Текст книги "Времена Бессмертных"

Автор книги: Мишель Роман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Конечно, было страшно знать, что сейчас умрешь, но это не так важно… – наконец отвечает она и оборачивается к ребятам, похоже задремавшим. – Отключились. Смотри, Афина положила голову ему на плечо… Можно подумать, что они давно друг друга знают. – умиляется Аврора и на последних словах смотрим мне в глаза.

Должно быть, она точно так же думает и о нас с ней – есть ощущение, что мы давно знакомы, и возможно раньше, в прошлой жизни мы крепко и страстно любили друг друга и умерли в один день! Кошмар… Она что, в меня влюбилась? Византийская девчонка по уши в меня втрескалась, вот это да!

– Не так важно, что ты могла умереть? – чуть пережав с цинизмом в голосе, уточняю я. – А что же, по-твоему, важнее, неужели детские книжки? – как-то это прозвучало ну уж слишком враждебно из моих уст, на самом деле я не планировал насмехаться настолько, но она будто не заметила.

– Меня пугает не сам факт смерти или боль, которую я буду испытывать в этот момент, меня пугает что мое время кончится раньше, чем должно бы, и я не успею сделать, что должна. Ну, вроде как я верю, что у каждого из нас есть своя миссия, необязательно что-то глобальное или способное повлиять на все человечество, нет. Я верю, что в моей жизни настанет момент, когда я смогу совершить поступок. Вот. А видя, как в меня летят заряды тока, я испугалась, что уйду с ощущением бесполезности. – похоже Аврора выговорилась, потому что снова отвернулась к окошку.

Я анализирую сказанное ей, не то что бы эти слова как-то сильно на меня повлияли или вызвали к девушке огромное уважение, я просто понял, о чем она говорит, хотя и думаю что «время поступка» она ждет только потому, что ей двадцать. Чем старше становишься ты, тем сложнее у тебя жизнь и довольно непросто поддерживать в себе романтично-героическое настроение. Она просто читает слишком много сказок.

Через двадцать минут я разбужу Спартака и византийку, потому что мы почти добрались до места назначения. Никто сидящий в машине не знает насколько опасным, может оказаться наш проезд по мосту, но я и не собираюсь давать какие-то указание о том, как нужно себя вести. На самом деле – все это лотерея, если тебе не повезет, тебя убьют. Я просто надеюсь, что убитым буду не я, и не Аврора, так как она мне еще нужна. Ну и Спартака я, конечно, терять не хочу.

– Кое о чем спросить, можно? – развернувшись ко мне, интересуется Аврора.

– Валяй.

– Если бы ты родился в Византии и твои родители оплатили для тебя Церемонию Перехода, ты бы стал Бессмертным?

– Ну, ничего себе вопросик. Хм… Бессмертие. Невероятная роскошь, что уж тут вилять! Но это не справедливо, по отношению к тем, кто умрет. К детям, болеющим тяжелыми болезнями, к старикам, построившим для нас мир, в котором мы живем, да и вообще, что это будет за будущее, где все одни и те же люди, не развивающиеся, застывшие? Так мы вымрем, задумайся.

– Ты лучше меня знаешь, что большинство редко, практически никогда не думает о том, что будет завтра или, что будет с теми, кто их окружает. Мы думает лишь о себе.

– С этим не поспоришь. Вот тебе и время для поступка, выберешь ты безопасность во имя себя, или же откажешься от всего, чтобы присоединиться к страдающим.

– Я бы отказалась от бессмертия, зная, что это хоть кому-нибудь поможет. Наверное, я просто менее эгоистична, чем другие, хотя это мне и не на пользу.

Думаю, она не заметила, что я не дал ей четкого ответа на ее вопрос о бессмертии, она так искренне со мной общается, мне не хотелось быть последним подонком и лгать прямо в глаза. Вообще удивительно, что мы с ней разговариваем и мне даже интересно. Раньше я не мог поддерживать разговор с девушками больше десяти минут, мне тут же хотелось сбежать, я терялся, считал, что выгляжу глупо в их глазах и боялся, что надо мной начнут насмехаться, а я не выдержу и что-нибудь сломаю… Даже с Саванной не было иначе. Мы говорили какое-то время, а потом просто начинали тискаться. Либо молчанье, либо секс, я выбирал всегда второе в ее случае.

