Текст книги "Майне кляйне поросьонок шпрингает по штрассе"

Автор книги: Мирослав Джикович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Мирослав Джикович
Майне кляйне поросьонок шпрингает по штрассе

…Дорогою свободной

Иди, куда влечет тебя свободный ум,

Усовершенствуя плоды любимых дум,

Не требуя наград за подвиг благородный.

Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;

Всех строже оценить умеешь ты свой труд.

Ты им доволен ли, взыскательный художник?

Доволен? Так пускай толпа его бранит

И плюет на алтарь, где твой огонь горит,

И в детской резвости колеблет твой треножник.

А. С. Пушкин

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВПОЛНЕ СЕБЕ ЗАКОНЧЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Один вечер и немного от ночи

«Всё, пятнадцать минут, и уезжаю… На этот раз последние пятнадцать. Засекаю… Хотя, спрашивается, чего я высиживаю? Ежу понятно, что сегодня уже работы не будет. Если с утра день не задался, то с чего бы ему… Вот если этот тип в белом не подойдёт – домой, сразу баиньки, а уж завтра пораньше, свеженький, с новыми силами… На том, Роман Адамыч, и порешим. Но что я себя обманываю? Не подойдёт и этот мужик, и никто не подойдёт. Ясен пень – не задался день…»

Вынырнувший из темноты высокий мужчина в белом летнем костюме остановился на перекрёстке, оглядел припаркованные машины и решительным шагом направился к цветочному павильону.

«Шансы повышаются. Отчего бы этому благородному джентльмену не поехать к своей даме на таксо? Ладно-ладно, рано загадывать… И конкуренты-то почти все разъехались. Это оставшееся дитя гор на своей машине смерти мне не соперник… Одно достоинство у его лохматки ‒ мытая. Рассчитывает ценником убить, ясен пень… Не-е, этот клиент не такой, не будет из-за лишней сотни позориться. Хотя… посмотрим, что он там в цветочном выберет. Если три гвоздички, тогда, конечно, грустно».

Мужчина вышел из павильона, торжественно держа несколько на излете роскошный букет; равнодушно скользнул взглядом по выцветшей «трёшке» и двинулся к такси. Открыл дверь и, прежде чем сесть, спросил:

‒ Любезный, в Петергоф поедем? ‒ не дожидаясь ответа, с чуть виноватыми нотками в голосе добавил: ‒ И обратно!

«Вот свезло, так свезло! А я ещё, дурак, уезжать хотел… В оба конца, да не торгуясь!»

Роман мягко тронулся с места, бросил снисходительный взгляд на совсем сникшего кавказца и начал считать маршрут.

«Сколько же зарядить? Километров сорок… скажу сорок два… в один конец, по двадцать пять за кэмэ… это будет… это будет… тысяча пятьдесят это будет. Умножаем на два, плюс там ожидание… ну, уж пятнадцать минут точно… Две сто пятьдесят на круг. Ну, хоть что-то!»

‒ Только давайте сначала заедем на Казанскую… Это ведь по дороге, насколько я могу судить?

«Начинается! Как я не люблю эти внезапные изменения маршрута! Обязательно что-нибудь случится. Или передумает дальше ехать, или вообще смоется. Если с букетом уйдет ‒ к бабке не ходи, соскочит».

Но волновался Роман зря: подъехав к указанному дому, клиент даже не стал выходить, набрал номер и коротко бросил в трубку: «Я внизу!». Через некоторое время задняя дверь распахнулась и в машину села женщина, привнеся с собой сильный конфетный аромат. Роман незаметно приоткрыл окно.

‒ Цветы? Щербак, ты с ума сошел! Что случилось? За те двадцать четыре года, что я тебя знаю, вот так, без повода…

Мужчина что-то неразборчиво буркнул. Роман услышал, как женщина чмокнула его в щеку.

«Вот и славненько. Интересно, куда они собрались на ночь глядя? Может, в ресторан? Далековато… А если и в ресторан ‒ хорошо, ждать придётся часа четыре, это минимум миниморум… Прибавляем восемьсот, получается… две девятьсот пятьдесят. Точно! Так и скажу. И не три тысячи, а фактически все три…»

‒ А куда мы едем? ‒ в продолжение мыслей водителя игриво поинтересовалась женщина. ‒ Ты такой загадочный…

Мужчина замялся, но после некоторой паузы выдавил:

‒ В Петергоф.

