Текст книги "Жаркая ночь"
Автор книги: Мишель Жеро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава 7
«10 мая 1832 года.
Рок-Ривер
Армейская жизнь – это испытание на прочность и тяжкий труд, и в то же время жизнь эта предоставляет человеку возможность в течение долгих часов сидеть и размышлять. О чем я думаю, вы спрашиваете? О мыле! Я скучаю по мягкой постели, горячей пище, ровным дорогам и одежде, от которой не чешется все тело. Мои боевые соратники – храбрые воины и хорошие друзья. Однако люди они грубые, и я тоскую по обществу хорошеньких девушек в очаровательных платьях и шляпках, пахнущих дорогими духами. Представляю, как вы смеетесь, матушка, читая эти строки. И в самом деле смешно! Мы, мужчины, считаем себя властителями вселенной, однако без представительниц слабого пола, с их тягой к оборочкам, рюшечкам и драгоценностям, мы ничего не стоим».
Из письма Льюиса Хадсона своей матери Августине
Нельзя сказать, что перила крыльца – то самое место, где Рик хотел бы очутиться в два часа ночи, однако лучше уж сидеть здесь, чем ворочаться с боку на бок в постели, проклиная всех и вся. Да и как здесь заснешь, когда сначала Хизер вывела из себя своим брюзжанием, потом Энни навеяла грусть-тоску своим пением. Рик попытался поработать на компьютере, однако пение Энни никак не давало ему сосредоточиться. Промучившись, Рик отказался от попытки заняться делами.
Кроме того, спать было слишком жарко. Даже вентилятор, включенный на полную мощность, не приносил желаемой прохлады. Сделав из банки содовой большой глоток, Рик запрокинул голову и посмотрел на звезды.
Вот черт! На небе ни облачка. Значит, дождя опять не будет.
В Холлоу тоже стояла сушь. Маленький ручеек, протекавший внизу, превратился в тоненькую струйку. Рик заметил это сразу же после того, как они с Энни и Хизер вечером приехали в Холлоу – позднее он уже не замечал никого и ничего, кроме Энни.
Он очень скоро понял, что она любит свою работу. Это было видно по ее глазам, по тому восторгу, с которым она объясняла, что при съемке необходимо соблюдать пропорции и что фотографии должны не только запечатлевать красоту, но и быть правдивыми. Даже на Хизер эти слова произвели впечатление, хотя она и попыталась это скрыть.
«Посмотрите через видоискатель, – попросила его Энни, – и скажите мне, что вы видите».
Рик ничего не увидел, кроме полей, деревьев и близлежащих ферм.
«Взгляните еще раз, – с улыбкой проговорила Энни. – Обратите внимание на цвета и линии. Видите, как коричневые треугольные поля сужаются и ведут ваш взгляд к следующему полю, а потом еще дальше, к голубому небу и зеленому горизонту? Как в песочных часах. Непреходящая красота, правда?»
Рик взглянул и согласился.
Сегодня он на все смотрел глазами Энни и увидел свою землю такой, какой никогда ее прежде не представлял. И увидел Энни в совершенно ином свете.
Скрип открываемой двери прервал его мысли, и Рик отвел глаза от неба. На крыльцо ступила окутанная мраком фигура: длинные ноги, вьющиеся темные волосы. Рик замер. Энни его не заметила. Вообще-то нужно бы дать ей знать, что она не одна, но девушка была так хороша, что он не мог даже пошевелиться. На Энни были коротенькие шорты и топик из какой-то тоненькой материи, льнувшей к телу при каждом дуновении ветерка.
Освещенная зыбким лунным светом, Энни вскинула руки над головой, выгнув спину, потянулась, и тотчас же ее упругие груди подались вперед.
Лунный свет освещал каждый изгиб ее тела, даже форму соска. У нее были потрясающе красивые ноги и аппетитная округлая попка. О Господи, как же давно он не видел хорошенькой женщины!
Тело отреагировало мгновенно, и Рик поспешно прикрылся банкой. Решив, что довольно прятаться, он стукнул ногой по стойке крыльца.
Вскрикнув, Энни обернулась и прижала одну руку к горлу, а другую – к животу.
– Привет, Энни, – тихо проговорил Рик.
