Текст книги "Моя подруга всегда против"

Автор книги: Мил Миллингтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

– Я не…

– Вот и славненько, дружище. Я знал, что ты не робкого десятка. Знал.

– Но…

– Бабки я тебе достану, не вопрос. Их надо будет внести на счет в банке. Этим всегда занимался TCP, но я могу узнать реквизиты, они должны где-то быть. Как поступить – в обычном порядке или передать нал местным ребятам Чанга, – решай сам. Ты – главный. – Назим дружески похлопал меня по плечу: – Свяжись со мной, если что будет нужно. – Подойдя к зеркалу, он повертел головой, оглядывая свою прическу. – Можешь на меня рассчитывать. Давай дружить, а? Черт, ты только посмотри, сколько времени. Пора идти, потом поговорим, ладно?

Назим выскочил за дверь, я остался в туалете наедине с собой. Я бы простоял столбом много лет, если бы, пытаясь ухватить разбегающиеся мысли, не зацепил одну из них. Мысль пинком вернула меня к жизни, и я сорвался с места в галоп. Спустя несколько минут, одышливо сипя, как спаниель, я влетел в офис учебного центра и подскочил к шкафу с документами. Дэвид Вульф глядел на меня, сдерживая улыбку.

– Что случилось, Пэл? В тебя вселился инопланетный разум?

Пропустив замечание мимо ушей, я начал рыться в бумагах TCP, бегло просматривая их и бросая прямо на пол. За моей спиной укоризненно цокала языком Полин Додд, прибавляя громкости с каждым цоком. Наконец я нашел, что искал.

Я держал в руках клочок бумаги с датой, номером и трехбуквенным сокращением. Дата, очевидно, указывала на срок платежа. Номер – не иначе номер банковского счета. А 100 000 ГКД означали сто тысяч гонконгских долларов. Я сел за компьютер, открыл в Интернете страницу с курсом валют. По текущему обменному курсу 100 000 ГКД равнялись девяти с половиной тысячам фунтов. Сумма была неожиданно велика и одновременно странным образом несолидна.

Назим небрежно обронил «несколько тысяч фунтов». Если девять с половиной тысяч – это «несколько», то придется попросить его спуститься чуть поближе к земле. Ясно, что деньги выделялись немалые, и мне даже стало приятно оттого, что кто-то в нашем университете располагал подобным бюджетом. Но смутная тревога не покидала. Такую сумму неплохо положить в карман, но вряд ли ею можно соблазниться настолько, чтобы сбежать с ней в Бразилию. Хватит на три недели кутежей с шампанским, не более. TCP ни за что бы не повелся на столь маленькую сумму. Кажется, Назим говорил, что TCP прихватил «много чего еще». Интересно, как много и чего? Я был страшно возбужден. TCP способен всучить кому угодно машину со скрученным спидометром и гнездом голубей, свитым на том месте, где был мотор, но вряд ли он украдет деньги без всякой причины. Это на него не похоже. Либо сумма была совершенно колоссальной и он не устоял. Но почему его волновали законы о выдаче преступников? Ясно ведь, что университет не станет жаловаться в полицию из-за кражи черного нала. TCP, конечно, постарается спрятаться получше, но, с другой стороны, искать его будет отнюдь не полиция Северо-Восточной Англии.

И я опять впал в состояние задумчивого анабиоза.

– В чем дело?

Изнуряющие ежедневные угрозы вперемешку с посулами наконец возымели действие, и дети доели отмеренные с боем, неравные порции ужина. Теперь они сражались на мечах из подручного материала в гостиной. Мы с Урсулой сидели среди послевоенного хаоса на кухне и перекусывали, используя короткий миг неестественного затишья, прежде чем бросить монету и определить, кому идти заставлять детей чистить зубы на ночь.

– Ни в чем, – ответил я, без аппетита мучая картофелину.

– Ой, ну конечно, ни в чем. Опять у Пэла приступ хронической нивчемности?

– Ладно. Не в том, чему бы ты могла помочь. Так сойдет?

– Все равно поделись. Я тебе все рассказываю, даже если ты не можешь помочь.

– Попробовал бы я тебя не выслушать.