Роман спиной почувствовал, как женщина окаменела. Через мгновение она дотронулась до его плеча и ледяным голосом произнесла:

‒ Товарищ водитель, остановите! Я выйду!

‒ Не останавливайтесь! Раечка, золотце, я тебя умоляю! Пожалуйста, поедем со мной! Кроме тебя, у меня ведь никого нет… ‒ мужчина схватил её за руки и перешёл на шёпот.

Машина остановилась на красный, и женщина, при желании, могла бы и выйти. Но не вышла. Она высвободила свои руки и отвернулась к окну.

«А может, они в гостиницу едут, в номера? И чего тогда она кочевряжется? Не шешнадцать ведь! Да и далековато опять-таки… А если и так, тогда ему прямой резон не держать машину. Вызовет утром другую».

Роман погрустнел.

«Ну и ладно, что переживать! В один конец ‒ тоже достойное завершение дня. Только в этом случае километр уже по тридцать рубликов будет».

…В том, что день, как Роман неоднократно выражался, «не задался», был виноват он, и только он. Поленившись с вечера заправиться и помыть машину, Роман сделал это утром, «на карту» встал лишь четвёртым. Заказ, правда, получил практически сразу.

– Шесть-тринадцать!

– Да, Маруся, шесть-тринадцать здесь!

– Шесть-тринадц… – Маруся зашёлся в кашле. Сегодня Марусей на подхвате был Серёга-«лишенец», отлучённый от руля «по-пьянке», но пристроенный в диспетчерскую. ‒ Шесть-тринадцать, у тебя ведь универсал? Бери заказ – длинномер… Я там сотенку приклеил…

Он продиктовал улицу и дом, и отключился.

«А квартира? А, ладно, подъеду – уточню».

Но, заехав во двор, Роман понял, что номер квартиры выяснять не надо – клиент стоял на улице. Точнее, стояли.

Очень серьёзная девочка лет десяти, в круглых очках, с бантом и в нарядном платье стояла рядом с настоящей, на две головы выше её арфой.

«Сволочь, Серёга, удружил… Длинномер… Знал бы… Как я её грузить-то буду один?»

‒ Это вы заказывали такси? ‒ Роман постарался быть сверхкорректным.

Девочка молча протянула зажатые в кулачке деньги и бумажку с адресом. Роман взял влажные купюры, пересчитал и открыл было рот, чтобы пошутить, но передумал. По лицу девочки он догадался: фразу типа «что же тебя родители на флейту (или скрипку) не отдали» произносит, гордясь своим остроумием, чуть ли не каждый таксист, даже не представляя, насколько эта мысль ей близка. Понятно было и то, почему она стоит одна: провожали бы взрослые, началось бы: негабарит ‒ надо бы прибавить, на переднем ребёнка не положено ‒ надо бы прибавить, а кто отвечать будет, мне мои права дороги как память ‒ надо бы… А так ― ну что с ребёнка взять. Небось, «добрые» родители сейчас прячутся за занавеской…

Кряхтя, царапая руки и едва сдерживаясь, чтобы не матюгнуться, Роман погрузил-таки инструмент, втиснул в оставшееся пространство привычную, по-видимому, к таким путешествиям юную арфистку, и осторожно поехал по адресу. Добравшись на место и выгрузив пассажиров, Роман поймал вопросительный взгляд девочки.

Ну уж фиг! Куда-то переть арфу Роман уж точно не подряжался. Он поймал первого попавшегося мальчишку, чей расфранченный костюмчик и скрипичный футляр неоспоримо свидетельствовал о принадлежности к изящным искусствам, и подвёл его к девочке.

‒ Знаешь его? ‒ оба ребенка дружно закивали. ‒ Замечательно! Просите кого-нибудь из взрослых, чтобы вам помогли. А мне ехать пора.

Роман сел в машину и, развернувшись, в зеркале заднего вида заметил, как дети растерянно оглядывались.

Не прав, ох, не прав был Роман! Нельзя, нельзя бросать беспомощного клиента ― будь это хоть пьяный, хоть старик, а тем более ребёнок! Неправильные действия совершил Роман, а за неправильные действия Бог Дорог карает. Если, конечно, заметит.

Заметил.

