Текст книги "Спаси нас"

Автор книги: Мона Кастен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Мона Кастен
Спаси нас

Mona Kasten

SAVE US

© Приймак А., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

Посвящается Анне

Doesn’t today feel like a day to be certain?

Certain, yet to decide.

Gersey, A Day To Be Certain

1

Грэхем

Мой дед раньше всегда спрашивал меня: «Если настанет день, когда ты все потеряешь – что будешь делать?» Я никогда всерьез не обдумывал этот вопрос и всякий раз отвечал первое, что в тот момент приходило в голову.

Когда мне было шесть лет и брат умышленно сломал наш игрушечный экскаватор, мой ответ выглядел так: Тогда я починю экскаватор.

В десять, когда мы переехали из Манчестера в пригород Лондона, я упрямо твердил: Тогда я найду себе новых друзей.

А когда умерла мама, я, семнадцатилетний, пытался быть сильным для моих отца и брата и все повторял: Мы справимся.

Даже тогда я не сдавался.

Но вот теперь, в мои почти двадцать четыре, в этом кабинете, где я вдруг почувствовал себя каким-то преступником, у меня не было ответа. Моя ситуация казалась мне безвыходной, а будущее неопределенным. Я не знаю, что теперь будет.

Я выдвинул скрипучий ящик тяжелого письменного стола вишневого дерева и достал оттуда ручки и записные книжки, сгруженные туда в прошлом году. Мои движения заторможенные, руки будто налиты свинцом. Притом надо спешить: я должен покинуть здание до конца обеденного перерыва.

Вы уволены безотлагательно. Я запрещаю Вам любой контакт с учащимися Макстон-холла. В случае нарушения этого запрета на Вас будет подано заявление в полицию.

Ручки выпали у меня из рук и со стуком упали на пол.

Проклятье.

Я наклонился, собрал их и небрежно бросил в коробку, куда уже поместил остальные пожитки. Это дикая неразбериха из учебников, записок, старого глобуса моего деда и методических материалов, которые я скопировал на завтра и теперь, собственно, мог бы их выбросить, но рука не поднимается.

Я окинул кабинет быстрым взглядом. Полки пустые, только лежащие на столе обрывки бумаги напоминают о том, что еще несколько часов назад я здесь работал.

Ты сам виноват, – звучит в голове чей-то злобный голос.

Я потер пульсирующие виски и еще раз проверил все выдвижные ящики и отделения в письменном столе. Я не должен затягивать свое прощание дольше, чем необходимо, но расстаться с этим местом стоит мне бóльших сил, чем я мог подумать. Я еще несколько недель назад принял решение искать работу в другой школе, чтобы можно было видеться с Лидией. Однако есть огромная разница – уходишь ты на своих условиях или же тебя выводит наружу служба безопасности.

Я сглотнул обиду и снял пальто с деревянной вешалки. Машинально надел его, подхватил коробку и пошел к двери. Не оглядываясь, я вышел из кабинета.

В моей голове крутилась куча вопросов: Знает ли об этом Лидия? Как она себя чувствует? Когда я теперь ее снова увижу? Что мне теперь делать? Примут ли меня на работу в школу? А что, если нет?

Ни на один из них я не мог ответить. Вместо этого я вытеснил поднявшуюся внутри панику и пошел по коридору в сторону секретариата, чтобы сдать ключи. Мимо меня пробегали ученики, некоторые приветливо здоровались. Болезненные покалывания наполнили все мои внутренности. Мне с трудом удалось отвечать на встречные улыбки. Преподавать здесь доставляло мне огромное удовольствие.

Я свернул в холл секретариата, и тут на меня будто опрокинули ушат холодной воды. Я остановился так резко, что сзади на меня кто-то наткнулся и пробормотал извинения. Но я едва различал слова – мой взгляд был устремлен на рослого русоволосого молодого человека, которому я обязан всей этой ситуацией.

Джеймс Бофорт и глазом не повел, увидев меня. Напротив, вид его показался мне вполне безучастным, как будто не он только что разрушил мою жизнь.