– Давай так: или рассказывай, в чем дело, или кончай корчить из себя страдающего героя. У Аль Пачино в кино это получается интересно, но в реальной жизни я тебе засуну в ноздрю вот эту фрикадельку, если не прекратишь немедленно. Все еще дуешься из-за своего маленького члена?

– Нет. Это связано с работой. Просто…

– Только не надо говорить о работе… Знаешь, что сегодня учудила Ванесса?

– Попала на крючок к триадам?

– Засунула куда-то стопку моих отчетов и заявила, что я сама виновата. Я так разозлилась, что потеряла дар речи.

– На меня ты никогда так не злишься.

– Нет, я вправду хочу поменять работу. Сил больше нет. Ума не приложу, из-за чего Ванесса ко мне цепляется.

– Да потому что она – уродина. Каждый день, когда она видит тебя, ей становится нестерпимо ясно, какая она жуткая уродина. Ее корчит оттого, что ты ходишь веселая и счастливая, а она – с уродской мордой.

– Всякий раз мне кажется, что уже ничего глупее нельзя придумать, но ты раскрываешь рот и… – Урсула щелкнула пальцами, – превосходишь самого себя. Ванесса обвинила меня в пропаже отчетов, потому что она – уродина? Ты серьезно?

– Да.

– С чего ты взял? Во сне привиделось?

– Но это же элементарно. Во-первых, вид у нее действительно отвратный, разве не так?

– Ну… м-м… дело вкуса. У нее… м-м… пропорциональная фигура.

– А к фигуре присобачена несусветно уродливая рожа. Ванесса – образина, ты – нет, ее это бесит, бешенство выходит наружу в виде обвинений в потере отчетов. Не надо быть гением, чтобы понять.

– А кто тут гений? Если ты произнес три фразы подряд, это еще не значит, что тебе все удалось объяснить.

– Типичная бабская вражда.

– Ты же знаешь, за такое я могу и убить. Знаешь ведь?

– Я не критикую, я всего лишь объективен. Вот тебе пример: как-то я жил с одной девушкой и она закатила мне сцену из-за этажерки. Сижу, смотрю телевизор, никому не мешаю, и тут она – врывается, шумит, что этажерка такая-сякая, что мне пора оторвать зад и сделать что-нибудь, что я жуткий бездельник и далее в том же духе. Я обалдел – с чего вдруг? Вопрос с этажеркой никогда ребром не стоял, и уж тем более не сейчас, за десять минут до конца фильма. Мне хотелось досмотреть кино, а поимел я грандиозный скандал из-за ерунды. Потом выяснилось, что реальная причина ее раздражения была в том, что она беспокоилась о своей маме. Но даже если бы я знал об этом и вовремя сказал: «Ты беспокоишься из-за матери, и твое беспокойство выражается в криках насчет этажерки. Отцепись от этажерки, хорошо?» – она заявила бы, что я умничаю и плюю на ее справедливые претензии касательно нашей мебели. Похоже, это свойственно всем женщинам. Мужчины гораздо конкретнее в своих эмоциях. Мужчина бы сказал: «Я тут беспокоюсь о матери, а ты, корова, сидишь и смотришь телевизор». Видишь, здесь связь между эмоциями совершенно конкретна.

– Ты бы вообще ничего не сказал, но дулся целую неделю.

– Я никогда не дуюсь.

– Ты не учел одного: может, я и беспокоилась о матери, но этажерка все равно была поганая. Ты всегда выискиваешь «истинную» причину, когда тебе нечем крыть. Если бы я накричала на тебя из-за того, что ты оставил незакрытым кран в ванной и затопил весь дом, пока просаживал на собачьих бегах все наши сбережения до последнего пенни по наводке стриптизерши, с которой провел ночь накануне, ты бы сказал: «Ты злишься, потому что у тебя месячные». И не ухмыляйся, пожалуйста.

– Я не ухмылялся. Я… губы разминал.

– Я их тебе сейчас так разомну, что они завяжутся узлом на затылке. Но вернемся к делу. Мне пора подыскивать новую работу – с хорошей зарплатой, гибким графиком, не уродливыми коллегами. А если вдруг сразу не найду – неплохо бы отдохнуть. Позвоню Йонасу, выясню, не пригласит ли он нас покататься на лыжах.

