Текст книги "Улыбка Бультерьера. Книга первая"

Автор книги: Михаил Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Я недвижим как статуя. Подходи и бей куда хочешь. Видишь, весь открыт! Толково принять удар на корпус в таком положении невозможно, уйти вовремя с линии атаки – тоже. Ну что же ты, друг? Атакуй!

Соперник атаковал. Неуловимое движение ступней – и натренированное закаленное тело летит в мою сторону, как пушечный снаряд. Заученно вильнуло бедро, выстрелила вперед рука, кисть сжата в кулак.

Я не реагирую, стою как пугало. Как манекен.

В последнюю долю секунды Грифон не выдерживает. Его кулак уже коснулся моей груди, осталось довернуть и довести плечом, но вместо этого противник расслабляет руку, готовясь к защите.

У меня получилось! Гриф попался!

Расчет мой прост и рискован: не может столь опытный мастер, как Грифон, даже теоретически допустить возможность, что его не менее опытный противник, то есть я, покорно подставится под удар. Подсознательно он постоянно ждет невероятно хитрой контратаки. В моем абсурдном бездействии ищет логику и, не найдя ее, ломается, инстинктивно защищается.

Мастера сгубило мастерство… Пацан с двухлетним стажем занятий боксом или карате не мудрствуя лукаво рубанул бы мне от души – и победил наглеца, а специалист Грифон сам себя перехитрил.

Я ловлю невероятно короткое мгновение, когда Гриф расслаблен, – и взрываюсь, как пружина. Из моей позиции ничего мало-мальски технически грамотного сделать невозможно, но этого и не требуется. Главное – его внезапной слабости противопоставить молниеносное напряжение. «Попасть своим выдохом в его вдох» – как говорят дзюдоисты.

По инерции Гриф налетает на мое мгновенно окаменевшее тело. Встречное движение – мой локоть попадает ему в ребро, кулак в челюсть, колено в бедро, лоб в лоб. Будто морская волна налетела на утес.

Зал синхронно ахнул. Наверное, со стороны показалось, что Грифон напоролся на оголенные провода под напряжением вольт четыреста. Моего противника отбросило метра на полтора, и он растянулся на полу в нелепой позе оглушенного человека.

Прибежал штатный врач Сергей Сергеевич, отличный специалист на завидном окладе, а я медленно пошел в раздевалку.

Зрители о нас сразу же забыли. Они подсчитывали доходы и потери, звонко чокались бокалами. Кто-то кого-то поздравлял, кто-то кому-то соболезновал.

За Грифа я был спокоен: через пару минут очнется. Серьезных травм у него нет, ну а синяки пройдут. Как утверждает монгольская поговорка – «бойца украшают шрамы, а борца синяки».

Я не спеша переоделся, ожидая Акулова с вожделенной валютой. Сергей Дмитрич появился чуть позже обычного.

– Поздравляю, Семен. Филигранная работа! А сейчас еще одна просьба…

– Деньги, – грубо перебил я.

– Да, да, конечно. – Акулов вытащил из-за пазухи пачку. – Пересчитывать будешь?

– Я тебе верю, кровосос.

– Нет, ты лучше пересчитай. Здесь ровно на две штуки больше оговоренной суммы.

– С чегой-то вдруг такая щедрость?

– Один человек очень хочет с тобой пообщаться. Минут несколько. И заранее оплачивает разговор по международному тарифу, чтобы ты, гордец, вдруг не заупрямился.

– Неужели «голубенький» Аркадий Михайлович?

– Нет, не он. Совсем другой персонаж. Насколько я могу догадываться, тебе хотят сделать интересное предложение. Предложить работу. И две штуки – это задаток.

Ну, наконец-то! Честно скажу, немного от сердца отлегло. Аркадий Михайлович ни при чем, и «интересное предложение», с которым мне настоятельно рекомендовано согласиться, к мужским нежностям отношения не имеет.