Я знал, на что он способен. И понимал, что это плохая идея – вступать с ним в конфликт. «Он и его друзья непредсказуемы, – предупреждал меня Лексингтон в мой первый день в школе. – Примите это в расчет». Я тогда почти не придал его словам значения, потому что уже знал другую сторону истории. Лидия рассказала мне, как сильно этот мальчик страдает от своей семьи, как он замкнут даже перед своей сестрой.

Оглядываясь назад, я чувствую себя идиотом, потому что не был осторожнее. Мне следовало бы помнить: Джеймс сделает для Лидии все. Вероятно, крах моей карьеры в его распорядке дня не более чем пустяк.

Рядом с Джеймсом стоял Сирил Вега, которому мне, к счастью, не приходилось преподавать. Не знаю, удалось бы тогда оставаться в рамках профессиональной этики. Всякий раз при виде него перед глазами возникает картина – он рядом с Лидией. Как они вместе выходят из школы и садятся в «Роллс-Ройс». Как они смеются над чем-то. Как он обнимает ее и утешает после смерти матери, а ведь я этого сделать не мог.

После короткой паузы я стиснул зубы и продолжил свой путь, зажав коробку под мышкой. Держа руку в кармане, я все ближе подходил к ним. Они прервали свой разговор и посмотрели на меня, а лица их превратились в две непроницаемые маски.

Перед дверью секретариата я остановился и повернулся к Джеймсу:

– Теперь ты доволен?

Он не выказал никакой эмоции, и это еще больше подогрело кипевшую во мне ярость.

– О чем вы вообще думали? – спросил я, требовательно глядя на него. Он снова не ответил. – Вы понимаете, что своими детскими проказами разрушаете чужие жизни?

Джеймс переглянулся с Сирилом, и его щеки зарумянились – в точности как у Лидии, когда она сердится. Они так похожи между собой, при этом, на мой взгляд, трудно представить себе двух более разных людей.

– Об этом вам надо было думать раньше, – рявкнул Сирил.

Его глаза сверкнули еще большей яростью, чем глаза Джеймса, и мне в голову пришла мысль, что они, вероятно, сообща разрабатывали план, как вышвырнуть меня из школы.

Взгляд Сирила не оставлял никаких сомнений в том, что из нас двоих только он располагает властью. Он может сделать со мной все, и совершенно неважно, что я старше его. Он выиграл. Победа была написана у него на лице и отражалась в его гордой осанке.

Я удрученно рассмеялся.

– Меня удивляет, что вы еще можете смеяться, – продолжил он. – Все кончено. Вы изобличены, это вам, собственно, ясно?

Я стиснул связку ключей так крепко, что металлическая бородка врезалась мне в кожу. Неужели этот богатый негодяй действительно думает, что я надеялся на справедливость? Не знал, что никого не интересует, где и когда мы с Лидией познакомились? Что нам никто не поверит, если мы будем уверять, что любили друг друга еще до моего прихода в Макстон-холл? И мы прекратили наши отношения в тот момент, когда узнали, что я стану ее учителем? Разумеется, я это знаю. Отныне и впредь я стану тем мерзким типом, который в самом начале своей учительской карьеры завел шашни со школьницей.

От этой мысли стало дурно.

Не удостоив их обоих еще одного взгляда, я пошел в секретариат. Достал из кармана ключ от своего старого кабинета, со стуком положил его на стойку и развернулся. Проходя мимо этих парней снова, я краем глаза увидел, как Сирил сунул в руку Джеймсу телефон.

– Спасибо за это, старик, – сказал он, а я как можно быстрее направился к выходу.

Лишь попутно я отметил, что Джеймс заговорил в полный голос.

Каждый шаг причинял мне боль, каждый вдох казался невыполнимой задачей. В ушах стоял гул, который почти заглушил все остальные шумы. Смех учеников, их громкие шаги, скрип двустворчатой двери, через которую я покидаю Макстон-холл и ухожу в неизвестность.

Руби

Меня будто оглушили.

Когда водитель автобуса сказала, что мы прибыли на конечную остановку, я даже не сразу поняла, что это вообще означает – пока мне не стало ясно, что я должна выйти, если не хочу уехать назад, в Пемвик. Я не помню последние сорок пять минут, так сильно была погружена в свои мысли.