– Рик? О Господи, как вы меня напугали! Я вас не заметила. – И уже более холодным тоном осведомилась: – Что вы здесь делаете?
– Никак не могу заснуть.
Теплый ночной ветерок донес до Рика ее вздох.
– Я тоже. В голове бродят миллионы мыслей. Думала, может, книга поможет мне уснуть. Нет, ничего не получается.
– И вы решили немного посидеть на крыльце? Скажите, это поможет?
– Совершенно верно. А вам почему не спится? Как же, так он и скажет.
– Слишком много кофе выпил.
– А... – Последовало долгое молчание, потом Энни извинилась: – Простите за то, что наговорила, когда приехала Хизер. Ну, насчет ружья.
– Не стоит вспоминать.
Энни подошла ближе, ведя пальцем по перилам – она всегда к чему-нибудь прикасалась. Рик припомнил, как она ощупывала скалу в Холлоу в первый день их встречи, как вечно что-то теребила пальцами: то сухую соломинку, то шерсть Бака, то толстую, твердую кожу упряжки. Даже обои, которыми были оклеены стены комнат, и шершавые старые доски конюшни, словно они могли ей что-то сообщить.
– Хотите поговорить об этом? – тихо спросила она. Рик отвел взгляд от ее длинных пальцев.
– Нет. Наши с Карен отношения давно в прошлом, а я не вижу никакого смысла в том, чтобы его ворошить.
– Что ж, – Энни мило улыбнулась, – в таком случае не буду вам мешать, вернусь в дом.
Она уже почти дошла до двери, когда Рик произнес:
– Вам не обязательно уходить.
– Вы уверены?
Она остановилась, потом пошла обратно. На этот раз Энни подошла ближе. Так близко, что Рик почувствовал запах ее кожи и шампуня. Топик ее оказался застегнутым на многочисленные пуговки, жемчужно-белые и круглые, и Рик невольно задался вопросом, сколько времени потребуется, чтобы их расстегнуть.
Он еще крепче сжал холодную банку.
– Может быть, вы мне расскажете о тех местах, в которых вам довелось бывать? Похоже, ваше прошлое намного интереснее моего.
– Быть свободным художником просто замечательно. Людям почему-то кажется, что работа эта очень хорошо оплачивается, но на самом деле это не так... Впрочем, хоть я и люблю поговорить о своей работе, сейчас я не так одета, чтобы вести светские беседы. – И, секунду помолчав, заметила: – И вы тоже.
Рик бросил взгляд на свои шорты, сделанные из старых тренировочных брюк. Рубашку он не надел.
– Я выгляжу вполне прилично. – Если, конечно, не убирать банку, подумал он. – Да и вы тоже.
– Но вы же на меня смотрите.
И она прислонилась к колонне крыльца напротив Рика.
– Я ведь живой человек, Энни. – Рику понравилось, что она без стеснения выкладывала все начистоту. – Хотя вам, похоже, больше по душе мертвецы и привидения.
Энни резко выпрямилась:
– Простите, не расслышала, что вы сказали.
– Вы прекрасно меня слышали, – ухмыльнулся Рик. Вскинув брови, Энни бросила:
– И это говорит мужчина, который не любит, когда к нему прикасаются. Посмотрите лучше на себя, Рик, прежде чем бросать камень в других.
Ее резкие слова его задели.
– Я никогда не говорил, что не люблю, когда ко мне прикасаются, просто я к этому не привык.
– Это верно.
– Хотите подойти поближе и проверить?
Энни рассмеялась, и Рику показалось, что звук этот окутал его с головы до ног.
– Простите, но я никогда не завожу интрижки с объектами своих исследований.
– По-моему, объектом ваших исследований являюсь не я, а этот ваш Льюис.
– Это тоже верно.
Голос ее звучал не сердито и не оскорблено, и Рик не знал, что говорить дальше. Но вот что он знал точно, так это то, что его к ней тянет. Приятно было осознавать, что женщины ему еще не безразличны.
– Наверное, за вами уже. пытались ухаживать лунными вечерами?
– Пытались. – Энни откинула с лица волосы, но легкий ветерок снова швырнул их ей прямо в глаза. – И я им говорила то же самое, что и вам.
– И они слушались?
– В основном да. А вы будете слушаться?
– Подумаю.
Энни тихо рассмеялась.