Наверное, следовало рассказать Урсуле о моих проблемах на работе. Но беда в том, что Урсула всегда не мытьем так катаньем заставляет меня выбрать правильный путь. Стоит сказать ей, что у меня болит зуб, и она выталкивает меня к зубному врачу, к которому по доброй воле я ни за что бы не отправился. Поделись я с Урсулой своими тревогами, она не стала бы вникать в нюансы, но посоветовала обратиться в полицию, это уж как пить дать. И что в итоге? Джордж, Назим и Чанг Хо Ям легко выкрутятся либо сделают так, что полиции не хватит улик для предъявления обвинения кому бы то ни было (за исключением, возможно, моей персоны). Остальные ополчатся на меня как на стукача, загубившего набор студентов и навлекшего на подельников угрозу потерять работу. В мгновение ока найдутся причины, чтобы меня уволить. А мне не хотелось получить пинок под зад сразу же после повышения в должности. Но больше всего меня смущало то, что триадам вряд ли придется по вкусу мое вмешательство в их маленький бесперебойный бизнес. Поэтому вариант обратиться в полицию подходил лишь человеку, которого устраивает быть всеми презираемым, безработным и мертвым. Если же поступить по-своему – то есть пустить дело на самотек в надежде, что ситуация сама рассосется и все образуется, – то с большой долей вероятности ситуация и впрямь рассосется и все будет в порядке. Нет, нельзя говорить Урсуле, что триады ждут от меня денег за набор иностранных студентов. Я могу запросто не дожить до конца передряги.

Убийственный прикид

Мне нравится воображать себя парнем, которого сыграл Берт Рейнолдс в «Освобождении». Пока все пребывают в ужасе, панике и замешательстве, я сохраняю спокойствие, трезвость мысли и поступаю соответственно обстоятельствам. Такая самооценка не слишком далека от истины. В конце концов, пересмотрев уйму фильмов об обычных людях, попадающих в опасную ситуацию, я неизменно принимал сторону героя, говорившего: «Черт побери! Возьмите себя в руки. Делайте, как я скажу, и мы все останемся в живых». Будь у меня иная натура, я бы примерял шкуру другого персонажа – директора по рекламе, трусливого предателя, которого в финале съедают акулы в лифте, камнем падающем вниз. А попади мой любимый герой в переделку с триадами – этот Пэл в исполнении молодого, не успевшего располнеть Харрисона Форда, несомненно, провел бы утро перед компьютером в офисе, с молчаливой угрюмостью лепя маленьких лошадок из канцелярской замазки «Блю-Так».

К счастью, меня никто не беспокоил. Полин не вылезала из Интернета в поисках дешевых авиарейсов в Малагу. Почему-то на ее экране вместо испанских авиалиний постоянно выскакивали пассажи про «шпанскую мушку».[16]16
  Афродизиак.


[Закрыть] Полин тяжко, неодобрительно вздыхала, делала какие-то пометки в маленьком блокнотике, но явно не решалась попросить меня о помощи в присутствии Дэвида, которому с его места не было видно, чем она занята. Сам Дэвид начал утро с просмотра отчетов АСПФВО (Английского совета по финансированию высшего образования). Для разнообразия он время от времени переходил на отчеты ОКПИС (Объединенного комитета по информационным системам).

Тишина разлетелась вдребезги, когда дверь распахнулась и в офис вихрем ворвалась Джейн, библиотекарь отдела политологической литературы. Джейн была костлявой ведьмой двухсот с лишним лет от роду, всегда одетой в одно и то же платье унылой служебной расцветки. А может, у нее имелось несколько одинаковых платьев. Она обладала завидной, неистощимой подвижностью, какая обычно свойственна престарелым сумасшедшим. Не обращая внимания на меня и Полин, Джейн прямиком ринулась к Дэвиду и осведомилась с плохо сдерживаемой яростью:

– Дэвид, у вас найдется свободная минута?

Мы с Полин немедленно прикинулись мухами на стене, будто и не ловили каждое слово.

