

– Нет, – сказал он, – невооруженным глазом ничего не видно. Что вы собирались мне показать?

– Возьмите побольше влево – найти будет нетрудно. Видите довольно резко выступающий холм с одиноким деревом на вершине? Это находится на той же оси, где и дерево, на вершине большой возвышенности.

– Точно, – откликнулся Фаншоу, – кажется, я без труда скажу, что это такое.

– Неужели? – удивился сквайр. – Ну так скажите.

– Это Висельный холм, – был ответ.

– Как вы догадались?

– Если кто-то не хотел, чтобы об этом легко было догадаться, не надо было устанавливать там макет виселицы с висящим на ней телом.

– О чем это вы. – оборвал его сквайр. – На холме ничего нет, кроме леса.

– Напротив, – возразил Фаншоу, – там, на вершине, большая зеленая лужайка, а посреди – модель виселицы. Когда я взглянул на нее в первый раз, мне показалось, что на ней что-то висит. А сейчас, вроде бы, ничего не видно – или что-то есть? Я не уверен.

– Чепуха, чепуха, Фаншоу, на этом холме нет никакой виселицы. Там просто густой лес – совсем недавно посаженный. Я был там год назад. Дайте мне бинокль, а то я ничего не вижу. – После недолгой паузы, он произнес: – Я так и думал, ничего не видно.

Тем временем Фаншоу рассматривал холм – до него было всего две-три мили.

– Очень странно, – сказал он, – без бинокля в самом деле похоже на лес. – Он вновь поднес прибор к глазам. – Удивительный все же получается эффект. Хорошо видна виселица, зеленый луг, и кажется, я даже различаю людей, телеги, точнее, одну телегу, а в ней сидит человек. Но стоит убрать бинокль, и все исчезает. Наверное, это особенность закатного освещения. Надо прийти сюда днем, пораньше, когда солнце находится еще высоко.

– Вы сказали, что видели на холме людей и телегу? – недоверчиво спросил сквайр. – Что они там делают в это время, даже если предположить, что все деревья срубили? Давайте рассуждать здраво – посмотрите снова.

– Но я точно уверен, что видел их. Да, пожалуй, людей было немного, они расходились. А теперь – боже милостивый – такое впечатление, будто на виселице что-то раскачивается. Ужасно тяжелый бинокль, его долго не удержать. Все равно, поверьте мне на слово, леса там нет. Если вы покажете мне дорогу на карте, я завтра же туда отправлюсь.

Некоторое время сквайр пребывал в задумчивости. Наконец, он поднялся и произнес:

– Чтож, это лучший способ во всем разобраться. А теперь пора назад. Ванна и ужин для меня важнее всего.

На обратном пути он был не особенно разговорчив.

Они вернулись через сад и прошли в холл, чтобы положить на место трости. Там они обнаружили старика-лакея Паттена, который был явно чем-то встревожен.

– Прошу меня извинить, мистер Генри, – заговорил он тотчас же, – но боюсь, тут побывал злоумышленник.

Он показал на открытую коробку, в которой хранился бинокль.

– Ничего более страшного не случилось, Паттен? – спросил сквайр. – Неужели я не могу взять собственный бинокль и одолжить его другу? Я купил его на свои деньги, если ты помнишь. На распродаже имущества старого Бакстера.

Паттен поклонился, хотя объяснение его не удовлетворило.

– Вот и хорошо, мистер Генри, раз вы знаете, кто это сделал. Просто я подумал, что лучше об этом сказать, поскольку мне казалось, что эта коробка не покидала свою полку с тех пор, как вы ее туда поставили; вы уж извините, но после того, что произошло…

Он понизил голос, и продолжение разговора Фаншоу услышать не смог. Ответы сквайра были немногословными, зато сопровождались грубоватым хохотом; затем хозяин пригласил Фаншоу посмотреть предназначенную для гостя комнату. Кажется, в тот вечер ничего, относящегося к моей истории, больше не произошло.