– Я серьезно спрашиваю. Вы красивый мужчина, но, как только я закончу свою работу, я отсюда уеду. Нет никакого смысла развивать наши отношения.
– А что, всегда должен быть какой-то смысл? Можно ведь просто поразвлечься.
На мгновение он даже не понял, кто из них больше изумился этим словам – он сам или Энни.
Энни снова улыбнулась и покачала головой:
– Надо же, до чего мы дошли. Всего пару дней назад вы угрожали вышвырнуть меня отсюда.
– Ну и что, мое мнение изменилось.
Энни прислонилась спиной к стойке, и груди ее слегка дрогнули. Рик с такой силой сжал алюминиевую банку, что та хрустнула.
– Оставим в покое первобытную похоть, – сухо проговорила Энни. – За те два дня, что я у вас прожила, я успела понять, что вы не способны на скоропалительную интрижку. Вы человек основательный, и это наверняка распространяется и на ваши отношения с женщинами.
Рик с трудом оторвал взгляд от ее груди.
– А вам, как я уже упоминал, нравятся мужчины совершенно другого типа.
Оттолкнувшись от стойки, Энни подошла к нему совсем близко: руку протяни – коснешься.
– Пойдемте со мной. Я хочу вам кое-что показать.
Подняв брови, Рик снова окинул взглядом ее топик с многочисленными пуговками, мягкая ткань которого прилипла к телу. Вряд ли это то приглашение, о котором он мечтает, хотя как знать.
– Что «кое-что»?
– Оставьте ваши гнусные намеки, Магнуссон. Ну же, пойдемте. – И Энни поманила его пальцем.
Рик не двинулся с места. Ведь, если он это сделает, придется убрать руку с банкой от паха и Энни тотчас же заметит, как он возбужден.
– Пойдемте. Обещаю, я не буду кусаться.
А, была не была! Она уже большая девочка! И Рик спрыгнул с перил. Интересно, что сейчас будет? К его удивлению, взгляд Энни не остановился на его груди, а скользнул ниже, к тому месту, которое он так старательно прикрывал банкой, после чего поднялся вверх, к его лицу. Рик выпрямился, радуясь тому, что в темноте не видно, как сильно он покраснел.
– Ну что, нравится вам то, что вы видите?
– Я твердо придерживаюсь того убеждения, что женщины, равно как и мужчины, имеют право смотреть туда, куда им хочется. Да, мне нравится то, что я вижу. – Она улыбнулась. – Я ведь всегда могу смотреть, даже если не могу потрогать.
И, резко повернувшись, зашлепала босыми ногами к двери. Возле нее она остановилась и, обернувшись, взглянула на Рика. Он едва не расхохотался. О Господи! Почему бы ей еще не помахать перед ним красной тряпкой?
– Так вы идете или нет? – спокойно спросила Энни. Вздохнув, Рик последовал за ней, держась на приличном расстоянии. Света из ее комнаты было достаточно, чтобы видеть, как Энни поднимается по лестнице, покачивая бедрами. И Рик был уверен, что покачивает она ими сильнее обычного. А может, ему это только кажется? Но так или иначе, не заснуть ему сегодня, это уж наверняка.
Очутившись в комнате Энни, Рик с любопытством огляделся. Энни направилась к столу, заваленному папками и бумагами. На нем стоял ее компьютер, лежали пара объективов и потрепанный фотоаппарат, с которым, как казалось Рику, Энни никогда не расстается.
Она протянула ему лист бумаги с портретом. Рик молча взял его. Сначала он ничего не понял, пока не заметил, что изображенный на портрете юноша в старомодной одежде.
– Это ваш солдат? – спросил он. Энни кивнула:
– Это копия с миниатюры, единственная, которая осталась. Здесь Льюису двадцать лет.
Тон, которым Энни произнесла эти слова, Рику не понравился: таким тоном обычно говорят о близком человеке. А может, она этого и добивалась?
– Вы это мне хотели показать?
– Частично. Вы когда-нибудь задавали себе вопрос, как я узнала о Льюисе Хадсоне?
– Нет, но, бьюсь об заклад, вы собираетесь мне рассказать.
Улыбнувшись, Энни села на кровать и закинула ногу на ногу.