– Итак, Дэвид, я должна вам сообщить…

Туг в открытую дверь вкатился библиотекарь отдела экономической литературы Брайан. Голову Брайана покрывали густые рыжие волосы. Волосы были явно фальшивые, но все делали вид, что не догадываются об этом. Шарообразное, облаченное в жилетку туловище Брайана заставляло вспомнить персонажей Диккенса. Брайан брел по щиколотку в золе догорающего сороковника. Несмотря на сферическую комплекцию, двигался он по-птичьи, выгибая конечности самым причудливым образом, а когда требовалось стоять на месте, быстро-быстро перебирал ногами. Глаз отдыхал только на его голове. В прошлом с Брайаном случались казусы: пребывая в крайнем возбуждении, он так быстро поворачивал голову, а за ней и все тело, что парик не успевал вписаться в вираж и сдвигался на сорок пять градусов. Во избежание подобных недоразумений, пока тело приплясывало в ритме сбивчивого стаккато, голова Брайана совершала исключительно медленные, апатичные движения. Однако наблюдение за походкой Брайана оставляло жутковатое впечатление, картинка надолго застревала в памяти и всплывала по ночам в кошмарах.

– А-а-а, Брайан, – насмешливо протянула Джейн. – Надеюсь, ты согласишься повторить Дэвиду все, что только что сказал мне, причем в том же тоне?

– С удовольствием, Джейн. Позволь начать с информации о том, чем ты занималась сегодня утром.

– Я занималась тем же, чем занимаюсь каждое утро.

Брайан фыркнул:

– Да уж, с этим не поспоришь.

– Не могли бы вы рассказать, что произошло, с самого начала? – попросил Дэвид.

– Я сидела за столом… – приступила к рассказу Джейн.

– Это не самое начало. Начало было, когда я прибыл в офис, – перебил ее Брайан.

– Нет, не тогда, – огрызнулась Джейн.

– Тогда, тогда, – ответил Брайан.

– «Тогда, тогда…» Как ребенок прямо.

– Это не я, как первоклашка, бегаю ябедничать учителю, Джейн.

– Очень рада, что ты жалуешься, соблюдая субординацию, Брайан. Это многое объясняет.

– Да расскажите, наконец, что произошло! – взмолился Дэвид.

– Он назвал меня дурой! – воскликнула Джейн.

– Она сломала мой карандаш! – взревел Брайан.

– Во-первых, это не твой карандаш, а университетский. Во-вторых, я его не ломала. Свинцовая сердцевина уже была сломана, потому что ты барабанил карандашом по столу.

– Этот университетский карандаш я взял на складе для своих личных нужд. Кстати, свинец в карандашах больше не используют, там графит.

– Полагаю… – вставил Дэвид, но его никто не слушал.

– Взял для своих личных нужд? Кажется, раньше это называлось «своровал», не так ли?

– Не так, если карандаш лежит на столе в офисе. «Своровать» означает положить в карман и унести домой. Как программу текстового редактора, которую я заметил в твоей сумочке на прошлой неделе. Не написать ли письмо в Ассоциацию библиотекарей по поводу соблюдения некоторыми библиотекаршами правил лицензирования?

– А я напишу письмо по поводу этичности заглядывания в сумочки коллег!

– После случая с этим карандашом ты уже ничего не напишешь!

– Позвольте мне… – Дэвид снова попытался разнять их, его снова перебили, но на этот раз не спорщики.

– Ух ты! Я прямо на войну попал, а? – со смехом произнес возникший на пороге Назим.

Все невольно обернулись. Дэвид заметил, что прочие библиотекари сгрудились возбужденной стайкой за дверью, наблюдая за дуэлью Джейн и Брайана.

– Эй, вы все! – крикнул Дэвид. – Возвращайтесь на рабочие места. Здесь не на что глазеть.

Застигнутые врасплох библиотекари вздрогнули и разбежались кто куда, щебеча на ходу.

– Приветик, Пэл! Свободная минутка найдется? – весело спросил Назим.

– Да-а… – Я попытался подстроиться под его беспечный, раскованный тон, но мой ответ прозвучал скорее так, словно я сел на острый предмет.

– Хорошо. Отлично. – Назим по-прежнему стоял в дверях. Я сообразил, что он хочет переговорить со мной с глазу на глаз.

– Давайте поговорим на ходу, ладно? – сказал я, слезая со стула. – Мне надо кое-что сделать. Не здесь, в другой части здания.