– Когда доберемся до Византии, пожалуйста, не причиняй моему отцу вреда. Он единственный, кто у меня остался. – просит она перед самым мостом, и я обещаю, что не обижу его.

Так тихо вокруг, что становится неуютно от этой тишины. Она какая-то пугающая, предзнаменующая что-то, хоть я и не верю во всю эту хрень про предчувствия. Я останавливаю крошку, и мы со Спартаком выходим осмотреться. Мост прямо перед нами; похож на огромную доску, перекинутую через пропасть. Вдалеке, под огромным слоем осеннего тумана, бурлит своей странной жизнью Византия, отсюда можно услышать голоса актрис из рекламных роликов, транслируемых на громадных щитах. Мне кажется, что если я прислушаюсь, то смогу даже услышать как цокают по уходящим в небо дорогам тысячи женских каблучков. Как бы я не относился к людям, живущим там, к образу их обеспеченной жизни, но город поистине красив и с этим невозможно спорить. Когда я был мальчишкой, мы с друзьями прибегали к мосту, я мог часами любоваться далекой Византией, представлявшейся мне местом вроде библейского рая, куда я непременно попаду однажды, и моя жизнь изменится. Сам город невиноват, в том, что в нем творится, это люди разлагают его изнутри своими бесчеловечными поступками.

– Как-то все уж слишком спокойно. – нарушает напряженную тишину голос Спартака, стоящего рядом. Интересно, а что он чувствует, когда смотрит на Византию издалека, причиняет ли ему боль, вид родного дома, куда он не сможет вернуться по-настоящему?

– Надо пользоваться моментом. Может быть, Стражи ушли дальше. – высказываю я мысль вслух и понимаю, что очень скоро я увижу город таким, каким я его еще никогда не видел – изнутри. От волнения чаще бьется сердце. Близкое нахождение к Византии, действует на меня странным образом, точно как свидание с Саванной. Я вижу ее. Я ее хочу.

– Тогда выдвигаемся. – заканчивает осмотр Спартак, и мы возвращаемся в машину.

Девушки сели рядом и я могу спокойно выдохнуть, потому что в ближайшее время избавлен от бесед с Авророй. Я рад этому не от того, что мне некомфортно или неинтересно слушать, просто когда я говорю с ней, во мне что-то трещит по швам, словно она может сделать меня тем, кем я боюсь стать.

– Может, уже поедем или туманом останемся любоваться? – подает голос длинноногая. С кем с кем, а если бы мне предстояло вести долгие беседы с Афиной, я бы застрелился. Я, конечно, могу оценить ее внешность – богиня для большинства, но язык…

И мы двинулись, я веду медленно, вглядываясь в конец моста, туда, где почти ничего не видно из-за тумана. И тут вдруг все сотрясает взрыв. Стекла разлетаются от взрывной волны, в панике я закрываю лицо руками и забываю, что мы все еще продолжаем катиться по мосту.

А он рушится. Они взорвали мост! Единственный путь, который ведет из Окраины в Византию.

Сантиметр, за сантиметром колеса приближаются к дымящейся пропасти, объятой пламенем. Спартак и девчонки кричат мне сдавать назад, и я их слышу, но почему-то не могу пошевелиться. Вообще-то я привык к неожиданностям, я отличаюсь тем, что могу собраться и уладить любую сложную ситуации, но сейчас почему-то застыл. Я вспоминаю слова Авроры о времени, отмеренном мне и делах, так и оставшихся незавершенными. Я не хочу уходить, но ничего не могу предпринять.

– … пожалуйста, остановись! – слышу я истошный вопль Авроры и думаю в этот момент, как было бы не справедливо умри она именно сейчас.

Резко торможу, сдаю назад и кочусь подальше от рушащегося моста. Как только мы замираем на твердой земле, мост перед нашими глазами окончательно падает и громкий всплеск воды повествует о том, что мы уже не сможешь попасть в Византию.

