Текст книги "Синдикат «Громовержец»"

Автор книги: Михаил Тырин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Не, жрать нежелательно. Сок из нее выжимаешь и мажешь руки, живот, шею. На коже такие белые пузыри вскакивают. Протыкаешь – гной льется. Но не больно. Вот так придешь на комиссию – и там все охренеют.

– М-да... Если сам раньше не охренеешь, – признался Кирилл. – Лучше б ты, Мося, про другое думал. Тебе до армии еще, как до Северного полюса. Еще не доживешь. Нажрешься какой-нибудь зеленой колбасы – и привет.

В этот момент снова послышались шаги. Мося беспокойно завертел головой и вдруг встал.

– Смотри, – удивленно проронил он.

Среди поломанных и изрезанных яблонь гордо вышагивал маленький Бивень, преувеличенно широко размахивая руками. Его узкие глаза бегали по сторонам, в зубах торчала сигарета.

У Кирилла вдруг заколотилось сердце. Он боялся, конечно, не Бивня. Он боялся причины, которая заставила того прийти сюда.

Бивень остановился в нескольких шагах, сурово отшвырнул окурок.

– Кира! – громко сказал он. – Я тебя еле нашел. Дрын забиваеть тебе стрелу. Через час под памятником. Будеть разбор вопросов, ну, ты знаешь...

И он замолчал, страшно гордый своей важной дипломатической миссией. Потом, обкусив с руки пару болячек, хитро добавил:

– Подмывайся.

– Ничего себе... – с дрожью в голосе проговорил Мося, когда Бивень величественно удалился. – Чего они, а?

– Ничего, – хмуро ответил Кирилл. Ему ни капли не хотелось ввязывать кого-либо в свои неприятности. Тем более от Моси в этом не было бы никакого толку.

– Бить будут, да?

– Не знаю... Может, и будут.

– И ты пойдешь?

– Нет, блин, колбасы тухлой наемся и скажу, что заболел, – со злостью выпалил Кирилл. Он закурил и в сердцах забросил спичку далеко в траву. – И вообще, отвали...

– Слушай... – Мося был необычайно взволнован. – Может, давай это... Я пацанов позову с Гимназии.

– Мои дела, – покачал головой Кирилл. Но, хорошенько подумав, он добавил: – Вообще, ладно. Дуй на Гимназию, скажи, где я. Но пусть только никто не лезет в разговор. Пусть просто побудут... на всякий случай.

– На какой... какой случай? – Мося часто-часто заморгал.

– На такой, – отрезал Кирилл. – До больницы меня донести, если что. Все, вали к пацанам.

Мося умчался сразу. Кирилл же посидел еще некоторое время, размышляя, не сунуть ли ему под майку какую-нибудь арматурину. Потом сказал себе: «Была не была» – и отправился к памятнику.

Дрын и вся его банда были уже на месте. Они поднялись со скамеек и от нетерпения выдвинулись на несколько шагов навстречу Кириллу.

– Надо же, – сказал Бивень, укусив себя за руку, – один идеть, без бабы. А то опять пришлось бы отпустить.

– Храбрый, наверно, – хмыкнул Поршень, глядя на Кирилла из-за чужих спин. – А ведь я говорил... Он и тогда один был, и сейчас. Я говорил, Гимназия за него не подписалась.

– Что ж ты, козел, делаешь? – проговорил Дрын, по обыкновению ухмыляясь. – Не в падлу было черные бабки ныкать? На покойников собрали, а ты, сука, хапнул.

– Я ничего не хапнул, – тихо, но напряженно произнес Кирилл. Но его пока не собирались выслушивать.

– Ты нас кинуть хотел, да? – продолжал Дрын. – Молодец, классно кинул. Пацаны, между прочим, последнее отдавали. Вано колеса от мопеда продал, Шерсть – из бабкиной пенсии принес... А ты, ублюдок, пришел такой с честными глазами... Девочке бедной помочь... Хорошо хапнул, молодец.

– Умный... – многозначительно похвалили из толпы.

– Я не хапал, – процедил Кирилл, и его кулаки непроизвольно сжались.

– А кто ж тогда? – с издевательским добродушием усмехнулся Дрын. – Большие пацаны отняли, да?