Мои конечности казались одновременно и тяжелыми, и легкими, когда я сошла по ступенькам автобуса и вышла наружу. Я крепко держалась обеими руками за ремни рюкзака, как будто они давали мне силу. К сожалению, это не помогало избавиться от чувства, будто я попала внутрь смерча, из которого невозможно вырваться, и уже не понимала, где верх и где низ.

Не может быть, чтобы все это произошло на самом деле. Не может быть, чтобы меня вышвырнули из школы. Не может быть, чтобы мама поверила, будто я способна на интрижку с учителем. Не может быть, чтобы моя мечта об Оксфорде растворилась в воздухе.

Мне казалось, я теряю рассудок. Мое дыхание учащается, а пальцы судорожно сжимаются. Я чувствую, как пот стекает по спине, и вместе с тем все тело покрыто гусиной кожей. Кружится голова. Я закрыла глаза и попыталась хоть как-то успокоить дыхание.

Когда я снова открыла их, уже не было такого чувства, будто меня того и гляди вырвет. Впервые после того, как я вышла из автобуса, мир вокруг наконец прояснился. Я проехала на три остановки дальше и нахожусь на другом конце Гормси. В нормальных обстоятельствах я бы ужасно разозлилась на себя. Но я испытывала чуть ли не облегчение, потому что никак не могла появиться дома. После того как мама смотрела на меня такими глазами.

Есть только один человек, с которым я хотела бы сейчас поговорить. Единственный человек, которому я безусловно доверяю и который точно знает, что ничего такого я никогда бы не сделала.

Эмбер.

Я пошла в сторону местной школы. До конца уроков оставалось чуть-чуть, несколько школьников из младших классов шли мне навстречу. Группа мальчишек пыталась столкнуть какого-то бедолагу с узкого тротуара в кусты. Увидев меня, они прекратили возню и прошли мимо, опустив головы, как будто боялись, что я могу наказать их за плохое поведение.

Чем ближе я подходила к школе Гормси, тем страннее себя чувствовала. Два с половиной года назад я сама посещала эту школу. И хотя я не тосковала по тому времени, но снова очутиться здесь все равно что совершить экскурсию в прошлое. Только никто не повернется в мою сторону и не посмотрит на меня, потому что я в форме частной школы.

Я поднялась по ступеням ко входу. Стены здания, которые предположительно были когда-то побелены, теперь пожелтели, с оконных рам облетела краска. Было очевидно, что в последние годы деньги не текли в эту школу рекой.

Я протискивалась мимо школьников, которые рвались наружу встречным потоком, и искала среди их лиц хоть одно знакомое. Вскоре я заметила девушку с двумя косами, заплетенными вокруг головы, выходившую из школы вдвоем с парнем.

– Мэйси! – окликнула я.

Мэйси остановилась в поисках того, кто ее позвал. Заметив меня, она вопросительно подняла брови, дала знак своему другу подождать ее и стала пробираться ко мне.

– Руби, – приветствовала она меня. – Хей. Как дела?

– Ты не знаешь, где Эмбер? – спросила я. Голос мой звучал совершенно нормально, и я сама удивилась, как такое может быть, ведь я чувствую себя такой сломленной.

– Я думала, Эмбер заболела, – ответила Мэйси, наморщив лоб. – Ее сегодня нет в школе.

– Что?

Этого быть не могло. И я, и Эмбер утром вышли из дома в одно и то же время. Если она не была в школе, то куда же, черт возьми, она пошла?

– Она написала, что лежит в постели с больным горлом. – Мэйси пожала плечами и посмотрела через плечо в сторону своего друга. – Наверное, она дома, и вы просто разминулись. Слушай, у меня сейчас встреча. Ничего, если я?..

Я быстро кивнула:

– Конечно. Спасибо.

Она помахала мне еще раз, потом спустилась по лестнице и взяла своего спутника под руку. Я смотрела им вслед, пока мои мысли захлестывали друг друга. Если бы у Эмбер правда болело горло, я бы об этом знала. Она не выглядела больной и не вела себя странно. За завтраком все было как обычно.