Весь последующий день пошёл наперекосяк. Сначала, героически прорвавшись через все пробки на Ваську, прибыл по адресу в заявленный – двадцатиминутный – срок, о чём, не скрывая гордости, отрапортовал Марусе. Однако после четвертьчасового ожидания выяснилось, что клиент не берёт трубку. Так случалось, и нередко: люди, кляня медлительных таксистов, в нетерпении выходили на улицу, их подхватывал частник, а отменить заказ ‒ это им было стыдно…

Встал первым на Ваське, и стоял недвижимо полтора часа, и это при том, что центр и Петроградка двигались довольно бодренько. Не выдержал, сорвался в центр, пристроился там пятнадцатым и, естественно, остров тут же поехал. Сделал одну минималку, отстоял ещё два часа, получил безнального клиента на Охту, и решил остаться, благо что был там один.

И всё. Впору запеть: «Словно замерло всё до рассвета…» Покатался по району, один раз взял «с руки» на полтинничек; через часа два объявил Марусе, что и Ржевку берёт, а спустя ещё час ‒ что и Весёлый может легко окучить… В итоге окопался у метро и стал ждать у моря погоды…

― Как я понимаю, букет тоже не мне предназначался?

– Нет, нет, тебе! И почему «тоже»? Я …

– Прекрати врать! Почему ты всегда врёшь? Сколько я помню, все эти годы ты мне постоянно врал! Ты никогда не говорил правды! И сегодня ‒ если б ты сказал по телефону, куда мы едем, я бы никогда…

«А, собственно, почему я должен безропотно соглашаться? Подряжались в оба конца? Подряжались, ясен перец! Так и скажу: мол, сразу надо было говорить, что только в одну сторону. Всё-таки не ближний свет: я бы, может, и не согласился бы, а так… Вот, смотрите: тысяча двести набежало, еще полцены надо бы набросить… Это уж минимум миниморум… Нет, лучше так: тысяча триста, плюс половина ‒ шестьсот пятьдесят, на круг тысяча девятьсот пятьдесят… Да, так-то лучше… А если две штуки даст, полтинник не верну: нету, скажу, у меня мелочи…»

‒ Щербак, смотри, смотри-ка!

‒ Куда?

‒ Да направо! Вот! Узнаёшь?

‒ Да… Сколько лет…

‒ Смотри, окошко горит! Да это же твой кабинет! Точно твой!

‒ Да нет, мои окна шестое-седьмое с краю, а это… Это же приёмная… А твои?

‒ У нас во двор выходили. Ты что, не помнишь? Ты вообще ничего не помнишь!

‒ Не заводись, прошу…

‒ Я же ещё и завожусь! Появляется посреди ночи, и…

«Подъезжаем. Наступает момент истины. И куда же они всё-таки собрались?»

‒ Любезный, сейчас на светофоре налево… Ещё налево… Вот, первая парадная.

‒ Ну, что сидишь, иди, ‒ произнесла женщина с деланным безразличием. – Не съедят тебя там… Цветы, цветы возьми!

Мужчина остановился, дёрнулся было обратно, но махнул рукой и решительно зашагал к дому.

Что произойдёт дальше? Пока это не ведомо…

Может статься, что мужчина скоро вернётся, сядет в машину, и они, не проронив ни слова, уедут в город, также молча выйдут вместе у дома женщины, и Роман так никогда и не узнает, куда же он возил загадочную пару в этот вечер…

А может, и наоборот: задержится надолго, а женщина будет всё чаще выходить из машины, курить и смотреть в единственное освещённое окно на третьем этаже, а потом, от отчаяния, поспешно и сбивчиво поведает Роману их историю; и будет клясть себя – дуру ‒ за доверчивость, а Щербака – за все смертные грехи, и в особенности за то, что повстречался

на её пути. И будет через слово требовать у водителя подтверждения, не замечая, что не слушает её водитель, погружённый в свои сложные расчеты…

Пока – неизвестно. Только что хлопнула дверь парадной и мужчина ещё даже не поднялся на этаж, поэтому – пока! – возможно всё…

Лиза

Лиза страдала.