– Когда мне было девятнадцать лет, я решила проследить свою родословную. Я обнаружила, что являюсь родственницей некой миссис Дэвид Перро, жившей в огромном старом доме в Толидо.
Рик вытащил стул и уселся на него лицом к спинке, облокотившись о нее руками и стараясь не смотреть на белоснежные бедра Энни, видневшиеся из-под коротеньких шорт.
– Мне повезло. Правда, сама дама, к сожалению, умерла, но я приехала как раз к распродаже ее имущества. Старая миссис Перро оказалась из тех людей, которые не любят ничего выбрасывать, и за двадцать пять долларов я купила чудесный сундук со старыми бумагами и письмами.
– А при чем тут эта старуха? Улыбка Энни стала шире.
– Она была праправнучкой Шарлотты Хадсон, младшей сестры Льюиса, которой было всего десять лет, когда он исчез. Шарлотта дожила до преклонного возраста, до девяноста семи лет, и умерла в своей постели в 1919 году.
– Так, значит, вы родственница Хадсона? – спросил Рик. Энни кивнула, и Рик нахмурился. Почему же она не упомянула об этом раньше? – И Шарлотта сохранила все вещи брата?
– Это сделала ее мать. – Энни поднялась с кровати и протянула Рику еще один листок бумаги – неясный рисунок женщины в черном. – Августина Хадсон в течение тридцати лет пыталась восстановить доброе имя своего сына. Когда она умерла, все письма и бумаги Льюиса перешли к Шарлотте. Насколько я могу судить, Шарлотта поставила этот сундук на чердак и забыла о нем.
– Так вот как все это началось.
Рик никак не мог понять, чего добивалась Энни. Простой интерес был бы вполне объясним – женщины любят всякую романтическую чушь, но проводить расследование, даже если этот солдатик был ее родственником? Как-то в голове не укладывалось.
А Энни, не ведая о его мыслях, продолжала тараторить:
– Когда я познакомилась с письмами Льюиса, я твердо убедилась, что он никогда бы не дезертировал. – Указав на аккуратную стопку папок, Энни проговорила: – Всего было восемьдесят шесть писем, и каждое из них я снабдила аннотацией. Вон в той стопке – выписки из книг, из родословной и из армейских реестров. А вон там – письма из других коллекций, карты и многочисленные рисунки.
Рик был на сто процентов убежден, что далеко не все расследования современных преступлений проводились с такой тщательностью. Подумать только! Сколько времени и сил она посвятила парню, умершему более ста шестидесяти лет назад! А его бывшая женушка не смогла сохранить ему верность даже в течение десяти лет.
– Ну что? – спросила Энни, секунду помолчав. – Впечатляет? Теперь вы понимаете, почему я сюда приехала, почему хочу докопаться до истины и увидеть торжество справедливости? Хотя Льюиса уже давно нет в живых, я считаю, что его история имеет огромное значение.
– Для кого? Улыбка Энни погасла.
– Ну, естественно, для меня лично. – Она помолчала и, слегка нахмурив брови, продолжила: – И для всех, кто верит, что справедливость и правда должны торжествовать всегда, независимо от времени. Для всех тех, кто чувствовал себя беспомощным или потерянным, кто любил или мечтал о том, чтобы снова очутиться дома. Думаю, история Льюиса заинтересует многих людей.
Рик отложил на стол портрет Льюиса Хадсона и посмотрел на Энни:
– И над этим вы работаете уже десять лет? Энни резко вскинула голову:
– Да.
Рик поднялся и направился к двери, подальше от объекта ее исследования и от ее выжидающего, полного надежды взгляда. У двери он остановился, долго молча смотрел на нее, а потом сказал:
– Да, это действительно впечатляет, Энни. Но сдается мне, было бы лучше, если бы всю ту верность и преданность, которые вы отдаете человеку, умершему сто шестьдесят лет назад, вы потратили на того, кто ответил бы вам тем же.
Чувствуя, что глаза слезятся, а в голове туман, Энни облокотилась о подоконник, подперла подбородок обеими руками и уставилась на Холлоу. Было почти четыре часа утра, когда она наконец заснула, а уже в половине шестого ее разбудило хлопанье двери, выходящей на крыльцо. Она понятия не имела, зачем понадобилось Рику сидеть посреди ночи на крыльце. Разве что он, как и она сама, тоже не мог заснуть.