Я достала из кармана телефон. На дисплее отражалось три пропущенных звонка от Джеймса. Я быстро стерла уведомления.

Это я сделал те снимки, – его голос так и звучал в голове, но я пыталась игнорировать тяжелое чувство у себя в груди. Я перешла в избранное и кликнула на имя Эмбер. Пошли гудки, значит, ее телефон не отключен. Правда, она не взяла трубку даже после десятого гудка. Я сбросила вызов и открыла новое сообщение.

Пожалуйста, перезвони. Мне срочно нужно с тобой поговорить.

Отослала его и снова сунула телефон в карман, потом спустилась по лестнице и еще раз оглянулась на школу. Я чувствовала себя совсем не на месте. Не оставалось никаких сомнений: я здесь чужая. Но так же теперь и с Макстон-холлом.

Я теперь везде чужая, пронеслось у меня в голове.

С этой мыслью я покинула территорию школы. Не задумываясь, свернула налево и пошла в сторону жилого квартала, хотя домой хотелось идти в последнюю очередь. Я не вынесу, если мама еще раз посмотрит на меня таким разочарованным взглядом, как в кабинете Лексингтона.

Произошедшее проматывалось в голове длинной лентой, как в кино. Снова и снова я слышала голос ректора. Как он несколькими словами отнял мое будущее, все, на что я упорно работала последние несколько лет.

Пока я еле ползла мимо ряда кафе и маленьких магазинов, до моих ушей доносились обрывки разговоров школьников, которые шли домой впереди и позади меня. Они говорили о домашних заданиях, обсуждали учителей или смеялись над чем-то, случившимся на перемене. Я в ужасе поняла, что мне больше не с кем вести такие разговоры. Мне не остается ничего другого, как брести под солнцем, которое словно смеялось надо мной, и осознавать, что в моей жизни больше не осталось ничего. Ни школы, ни семьи, ни парня.

Слезы наполнили глаза, и я тщетно пыталась их сморгнуть. Мне нужна была моя сестра. Мне нужен был кто-то, кто скажет, что все уладится, хотя я сама в это не верила.

В тот момент, когда я хотела достать из кармана телефон, около меня на проезжей части остановилась машина. Краем глаза я заметила темно-зеленый дребезжащий кузов с ржавыми ободьями колес и грязными стеклами. Я не знала никого, кто ездил бы на такой машине, и шла дальше, не обращая на нее внимания.

Однако машина следовала за мной. Я повернулась в сторону, чтобы лучше рассмотреть ее, и тут водительское стекло опустилось.

Я никак не ожидала увидеть здесь этого человека. Я опешила.

– Руби? – так же удивился Рэн. Кажется, по моему лицу было понятно, как я себя чувствую, потому что Рэн сощурился и даже высунулся из окна, чтобы получше разглядеть меня. – У тебя все в порядке?

Я плотно сжала губы. С Рэном Фицджеральдом мне совсем не хотелось разговаривать. Наверняка уже пошел слух о том, что меня выгнали из Макстон-холла. Волна неприятного жара пронзила мое тело, и я пошла дальше, ничего не ответив.

Позади меня хлопнула дверца, и вскоре я услышала быстрые шаги:

– Руби, подожди!

Я остановилась и закрыла глаза. Потом сделала один, два, три глубоких вдоха. Я пыталась скрыть, насколько была не в себе и какая неразбериха творилась в моей душе, прежде чем повернуться к Рэну.

– У тебя такой вид, будто ты в любую минуту можешь рухнуть на землю, – сказал он. – Может, тебе нужна помощь?

Я тихо фыркнула.

– Помощь? – просипела я. – От тебя?

Тут Рэн сжал губы.

– Алистер рассказал, что произошло. Это полное дерьмо.

Я оцепенела и отвела взгляд. Значит, я была права. Случившееся уже обсуждают в школе. Просто великолепно. Я разглядывала фасад фитнес-центра на другой стороне улицы. Несколько человек тренировались на беговых дорожках, другие поднимали штангу лежа. Может, и мне туда заползти. Уж там меня точно никто не найдет.