– Они его взорвали. Черт возьми, мы могли оказаться на середине, а они просто взяли и снесли к чертям гребаный мост! – причитает Спартак и в поисках поддержки смотрит на ошеломленных девушек позади.

Можно было догадаться, что после «зачистки» Стражи уничтожат все пути, ведущие к Византии, по которым могли бы передвигаться повстанцы. Я, конечно, догадывался, что исполнить просьбу Саванны будет сложно, но что бы нас взрывали на мосту!..

– Другого пути, конечно, нет? – свирепствует Афина.

– Попасть в Византию теперь мы сможем, только если у тебя есть планолет. – ехидно замечаю я, а сам спешно роюсь в мыслях, придумывая как бы выбраться из этой передряги.

С этого момента жизнь моей сестры весит на волоске, потому что времени у меня остается все меньше, а я еще даже не доставил заложницу в назначенное место и не выставил условия ее отцу.

Никакие уговоры, или просьбы об отсрочке не подействуют на Саванну, к сожалению, она такая, какая есть и даже из-за симпатии ко мне не выдаст местонахождение Руфь. Тогда мне нужно думать усерднее, импровизировать… можно обратиться за помощью к «рыбакам», тем парням, что живут на Окраине ближе всего к океану, у них есть лодки и катера, но большая вероятность того, что они скрылись еще до начала зачистки, или погибли, пытаясь добраться до Византии несколько дней назад. Так же можно попробовать найти еще остающихся на территории Окраины Стражей и попытаться угнать их планолет, но скорее всего нас засекут, как только мы войдем в воздушное пространство города и тогда, просто взорвут, сочтя террористами. Вариантов не так много как хотелось бы! Хотя в голову мне пришла одна безумная идейка, вот только менее опасной, чем другие, ее трудно назвать.

– Не могу поверить, я просто не могу поверить! – сокрушается Афина и выскакивает из авто, громко хлопнув дверью. От этого звука я съеживаюсь, вспомнив, сколько сил у меня ушло, чтобы собрать мою детку. Я и реставрировал-то ее для того, чтобы просто любоваться, сесть за руль заставила необходимость.

– Полегче. – стараюсь я говорить твердо, но успокаивающе, и черт возьми, этих девчонок, все становится только хуже от моих слов!

– А ты меня не успокаивай, голодранец хренов! Решили с приятелем в разбойников поиграть, за бессмертием погоняться!? Тогда надо было продумать все потщательней, а не тащить нас к сраному мосту, который обвалился, как только мы на него въехали. Черт, черт! Мы же теперь застряли в этой заднице, как палец в носу у дебила!

Я еще никогда не слышал таких речей от девушек, а это много значит, учитывая, в каком месте я рос! Похоже, я принял неверное решение, позволив Афине оставаться с нами до Византии, но все дело в том, кем я ее счел.

Я, безусловно, понимаю, какая Саванна расчетливая, и сколько возможностей для нее поставлено на кон – ей захотелось самого бессмертия – и поэтому она все тщательно продумала, составляя план, и я осознаю, что посвятила она меня в него не целиком. Она покинула Окраину (и как я полагаю, обосновалась где-то на первом уровне Византии), а значит, контролировать мои действия не может. Вот я и решил, что Саванна кого-то подкупила, сделав шпионом и подослав следить за доставкой пленницы. И когда Афина появилась в особняке неожиданнейшим образом, я тут же подумал на нее. Я знаю цену дружбы и знаю, на что сам готов пойти ради друга, но в искреннюю преданность византийцев не верю. Вот я и позволил Афине плестись за нами, не видя ничего страшного в том, чтобы она наушничала Саванне. Но думаю, я ошибся на ее счет! Афина не шпионит.

А человеком Саванны, предателем – назову его так – был Август, что даже для ребенка должно быть очевидным. Но я счел его слишком мелкой сошкой, чтобы он оказался в итоге не только человеком, доставившим Аврору ко мне в руки, но и по совместительству докладывающим ситуацию Саванне. И я оборвал его карьеру почтового голубя.