– Какие проблемы, дружище.

Я вышел и прикрыл за собой дверь офиса. Сквозь стекло было видно, что Джейн и Брайан немедленно ожили и принялись поливать друг друга, но слов уже не было слышно. Мы с Назимом шли по коридору будто пара приятелей.

– Как дела, Пэл?

– Что ж, гангстеры меня пока не грохнули, значит, дела идут лучше, чем я ожидал.

– Ха! Ну ты и насмешил меня, нет, правда. Ты мне поднимаешь тонус. Кстати, здесь есть место, где можно поговорить без посторонних?

– Э-э… В кабинете истории и достижений университета, туда никто не заглядывает.

– Веди, дружище.

Мы спустились на несколько лестничных пролетов. Как я и ожидал, в кабинете никого не оказалось, но все-таки я запер дверь изнутри. После назначения мукзэпоем мне дали особый ключ, подходящий ко всем замкам в корпусе. Кроме трех членов совета менеджеров такой ключ имелся лишь у менеджера учебного центра, охраны, уборщиц и техперсонала. Правда, в коробке из-под печенья в общей комнате на всякий случай лежал запасной.

– Превосходно, – сказал Назим.

– То, что вы собираетесь сказать, меня сильно расстроит?

– Ха! Вовсе нет. Я пришел помочь.

– Ага.

– Я так понял, ребята из ДОПОЛа своими требованиями денег тебя совсем зашугали… – Назим сунул руку в карман и вытащил конверт, потом сунул руку в другой карман и вытащил еще один конверт. – Вот я пришел тебя утешить.

Он вручил мне оба конверта. Конверты были полуоткрыты, я быстро заглянул внутрь, отметив про себя, что они набиты пятидесятифунтовыми банкнотами.

– Всего десять тысяч. – Назим ткнул пальцем в конверты, видимо, чтобы я не подумал, будто речь идет о каких-то других десяти тысячах, – например, о тех, что могли заваляться в моих карманах. – Больше, чем мы договаривались. Сумму в гонконгских долларах, о которой мы условились, я округлил в фунтах. Заплатим им немного сверху в виде компенсации за неудобства, а? Сразу перейдешь в разряд уважаемых.

– Если честно, мне не хочется числиться ни в одном из их разрядов.

Я нервно теребил конверты в руках: а вдруг я потеряю их прямо здесь, в запертом помещении? Никогда прежде я не держал в руках даже близкой суммы. Сам факт обладания, пусть краткого, такими деньгами, казалось, изменил окружающий мир: появился назойливый фон – страх жуткой потери. Назим улыбнулся и фамильярно потрепал меня по плечу, мне захотелось боднуть его головой в ответ. До меня дошло, что я даже не знаю, куда деть эти конверты. Назим, по-видимому, носил хитро скроенный пиджак, в котором незаметно умещались тысячи фунтов нала, – удобная штука для курьера, колесящего по городу. А у меня даже пиджака не было, я мог лишь засунуть по конверту в карманы брюк, откуда они торчали как уши. Говорят, деньги возвышают мужчин в глазах женщин. Вот у меня в карманах больше наличности, чем я когда-либо имел при себе, но все равно выгляжу дурак дураком.

– Люди из ДОПОЛа больше не вступали в контакт? – спросил Назим, направляясь к двери.

– Нет. Пока нет. – Мне пришлось временно вытащить из кармана пять тысяч фунтов, чтобы достать особый ключ. – Я даже не знаю номер телефона Чанга.

– А-а, понятно. Тут я тебе ничем не могу помочь, извини, дружище. Номер у меня был, но я знаю, что Чанг любит менять мобильники каждые несколько месяцев. Один TCP знал, по какому номеру ему можно дозвониться на данный момент.

Мы вышли на главную лестницу. Я придерживал руками карманы с деньгами, опасаясь, что те выпадут и улетучатся без следа. Я походил на ковбоя перед дуэлью. Если, конечно, ковбои имеют привычку красться вдоль полок с книжками по географии. С толстыми конвертами вместо револьверов. И с видом законченных идиотов.