Кстати, с чего это вдруг я решил, что открыточку мне подбросил тот, кто будет мне делать предложение? Ведь первая мыслишка, когда получил послание, была в корне иной.

Гражданин Икс предлагает, гражданин Игрек желает, чтобы я согласился. Причем Икс может и не знать о существовании Игрека. Хотя не исключен вариант, что Икс и Игрек – одно лицо.

Тьфу! Совсем запутался. Нет, блин, все-таки как все чертовски хорошо просчитано. Конечно же, я «соглашусь». Как бы я ни ерепенился, банальное человеческое любопытство возьмет верх. Соглашусь, а там посмотрим. Есть у меня козыри в рукаве, то-то кто-то удивится.

И, если уже быть до конца честным с самим собой, я почти разгадал загадку. Решил формулу с бесконечным числом неизвестных и одним покойником, но только мозг никак не хочет соглашаться с полученным результатом. Надеется серое вещество, что произошла ошибка.

Но для подтверждения ошибочности – опять-таки придется согласиться. Замкнутый круг!

– Ну, Буль, давай. Прячь денежки и пошли со мной.

Голос Акулова прервал мои размышления.

– Далеко идти?

– Этажом выше, в мой кабинет.

Мы вышли. У порога раздевалки столкнулись с доктором Сергеем Сергеевичем. Эскулап вел под руку ощутимо прихрамывающего Грифона.

Заметив меня, Гриф улыбнулся краешком разбитой губы и негромко произнес:

– Спасибо за науку, Буль.

Акулов недовольно крякнул, подхватил, в свою очередь, под руку меня – и прибавил шагу.

Я успел ободряюще кивнуть Грифону. Мы друг друга поняли, мастер всегда поймет мастера. Гриф был искренне мне благодарен, без подтекста и намека на месть. Впредь Грифон не повторит допущенной ошибки.

Около дверей своего кабинета Акулов остановился.

– Заходи один. И повежливее, Сема, я тебя прошу.

– Не боись, Акула, за две тыщи баксов расшаркаюсь по полной программе.

Я вошел со словами:

– Добрый вечер. Простите, не знаю, как вас величать.

На мягком кожаном диванчике подле уютного журнального столика сидел молодцеватый рослый господин, отдаленно напоминающий Пал Палыча Знаменского из архаического телесериала.

– Зовите меня Пал Палыч.

Ого! Товарищ с юмором. Знает о своем сходстве и не иначе относится к нему с хорошей долей иронии.

– Позволите сесть в кресло, Пал Палыч?

– Будьте любезны, Семен Андреич… Странно у нас начинается диалог, словно в Дворянском собрании.

– Работодатель мой, месье Акулов, велели быть вежливым.

– Понятно. Однако давайте оставим лицедейство до лучших времен и поговорим о деле.

– Я вас слушаю.

– Хочу предложить вам одну аккордную работенку. Не особо простую, зато денежную.

– Поконкретнее можно? Насчет «денежной» – задаток я взял, но, если что, могу и вернуть.

– Конечно! Один миллион долларов.

– Шутить изволите? Две тыщи задатка и девятьсот девяносто восемь потом?

– Мы же договорились оставить лицедейство, правда? Я вам предлагаю миллион.

– Я должен убить президента?

– Давайте все же вести разговор в серьезном тоне.

– Простите, но подобные суммы мною с трудом воспринимаются серьезно.

– Понимаю вас, но тут важна точка зрения. Вообразите, что я приду с подобной суммой в конверте на прием к министру почти любого департамента. Меня же на смех поднимут.

– Да, согласен. Газетки иногда почитываю. Министр вас с подобной взяткой вряд ли воспримет всерьез.

– Ну вот, видите! А для вас миллион – это состояние. Правда?

– Истинная правда, Пал Палыч.

– Вот и хорошо. Не скрою, нам нужен рукопашник вашего уровня. Возможно, придется помахать кулаками, но не это главное. Если вы согласитесь, придется поставить жирный крест на предыдущей жизни. В Москву вы больше не вернетесь. Вас ожидает Запад, миллион долларов и почти полная безопасность.