По большому счёту, ничего необычного не происходило: Лиза страдала практически всегда, страдала всю свою недолгую жизнь, сколько себя помнила. Подчас причиной её скверного настроения были вещи вполне объяснимые: погода устанавливалась донельзя жаркая и душная, либо наоборот, дождь лил как из ведра – естественно, в обоих случаях о прогулках можно было забыть и приходилось сидеть взаперти в опостылевшем доме; недосып (крайне редко) или, напротив, пересып (как правило); подарки к празднику оказывались на поверку ну совсем не те, что она ожидала; шуточки и колкие замечания подруг, на которые Лиза обижалась сразу, или уже по прошествии некоторого времени, придя домой; случались и другие, не менее очевидные события. Но чаще мучилась она без всякого видимого повода, причём градус её страданий мгновенно скакал от простой хандры до истеричных приступов и обратно. Такой депрессняк со временем перестал смущать Лизу, она настолько привыкла к своему перманентному томлению, что периоды хорошего настроения стала воспринимать с недоверием.

Но не сегодня. Сегодня Лиза совершенно точно знала, в чём причина её тоски. У неё ещё никогда не было ЭТОГО. Именно так: Э-ТО-ГО – неопределённо, что придавало некий флёр таинственности и романтизма – Лиза и в мыслях, и, будучи наедине сама с собой – вслух – проговаривала это слово. Хотя на самом деле ни о какой неопределённости речи не шло: Лиза много раз представляла себе, как это всё будет происходить. Как её партнер подойдёт, робко приобнимет за талию, как она чуть отстранится и потом отвернётся, мимолётно поймав его взгляд, полный мольбы и бешеной страсти; и он тогда уже крепко-крепко сожмет её стан в своих объятиях, прильнёт к её шейке… ну и так далее – всё было обдумано до самых-самых мельчайших деталей, так, что уже становилось скучно.

С гораздо большим удовольствием проигрывала она в голове сцены первого знакомства и – особенно – расставания. Её герой покинет Лизу после первой же, страстной до безумия ночи: разлука должна происходить рано утром, за несколько минут до рассвета. Лиза останется на берегу, а её суженый будет стоять в лодке, которая вот-вот увезёт его в дальние страны, туда, где ему предстоит выполнить чрезвычайно важное и опасное задание. Они будут молча смотреть друг на друга, потом лодка отчалит и поплывёт очень-очень медленно, и густой туман будет налетать хлопьями, то скрывая её героя, то вновь показывая. Лиза не будет плакать, нет, и говорить ничего не будет, потому что все слова о том, что она любит его и непременно дождётся на поверку окажутся беспредельно глупыми и банальными и, главное – лживыми. Они оба знают, что расстаются навсегда, что ему суждено сгинуть на чужбине. Лиза была уверена в этом, но она была убеждена ещё и в том, что возлюбленный умрет с её именем на устах…

А потом… А потом она будет бесцельно бродить по улицам, натыкаясь на прохожих, а также по полям и лугам, натыкаясь на… ни на кого не натыкаясь, просто бесцельно. В компании она будет отрешённо смотреть сквозь подруг, а если кто-то обратится к ней, то она вздрогнет, бросит на вопрошающего непонимающий взгляд, и, ничего не ответив, тихо и печально уйдёт…

Надо заметить, что Лиза была ещё очень молода, её часики даже не начинали тикать, и она ни в коей мере не испытывала никакого физиологического дискомфорта от своего сегодняшнего состояния. Так что, ввиду отсутствия романтического героя, бросаться на шею первому встречному и быстренько бежать с ним спариваться не торопилась. Хуже было другое: все её подруги – и Жанна, и Тома, и стервозина Гуля, и Анька Большая, и Анька Маленькая, и даже Варя-толстуха – все, абсолютно все уже перешли в иную «категорию». Естественно, в открытую с ней никто на подобную тему не заговаривал, но Лиза подозревала, что стоило ей уйти из компании, как подружки начинали охотно перемывать ей косточки.

И Лиза решилась. В конце концов, она же не наивная малолетка, и понимала, что ждать красивого, мужественного и ласкового героя «с историей» можно бесконечно долго, и пора уже присмотреть кого-то из ближайшего окружения. После краткого перебора всех возможных кандидатур Лиза остановилась на Вадике, её давнишнем приятеле. Вадик был очень начитанным и довольно симпатичным, они частенько встречались с целью сходить куда-нибудь перекусить и поболтать на разные темы. Говорил в основном Вадик: казалось, не существовало темы, где он не имел бы обширных, энциклопедических познаний.