Сдвинув манжету, Назим глянул на часы:

– Дела, дружище, дела. Пора бежать. Если что-нибудь понадобится, ты знаешь, где меня найти, верно? Уверен, ты и сам отлично справишься. Ведь справишься? У тебя есть способности, как у рыбы к плаванию, я сразу заметил, дружище. – Он еще раз взглянул на часы. – Пойду я, пора. День и ночь без выходных дела со всем миром. Увидимся позже, хорошо?

Назим направился к лифту. Придерживая руками содержимое карманов, я быстро-быстро засеменил к служебному выходу. Попробуйте соединить два этих движения, и вы в точности скопируете походку старого гомика. Как можно проворнее я спустился на первый этаж и подбежал к личному шкафчику. Открыв его, я засунул деньги внутрь, запер дверцу и подергал ее для верности. Потом подергал еще. После чего проверил, заперта ли дверца, подергав ее в третий раз. Со вздохом облегчения отправился в офис, но, не успев дойти до двери, вернулся и опять подергал дверцу шкафчика. Заперта. Точно заперта. Чтобы убедиться, подергал еще раз.

Остаток дня я провел без особых хлопот, разве что проверял дверцу шкафчика каждые семь минут. До конца рабочего дня досиживать не стал – надо было зайти в магазин, и я ушел пораньше. Пожалуй, единственное преимущество работы в университете заключалось в том, что он расположен в центре города. Вылазка в банк или магазин отнимала всего несколько минут. На сей раз мне требовалось купить куртку. У меня, конечно, имелась куртка, но не такая, которой можно доверить десять тысяч фунтов (а деньги я предпочитал носить на себе – так оно спокойнее). Все мои куртки и пиджаки давали слабину по части карманов. Некоторые их вообще не имели, у других они были неглубокие или даже (невероятно, но факт) фальшивые. Чтобы рассовать пачки пятидесятифунтовых банкнот, нужны большие карманы. Большие карманы на застежках. Карманы, которые можно запечатать гигантской молнией. Мне требовалась большая дурацкая куртка с большими дурацкими карманами. К счастью, они были в моде и недостатка в предложении не наблюдалось.

Я не люблю прочесывать магазины в поисках одежды. Обычно за новой парой брюк я шел туда, где купил старую. Урсула пользуется другим методом – перемерить все брюки в каждом магазине города и вернуться домой ни с чем. Разве это не значит, что у меня получается ходить по магазинам лучше, чем у нее? Непредвзятый наблюдатель, увидев, что я возвратился домой через сорок минут, купив, что хотел, а Урсула провела в магазинах восемь часов, перебрав все брюки в городе и не сделав ни одной покупки, наверняка присудит победу по баллам мне. Урсула, однако, категорически не согласится, указав, что мои положительные баллы за достигнутый результат будут сведены на нет кошмарным отсутствием стильности. Урсула твердит, что со мной неинтересно ходить по магазинам. Подобные оценки моего бесстрастного отношения к обмену денег на товары и услуги не способны задеть меня за живое. Конечно, если бы она сказала: «Фу! С тобой так скучно подписываться на страховку от несчастных случаев», я бы крайне расстроился. Или если бы скорее с печалью, чем в гневе, посетовала: «Пэл, открывать с тобой счет в банке – никакого кайфа», это поразило бы меня в самое сердце. Но когда дело касается хождения по магазинам, я с готовностью признаю свою ущербность и выслушиваю мнение Урсулы с олимпийским спокойствием.