– Нет, не большие. Маленькие... Вот он у меня все забрал, – Кирилл ткнул пальцем в Поршня. – И сказал, что сам отдаст.

– Что-о?! – возмущение Поршня было столь же колоссальным, сколь и неподдельным. – Ты это на меня?.. На меня?..

– Дрын, он наших пацанов парафинит, – злобно воскликнул Бивень, подпрыгнув на месте от нетерпения. – Дай я ему чавку выставлю!

– Обожди. Потом выставишь, еще будет время, – взгляд Дрына стал тяжелым. – У тебя еще хватает хамства на ребят парафин гнать? За это отдельно получишь. За брехню, за кидалово, за деньги – за все получишь.

– Я не брал деньги! – почти закричал Кирилл. – Поршень пришел ко мне домой и все забрал. Сказал, сам отдаст.

– Дрын, я ж говорил, – затараторил Поршень, свирепо вращая глазами. – Такие козлы только на Гимназии бывают. Сам схавал – на других катит...

– Осядь, – с железным спокойствием проговорил Дрын. – Я и сам знаю, что наши такое никогда не сделают. А ты, Кира, обоснуй-ка свой тухлый базар. Докажешь, что Поршень у тебя был?

Кирилл открыл рот, но запнулся. Доказывать было нечем. В принципе, мать видела, как Поршень приходил... Но ее вмешивать нельзя. Последнее дело за мамочкой и папочкой прятаться.

– А ты докажешь, что это я взял? – буркнул он.

– А хрен ли тут доказывать? – ухмыльнулся Дрын, сверкнув зубами. – Деньги ты взял, все видели. И хана. Больше этих денег никто не видел и не слышал. В том числе и Машка.

– Конечно, она не слышала, потому что я ей не говорил, – невпопад пробормотал Кирилл.

– Это точно, не говорил, – прозвучало злорадное шипение Поршня. – Он вообще никому не говорил. Ребята спрашивали – на Гимназии вообще про деньги не слыхали. Он все сам сочинил...

Кирилл готов был взорваться от ненависти и возмущения. Так бы и сорвался с места, снес бы череп этой лживой сволочи Поршню.

– Ну, кажется, разобрали вопрос, – подвел итог Дрын. – Все понятно. Что, Кира? Свое, конечно, получишь, и много. Но если ты пацан, то деньги должен до Машки донести. Не знаю, где ты их брать будешь, твои проблемы... И все равно, всей твоей Гимназии – звездец. Будем долбить всех, кого увидим. По-страшному, понял? До полусмерти.

– За что? – процедил Кирилл.

– За тебя, милый. И всем будем говорить, что за тебя. И Машке дадим раскладочку, какой ты добренький и честный оказался. Чтоб она знала... Сейчас отпускаем, иди... Но по улицам больше не шарься – можешь заболеть.

– Я не брал деньги, – с упорством обреченного повторил Кирилл. – Поршень забрал.

– Ну ты достал! – взорвался Поршень. – Дрын, ну сколько он будет на меня эту парашу лить?

– Дайте я ему вломлю! – простонал Бивень, прыгая на месте. – Он и вправду достал.

– Отхреначить его! – раздались крики из толпы.

– Ладно, – Дрын с ухмылкой кивнул. – Гимназиста побуцкать никогда не вредно. Только отведите куда-нибудь, чтоб... Чтоб не здесь.

– А ну пошли, с-сука! – Бивень с силой столкнул Кирилла с места. – Шевели заготовками, иди, коз-зел.

Кирилл понял, что его волокут за столовую. Там был небольшой грязный дворик, почти всегда пустой. А если и не пустой – толстые поварихи вряд ли чем ему помогут.

Толпа промзаводских, обрадованная давно желанным приключением, возбужденно гудела. Все были энергичны и деловиты, словно с хорошим настроением выходили на любимую работу. В основном Кирилла окружал молодняк. Дрын и еще трое ребят постарше остались в скверике, один пошел к баданянской палатке за пивом.

Они будут хлебать пиво, пока Кирилла пинают ногами и возят по пыли. Он сильно пожалел, что не собрал с собой подкрепление. Пяток взрослых гимназистов – и его бы не тронули. Хотя как сказать...