Сделав окончательный выбор, Лиза приступила к разработке детального плана. Первой же загвоздкой выплыло то обстоятельство, что за всё время их знакомства Вадик ни разу не проявил к ней никаких чувств. Может, он тщательно скрывал их, но существовала вероятность – почти нулевая, но всё же существовала – что Лиза была просто не в его вкусе. Лиза подошла к зеркалу и внимательно оглядела себя. Нет, это, конечно, неправда. Писаной красавицей она себя, понятно, не считала, но была очень и очень миленькой. Фигурка изящная, всё пропорционально, а ноги! Таких длинных и стройных ног ещё надо поискать. Божественные ножки, без ложной скромности. Но вот глаза… Глаза – да, не такие большие, как хотелось бы. Но это исправимо: если смотреть не прямо, а чуть повернуть голову и слегка наклонить, то не разберёшь, большие глаза, или нет, зато взгляд получается очень даже загадочный и в меру призывный. Лиза повеселела и стала готовиться к встрече, ведь Вадик обещал заскочить сегодня вечером. На всяческую романтическую лабуду вроде свечей или лепестков Лиза заморачиваться не стала, дабы не спугнуть его раньше времени, а оставшееся время провела перед зеркалом, так что к приходу ничего не подозревающего кавалера взгляд был доведён до нужной степени чувственности.

… – Лиз, привет! Опять киснешь? Нет? Вот и славненько! Я сейчас такую обалденную новость расскажу… А что это у тебя с головой? Шею продуло? Как-то ты неестественно скрючилась… Пойдем куда-нибудь? Хотя чего это я, тебе в таком состоянии на улицу не рекомендуется.

– Как скажешь, – Лиза подумала, а не обидеться ли ей на подобную бестактность, но передумала. Мало того, что бестолковый Вадик не обратит внимание, а уж когда до него допрёт, что она дуется именно на него, то будет долго допытываться… Явно тупиковый путь развития сегодняшнего вечера.

– Да, так вот, – Вадик был очень возбуждён. – Так вот, так вот… Ты про пирамиды слышала?

Лиза кивнула.

– Так вот, держись: я сейчас узнал, что, оказывается, эти пирамиды построили не наши предки! Представляешь? Не смогли бы они, при тогдашнем уровне техники, их построить! И не в количестве строителей дело. Сама понимаешь, народу нагнать – не проблема, вырубить в скале огромные каменные блоки, перевезти на охренительное расстояние, а потом ещё поднять на опупенную высоту – это ещё можно представить, но вот подогнать их – блоки эти – друг к другу вааще без зазоров… – он вскочил на ноги и начал нарезать круги. – Офигеть!

Лиза сделала робкую попытку перехватить инициативу.

– Вадик, прекрати мельтешить… Сядь! – она показала взглядом на место рядом с собой.

– Нет, ты, кажется, не догоняешь! Ты разве ничего не хочешь спросить?

– Хочу. Но сначала…

– Вот! Вот он главный вопрос! Если не наши пращуры воздвигли эти сооружения, то тогда что?

– Что? – Лиза начала терять терпение.

– Возникает законный вопрос: кто их построил? Догадалась?

– Вадик, прекращай свою викторину: «знаешь – не знаешь». Мы совсем не для этого сегодня встречаемся… – Лиза осеклась, но Вадик, кажется, не обратил внимания на её оговорку.

– Ладно-ладно, не сердись… Так вот, наши ученые предполагают, что эти пирамиды воздвигла другая цивилизация!

– Какая другая? Опять ты со своими пришельцами…

– Не пришельцы! Другая цивилизация, которая доминировала на планете до нас. Представляешь?

– Представляю. У тебя всё?

– Нет, ты не представляешь, совсем не представляешь! Огромная, охренительно технологичная раса! Предполагают, что они были настоящими великанами, во много, много раз больше, чем мы. Нас ещё и в помине не было… ну, может, и появился наш вид, но только биологический, ни о каком разуме и речи не было… Вот… И исчезли все абсолютно!

– Куда исчезли?