Но в тот день, окажись Урсула рядом, она, несомненно, объявила бы меня интересным партнером, потому что я перемерил кучу курток в разных магазинах. Иногда я даже возвращался примерить ту же самую куртку во второй раз. Странно было бы экономить на куртке, в которой предстояло транспортировать десять тысяч фунтов, но, с другой стороны, не хотелось угрохать кучу денег на вещь, которую я и не подумаю надеть, если только не нужно будет нести оплату триадам. Помимо нормальной цены и карманов на застежках куртка должна была обладать объемистостью, этакой «пузатостью», чтобы засунутые в нее конверты с деньгами никак не обозначались на поверхности. Наконец мне удалось отобрать две куртки, удовлетворившие мой придирчивый вкус, но одна оказалась мала и в придачу женской, скорее даже девичьей. Поэтому в обмен на внесенные по кредитке 70 фунтов и 99 пенсов я стал обладателем произведения из акрилового волокна. В нем нашла пристанище астрономическая россыпь карманов, разбросанных в беспорядке, но снабженных крепкими молниями, напоминавшими шрамы – будто у куртеца была буйная молодость, когда он постоянно нарывался на драку. Куртка была скроена из толстенных ромбовидных клиньев, подкладка (с тремя гигантскими карманами) матово-зеленого цвета, а наружная поверхность – ярко-оранжевого. Я надел ее, немедленно засунул деньги во чрево карманов и застегнул молнии. Нормальный парень был бы доволен одной обновкой, но я не удержался и прикупил кое-что еще. В одном из магазинов вешалки с одеждой вплотную примыкали к отделам садового инвентаря и спортивных тренажеров. Наверное, хотели сделать как лучше для посетителей, которым сразу могли потребоваться рубашка, гребной тренажер и пара мешков торфа. Куртки в этом магазине имели непотребно элегантный вид, и я уже повернул к выходу, как вдруг заметил величайшее из изобретений человечества, выставленное на продажу всего за 54 фунта 75 пенсов, – коробочку размером с дамскую сумочку, соединенную проводами с электродами, которые, если прикрепить их к мышцам, стимулируют их слабыми электрическими разрядами. Индивидуальный прибор повышения тонуса. Программа физических упражнений для неисправимых лентяев. Просто счастье, что я дожил до такого прогресса! Немедленно заплатив, через две минуты я держал в руках пакет, чье содержимое сулило мне новый брюшной пресс.

– Пэл, тебя ведь только-только повысили в должности, – сказала Урсула, когда я вошел в дверь в новой куртке. – Почему ты вдруг решил переквалифицироваться в рэперы? Джонатан! Питер! Идите сюда, посмотрите, папа надел на себя надувную лодку!

Дети выскочили из столовой и замерли, с любопытством и замешательством разглядывая меня.

– А что у тебя в пакете? – прищурилась Урсула.

– Ничего.

– Почему ты надел лодку? – спросил Питер.

– Ох, Питер, это не настоящая лодка, просто дурацкая куртка, – вздохнул Джонатан.

– Захотел и купил, чего такого? Я не поклонник расхожей моды, просто купил практичную вещь. Зачем поднимать столько шума?

– Что значит «практичная»? – спросил Джонатан.

– Это значит, что вещь не для красоты, а для пользы, – ответила Урсула. – И соображение пользы перевешивает все прочие. Пусть у папы глупый вид, зато он теперь непотопляем.

Махнув рукой, я направился к лестнице.

– Папа, почему ты надел лодку? – повторил вопрос Питер.

Джонатан снова вздохнул и раздраженно пояснил:

– Это не лодка, Питер, это – практичная вещь.

В спальне я снял куртку и запихнул ее под кровать. Вынимать из нее деньги не имело смысла, но вешать ее на плечики в шкаф было опасно, учитывая популярность ограбления со взломом в нашем районе. Стимулятор мышц я тоже сунул под кровать и накрыл старыми журналами.

Урсула с детьми ели шпецле – швабское лакомство, готовить которое надо так, чтобы по завершении кухня напоминала лабораторию для жутких медицинских экспериментов. Когда я сел за стол, Урсула пододвинула мне письмо:

– В следующую среду у Джонатана в школе родительское собрание. Не попросишь свою маму присмотреть за детьми?

– Она не сможет. Помнится, она говорила, что поедет к сестре в Девон.

– Вот как? Что же делать?

– Ничего. Можешь остаться дома. Поеду один.

– Но я тоже хотела съездить.

– Там не будет ничего важного. Это не специальное мероприятие, обычная рутина. Мне скажут, что все в порядке, и поинтересуются, есть ли у меня вопросы. Я скажу «нет». Всех дел – на десять минут.

– Зато у меня есть вопросы.

– Опять потребуешь, чтобы они предъявили учительские дипломы? Это неприлично.

– В Германии учителя обязаны иметь соответствующее образование, а здесь на работу берут кого попало, лишь бы согласились. Я желаю знать, прошли ли учителя необходимую подготовку.