– Про «почти полную безопасность» можно подробнее.

– Можно, но после. Я и так с вами откровенен, Семен Андреич, на грани допустимого. К тому же деньги и Запад с почти полной безопасностью вас ожидают далеко не сразу. Сначала придется пройти маленький конкурс, своеобразный экзамен. Сережа Акулов вас рьяно рекомендовал как отменного специалиста, да и сам я сегодня удостоился лицезреть ваши подвиги и справочки про вас заранее удосужился навести. Но упомянутый мною экзамен может закончиться для вас, уважаемый, и летальным исходом. Я просто обязан это сказать.

– В чем же меня будут экзаменовать?

– Не волнуйтесь. Ничего особенного сверх того, что вы проделали сегодня вечером на потеху публике, от вас не потребуется. Да, и кстати – Акулов знает только то, что мне требуется отменный рукопашник. Две тысячи якобы задатка придуманы специально для него. Думаю, Акулов воображает нечто из серии «рогатый, богатый, но скупой и трусливый муж мечтает увидеть соперника с разбитым носом».

– Ха, «лимон» баксов – и вдруг не договоримся!

– Миллион и новая биография, не забывайте.

– Помню. Один вопрос. Про экзамен я понял. Допустим, я его прошел, что после?

– Работа. Простите, но об этом я вам сейчас ничего не скажу. Кроме того, что работа займет не более полутора часов плюс полгода подготовительный период.

– Ясно. И если я сейчас соглашусь, то?..

– То из этого кабинета мы выйдем вместе, никаких посторонних контактов, сядем в мою машину – и для вас начнется другая жизнь. Подчеркиваю: сколь долгой она будет, зависит только от вас.

– Ну а если я пройду экзамен, выполню работу – и после вы меня шлепнете?

– Ваше последующее благополучие, правда, несколько стесненное – заметьте, НЕСКОЛЬКО, – вписывается в наши планы. Более того, если вы перестанете существовать во время или после выполнения работы, мы понесем колоссальные убытки. И хватит об этом, я и так чересчур болтлив.

– А если мы выйдем отсюда и вы меня…

– Я похож на маньяка? Если бы мне нужны были люди, скажем, для садистских забав или охоты на человека, то кругом полно бомжей. Если же я псих-гурман, помешанный на, скажем, боях без правил ДО СМЕРТИ, то, простите, могу подобрать бойца помоложе и повыносливее вас. Нам нужен человек именно вашего возраста, именно с вашими способностями и биографией. Поверьте, не ради пустых забав. Впрочем, можете мне не поверить и отказаться.

– Времени на размышление у меня, конечно же, нет?

– Я в вас заинтересован, но не настолько, чтобы уламывать до утра. Вы хороши, но не уникальны, милейший. Ваш сегодняшний соперник, например, соответствует моим требованиям не менее, если, простите, не более, чем вы! Надеюсь, две тысячи, заплаченные за беседу, гарантируют ваше молчание касательно ее содержания. Заметьте, если вы расскажете про миллион, то, во-первых, вам никто не поверит, во-вторых, поползут слухи, и их источнику, то есть вам, гарантированы очень серьезные неприятности. Ну что, будем прощаться?

– Дайте подумать хоть минуту.

– Хорошо. Одна минута.

Я откинулся в кресле, прикрыл глаза. Надеюсь, Пал Палыч заметил, как я нервничаю, хотя внутренне я был абсолютно спокоен и даже рад.

Кончились загадки, ребусы, формулы. Начинается БОЛЬШАЯ ИГРА. Мне, пешке, предложено пройти в ферзи. Гроссмейстер искренне считает меня пешкой.

Вот будет сюрприз, когда я сделаю самостоятельный ход конем.

– Итак, Семен Андреич, минута прошла. Ваш ответ.

– СОГЛАСЕН.