Я был вынужден убить Августа.

Знаю, девчонки думают, будто в дом ворвались Стражи и во время борьбы с ними, Август получил разряд, но это не так. Никаких Стражей не было (сначала), полагаю, Август сдрейфил и, посчитав, что Саванна не исполнит свою часть уговора и не заплатит ему, попытался связаться с кем-то из правительства Византии и рассказать о том, где находится он и заложница. Его многофункциональный браслет, в возможности которого входит и телефонная связь, я изначально не отобрал и он похоже успел сообщить Стражам наше местонахождение.

Увидев, что он сдает нас, я кинулся в драку, я хотел просто остановить его, но во время потасовки из кармана моей куртки выпала перчатка и Август попытался ее применить, направив на меня. Вот только Август не знал (как и я впрочем), что электро-перчатка может быть применена лишь Бессмертным, потому что ее заряд, обычный человек из плоти и крови, выдержать никак не может. И она взорвалась.

Он сам виноват. Да, я стал причиной его смерти, я не попытался его остановить, хотя возможно и подозревал, что Смертному пользоваться перчаткой небезопасно. Но я буду видеть во всем плюсы, иначе не выполню задание; докладчика Саванны больше нет, и я могу действовать в обход нее, если понадобится.

– Правда, друг, что дальше? – интересуется Спартак, вернув длинноногую в машину.

– Есть только один возможный вариант, при котором мы не погибнем мгновенно, пытаясь проникнуть в Византию.

Девушки и Спартак замерли, ожидая моего решения. И я знаю, что оно не придется им по душе.

– Мы едем в Олимп, а уже оттуда попадем в Византию.

Глава 9. Аврора.

Я действительно удивленна, думаю, как и Спартак, а вот Афина просто в ярости, хотя и не начала ругаться, она молчит. И это куда страшнее. Это означает, что она затаилась и нанесет ответный удар, когда Лео не будет ожидать. Но думаю поездка в Олимп, самый безопасный способ попасть в Византию, потому что продовольственные и туристические рейсы совершаются ежедневно, и мы не вызовем особого подозрения. И я ощущаю необъяснимую эмоцию – пусть это и не имеет отношения к страху за собственную безопасность – но я напугана. Можно назвать это предчувствием, такое нехорошее ощущение внутри, когда ты не знаешь, что именно произойдет.

Еще на меня влияет не лучшим образом тот факт, что в Олимпе погибли мои родные, и я боюсь, что могу узнать ту самую правду, от которой меня берег отец. Странно это ощущать, но думаю сейчас я сама по себе.

Мы едем по пустынной дороге, линии которой стерты временем, а если всматриваться вперед, то видно лишь стену из падающего снега, раздираемую светом фар. За долгие часы путешествия нам не встретился ни один живой человек, но, к сожалению, мы видели несколько трупов – люди (наверняка беженцы с Окраины), отставшие от общей группы замерзли на дороге. И я задумалась в тот момент, когда увидела этих бедняг – если бы они были живы и махали нам руками с призывами о помощи, остановился бы Лео, позволил бы им продолжить путь вместе с нами? Думаю, что нет. К такому выводу я пришла, но самое странное и пугающее – я бы не стала относиться к нему хуже, во мне будто есть особенный механизм, который будет всегда его прощать. Если я начну переживать по этому поводу и стараться уничтожить в себе первые ростки настоящего чувства по отношению к этому парню, единственное, к чему это может привести – это к моему помешательству. Я уверенна, стоит мне лишь попробовать остановить свои чувства, я утрачу душевное равновесие, и случится что-то ужасное. Это будет похоже на внутренний взрыв: внешне я все та же, но внутри меня одни руины.

– Мы проехали Уотертаун. – сообщает Лео, и я тщательнее всматриваюсь в местность за окном.