– Великолепно, – пролепетала я.

Я хотела снова отвернуться от него и идти дальше, но что-то заставило меня помедлить. Может, тот факт, что Рэн ехал не на лимузине, а на таком старье, которое грозило развалиться на части в любой момент. Может, его взгляд, серьезный и искренний, без желания надо мной посмеяться. А может, и потому, что мы с ним стояли друг против друга в Гормси, где я совсем не ожидала бы встретиться с человеком вроде Рэна Фицджеральда.

– А ты что здесь делаешь?

Рэн пожал плечами:

– Я здесь случайно оказался.

Я подняла брови:

– В Гормси. Случайно.

– Послушай, – сменил тему Рэн. – Я отказываюсь верить в то, что Джеймс имеет к этому какое-то отношение.

– Это он тебя послал, чтобы ты убедил меня в этом? – спросила я дрожащим голосом.

Рэн отрицательно помотал головой:

– Нет. Но я знаю Джеймса. Он мой лучший друг.

– Кто-то сделал снимки, на которых я как будто обжимаюсь с учителем, Рэн. И Джеймс признался, что это он.

– Может, он их и сделал. Но это не значит, что он отправил их Лексингтону.

Я сжала губы.

– Джеймс бы не сделал этого, – настойчиво повторил Рэн.

– Почему ты так уверен? – спросила я.

– Потому что я знаю, как Джеймс относится к тебе. Он никогда бы не сделал то, что могло бы тебе навредить.

Он сказал это с такой убежденностью, что мои чувства снова взметнулись вихрем. Разве дело как-то меняет то, что снимки послал не Джеймс? В любом случае для чего он их вообще сделал?

– Я сам хотел бы знать, что кроется за всем этим делом, – заявил Рэн. – Я еду к нему. Поедем со мной, Руби.

Я уставилась на Рэна. Меня так и подмывало спросить у него, не потерял ли он рассудок. Но что-то останавливало.

Этот день достиг апогея бессмысленности. Хуже быть просто не могло.

Я игнорировала колокольчики тревоги, которые прозвенели у меня в голове. Больше не раздумывая, я пошла к ржавой машине Рэна и села в нее.

2

Лидия

Известие о том, что Грэхема уволили, разнеслось по Макстон-холлу со скоростью лесного пожара. Невыносимо было стоять перед школой и ждать, когда Перси, наконец, заберет меня, к тому же я не могу дозвониться ни до Джеймса, ни до Руби, не говоря уже о Грэхеме. При мысли о том, каково ему сейчас, мне становится тошно, и я начинаю сходить с ума.

Когда я наконец добралась до дома, то пошла прямиком к себе в комнату и снова попыталась дозвониться до него. На сей раз он взял трубку, и я с облегчением вздохнула.

– Грэхем?

– Да. – Его голос лишен всякой эмоции.

– Мне так жаль, – выпалила я, принимаясь ходить по комнате туда и сюда как зверь в клетке. Все мое тело заряжено адреналином, а сердце бешено колотится. – Мне так жаль. Я этого не хотела.

Я слышу, как Грэхем судорожно вдохнул.

– Это не твоя вина, Лидия.

Нет, моя. Это моя вина, что Грэхема и Руби выгнали из школы.

– Я поеду к ректору Лексингтону и все объясню. Конфликт уладится, поверь мне. Я возьму вину на себя и…

– Лидия, – мягко перебил он меня.

– Руби тоже исключили из школы. Она этого абсолютно не заслужила. Я не могу допустить, чтобы она была наказана за то, чего не делала.

– Лидия, я… – Не успел он закончить фразу, как из моих рук вырвали телефон. Я вскрикнула от испуга и развернулась.

Передо мной стоял папа и смотрел на меня ледяными глазами. Он опустил взгляд и уставился на светящийся дисплей моего телефона. Потом поднял палец и закончил вызов.

– Эй! Что… – начала я.

– Ты больше никогда не будешь разговаривать с ним, – произнес отец пугающим тоном. – Ты поняла?