Кроме, разве что, одной мелочи: странное чувство охватило Фаншоу сразу после полуночи – будто на волю вырвалось то, что нельзя было выпускать. Он почувствовал это во сне. Фаншоу прогуливался по малознакомому саду и остановился перед нагромождением неровных камней, осколков старого оконного витража церкви и даже фрагментов лепных фигур. Один из фрагментов привлек его внимание: похоже, это была резная капитель с изображением различных сценок. Он почувствовал, что должен ее вытащить; взявшись за дело, он с поразительной легкостью перенес наваленные на нее камни в сторону и стал вытаскивать саму глыбу. Тут к его ногам, негромко звякнув, упал оловянный ярлык. Фаншоу поднял его и прочел: «Не трогать ни при каких обстоятельствах. Искренне ваш, Дж. Паттен». Как часто бывает во сне, он воспринял это указание со всей серьезностью. И с тревогой, переходящей в страх, решил посмотреть, сдвинулась ли глыба. Еще как сдвинулась: она вообще куда-то исчезла. Зато открылся вход в тоннель, и Фаншоу наклонился, чтобы в него заглянуть. Во тьме что-то зашевелилось, и вдруг, к ужасу Фаншоу, оттуда показалась рука – ухоженная правая рука в опрятной манжете, торчавшей из-под рукава пиджака; она в точности повторила движение, которое обычно делают, когда хотят обменяться рукопожатием. Он задумался, насколько невежливо будет игнорировать приветствие. Но пока он рассматривал руку, она почернела, стала покрываться волосами и, кроме того, изменился жест: теперь она тянулась к его ноге, чтобы ухватить. Так что Фаншоу, забыв о политесах, с криком бросился бежать и проснулся.

Он осознавал, что это был сон; но ему казалось (так тоже часто бывает), что нечто похожее, но не настолько впечатляющее, он уже видел раньше. Он полежал немного с открытыми глазами, пытаясь запомнить детали последнего сна; в частности, ему хотелось понять, что за фигуры он увидел, точнее, смутно разглядел, на резной капители. Там изображалось нечто несусветное, это точно, но больше он ничего не мог вспомнить.

То ли на него подействовал сон, то ли дал о себе знать первый день каникул – во всяком случае, проснулся он не рано; да и в исследования окрестностей тут же погружаться не стал. Все утро, то ли от лености, то ли от желания узнать что-то новое, Фаншоу изучал тома с документами Графского археологического общества, которые свидетельствовали о вкладе мистера Бакстера в обнаружение кремниевых орудий труда, римских поселений, развалин монастырских построек – словом, всего того, чем ведает археология. Бумаги были составлены в запутанном, высокопарном, полуграмотном стиле. Если бы этот человек вовремя пошел учиться, – подумал Фаншоу, он стал бы весьма известным антикваром; или мог бы им стать (чуть поразмыслив, Фаншоу сделал эту поправку), но явная любовь к противоречию и противопоставлению себя окружающим, а также – ну да! – снисходительный тон, как у носителя некоего высшего знания, портили всю картину. Он мог бы стать уважаемым мастером. Его проект перестройки и возведения монастырской церкви был очень хорош. Изящная остроконечная центральная башня была ярким тому подтверждением; она напомнила Фаншоу ту башню, которую он видел с холма и которую сквайр назвал Олдборнской. Но это был не Олдборн, это был Фулнейкерский монастырь. «Что ж, – сказал он себе, – наверное, Олдборнскую церковь строили фулнейкерские монахи, и Бакстер скопировал башню. Нет ли об этом упоминаний? А, ясно, проект обнаружили после его смерти нашли среди других бумаг».

После обеда сквайр поинтересовался у Фаншоу, чем он собирается заниматься.

– Пожалуй, прокачусь на велосипеде, – ответил гость, – доеду до Олдборна и вернусь через Висельный холм. Круг займет приблизительно пятнадцать миль, верно?

– Приблизительно, – сказал сквайр. – Поезжайте через Лэмбсфилд и Вонстоун, туда тоже стоит заглянуть. В Лэмбсфилде есть небольшой витраж, а в Вонстоуне интересный камень.

– Отлично, сказал Фаншоу. – По дороге выпью чаю; можно мне взять бинокль? Я привяжу его к велосипедной раме.

– Конечно, как вам угодно, – ответил сквайр. – Надо бы мне завести бинокль получше. Если сегодня отправлюсь в город, то попробую привезти новый.

– К чему такие беспокойства, если вы сами им не пользуетесь? – запротестовал Фаншоу.

– Даже не знаю; в доме должен быть хоть один приличный бинокль; и потом, наш Паттен считает, что этот экземпляр нельзя использовать.

– Он что, в этом разбирается?

Тут замешана какая то история; точно не знаю, в чем дело, но это касается Бакстера. Я обещал старику, что выслушаю его. Он крайне озабочен со вчерашнего вечера.