– Разные выдвигают гипотезы, – Вадик наконец остановился. – Может, эпидемия, а, может, космическая катастрофа. Но я придерживаюсь версии глобального изменения экологической обстановки. Помнишь, я тебе рассказывал, что очень много лет назад уровень Мирового океана был намного выше? Наверное, когда он опустился, и климат стал намного жарче, их вид и вымер, а мы, как наиболее приспособленные, и стали доминировать. Как-то так.

Он посмотрел на Лизу, явно ожидая расспросов.

– Вадик, – Лиза выдохнула, – нам надо расстаться.

– Что?

– Расстаться. Расстаться навсегда.

– Почему?! Что случилось?

– Ничего. Ничего не случилось, и ничего уже не может случиться. Никогда! – Лиза резко повернулась к нему спиной. Первая цель поражена: Вадик наконец-то заткнул свой фонтан.

– Ну, что стоишь? Уходи! Уходи! Уходи немедленно! – с тщательно выверенным надрывом Лиза пустила цепочку трассирующих.

– Лиз, я не понимаю, что…

– Он не понимает! Всё ты понимаешь, всё ты прекрасно понимаешь, только делаешь вид, что ничего не понимаешь! Очень удобную позицию занял: НИЧЕГОНЕПОНИМАТЕЛЯ! – Лиза била из всех орудий, не давая неприятелю высунуться из окопов. Но время главного калибра ещё не подошло.

Вадик замолчал. Никуда он не уйдёт, подумала Лиза, не в его это характере.

– Так мне что… уходить?

Пора!

Лиза резко повернулась, в глазах блеснули две крупные слезинки.

– Скажи… – её голос приобрёл жалобные нотки. – Скажи, неужели я такая уродина?

– Уродина? Нет, конечно, нет! Ты очень, даже очень красивая! – Вадик явно обрадовался: начали смутно проступать очертания лизиной истерики.

– Красивая… Врёшь ты всё… – Лиза устало опустила голову и тут же, фирменным движением слегка приподняла её и бабахнула:

– Скажи, я тебе хоть немножко нравлюсь?

Всё. Хитрым маневром противник загнан на минное поле. Справа болото, слева – овраг. Либо полная капитуляция, либо позорное бегство, с потерями остатков чести и командного состава.

– Э-э-э… Конечно, нравишься…

– Так почему, если, как ты говоришь, «нравишься», ты ни разу, ни единого раза не сделал даже попытки меня поцеловать?

– Э-э-э… Почему? Я не…

– Молчи! – Лиза села на кровать и похлопала на место рядом с собой. – Сядь! Не бойся, я тебя не съем!

– Не съешь? – усмехнулся Вадик. – Даёшь слово?

Он сел. Воцарилась неловкая пауза.

– Ну? – из котла противнику не вырваться, но и давать время на перегруппировку не следует. – Что сидишь? Сделай что-нибудь!

– Лиз, а ты уверена, что хочешь…

– Я никогда ни в чём не уверена, а уж тем более сейчас. Но если из нас двоих самец – ты, то тебе и решать!

Вадик вздохнул и несмело протянул руки к Лизе…

… Лиза лежала и смотрела на тихо посапывающего Вадика.

«А он хорошенький», – подумала Лиза. Её вдруг захлестнула огромная волна нежности, она потянулась к Вадику, и, неожиданно для себя самой, одним движением откусила ему голову. Не в силах остановиться, она съела её абсолютно всю, до самой последней крошки. Потом Лиза встала, посмотрела на всё ещё конвульсивно дергающееся тельце, и подумала:

«Надо спрятать в холодильник. Столько протеина! В моем положении мне надо будет много есть, и налегать на белок».

Лиза чувствовала некоторую неловкость. Практика сжирания самца после полового акта уже давно порицалась в обществе. С первых дней жизни молодым самочкам начинали внушать, что это – анахронизм, что надо уважать честь и жизнь самцов, и кривая поедания из года в год неуклонно шла вниз. При этом вопрос о введении ответственности: моральной ли, или, упаси Боже, уголовной, за смерть партнера даже не ставился.

Лиза явно повеселела. Она вышла из дома, и, жмурясь на ласковое солнышко, расправила крылышки. Сегодня, до конца дня нужно столько успеть! Сначала заскочить в районную оотеку, забронировать ячейку. Конечно, можно отложить яйца и дома, но это такая морока! Лучше довериться профессионалам. Потом обязательно сегодня же встретиться с подружками. Лизе теперь есть чем поделиться!