Глава 2
Я – заключенный

Озеро сверкало в лунном свете неровными фантасмагорическими кляксами. Глубокая осень. Где-то на воде уже забрезжили рваные края тончайшего предутреннего ледяного глянца на матово-черной, обманчиво недвижимой студенистой массе.

Озеро было не сказать чтобы очень большое, но для Подмосковья необычное. Почти идеальный эллипс, вытянувшийся не менее чем на два километра. От берега до берега в самом узком месте метров пятьсот-шестьсот. Кругом лес, в темноте кажущийся непроходимо-густым. Грунтовая дорога, по которой меня везут, похоже, единственная соединяющая артерия между обжитыми местами и чуть виднеющимся в предрассветных сумерках кирпичным зданием.

Машина, фордовский микроавтобус, идет, включив ближний свет. Похоже, шофер прекрасно знает дорогу. В просторной кабине, кроме меня и Пал Палыча, никого нет. За весь путь никто не проронил ни слова.

Дорога вильнула у самой воды, пошла берегом, чуть отклонилась. Впереди – темный силуэт железных ворот, каменная стена, кокетливо полуприкрытая сверху витками колючей проволоки.

Мы мягко притормозили. Перед воротами возникли две фигуры в пятнистом камуфляже, гулко звякнул металл о металл, и створки скрипуче разошлись в стороны.

Микроавтобус въехал во двор – просторный, но неухоженный, с полузатоптанными клумбами, перед массивным четырехэтажным зданием из серого кирпича.

Скорее всего мы на территории средней руки подмосковного санатория, а судя по снующим по двору людям в камуфляже, санаторий на сегодняшний день используется не по своему прямому назначению. И эта метаморфоза произошла недавно. Колючая проволока и железные ворота бросаются в глаза, как инородные тела. Над всеми постройками еще витает аура тихого, чинного отдыха трудящихся электролампового или текстильного комбината.

К машине подскочили два амбала с короткоствольными автоматами наперевес, дверца открылась, и мне жестом предложили выйти. Я захватил свою спортивную сумку и, позевывая, выбрался из микроавтобуса.

– Пошли, – один из амбалов ткнул меня автоматным стволом в спину.

– Айда, – согласился я и проследовал под конвоем к парадным дубовым дверям некогда оздоровительного заведения.

В просторном холле меня встретил низкорослый широкоплечий человек при густой черной бороде и опять же в камуфляже. Рядом с ним стояла очередная пара амбалов, только были они наголо обриты и не в пример моим провожатым осанисты и жилисты. Я с первого взгляда понял: эта троица – настоящие профи. Остальные, во дворе и у ворот, – так, ерунда. Вооруженные статисты.

– Будешь обращаться ко мне «Сержант», понял? – гаркнул бородач.

– Так точно, Сержант, – я театрально щелкнул каблуками. Сержант-бородач поморщился.

– Гной, проводи новичка в каптерку.

Один из лысых недвусмысленно махнул рукой:

– Следуй за мной.

Ничего себе кличка: Гной. И ведь не обижается.

Из холла в обе стороны расходился широкий, с множеством дверей, коридор. Вообще в архитектурные особенности санатория я врубился сразу. Все стандартно – на каждом этаже холл, коридор и двери номеров, в концах коридоров широкие пролеты лестниц, одноэтажная пристройка в торце здания – столовая, рядом с ней примостился актовый зал с непременной будкой киномеханика. Сколько здесь выпито водки отдыхающими в былые времена, какие страсти здесь бушевали в пресловутые «дни здоровья»… а сколько детей зачато, и не сосчитаешь. Короче, как я уже говорил, люди здесь отдыхали «тихо» и «чинно», по-русски.

Как я и думал, в конце коридора нас ожидала лестница, только пошли мы не вверх, а вниз, в подвал. И сразу же уперлись в тесный закуточек с тремя дверями. На одной – табличка «Электрощитовая», на другой – многозначительный квадратик с номером 3, на третьей – надпись мелом: «Тир».