И все-таки почему ее так задело, что этот красавец мужчина такого невысокого мнения о ее работе? Какое ей дело до того, что он по этому поводу думает?
И вообще весь вчерашний день и прошлая ночь прошли из рук вон плохо. Взять хотя бы это неожиданное появление у дома Рика Оуэна Декера. Атмосфера во время встречи двух мужчин была такой накаленной, что, казалось, спичку поднеси – вспыхнет. Совершенно очевидно: эти двое ненавидят друг друга.
Нахмурившись, Энни посмотрела на блокнот, лежавший у нее на коленях. Вместо того чтобы сделать подпись под фотографией цветка цикория, она думает о какой-то ерунде.
Внизу послышались шаги, и Энни поспешно выпрямилась, хотя до этого момента, невзирая на ехидный внутренний голос, твердивший обратное, уже почти убедила себя, что не ждет Рика. В полумраке рассвета она увидела, как он знакомой легкой походкой выходит из дома, а по пятам за ним бежит собака.
Решительно отложив блокнот в сторону, Энни крикнула из окна:
– Доброе утро!
От неожиданности Рик едва не выронил кофейную кружку. Круто обернувшись, он вскинул голову и ответил:
– Доброе утро.
Наполовину высунувшись из окна – ни дать ни взять изнеженная принцесса, ждущая принца, – Энни спросила:
– Куда вы направляетесь после завтрака?
– Доить коров.
– Вы когда-нибудь не работаете?
– Когда сплю.
– И как нынче спалось?
– Хорошо, спасибо, – ответил он после непродолжительного молчания.
Именно такого ответа Энни и ждала.
– Мне тоже, – проговорила она. – А можно посмотреть?
– На что? – настороженно спросил Рик.
– Я еще никогда не видела, как доят коров.
– Не на что там смотреть, к тому же вы можете испачкаться.
– Рик, ну пожалуйста, не обращайтесь со мной как с ребенком.
– Хорошо, наденьте что-нибудь на ноги, только не босоножки, и побыстрее. Мне некогда.
Энни оделась за пять минут. Когда она выскользнула из дома во двор и тихо прикрыла за собой дверь, Рик уже ждал ее, сидя на заборе коровника и бросая Баку палку.
Увидев ее, спрыгнул с забора, свистнул собаке и направился к коровнику. Энни бросилась за ним следом, чувствуя, как высокая, покрытая росой трава щекочет ей икры.
– У вас что, нет ботинок? – спросил Рик Энни, которая семенила рядом, пытаясь приспособиться к его размашистым шагам.
Энни посмотрела на свои красные сапожки.
– Нет, но эти сапоги можно мыть, если я вдруг во что-нибудь вляпаюсь.
Взгляд его скользнул по ее ногам, задержавшись чуть выше колен.
– И брюк тоже нет?
– Я их никогда не ношу. – Кроме того, в расклешенной юбке Энни было намного удобнее.
Взгляд Рика поднялся к ее груди, и он ухмыльнулся во весь рот, от чего кончики его усов вздернулись.
– А вот с блузкой у вас все в порядке.
– Вот как? Ну спасибо, – бросила Энни и внезапно смущенно вспыхнула, надеясь, однако, что в тусклом утреннем свете Рик этого не заметит.
Она подождала, пока он пройдет вперед, и посмотрела на свою кофту без рукавов из рубашечной ткани, решив, что забыла застегнуть ее на все пуговицы и теперь виден розовый кружевной лифчик. Однако все пуговицы оказались тщательно застегнутыми.
Рик, напрягшись, открыл двери коровника, сделанного из грубо отесанных бревен и камня, и тотчас же в нос Энни ударил терпкий запах сена и навоза. Запашок, конечно, не такой, как на великосветских вечеринках, но получше, чем в вонючих городских автобусах и на черной лестнице дома, в котором она живет и откуда вечно несет помойкой.
Когда Рик включил свет, мычание коров стало громче. Внезапно Энни услышала хлопанье крыльев. Она в испуге взглянула вверх: какая-то птица с раздвоенным хвостом пронеслась у нее над головой.
– Это ласточка, – пояснил Рик. – Она свила гнездо прямо над дверью. Не бойтесь, она не вцепится вам в волосы.