Должно быть, раньше здесь был город, или какое-то поселение, но сейчас ничего не осталось. Голая местность, украшенная белой снежной пеленой. Я смотрю на просторы, и мне делается грустно оттого, что человеческая жизнь, когда-то бушевавшая здесь, исчезла бесследно, и не осталось никакого напоминания о людях и культуре. Мне делается страшно оттого, что и я могу уйти, а после меня не останется даже воспоминаний. Хочется, чтобы тебя хоть каким-то образом помнили, это будет означать, что ты прожил жизнь не напрасно, что все случившееся с тобой не просто так.

– Остановимся. Думаю, все голодны? – спрашивает Лео, сворачивая на обочину, обозначенную невытоптанным сорняком. Ему никто не отвечает, и так понятно, что все голодны как волки, лично я ела последний раз вчера вечером.

– А что, мы не можем, есть в машине, обязательно выходить на холод? – капризничает Афина, но и ее слова остаются без комментариев.

Я выхожу из авто, начинаю потягиваться и разминать затекшие ноги. На самом деле это чудесно, стоять посреди огромных просторов, чувствовать запах океана, доносимый северными ветрами, и, поднимая голову к небу, ощущать тающие на лице снежинки. Сравнимо это лишь с одним неповторимым словом: свобода. Раскинув руки, я стою под снежным ливнем и вглядываюсь в каралово-серое небо, представляю себя птицей. Сначала мне неловко, что ребята смотрят мне в спину, и возможно каждый про себя думает: «что она делает»? Но я ни о чем не думаю – ни о чем плохом – лишь о том, как летала бы под самым куполом неба и знала, что абсолютно свободна, будь я птицей.

– Считаешь не достаточно странно взрослой девушке читать сказки, так ты еще и с небом разговариваешь? – саркастично спрашивает Афина, проходя мимо меня.

Все очарование «свободы» тут же куда-то испаряется, я отвечаю ей, что не разговаривала с небом, но думаю, произношу слишком тихо. Парни разводят костер в шагах тридцати от автомобиля и даже что-то мастерят над огнем, полагаю это для того, чтобы приготовить пищу. «Ничего себе!» – думаю я про себя, мне казалось, что такого в нашем насквозь современном и технологичном мире уже никогда не произойдет, но вот она я, собираюсь отведать приготовленный в банке суп из тунца. И мне это нравится.

– У нас есть суп и банка консервированных бобов, так что будем передавать по кругу, чтобы все наелись. – командует Лео, подбрасывая в костер не намокшие от снега ветки.

– ФУ! – произносит Афина, скорчив гримасу отвращения, но что она может поделать? Если брезгует есть со всеми, значит останется голодной.

– Какой у нас план? – получив из рук Спартака горячую банку с супом, вдруг спрашиваю я. И тут же понимаю, как это глупо звучит из моих уст.

Я добыча, я заложница! А меня интересует, как мы будем доставлять меня в пункт назначения за выкупом? Ну и ну! Парни переглядываются, я замечаю коварную ухмылку Спартака. Интересно, давно ли он догадался о том, что я не равнодушна к его другу? Может быть, они уже и шутили по этому поводу, когда я дремала, а возможно даже к ним присоединилась Афина.

Мне очень неловко. По-настоящему, впервые неловко из-за своих чувств к Лео, не хочется, чтобы он испытывал дискомфорт оттого, что я воспринимаю его иначе, не похитителем. Но с другой стороны, что он может с этим сделать? Все с самого начало пошло не так, и я необычная напуганная девчонка, только и знающая плакать навзрыд и молить о пощаде. Я стараюсь следить за своими действиями, словами, что произношу в беседах с ним, мне будет больно, если я узнаю, что вызываю в нем лишь раздражение. Но когда он ворвался в особняк и, увидев, что мне грозит опасность, стал уничтожать Стражей, я ощутила себя невероятно! Часто ли вы вдруг ощущаете, что кто-то готов умереть за вас? Любит настолько, что готов отдать ради вас свою жизнь. И он подарил мне такое невероятное ощущение, тогда я правда думала, что он пришел именно за мной, а не потому, что может сорваться сделка, если он меня не спасет.