– Почему? Ему тоже приснился страшный сон?

– С ним что-то не так: сегодня утром он выглядел совсем дряхлым и сказал, что всю ночь не сомкнул глаз.

– Что ж, заставьте его приберечь свою историю до моего возвращения.

– Хорошо, постараюсь, если смогу. Только смотрите, не опаздывайте. А то вдруг через восемь миль у вас проколется колесо и придется возвращаться пешком – что тогда? Не люблю я эти велосипеды; скажу, чтобы к ужину приготовили что-нибудь холодное.

– Когда бы я ни вернулся, возражать не буду. А на случай прокола у меня есть все необходимое. Так что я поехал.

* * *

«Хорошо, что сквайр распорядился о холодном ужине», – не раз успел подумать Фаншоу, пока к девяти вечера не прикатил свой велосипед обратно. Это же несколько раз подумал и произнес вслух сквайр, встречая его в холле; он был скорее доволен, что оправдалось его недоверие к велосипедам, чем сочувствовал своему разгоряченному, уставшему, испытывающему жажду и вконец обессилевшему другу. Самыми любезными его словами были: «Подать вам чего-нибудь легкого к ужину? Стакан сидра подойдет? Прекрасно. Вы слышали, Паттен? Стакан сидра и побольше льда. – Затем он повернулся к Фаншоу. – Только не просидите в ванной всю ночь».

В половине десятого они сели ужинать, и Фаншоу рассказал о своих успехах, если это можно назвать успехами.

– До Лэмбсфилда я добрался легко, посмотрел витраж. Очень любопытно, только там было много надписей, которые я не смог прочесть.

– Даже с биноклем? – спросил сквайр.

– Вашим биноклем невозможно пользоваться в церкви – впрочем, полагаю, как и в любом другом помещении. Но я заходил с ним только в церкви.

– Хм! Что ж, продолжайте, – сказал сквайр.

Я сфотографировал витраж, и осмелюсь предположить, что увеличение поможет мне увидеть то, что я хочу. Далее – Вонстоун; камень показался мне весьма необычным, только не знаю, к какой категории древностей его отнести. Кто-нибудь пытался выяснить, что находится под насыпью, на которой он стоит?

– Бакстер хотел это сделать, но фермер ему не разрешил.

– Вот как? Полагаю, нам все же стоит попытать счастья. Так или иначе, следующими пунктами были Фулнейкер и Олдборн. Знаете, с этой башней, которую я видел с холма, странная история. Олдборнская церковь совершенно не такая, да и Фулнейкер оказался не выше тридцати футов, хотя ясно видно, что там должна быть центральная башня. Я вам не говорил? На проекте Фулнейкера, который сделал Бакстер, точно такая же башня, которую я видел.

– Позволю себе заметить, что вам показалось, – заявил сквайр.

 – Нет, это не желание увидеть то, что хочется. Рисунок напомнил мне о том, что я видел, и я был уверен, что это Олдборн, еще до того, как прочел надпись.

– Вообще-то Бакстер неплохо разбирался в архитектуре. Возможно, то, что сохранилось от башни, помогло ему без труда воссоздать правильный вид.

– Конечно, все может быть, но я сомневаюсь, что даже профессионал оказался бы способен сделать это настолько точно. В Фулнейкере ничего не осталось, кроме оснований колонн, на которые она опиралась. Впрочем, это не самое удивительное.

– А как Висельный холм? – спросил сквайр. – Эй, Паттен, послушайте. Я ведь рассказывал вам о том, что видел с холма мистер Фаншоу.

– Да, мистер Генри, рассказывали; и учитывая некоторые обстоятельства, не буду утверждать,что меня это удивило.

– Ладно, ладно. Потерпите немного. Сначала послушаем, что еще увидел сегодня мистер Фаншоу. Давайте, Фаншоу. Полагаю, вы возвращались через Экфорд и Торфилд?

– Да, и заглянул в обе церкви. Затем свернул на дорогу, которая ведет наверх, к Висельному холму; я понял, что если проеду на велосипеде через луг на его вершине, то смогу выйти на дорогу, ведущую к дому, с другой стороны. Когда я поднялся, было где-то половина седьмого; справа я увидел ворота – там, где они должны были быть; за ними начиналась полоса леса.

– Слышите, Паттен? Полоса, говорит.