Лиза вдруг вспомнила Вадика и погрустнела. Никто уже не будет являться и с порога вываливать на неё целый ворох интересных фактов. Как он там говорил? Исчезнувшая цивилизация? Великаны? Теперь уже Лиза не узнает об этом никогда, но одна мысль не давала ей покоя:

«Интересно, а тогдашние великанши у своих великанов выедали только мозг, или съедали их целиком?»

Душегуб

– Эй, вы живой? Вы спите или как? На кладбище так-то нельзя спать. Один, вот, тоже, говорят, заснул на кладбище, так его и похоронили там…

Старик медленно приоткрыл глаза: голос принадлежал молодой девушке, ещё подростку. Ни обильный макияж, ни мешковатый наряд, ни густая, закрывающая половину лица иссиня-чёрная чёлка с фиолетовыми и розовыми прядями не могли скрыть её миловидности и свежести. Одной рукой она придерживала знавший лучшие времена велосипед, а вторую протянула было, чтобы потрясти старика за плечо, но передумала.

– Я уже три раза мимо проезжала, смотрю – сидит и сидит, неподвижно так… Не ханыга на вид, прикид цивильный… Думаю, надо подойти, проверить, мэйби того, кони двинул чел…

Старик, не издавая ни звука, наблюдал за ней. В его взгляде читалось нарастающее раздражение.

– А вам ничего не надо сделать?

Старик удивленно приподнял бровь и закашлялся. Девушка рассмеялась:

– Расслабься, дедуля. Я имею в виду памятники там, надгробия… работы любой степени сложности, опытные специалисты… Счас, пятьсек, – она вытащила изо рта жвачку, уставилась куда-то вдаль и, перекатываясь с пятки на носок, как могла проникновенней затянула: – Ничто не сравнится с болью от утраты наших родных и близких, рано или поздно мы сталкивается с этим, единственное, что мы можем сделать – это увековечить в камне память о любимом человеке… Памятники и надгробия, работы любой степени сложности, опытные специалисты сделают всё в срок и с отличным качеством…

– Э-э, погодите-ка, милая барышня… – старик оживился. – Насколько я могу судить, вы представляете интересы мастерской господина Маркса? Я, признаюсь, некоторое время назад имел честь познакомиться как и с самим уважаемым Эмилем… э-э… Бернардовичем, так и со всеми работниками вашего небольшого, но весьма, весьма сплочённого коллектива. Да-а… Но сколько раз ни заходил, такого прелестного создания, к моему превеликому сожалению, застать не довелось.

Комплимент девушке понравился.

– Я помогаю папцу. Сейчас каникулы, вот он с мутером мозг и вынес… Бухтел и бухтел: мол, чем по улицам задравши хвост шлёндрать, или за компом плоскожопие зарабатывать, лучше бы помогла отцу… У тебя язык без костей, кого хочешь залечишь, ещё и денежку хорошую получишь… А иначе сниму с довольствия. Это он так шутит, да мне и самой нравится, здесь супер, я только второй день работаю, а уже всё знаю… Вот Васёк велик подогнал, не айс, конечно, малехо покоцанный, но лучше, чем пешедралом из конца в конец… ваще было беспонтово… Пацаны поначалу волну гнали, что здесь страшно, типа жмурики ходят – я сразу въехала: втирают… Что я, малолетка какая? И совсем не страшно оказалось, а вечером ваще агонь, когда уже почти людей нет – тихо, только ветер сосны качает – всё так… так…

– Таинственно?

– Ну да, типа того. А это ваша жена? А от чего она умерла? Болела?

Оба поглядели на обелиск. С новенькой овальной фотографии на них смотрела, чуть прищурясь, немолодая седая женщина с доброй виноватой улыбкой. Несомненно, при жизни она носила очки, но перед съемкой решила обойтись без них и не ошиблась – кадр получился очень удачным.

Старик поджал губы и снова прикрыл глаза.

Девчушка покрутила головой, немного помолчала, но вскоре не выдержала:

– Ну, если ничего не надо, я поеду дальше. Или, если надумаете, вот, возьмите, – она протянула ему рекламный листок.

– Убили её, – голос старика стал неожиданно глухим. – Какой-то подонок размозжил голову – то ли палкой, то ли битой – и бросил подыхать на улице.