Я желала наброситься на него и целовать, целовать, пока не буду уверенна в том, что он знает о моей благодарности, знает что если того потребуют обстоятельства, я пожертвую собой ради него. Но я так ничего и не сделала, лишь произнесла «спасибо», но разве может это крохотное, никчемное словечко выразить все то, что он во мне пробуждает с каждым взглядом!? Как же много незнакомый человек стал для меня значить! Просто еще никто не прикасался к моему сердцу, держа руки в карманах.

– Оказавшись в Олимпе, у нас будет два возможных пути, либо мы делаем длиннющий крюк на пароме, либо мы каким-то чудесным образом записываемся в команду на ближайший рейс планолета с провизией и всего за несколько часов оказываемся в Византии. – поясняет мне Лео.

– А не случилось ли так, что из-за восстания, воздушные и водные сообщения с Олимпом, Византия прекратила? – умничаю я, хотя действительно спрашиваю потому, что меня это беспокоит.

– Византия не может на это пойти. Раньше правительство имело торговые отношения с Окраиной и Олимпом, в конце концов, они ведь должны что-то есть, а после разгрома Окраины они не могут позволить себе отказаться еще и от Олимпа. – приняв ароматную банку с бобами из моих рук, поясняет он.

Сейчас он будет прикасаться к тому месту, где только что были мои губы. Глупо и волнующе одновременно. Вот он отпивает из консервной банки, а я улыбаюсь про себя. Словно… словно у нас случился поцелуй.

– Подумать только я ем из этого – сдавшись перед голодом, морщится Афина и демонстративно, сжав пальцами нос, пробует суп. Мы с любопытством наблюдаем за ее реакцией. – Ну, надо же, я не отравилась! – улыбается она, и мы дружно смеемся.

И в этот самый момент, когда я знаю, что наше путешествие еще в самом начале, а я сижу в кругу симпатичных мне людей, и окружает нас дикий свободный мир, я думаю, что счастлива. На время и странным образом. Но это действительно похоже на счастье, или на то, каким оно должно быть. Я хочу рассказать Лео о том, что испытываю к нему, поделиться с одним человеком многоцветием непередаваемых внутренних ощущений. Сейчас я желаю перескочить во времени и оказаться в том самом месте, где узнаю, ответит он мне на взаимность или погонит прочь из своей жизни. Мне так многого хочется, когда я смотрю в его темные, серьезные глаза, и пусть его взгляды мне не принадлежат, но я уже не могу остановить того разрушительного потока чувств, которые эти глаза во мне вызывают.

Спартак запрокидывает банку над головой, проглатывая последние капли супа и закончив, простодушно улыбается Афине. Его симпатия к моей лучшей подруге слишком очевидна, но он еще пытается скрыть нежные чувства, что она в нем вызывает, и мне очень интересно знать, каково ее отношение к нему. Странным образом, я не уверенна, что он ей неприятен, учитывая даже сложную ситуацию, в которой мы все четверо оказались.

Жертвы, похитители, роли перепутаны и размыты.

– Вы ложитесь в машине, – указывает Лео на нас с Афиной, – А мы останемся у костра, только пледы заберем.

Я расстраиваюсь, придется уйти и на сегодня беседы с Лео будут окончены, а мне бы хотелось провести в его компании еще хоть несколько часов. Узнать его! Узнать подробности жизни, понять, как он рос, и какие люди его окружали. Больше, больше о нем!

– А я слышала, что не так далеко от Олимпа, стоит замок Дориана Блэка, это правда? – бросив в огонь пучок пожелтевшей травы, начинаю я тему для разговора.

Афине это не интересно, и она уходит к машине, Спартак тут же кидается за ней, под предлогом того, что нужно достать из багажника одеяла. Лео подается к костру и выставляет перед огнем ладони, какая-то мысль, может воспоминание, отражается на его лице и с минуту он сидит неподвижно.

– Он у вас кто-то, наподобие бога? – спрашивает он, когда я уже решаю уйти. Я задумываюсь над ответом, нужно говорить так, чтобы зацепить его, и он захочет продолжить диалог.

– Бог это понятие религиозное, а Дориан – легенда, человек придумавший бессмертие.