– Я думал, что там действительно полоса. По оказалось, что это не так. Вы были совершенно правы, а я безнадежно ошибался. Не могу этого понять. Вся вершина там покрыта чащей. В общем, я пошел по лесу, волоча за собой велосипед, и ждал, что вот-вот будет просвет, но тут-то и начались мои злоключения. Наверное, виной всему шипы кустарников; сперва я обнаружил, что проколото переднее колесо, затем – заднее. Все, что я мог сделать, это остановиться, попытаться найти места проколов и отметить их; но даже это мне не удалось. Я с трудом продирался вперед, и чем дальше углублялся, тем меньше мне нравилось это место.

– Поживиться там явно нечем, да, Паттен? – усмехнулся сквайр.

– Да уж, мистер Генри, немногих туда тянет…

– Знаю, ладно, не будем об этом. Продолжайте, Фаншоу.

– Я понимаю, что охотников наведываться туда маловато. Я разом ощутил все, что только может померещиться: то за спиной раздавался хруст веток под чьими-то шагами, то впереди, за деревьями, едва слышно переминались с нога на ногу люди, да-да, и даже невидимая рука легла мне на плечо. Я резко оглянулся, посмотрел по сторонам, но не нашел ни одной ветки, которая могла меня задеть. Потом, уже посреди этой территории, я явственно испытал на себе чей-то взгляд – причем рассматривали меня отнюдь не с добрыми намерениями. Я снова остановился – во всяком случае, замедлил шаг, – чтобы взглянуть наверх. Только я это сделал, как тут же споткнулся и сильно ободрал голень – обо что бы вы думали? О большую каменную глыбу с большой квадратной дырой посредине. В нескольких шагах было еще две таких же глыбы. Вместе они образовывали треугольник. Можете догадаться, для чего они были предназначены?

– Пожалуй, могу, – ответил сквайр, который теперь принял серьезный вид и внимательно слушал. – Садитесь, Паттен.

Предложение последовало вовремя, поскольку старик, опиравшийся на руку, все сильнее наклонялся вперед. Он упал на стул и дрожащим голосом спросил:

– Вы ведь не стали ходить между камнями, сэр?

 – Не стал, – твердо ответил Фаншоу. – С позволения сказать, я повел себя, как трусливый заяц; как только впереди забрезжил просвет, я взвалил велосипед на плечо и побежал со всех ног. Мне казалось, что я нахожусь на каком-то жутком, зловещем кладбище, и я возблагодарил небеса за то, что сегодня такой длинный день и солнце еще не село. Я бежал, испытывая настоящий ужас, хотя преодолеть пришлось всего несколько сотен ярдов. Все то недоброе, что встречалось на пути, пыталось зацепиться за руль, спицы, раму, педали, хотя, может, мне это показалось. Падал я по крайней мере раз пять. Наконец, я увидел изгородь; что касается ворот, то искать их мне было некогда.

– С моей стороны нет ворот, – заметил сквайр.

– В любом случае, я не стал терять время. Кое-как перекинул велосипед на другую сторону и сам вылетел на дорогу практически головой вперед; в последний момент лодыжку царапнула то ли ветка, то ли что-то еще. В любом случае, из леса я выбрался; давно мне не приходилось испытывать такого облегчения и одновременно чувствовать себя таким побитым. Затем пришлось чинить проколотые колеса. Набор у меня был хороший, да и делаю я это неплохо; но на этот раз ничего не выходило. Я выбрался из леса в семь и пятьдесят минут провозился с одной камерой. Нашел дыру, положил заплату, накачал воздух, но колесо снова спустило. Тогда я решил идти пешком. Холм находится милях в трех отсюда, верно?

– Напрямик – не больше того, но по дороге – почти шесть.

– Я так и подумал. За час с лишним я не мог пройти меньше пяти миль, даже с велосипедом. Вот и вся моя история; теперь ваша очередь и Паттена.

– Моя? Мне нечего рассказать, – ответил сквайр. – Впрочем, вы были недалеки от истины, когда говорили о кладбище. Наверняка там кто-нибудь лежит, как вы думаете, Паттен? Думаю, их так и оставили, потому что иначе они бы рассыпались.

Паттен кивнул, ему явно хотелось о чем-то рассказать.

– Ну вот, Паттен, – произнес сквайр, – вы узнали, как провел время мистер Фаншоу. Что вы об этом скажете? Это как-то связано с мистером Бакстером? Налейте себе портвейна и расскажите.