– Плохо. В смысле – соболезную…

– Если вы уделите мне несколько минут вашего драгоценного времени, я поведаю эту трагическую историю.

Девушка заколебалась:

– Идёт, только я… мне в контору надо… Я мигом, кабанчиком метнусь, туда-сюда и…

– Я вас уверяю, это не займёт много времени, а потом мы вместе решим, что ещё надо сделать.

Девушка обречённо вздохнула, посмотрела по сторонам, куда бы поставить велосипед, явно намереваясь прислонить к какому-либо памятнику, но раздумала и бросила на землю.

– Прожили мы с моей Галочкой вместе без малого сорок лет, – мужчина опустил голову, словно постигая смысл сказанного и проверяя, не ошибся ли в цифрах. – Да, сорок лет… И всё оборвалось в один момент. В тот вечер Галочка задержалась на кафедре. Я пришел домой, уже поздно – её нет. Позвонила – говорит, всё, мол, уже убегаю… Ты, наверное, голодный, потерпи, котик, скоро приду, я тебе курочку купила… Курочку…

Час прошел, два, третий пошёл. Телефон отключен. Я сначала злился, а потом вдруг отчётливо понял: случилось что-то страшное, уже непоправимое, уже – навсегда. Руки дрожат, ни сидеть, ни лежать – ничего не могу. Идти куда-то искать в ночь – а вдруг разминемся, она придёт, а меня нет – испугается. Да и куда? Вокруг дома разве что, а в парк – ничего не увидишь, фонарей нет, тьма египетская…

Наконец решил позвонить. Сначала набрал номер ближайшей больницы. Подождите, как, говорите, фамилия? Радзиловская? Приезжайте…

Её, лежащую в луже крови, нашли случайные прохожие. Вызвали «скорую», та и приехала-то быстро, но всё равно поздно… Она скончалась по дороге, на руках у врачей, не приходя в сознание… Травмы, несовместимые с жизнью…

– Да вы присаживайтесь, – старик чуть подвинулся. – А знаете, с чего начались наши отношения? Не поверите – в молодости я был жутко стеснительным. К девушкам тянуло, но совершенно не представлял, как знакомиться, о чём говорить. К Гале – красавице, она только перевелась из педагогического – даже подойти боялся. Всегда неприступная, смотрит на всех строго так… Меня, наверное, и не замечала. Да и с чего бы ей обращать на меня внимание? Вечеринок я особо не жаловал, танцулькам предпочитал библиотеку. Был, как вы сейчас называете, ботаником…

– Задрот.

– Что – задрот? – старик опешил.

– Не что, а кто. Ботаном уже никто сейчас не называет.

Старик пожевал губами:

– Ладно, пусть будет задрот. Хотя… слово какое-то… не очень… Да, так, о чем это я? А, подойти и пригласить в кино, в театр? Очень боялся оказаться в глупом положении: а вдруг получу от ворот поворот, и вдобавок она ещё и смеяться будет? Или посмотрит в глаза и прочтёт там все мои желания, мягко говоря, нескромные…

…В тот вечер случилось самое что ни на есть чудо. У друга был день рождения. Праздновали в общаге, народу – тьма, постоянно кто-то входил и выходил. Меня поставили на ответственный участок, в кухне – стеречь и помешивать картошку на сковородках.

Она появилась на пороге, сунула нос под крышку и с сожалением протянула: «Да, пожалуй, не дождусь. Поеду-ка я домой».

То, что произошло дальше, не имело никакого рационального объяснения: в меня натурально вселился если не чёрт, то совершенно другой человек. Этот другой вскочил и не терпящим возражений тоном заявил: «Я тебя провожу». Галя удивилась, но согласилась. Всю дорогу этот другой болтал без умолку, шутил, читал стихи, дурачился – и без малейших усилий с моей стороны. Я как бы отдал на время ему своё тело (и в первую очередь – язык), чтобы отстранённо смотреть на себя со стороны и чуть сверху.

Шли пешком, долго; Галя молчала и с нарастающим любопытством вслушивалась в мой трёп; а когда доверчиво взялась своей нежной лапкой за мой локоть, я почувствовал такой прилив сил, такое воодушевление, каких никогда прежде не испытывал; временами даже казалось, будто я не иду по дороге, а парю над ней, лишь слегка касаясь ногами.