– Значит, возомнивший себя богом. – Лео как-то печально, почти трагично усмехается, наконец, отстранившись от огня. Я представляю, как горячи его руки, согретые жаром костра и то, как эти руки ложатся на мои озябшие плечи.

– Говорят, раньше он часто присутствовал на Церемонии Перехода, но потом он исчез и о нем понемногу забыли. Мне его жаль.

– Он не герой, Аврора. Он придумал то, что заставляет людей идти на самые страшные преступления. Это так называемое бессмертие, против Бога!

– А, ты веришь… в какого-то живущего на небе? – я искренни удивляюсь.

Лео усмехается, точно я спросила несусветную глупость.

– Ты не знаешь, тебе об этом вряд ли рассказывали, к сожалению, такое время, но тысячи лет назад на земле жил настоящий герой – он интонационно подчеркивает слово «настоящий», и я внимательнее прислушиваюсь к рассказу, прогоняя фантазии о его руках. – Так вот, все, чего он хотел, это мира на земле, он совершал настоящие чудеса и призывал людей измениться. Говорят, он был в ярости оттого, как бездушны люди, и желал перемен. Он делал все, что мог: собирал единомышленников, чтобы вместе попытаться изменить людей, он свято верил – для нас еще не все потерянно.

Сопоставляя его рассказ и факты в голове, догадываюсь, что Лео говорит о том, кого называли сыном Бога. К разочарованию, я не слишком сильна в древней истории и уж тем более в религиозных течениях прошлого времени.

– И знаешь, чем ответили люди на его доброту и жертвенность? Они обозвали его сумасшедшим и казнили.

Видно, эта история для него много значит но, к сожалению, я не могу до конца проникнуться ее героизмом. Должно быть мне трудно поверить, что это действительно происходило, и что кто-то на самом деле, так сильно хотел изменить народ, что пожертвовал собой во имя других.

– Это тоже только легенда, Лео. – мягко замечаю я. А сама только и делаю что жадно впиваюсь взглядом в его губы; нижняя чуть пухлее верхней, но такая асимметрия делает его рот еще соблазнительнее.

– В том-то и дело. Только вот есть выбор – верить в красавца Дориана Блэка, культивировавшего нарциссизм, или же в того, кто расстался с жизнью за грехи человечества… – он хочет сказать что-то еще, но слова так и остаются не сказанными. Может быть, напомнить мне о поступке, о котором я болтала ранее и о том, что для него найдется место в жизни каждого хоть раз.

– Прости, если кажусь тебе поверхностной, изнеженной византийкой, я пытаюсь понять теб…

Я не успеваю закончить, Лео вскакивает за секунду и, проскочив прямо через пламя костра, кидается на меня. Сильные руки впиваются в мои плечи, он давит так сильно, что я чувствую боль в шее, и голова безвольно запрокидывается назад. Он стоит неподвижно и с яростью смотрит мне в глаза, так близко он ко мне еще не был. Я ощущаю жар его тела, сочащийся через одежду, неожиданно узнаю его запах и от этого мускусного аромата я не в силах пошевелиться. Все что я могу, это смотреть, как странно соблазнительно бьется вздувшаяся вена на его шее, и я мечтаю прикоснуться к ней языком…

– Именно, черт тебя возьми! Именно поэтому ты сбиваешь меня с толку: хочешь понять меня и узнать! Что с тобой твориться, а? Ты ненормальная, да?! У тебя не все в порядке с головой и ты … просто не говори со мной больше! – он отпихивает меня в сторону и идет куда-то в наступившую темноту.

Я не шевелюсь. Это шок, я осознаю, но думаю, даже когда он пройдет, я не стану рыдать. Мне только нужно прийти в себя и не думать о ярости, льющейся из его глаз. Я не плачу… но за что? Что я могла такого сказать или сделать раньше, что ввергло его в такую агрессию? Я смотрю на огонь, но не ощущаю его теплоты, мне стало очень зябко. И я не преувеличиваю, меня по настоящему начинает знобить, но тело словно деревянное, я даже не могу заставить себя подняться с холодной желтой травы и пойти к машине. Ступор замораживает мысли, словно кислота растворяет ощущение времени, и когда я, наконец, прихожу в себя, с удивлением замечаю: над горизонтом встает солнце. Нехотя, словно вырванное нарочно кем-то из сна.