Энни кивнула, пожалев, что не взяла с собой фотоаппарат. Оказывается, в темном теплом коровнике живут и другие существа, помимо коров голштинской породы с задумчивыми глазами. Например, юркие ласточки, свившие похожие на мешочки гнезда из травы и глины, и кот. Его блестящие зеленые глаза вспыхнули на секунду между тюков сена и погасли. Будь у нее побольше времени, Энни наверняка заметила бы еще что-нибудь интересное. Внезапно снаружи донеслось ржание, и Энни быстро повернулась в ту сторону.
– У вас есть лошади? – спросила она.
Рик, который в этот момент отвязывал коров, обернулся и кивнул. Энни открыла двери коровника и остолбенела: всего в нескольких футах от нее стояло, помахивая хвостом, темное чудовище. Вот оно фыркнуло, и Энни испуганно юркнула в коровник.
– Это Брут. Не пугайтесь, ему просто любопытно. Он вам ничего не сделает.
– А какой он породы?
– Бельгийской. Это потомки лошадей, на которых средневековые рыцари выезжали на поле брани.
Ну естественно! Рик Магнуссон никогда бы не завел аристократических арабских скакунов или изящных скаковых лошадей. Ему по душе тяжеловозы.
– Ваш Брут – великолепная лошадь, – заметила Энни, глядя, как животное тяжело поскакало прочь. – Но скажите на милость, зачем вам такие лошади?
– Я их дрессирую, даю напрокат, а иногда продаю жеребцов аманитам, – ответил Рик. – Мои лошади используются для рекламных роликов, они участвуют в санных состязаниях и парадах по всему штату. Пару раз в году я выставляю их на ярмарках. А сегодня в городе будет свадьба. Жених с невестой желают поехать в экипаже, запряженном лошадьми, сначала в церковь, а оттуда к банкетному залу.
Энни улыбнулась, представив себе Рика, везущего сияющих от счастья новобрачных.
– Хотите посмотреть еще одну из моих лошадей?
Энни кивнула, и Рик, подойдя к ней, свистнул. Одна из самых маленьких лошадей, находившихся во дворе позади коровника, подняла голову.
– Иди сюда, Венера, подойди и познакомься с дамой.
– Ее зовут Венера? – спросила Энни, глядя, как лошадь поскакала к ним и комья грязи полетели у нее из-под копыт.
– Да, милая маленькая лошадка.
Определение «маленькая» к Венере нисколько не подходило: мощная, великолепная, способная сбить с ног обычную лошадь одним ударом своего золотистого хвоста. Казалось, она сделана из того же теста, что и германские женщины, которые сражались рядом со своими мужьями против римлян, разбили их в пух и прах и смели остатки легионов Цезаря в Средиземное море.
– Привет, девочка, – ласково проговорил Рик. – Ну-ка поцелуй меня.
Энни во все глаза смотрела, как лошадь ткнулась мордой – а может, у лошадей вовсе не морда? – в голову Рика. Он рассмеялся и почесал ее по шее. Венера обнажила в усмешке верхние зубы.
– Это ее любимый трюк, – заметил Рик.
– А вы не боитесь, что она вас... укусит?
– Я воспитываю Венеру с тех пор, когда она была еще жеребенком, ласковее кобылы вы не найдете. – И он нежно погладил лошадь по бледной гриве своими длинными пальцами. – Через три недели она впервые ожеребится, так что я глаз с нее не спускаю.
Только сейчас Энни заметила округлый живот кобылы.
– А вы пригласите ветеринара, когда придет время?
– Если только что-то пойдет из рук вон плохо. Я буду стоять в сторонке и, если понадобится, приду на помощь. Но как мне ни приятно говорить про моих лошадей, у меня еще сорок коров не доено. Вы хотели посмотреть, так идемте.
Энни не только смотрела. Она помогала при каждом удобном случае, задавала вопросы, слушала Рика, рассказывавшего о ценах на молоко, прибылях, преимуществах выпаса на пастбище перед фуражным кормом, ценах на корма, о том, как выращивать зерно, и о том, когда какая культура созревает. Он объяснил ей, зачем дезинфицирует соски вымени, перед тем как надеть на них доильный аппарат, почему ему так тщательно нужно мыть использующееся для дойки оборудование: шланги, клапаны, охладители, насосы и бидоны.