Я открыла рот, но холод в голосе папы и его гневный взгляд не дали мне произнести ни слова.

Он все знал.

Папа знал про меня и Грэхема.

О боже.

– Папа… – в отчаянии прошептала я.

От слова «папа» лицо его исказилось болезненной гримасой.

– Если бы твоя мать была жива, ей стало бы стыдно за тебя.

Он сказал это так спокойно, что прошло не меньше секунды, пока эти слова дошли до меня. Они обрушились словно удар, и я отшатнулась от него и его гнева.

– Позволь мне объяснить, папа, это действительно не то, что ты думаешь. Мы с Грэхемом были знакомы еще до того, как он…

Внезапно отец вскинул руку вверх и с размаху швырнул мой телефон в стену. Развалившись, телефон черными пластиковыми деталями рассыпался по полу. Я непонимающе уставилась на него.

– Повторяю в последний раз: ты больше никогда не будешь говорить с этим человеком. Ты поняла? – Его голос начал дрожать от ярости.

– Но я же пытаюсь тебе объяснить, что это….

– Я не желаю слышать твои объяснения, Лидия, – перебил он меня.

Ненавижу, когда он такой. Он не хочет меня выслушать, хотя точно знает: мне есть что сказать.

– Я не для того всеми средствами защищал твое доброе имя, чтобы ты принимала очередное легкомысленное решение. Отныне с этим покончено, понятно?

Как будто мне в лицо плеснули ледяной водой. Потребовалось какое-то время, чтобы вернулся дар речи:

– Что ты имеешь в виду под моим добрым именем?

Папино лицо ожесточилось.

– Я позаботился о том, чтобы честь нашей семьи не была запятнана. Ты должна бы радоваться, а не смотреть на меня волком.

У меня перехватило дыхание.

– Так это был ты? – прохрипела я. – Ты принес снимки ректору Лексингтону?

Холодные глаза отца сверлили мое лицо:

– Да.

Стало нечем дышать. Во мне поднималась тошнота, а комната начала кружиться. Одной рукой я ухватилась за стул, стоящий передо мной, чтобы не упасть.

Собственный отец виноват в том, что Грэхем потерял работу, а подругу Джеймса исключили из школы.

– Зачем ты это сделал? – прошептала я.

Моя потребность объяснить ему ситуацию рассыпалась в пыль. Во мне еще оставалось место сомнениям – и для невысказанной ярости, которая с каждой секундой все быстрее разливалась по венам.

– Твоя тайна могла разрушить нашу семью – тебе совершенно безразлично, что ты поставила на кон своим безответственным поведением? Наша семья для тебя ничто?

– Семья? Да неужели! – зашипела я, сжимая кулаки. Руки дрожали, и мне казалось, я в любой момент могу взорваться. – Единственное, что тебя интересует, это деньги. Каково приходится Джеймсу и мне после маминой смерти – тебе плевать на это. И теперь ты стоишь передо мной и требуешь, чтобы я радовалась твоему приказу выгнать моего парня из школы?

Его ноздри слегка раздулись при слове «парень», в остальном лицо оставалось неподвижно.

– Я сделал бы и того больше ради чести нашей фамилии.

Его спокойный голос вывел меня из себя. Дыхание участилось, а ногти так глубоко впились в ладони, что вот-вот могла брызнуть кровь.

– Ты должна быть мне благодарна, Лидия, – добавил он совершенно серьезно.

Моя ярость дошла до высшей точки. Я больше не могла сдерживать слова, они вырывались из меня неуправляемым потоком.

– Может, ты и сумел вышвырнуть Грехэма из школы, но ты не в силах вычеркнуть его из моей жизни! – крикнула я во весь голос.

– Еще бы я не мог. – Отец повернулся и хотел выйти за дверь.

Но я не закончила.

– Нет, ты не можешь. Потому что я беременна.

Он замер. Медленно, словно в замедленной съемке, он повернулся ко мне:

– Что?

Я вскинула подбородок:

– Я беременна. От Грэхема.