Мы прошли в дверь с номером и оказались в тесной комнатухе, меж ворохами сваленной на полу разномастной мужской одежды.

За низеньким обшарпанным письменным столом сидел пожилой дяденька в белом халате, рядом топтались четверо камуфляжных статистов.

– Раздевайся, – негромко велел Гной.

Я снял с плеча сумку, скинул куртку. Один из статистов тут же подхватил мои вещи, швырнул их в общий ворох и уточнил:

– Совсем раздевайся.

Сначала я хотел было возмутиться – в сумке все-таки лежали деньги, и немалые, но передумал и послушно разделся до плавок. Раз добровольно сунулся в чужой монастырь – изволь принимать его устав.

– Руки в замок, на затылок! – Гной ткнул мне в спину пистолетный ствол, и я подчинился.

Неожиданно тело пронзила резкая, обескураживающая боль. С запозданием понял: Гной ударил меня коленом по почке. Тут же подскочили статисты, повисли на руках, вцепились в волосы, один держал ноги.

– Доктор, приступайте! – Гной обратился к дяденьке в белом халате. Тот проворно выскочил из-за стола, подошел ко мне и, зажав удивительно сильными пальцами мой нос, тонким голоском с интонациями профессионального эскулапа ласково распорядился:

– Откройте рот, милейший. Прекрасно! Язык высуньте, пошевелите им, чтобы доктор видел всю полость рта. Молодцом! Во рту мы ничего не прячем, теперь снимите с него трусики, раздвиньте ягодицы…

Осмотр продолжался минут двадцать. Меня общупали буквально по миллиметру. Потом влили в рот какую-то гадость, подтолкнули к невесть откуда взявшемуся тазику. Меня вырвало.

Доктор с живым интересом исследовал рвотные массы, в то время как мне ставили клизму.

Испражнился я в тот же тазик. Не обнаружив ничего интересного в шлаках, врач довольно воскликнул:

– Все, осмотр закончен, можете…

Окончания фразы я не услышал. Аккуратный удар по шее выключил сознание.

Очнулся я, лежа на грязном дощатом полу. Я был совершенно голый. Рядом валялся пронзительно-белый адидасовский спортивный костюм. Куртка и штаны.

Я сел, огляделся. Просторное помещение без окон, по стенкам петляют ржавые трубы. Лампы дневного света на потолке. Подвал. Чуть поодаль от меня, на полу, сидят люди в белых спортивных костюмах. Автоматически сосчитал – двенадцать. Вокруг статисты в камуфляже, с автоматами наперевес.

– Тринадцатый, одевайся!

Голос Сержанта звучал откуда-то сзади. Я не стал оборачиваться, поднял с пола спортивную форму. На спине моей адидасовской куртки – красные, наспех намалеванные цифры: единица и тройка.

– Тринадцатый, топай к остальным! Слушаем меня все! Встать лицом ко мне, выстроиться в шеренгу, быстро. Вы, все тринадцать, отныне и навсегда мои игрушки, и я буду делать с вами все, что пожелаю, ясно? Ваша задача – беспрекословно меня слушаться и, главное, молчать в тряпочку, покуда я сам не разрешу разинуть пасть. Понятно? У кого есть вопросы?

Я стоял в конце неровного строя. Голова сильно кружилась, меня пошатывало. Рядом стоял усатый мужик примерно моих лет, чуть пониже меня ростом. Он шагнул вперед.

– У меня вопрос.

– Слушаю внимательно. – Сержант сделал несколько шагов и остановился напротив усатого.

– А не пошел бы ты в жопу, Сержант?

Сержант нахмурился, меряя усатого взглядом.

– Смелый, да?

Усатый ничего не ответил, только усмехнулся. Стоящие в шеренге зашевелились. Кто-то довольно громко хмыкнул – и тут Сержант щелкнул пальцами.

Выстрел почти слился со щелчком. Стрелял Гной. Почти не целясь, с пояса.