Пытаюсь подняться на ноги опираясь ладонями о землю, но они такие холодные что я не чувствую их и валюсь на бок. С ужасом вспоминаю, что делала последние несколько часов – тупо сидела на промерзлой земле и ни о чем не думала, перед мысленным взором были лишь налитые яростью глаза Лео и гремела фраза в голове: «…не говори со мной больше!»

Что он сделал со мной, сказав это? Неужели убил во мне, то слабое, больное чувство, которое мне так понравилось сначала. Убил ли? Нет сил, думать об этом, тело сдается перед холодом и прежде чем провалиться в забытье, я слышу чьи-то шаги.

Открыв глаза, я вижу проносящиеся заснеженные места, где я никогда не бывала и не слышала о них. Мы все так же едем в машине Лео, я лежу на коленях Афины и она странно-заботливо прижимает меня к себе, поправляя съехавший на пол плед. Когда я пытаюсь принять сидячее положение и увидеть лицо Лео, подруга не позволяет мне этого, а настойчиво просит чтобы я отдыхала. Я не пытаюсь противоречить, оказывается, во мне нет силы даже для того, чтобы повернуть голову и рассмотреть его выражение лица в зеркале заднего вида. Я больна. После недолгого сна мое состояние, кажется, только ухудшилось, переохлаждение истерзало организм и думаю, я до сих пор нахожусь где-то между жизнью и смертью. Хотя думать о своем самочувствии именно в таком, драматичном ключе совершенно нелепо для меня, будто я могу закрыть глаза еще на какое-то время, подремать и проснуться абсолютно здоровой. Но все же, это не так.

Когда я в сознании и не защищена непроницаемой оболочкой сна, жар, словно окутывающий мои кости ощущается неимоверно сильно, голова сотрясается от невыносимых пульсаций боли. Я сдерживаю стоны и метания, но какие-то предательские звуки, иногда срываются с моих губ и тогда Афина кладет прохладную ладонь мне на лоб и это помогает. Время словно стало ни тем, чем было раньше, оно – непонятное мгновенное, когда я засыпаю и просыпаюсь, оно – растянуто до абсурда, если сосредотачиваюсь на головной боли.

Жар плавит кожу, я сбрасываю с себя одеяло, скидываю прохладную руку Афины, мечусь на кожаных сиденьях из стороны в сторону, я не в сознании, но думаю, ищу, даже находясь в болезненной агонии, взгляд Лео, хочу понять, что он думает обо мне после того, как накинулся на меня у костра.

В сотый раз открываю глаза и вижу голые ветки деревьев, проносящиеся за окном машины, но уже не знаю, толи это мы едем так быстро, а может мое головокружение, достигло пика. В горле пересохло, я пытаюсь попросить попить у Афины, но слова такие тихие, что, скорее всего их принимают за болезненный бред. И после третьей попытки у меня получается, и Афина понимает – я в сознании. Вода, сочащаяся по объятому огнем горлу, кажется мне слишком холодной, почти ледяной и я пытаюсь пить медленнее, но не могу совладать с трясущимися руками и захлебываюсь от холодного потока. Должно быть, выгляжу я совсем жалко, слышу встревоженное, горькое восклицание Афины где-то над головой: «Рори!» и она тянется, чтобы забрать бутылку с водой у меня из рук, а потом нежно, почти по-матерински принимается убирать промокшие от пота прядки волос с моего лица.

Я бессильно опускаю веки, и мир куда-то проваливается, вместе с его главным героем.

И тут же (как я думаю), открываю глаза навстречу новому дню, но прошло всего несколько часов, а за стеклом чернеет холодная осенняя ночь. Пытаюсь повернуть голову, увидеть лицо Афины, чтобы понять, как выгляжу со стороны, но к своему глубочайшему удивлению, узнаю, что лежу на коленях у Спартака. Должно быть, они с Афиной договорились сменять друг друга в уходе за мной, и самим немного отдыхать.