Было так странно наблюдать за его реакцией. Какое-то время он просто смотрел на меня и моргал – как тот забавный человек на гифке, популярной в Сети уже несколько месяцев. Потом его плечи начали трястись, как будто ему было тяжело дышать, и на щеках, на лбу и на шее проступили красные пятна.

А я-то думала, что видела все формы отцовского гнева. Мы с Джеймсом довольно рано научились правильно истолковывать малейшие изменения в его мимике, чтобы вовремя успеть скрыться с глаз.

Но таким, как в этот момент, я отца еще не видела.

Взгляд его задержался на мне – одну секунду, другую, – и я медленно отступила на шаг назад, потому что не могла оценить, что произойдет дальше. Но, к моему удивлению, отец повернулся и вышел из комнаты, не говоря ни слова.

Дверь хлопнула так, что я невольно вздрогнула. Я прижала ладонь к грудной клетке и глубоко вздохнула. Пульс был сумасшедший, я чувствовала, как колотится сердце под ладонью.

Не прошло и десяти секунд, как дверь снова распахнулась – так сильно, что ручка ударилась о стену и наверняка оставила там вмятину. Отец вернулся в комнату и встал передо мной.

– Саттон об этом знает? – спросил он так тихо, что я едва расслышала.

Вопрос застал меня врасплох, и мне понадобилось несколько секунд, прежде чем я отрицательно помотала головой:

– Нет, я…

– Хорошо, – перебил меня отец. Он широкими шагами пересек комнату. Распахнул дверь гардеробной и вошел в ее тесное пространство. Оттуда донесся грохот.

Я скользнула к двери и уставилась на отца, который только что стащил со шкафа большой чемодан и уже взялся за дорожную сумку, которую с шумом швырнул рядом. Он пинком откинул крышку чемодана и стал запихивать в него мою одежду, без разбора срывая ее с плечиков и хватая с полок.

– Что ты делаешь?

Отец не реагировал. Словно обезумев, он хватал майки, блузки, брюки, нижнее белье, сумки и обувь. Волосы у него растрепались от беспорядочных резких движений, красные пятна на лице побагровели. Даже когда чемодан уже был полон, он не прекратил швырять мои вещи, и они валялись беспорядочной кучей поверх сумки и рядом на полу.

– Папа, да что ты делаешь? – воскликнула я и сделала шаг вперед, чтобы остановить этот беспредел. Я схватила его за руку, но он ее вырвал. Меня отшвырнуло назад, и я едва удержалась за косяк двери.

В этот момент в комнату ворвался Джеймс.

– Что здесь происходит? – крикнул он. Потом заметил отца в гардеробной, и глаза у него полезли на лоб.

– Папа, что ты делаешь? – спросил он.

Отец повернулся к нему и погрозил пальцем.

– Ты знал об этом? – спросил он.

Джеймс наморщил лоб:

– О чем?

– О чем я вообще спрашиваю? Конечно же, знал, – пробормотал отец себе под нос.

Пару мгновений он рассматривал хаос, учиненный собой же, потом принялся размашистыми движениями засовывать в дорожную сумку те вещи, что валялись на полу.

– Для чего ты укладываешь вещи, папа? – хрипло спросила я.

– Ты немедленно уедешь.

Мне стало дурно.

– Что? – выдохнула я.

Джеймс положил теплую ладонь мне на спину, давая понять, что он со мной, он рядом.

– Нам и так хватает грязных заголовков в газетах. Я не допущу, чтобы благополучие моего предприятия пострадало только из-за того, что ты глупа и позволила учителю себя обрюхатить! – Последние слова он прорычал.

Я придвинулась ближе к Джеймсу, и его ладонь напряглась на моей спине. Я буквально чувствовала, какого усилия воли ему стоило сдерживаться.

Голос брата звучал спокойно, когда он попытался заговорить с отцом:

– Ты не можешь делать вид, будто ничего не случилось.

Отец дергал молнию на сумке. В ней застрял кусочек одежды, и послышался неприятный треск разрываемой ткани. Я вздрогнула.