– Теперь вы знаете, – ворчливым голосом проговорил он, загоняя подоенную корову в стойло, – почему у фермеров нет отпусков.
– А почему бы вам не нанять кого-то в помощь?
– Потому что помощь мне не нужна. Энни даже рот открыла от изумления.
– Но ведь, если бы вы кого-то наняли или продали часть земли, у вас оставалось бы время для себя.
– Время для чего? – уточнил Рик.
– Время, чтобы хоть немного пожить! Знаете, за пределами вашей фермы существует мир, который стоит посмотреть.
– Все, что мне нужно, есть здесь, – категоричным тоном заявил Рик, давая понять, что разговор исчерпан.
Энни слишком любила свою работу, которая давала ей возможность ездить по стране, встречаться с различными людьми, чтобы от нее отказываться, однако она почувствовала, что немного завидует сдержанной удовлетворенности Рика своей жизнью.
Глядя, как он ловко надевает на набухшие коровьи соски железные трубочки доильного аппарата, она невольно задала себе вопрос: какие у него руки – грубые или нежные? Интересно, как он будет ласкать женскую грудь – с деловитой поспешностью или нежно, не спеша?
Она закрыла глаза, и перед ней предстала чарующая картина: комната, погруженная в полумрак, мягкая постель. Рик подхватывает ее на руки, бережно кладет на кровать, его руки медленно скользят по ее обнаженному телу, губы такие теплые и в то же время требовательные...
– Эй, Энни!
Нетерпеливый голос Рика вернул ее с небес на землю.
– Что? – крикнула в ответ Энни.
– Я сказал, подайте мне вон ту тряпку. – И, бросив на нее странный взгляд, прибавил: – Пожалуйста.
Дав ему тряпку, Энни встала рядом с ним, чтобы помочь, если он ее об этом попросит. Глядя на стекающие в бидон струйки молока, она размышляла о том, о чем раньше никогда не задумывалась: откуда берется молоко, которое она покупает в пакетах в магазине.
Теперь, наслаждаясь молоком, она всегда будет вспоминать сегодняшнее утро: сладкий запах сена и парного молока, волосы Рика, казавшиеся в бьющем из узких окон утреннем свете ярко-рыжими, мощные мышцы на его руках и плечах, плотно обтянутых выцветшей футболкой, от чего создавалось впечатление, будто она ему маловата.
– Что вы сегодня собираетесь делать? – спросил Рик, слишком близко наклоняясь к копытам коровы. Энни машинально протянула руку, собираясь схватить его за плечо и оттащить в сторону. Рик заметил этот жест и ухмыльнулся себе в усы, однако с места не сдвинулся.
– Поеду в город, в десять утра у меня назначена встреча. – Пытаясь припомнить, что она учила в колледже об оказании первой медицинской помощи, Энни едва успела заметить, что стоявшая радом с ней корова подняла хвост, и отскочила в сторону. – После этого – даже не знаю. Я собиралась сфотографировать маршрут, по которому прошли войска Аткинсона, выйдя из форта Кошкононг. Это займет у меня пару недель, так что чем скорее я начну, тем лучше.
– Значит, вы знаете, куда ехать?
– В основном. Только мне хотелось бы раздобыть туристические карты, и я подумала, может быть, стоит поговорить с людьми из Исторического общества.
Рик поднял голову и бросил на Энни такой ледяной взгляд, что она поежилась, однако как ни в чем не бывало продолжала молча смотреть на него.
Меньше всего на свете она хотела обсуждать с Риком Оуэна Декера.
Вскоре Энни вернулась в дом. Поскольку в Уорфилд ехать было еще слишком рано, она немного поработала над своей книгой. В девять часов она выключила компьютер и спустилась вниз в ванную комнату. Хизер все еще спала, и Энни, стараясь не шуметь, приняла душ и оделась. Потом, накинув на плечо ремешок сумочки, взяла ключи от машины и поехала в город.
Свернув на усаженную дубами тенистую Главную улицу, Энни взглянула на часы. Ровно десять. Поставив машину на стоянку, Энни решительно открыла парадную дверь в Историческое общество и прошла в кабинет Оуэна Декера, который поднялся при ее появлении.