– Ах как хорошо, мистер Генри, – сказал Паттен, поглотив содержимое стоявшего перед ним бокала. – Если вы и вправду желаете знать мое мнение, то мой ответ будет утвердительным. Да, – продолжал он все более уверенно, – я могу сказать, что опытом сегодняшнего дня мистер Фаншоу во многом обязан человеку, чье имя вы упомянули. И думаю, мистер Генри, у меня есть право высказаться, учитывая, что много лет я был с ним близко знаком и лет десять назад под присягой давал показания во время коронерского расследования; если помните, мистер Генри, вы в это время путешествовали за границей, и никого из ваших родственников здесь не было.

– Во время расследования? – переспросил Фаншоу. – По делу мистера Бакстера было расследование?

– Да, сэр, его самого. В связи с этим говорилось вот о чем. Как вы уже могли догадаться, покойный был человеком весьма необычного нрава – по крайней мере, так мне представляется, но каждый волен считать по-своему. Жил он преимущественно для себя, как говорится; детьми и хозяйством не обзавелся. О том, как он проводил время, остается только догадываться.

– О нем ничего не знали; мало кто помнит, когда Бакстер перешел в мир иной, – произнес сквайр, держа в зубах трубку.

– Прошу меня извинить, мистер Генри, я как раз к этому подхожу. Если говорить о том, как он проводил время, – а мы знаем, что он обожал копаться во всем, что связано с историей этих мест, и умудрился собрать у себя массу вещей, – нельзя не упомянуть о том, что на много миль вокруг о музее Бакстера шла слава, и нередко, когда он бывал в настроении, а у меня выдавался свободный часок, он показывал мне осколки сосудов и разную другую дребедень, которая, по его расчетам, относилась ко временам древних римлян. Впрочем, вы в этом куда более сведущи, чем я, мистер Генри; я просто веду к тому, что мне было известно о его способностях и о том, как интересно он умел рассказывать, но кое-что в нем было не так – дело в том, что никто не мог припомнить, чтобы он появлялся в церкви или в часовне во время службы. Об этом поговаривали. Наш пастор лишь однажды зашел к нему в дом. «Не спрашивайте, что он мне сказал», – это все, что удалось затем от него услышать. А чем он занимался по ночам, особенно в это время года? Рабочие без конца встречали его в конце дня; он проходил мимо, не говоря ни слова; они утверждали, что у него был взгляд человека, сбежавшего из психушки. Белки глаз казались совершенно круглыми. Рабочие заметили, что в руках он постоянно держал корзину для рыбы и всегда шел одной и той же дорогой. Ходили слухи, что он занимается какими-то делами, причем не самыми чистыми – именно это и аукнулось вам сегодня в семь вечера, сэр.

Ну вот, однажды, в такой же вечер, как сегодня, мистер Бакстер закрыл свою лавку, и работавшей у него старушке было приказано больше не беспокоить; зная, что он ничего не говорит напрасно, она предпочла послушаться. Случилось так, что в один прекрасный день около трех часов по полудни в закрытом, как я уже сказал, доме вдруг началась суматоха, из окон повалил дым и раздались крики Бакстера, словно тот бился в агонии. Его сосед бросился на помощь и выбил дверь; подоспели другие люди. Сосед рассказывал, что никогда в жизни не чувствовал такого жуткого запаха, который стоял в кухне. Похоже, Бакстер варил что-то в чугунке и опрокинул его себе на ногу. Старик валялся по полу, стараясь не кричать, но это было выше его сил, и когда внутрь ворвался народ, все увидели такое, что не приведи Господь; удивительно, что у него на языке вскочило меньше волдырей, чем на ноге. В общем, его подняли, положили в кресло и бросились за врачом; кто-то хотел поднять чугунок, но тут Бакстер завопил, чтобы ничего не трогали. Тот человек не стал с ним спорить; причем он не заметил, чтобы в чугунке было что-нибудь, кроме нескольких бурых косточек. Потом кто-то сказал: «Доктор Лоуренс будет через минуту, мистер Бакстер; он приведет вас в чувство». Тут Бакстер опять как начнет разоряться. Отнесите его наверх, в комнату, он не хочет, чтобы пришел доктор и увидел весь этот беспорядок – закройте это чем-нибудь все равно чем – возьмите скатерть из гостиной… в общем, так они и сделали. Наверное, в чугунке была какая-то отрава, поскольку прошло целых два месяца, прежде чем Бакстер поднялся на ноги. Простите, мистер Генри, вы хотите что-то сказать?