– Еще бы я не мог, – крякнул он и сильным рывком застегнул сумку. После этого он повернулся к чемодану. Следующую молнию он застегивал, упершись коленом в его крышку. – Поедешь к своей тетке. И немедленно. Никто не должен узнать о твоем… положении.

Я ахнула.

– Ч-что?

– Ты не можешь так поступить, – возмутился Джеймс.

Отец остановился и посмотрел на нас. Вид у него был почти гротескный: он стоял, упершись коленом в серебристый чемодан, тяжело дыша, с растрепанными волосами и в пропитанной пóтом рубашке.

– Я единственный, кто в этом доме еще в своем уме. Ты действительно считаешь, что я позволю тебе так… – он указал на мой живот, – и впредь подставлять семью? Ты хоть представляешь, какую тень это бросает на нашу репутацию? На репутацию «Бофорт»?

– Так вот что тебя волнует? – Голос Джеймса задрожал. – Только это?

– Разумеется. А что же еще?

– Вообще-то, тебя должна волновать твоя дочь, черт побери!

Отец фыркнул:

– Не будь таким наивным, Джеймс. – Его ледяной взгляд остановился на мне: – Тебе следовало лучше думать о своих приоритетах, Лидия. Такой ты никому не нужна.

Стены комнаты начали сужаться. Я качнулась в сторону Джеймса и крепко вцепилась в него.

– Ты не можешь отправить Лидию в ссылку и сделать вид, что ее не существует, – с негодованием заявил Джеймс. Я почувствовала, как дрожит его рука у меня на спине.

Отец встал и поставил чемодан вертикально. С покрасневшим лицом взял его за ручку, подхватил сумку и с этой ношей твердым шагом двинулся в нашу сторону.

Джеймс преградил ему путь.

– Отойди, Джеймс.

– Даже если ты отошлешь Лидию, самое позднее через пару месяцев правда всплывет на публику. Это ничего не изменит, ты только зря разрушишь нашу семью!

Прошла секунда. И тут отец выпустил сумку, занес руку и…

Моя реакция была инстинктивной.

Я бросилась вперед, загородив собой Джеймса. Удар отца пришелся на щеку и на ухо, он был таким сильным, что голова у меня дернулась и из глаз посыпались искры. В ухе зазвенело, звон становился все громче, я вдруг перестала чувствовать, где верх, где низ. Я потеряла равновесие и пыталась за что-нибудь ухватиться, чтобы не упасть. В тот момент, когда руки Джеймса подхватили меня, в глазах совсем потемнело.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я очнулась. Секунды или минуты? Думаю, я лежу на полу. Громкие голоса проникают в уши и усиливают боль в голове. Пульсирующий стук в висках с каждой секундой учащается. Я пытаюсь открыть глаза.

Кто-то стоит возле меня на коленях. Джеймс. Он повторяет мое имя, и с каждым разом отчаяние в его голосе усиливается.

Я щурюсь, и постепенно окружающая обстановка приобретает четкие очертания. Я лежу у двери гардеробной. Джеймс умостил меня на своих коленях и гладил мне плечи. Глаза его распахнуты от страха, но увидев, что я пришла в себя, он с облегчением вздохнул. Рядом с нами стоит отец и смотрит на нас сверху вниз, все еще с чемоданом в руке. Может, мне только чудится это, но в его глазах мелькнуло облегчение. Правда, лишь на долю секунды, а в следующий момент он достал из кармана брюк телефон, нажал на кнопку и поднес его к уху.

Он смотрит мне в глаза и без всякого выражения в голосе говорит:

– Персиваль? Поднимитесь, пожалуйста, на второй этаж и отнесите в машину сумки моей дочери. Лидия сегодня же уезжает.

Потом он отвернулся от нас с Джеймсом, переступил через багаж и вышел из комнаты.

Мне казалось, будто кто-то сдавливает мое горло. Я осторожно провела пальцами по тому месту, куда он меня ударил, и больше не смогла сдерживать слезы.

– Все будет хорошо, – шептал Джеймс, крепко обнимая меня. – Не беспокойся. Мы все уладим.

Правда, мне кажется, что мой брат впервые в жизни не может защитить меня от того, что на нас надвигается.