Усатый, все еще продолжая улыбаться, опрокинулся на спину. Из ровной дырочки точно на переносице толчками забила густая бурая кровь. Я лишний раз убедился, что поговорку про устав и монастырь придумал очень умный человек.

– Еще смелые есть? – спросил Сержант затихший строй. – Жаль, но, видимо, остались одни трусы. Послушные, покорные трусы. Я прав?

Сержант подчеркнуто медленно достал из ножен на поясе широкий, остро заточенный охотничий нож. Поигрывая им, прошелся вдоль строя и остановился подле сутулого, низкорослого мужчины с бледным, осунувшимся лицом.

– Номер!

– Что? – не понял сутулый.

– Твой номер, спрашиваю! – Сержант приставил острие ножа к горлу сутулого.

– Номер семь.

– Номер Семь, ты трус?

– Что?

Похоже, после смерти усатого Номер Семь пребывал в состоянии легкого шока.

Острие ножа чуть надавило на горло, еще миллиметр – и кожа не выдержит натяжения.

– Повторяю вопрос: Номер Семь, ты трус?

– Да… – еле слышно выдохнул Седьмой.

Заученным, хорошо поставленным движением Сержант схватил сутулого за волосы, запрокинул его голову и полоснул лезвием по шее.

Седьмой почти не хрипел, оседая к ногам убийцы. Пятки Седьмого еще выбивали об пол предсмертную дробь, когда Сержант совершенно спокойно продолжил:

– Я не люблю смелых и трусливых. Еще я не люблю идиотов, готовых броситься на меня в надежде на… в надежде не знаю на что. Таких, например, как Номер…

Сержант окинул нас взглядом, явно подыскивая очередную жертву.

– Ладно, расслабьтесь. Хватит пока жмуриков, хотя их-то я как раз люблю. Строй! Бегом на улицу. Живо! Малейшее непослушание карается смертью, надеюсь, уже уяснили. Ну, живо, дерьмо!

Я в числе оставшихся одиннадцати облаченных в белые одежды, немолодых уже мужчин молча и покорно двинулся к дверям.

Во время экзекуции я заметил, как изменились лица многочисленных камуфляжных статистов, – и лишний раз убедился: они всего лишь статисты. Ребята в пятнистой форме переживали смерть усатого и сутулого, пожалуй, даже более эмоционально, чем стоявшие в строю рядом с обреченными. Спокойны были лишь Сержант, Гной и второй бритый, двойник Гноя. Впрочем, уверен: если надо будет, любой из безликой камуфляжной массы без сожаления влепит мне пулю в затылок. Представление, устроенное Сержантом, отчасти было рассчитано и на них. Сержант доходчиво продемонстрировал расстановку сил: люди в белом – не люди, их можно резать, руководствуясь логикой безумца-садиста, то есть без всякой логики.

Но! Должна все-таки быть какая-то логика во всем происходящем! Пал Палыч говорил про экзамен, значит, это и есть экзамен. Тот, кто найдет в происходящем логику и смысл, тот пройдет пресловутый конкурс. Чем-то весь разыгранный кровавый спектакль напоминает мрачную пародию на коаны дзэн-буддизма.

Есть два направления дзэн-буддизма. Первое предполагает длительное, годами, сидение на коленях, постоянную медитацию в ожидании сатори – просветления.

Адепты второго направления могут вести внешне мирской образ жизни и лишь иногда наведываться к Наставнику, который задает им своеобразные загадки, по-японски – коаны. Бывает, что коаны – не просто словесные головоломки. Наставник создает для ученика определенные жизненные ситуации, и «разгадать» их под силу далеко не каждому. Иногда подобная практика кончается смертью, причем необязательно ученика…

Загадки-коаны парадоксальны для традиционно мыслящего человека. Чтобы их решить, необходимо проникнуться совершенно другой логикой. Логикой дрен. И однажды, решив очередной коан, ощутить просветление – натори…