– Здравствуйте, мистер Декер, – поздоровалась Энни.
– Энни? Не ожидал вас сегодня увидеть. – Он кашлянул. – Простите, у меня мало времени.
– Я вас надолго не задержу.
Энни села. Помешкав, Оуэн тоже сел, однако не так грациозно, как обычно.
– Чем могу служить?
– Я собираюсь пройти по маршруту Аткинсона до реки Бэд-Экс, и мне нужны подробные карты. – Странно, в присутствии этого чересчур вежливого человека ей почему-то было не по себе. – Кроме того, мне хотелось бы поговорить с Бетти, если у нее, конечно, найдется время, о праздновании столетней годовщины войны Черного Ястреба, которое состоялось в 1932 году.
– По-моему, у нас есть путеводитель с пешеходными маршрутами по полям былых сражений. Бетти скоро вернется в свой кабинет, в данный момент она с моей женой.
«С моей женой»...
– Знаете, Оуэн, хотя мы с вами разговаривали уже пару раз, мне кажется, вы забыли рассказать мне кое-что важное.
Он не стал притворяться, будто не понимает:
– Я не считал нужным это обсуждать.
– Если бы вы заранее предупредили меня, что ненавидите друг друга до глубины души, это было бы замечательно, хотя и одного упоминания о том, что вы женаты на бывшей жене Рика было бы достаточно. Вы же знали, что мы рано или поздно встретимся в его доме. – Она наклонилась над его столом и пристально взглянула ему прямо в лицо. Гладко выбритый подбородок, морщинки вокруг глаз. В нос ей ударил запах дорогого одеколона. – Вы поставили меня в неловкое положение.
– Энни...
– И у меня такое чувство, что вы сделали это нарочно. Оуэн недовольно поджал губы.
– Мисс Бекетт, это не ваше дело.
Что ж, с этим не поспоришь, и все-таки неприятное ощущение того, что ее подставили, не покидало Энни.
– Оуэн, что здесь происходит? Что случилось?
Энни встала и повернулась. У стола остановилась Карен Декер, держа руку на животе, изящная и бледная, как лилия.
– Доброе утро, миссис Декер, – проговорила Энни. Кивнув женщине, она повернулась к Оуэну, который по-прежнему сидел за столом: – Пойду схожу к Бетти.
У двери она услышала, как бывшая жена Рика взволнованно спросила:
– О чем вы говорили? О Рике? Оуэн, что ты сделал? Поболтав немного с Бетти, Энни решила вернуться на ферму. Она мчалась по извилистой дороге с головокружительной скоростью, опустив окно, чувствуя, как сухой, жаркий ветер развевает ее волосы, обдувает лицо. О Господи! Что сделает Рик, если обнаружит, что она работает с человеком, которого он ненавидит? В лучшем случае разозлится на нее. В худшем – выгонит из дома, да еще и запретит разыскивать Льюиса на своей земле.
Энни глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Что ей сейчас нужно – так это посидеть немного на крыльце в кресле-качалке со стаканом чая со льдом и подумать, как выпутаться из создавшегося положения.
Когда она прибыла на ферму, разборка между отцом и дочерью Магнуссон была в самом разгаре.
– А я сказала, что надену! – донесся из дома высокий злой голос Хизер.
– Только через мой труп. – Голос Рика звучал более спокойно.
– Ну папа!
– Нет! И оставим эту тему.
– Привет! – крикнула Энни, входя в кухню.
Отец с дочерью, обернувшись, одновременно уставились на нее. Бак, лежавший на коврике у раковины, даже головы не поднял. Лишь скосил в ее сторону глаза, словно этот шум-гам не был для него в новинку.
При виде Рика в смокинге – его загорелая кожа на фоне белой рубашки казалась еще более загорелой, а официальная одежда выгодно подчеркивала строгие, хотя и несколько грубоватые черты лица – Энни застыла на месте как вкопанная. Чудо как хорош!
В отличие от отца Хизер выглядела полуголой. На ней было коротенькое платьице, все из узких черных полос, выставлявшее напоказ ее стройную юную фигурку. Девушка была просто очаровательна – нахмуренное полудетское личико, надутые пухлые губки, гладкая, свежая кожа, – и при одном взгляде на нее в Энни проснулись материнские инстинкты.