– В Германии дети начинают учиться только с шести лет, а у нас с пяти. Возможно, здешних учителей не слишком тщательно готовят, зато у них больше времени, чтобы набраться педагогического опыта непосредственно на рабочем месте. Мы это уже обсуждали.

– Ты обязан узнать все, что происходит в школе. Когда вернешься, потребую подробного отчета.

– Не сомневайся, я замучаю миссис Битти вопросами.

– Миссис Хэмпшир, – поправил Джонатан, не отрываясь от тарелки. – Мою учительницу зовут миссис Хэмпшир.

– С каких это пор? А что случилось с миссис Битти?

– Взлетела на воздух.

– Джонатан, я серьезно спрашиваю.

– Точно взлетела на воздух, – кивнула Урсула. – У нее в квартире была утечка газа.

– Во дела!

– Мой друг Луи сказал, что от нее одни тапочки остались.

– Понятно. Весьма прискорбно.

Джонатан пожал плечами, продолжая есть:

– Всякое бывает.

– Да, кстати, – вспомнила Урсула, – я позвонила брату. Он постарается взять отпуск, чтобы съездить с нами на лыжный курорт. Побудем сначала пару дней с родителями, потом с ним и Сильке поедем кататься на лыжах.

– Ладно, как скажешь.

– Ты ведь тоже сможешь взять отпуск?

– Думаю, смогу.

– Вот и хорошо. Потому что мне отпуск нужен позарез. Я тебе рассказывала, что Ванесса опять учудила?

– Почти целые сутки не рассказывала. Я прямо-таки весь извелся от любопытства.

– Тогда слушай…

– Док, Простак, Чихун, Тихоня, Соня, Весельчак и Ворчун. – Я водрузил гамбургер на стол и протиснулся между столом и стулом на свое место. – Если бы вы были восьмым гномом, то как бы вас звали?

– Ру звали бы Дрочун, – хихикнула Трейси. Ру ответил невыразительным эрзац-смешком:

– Ха… А-ха-ха. Меня бы звали…

– Лепила? – продолжала Трейси. – Страшила?

– Привередой, я думаю… Меня часто называют привередливым. Я не обижаюсь, неразвитые люди всегда дают такие клички тем, кто предъявляет к жизни более высокие требования.

– Точно.

– Коли речь зашла о высоких жизненных требованиях, скажи на милость, Пэл, чего ради ты вырядился в эту куртку?

– Гм. Куртка как куртка.

– Ну нет. Это не просто куртка. Она родом из таких зловещих мест, куда нормальные куртки боятся нос показать. Что это? Может, новая курточная национальность?

Я долго думал, не рассказать ли Ру и Трейси о триадах. От них я не боялся услышать совет «поступай правильно». Во-первых, они были мои друзья, то есть люди, не способные давать благоразумные советы, во-вторых, даже если бы они такой совет дали, я мог его проигнорировать. С Урсулой так не получится. Наконец скрепя сердце я решил ничего им не говорить. Информация была просто создана для сплетен, никто бы не удержался, чтобы не разболтать. Рассказать друзьям о триадах, а потом потребовать, чтобы молчали, – бесчеловечно и жестоко. Не платить же черной неблагодарностью Ру и Трейси, которые скрасили мне столько обеденных перерывов. Чем меньше людей будет знать о моих делах, тем лучше. Сам я умел хранить тайны и не раскололся бы даже на допросе. То есть я был уверен, что не расколюсь, пока Ру не начал издеваться над моей курткой и я не обнаружил, что мне стоит неимоверных усилий не разболтать историю всему кафе. Наверное, так и прокалывались шпионы в СССР во время холодной войны. Достаточно методично и язвительно осмеивать прикид агента, пока он не огрызнется: «Еще бы мои туфли не смахивали на клоунские, ведь в них тайник с микропленкой».

– Обычная куртка. Мне нужна была куртка, вот я и купил на распродаже.

– Она случайно не из парусины, уж больно на парусник похожа? – подначивала Трейси.

– По вам обоим телевидение плачет. Выпуск вечерних новостей: «Найдены неопознанные тела», примерно в таком духе.

– Извини, – Трейси не могла унять смех, – мы просто развлекаемся.