Кирилла втащили во дворик столовой. Тут же кто-то ударил. Перед глазами рассыпался фейерверк белых искр, Кирилл почувствовал, что падает. Он ударился спиной о корявый раздолбанный асфальт, но его сразу втроем подняли за шиворот.

– Ну что? – бесновался Поршень. – Кто деньги брал? Я брал? Говори, я? – И он с размаха залепил Кириллу оплеуху, попав по глазам.

Через мгновение молотили уже со всех сторон, Кирилл задыхался, сердце бешено колотилось. Он закрылся и шаг за шагом отступал, стараясь не упасть.

– Я деньги взял? – в поле зрения опять появилась ненавистная физиономия Поршня. Кирилл, забыв про боль, размахнулся и что есть сил приложил ему ботинком между ног. Даже самому стало больно.

– А-а! – заорал Поршень, сгибаясь пополам. – Су-ука! Убью, гнида!

Кирилл обхватил голову руками, догадываясь, что сейчас из него станут делать холодец. Его наконец повалили, ударив под колено, перед глазами мелькнул оскаленный рот Бивня и его кулачки, все в болячках.

Никто не заметил, как на месте расправы оказался Пакля. Он подскакивал с разных сторон, пытаясь увидеть, кого казнят. Потом сунулся к одному из промзаводских.

– Э, что тут?

– Свали на хрен! – последовал решительный ответ.

– Ну правда, чего? – упорствовал Пакля. Он волновался, как начинающий репортер, случайно оказавшийся в центре потрясающей сенсации.

– Иди в задницу, не лезь! – гнали его, но он не уходил.

И тут кто-то в жаре битвы достал Паклю. Может, случайно, а может, и со злости, но Пакля получил по зубам. Сначала он немного ошалел. Отошел и несколько секунд молча ощупывал челюсть. Глаза его вдруг начали наливаться кровью.

– Ах вы твари! – заорал он.

Это было так необычно, что несколько парней даже остановились и удивленно обернулись. Пакля в этот момент взялся за какой-то ободок на шее и переместил его на голову. Словно надел маленькие наушники. И с невиданной злобой и решимостью заорал:

– Ко мне! Быстро ко мне!

Никто не ожидал, что занюханный Пакля умеет так кричать и злобно сверкать глазами. Но то, что произошло дальше, ожидалось еще меньше.

Через забор перемахнули двое никому не известных мужиков. Оба крепкие, надутые мышцами и совершенно спокойные на лицо. Правда, одежонка на них была плоховата, и это очень бросалось в глаза. Какие-то мятые, заляпанные краской штаны, уродливые рубашки, драные кеды. Все словно с помойки.

Собственно, оно и было с помойки. Само собой, Пакля позаботился, чтобы переодеть своих близнецов-телохранителей в «штатское». Но одевать пришлось с дядькиного чердака.

Разглядеть и обсудить наряды незнакомцев никто не успел. Оба вломились в толпу, словно две молотобойные машины. Пакля отошел в сторонку и с кривой усмешкой наблюдал, как промзаводская «пехота» разлетается в разные стороны.

Все происходило довольно тихо, раздавались лишь приглушенные шлепки да ошалелое вяканье пострадавших. Кирилл, только-только собравшийся с силами и мыслями, понял, что вокруг кипит бойня. Причем непонятно, кто кого бьет.

Он откатился в сторону и укрылся за старой холодильной камерой, выставленной ржаветь на улицу. Все болело – ребра, суставы, голова. Впрочем, лицо, которое Кирилл старательно прикрывал, мало пострадало. Всего лишь разбитая губа и горящая ссадина над глазом.

Он наконец разглядел – промзаводских дубасят два здоровенных мужика со скучными выражениями на лицах. Сначала Кириллу казалось, что на помощь пришла Гимназия, но все оказалось куда непонятнее. Он не знал ни одного из этих мужиков.

– Сваливаем! Сваливаем! – хрипло орал Бивень, держась за расшибленную физиономию.

Дрын, сидевший с пивом в скверике, первый заметил, что его пацаны выбегают один за другим из-за столовой, хромая и роняя кровавые кляксы. Он вскочил.

– Блин! Кира пехоту привел! – прорычал он. – Кто мне говорил, что Гимназия не подпишется?

– Это не Кира! – задыхаясь, выпалил подбежавший Рваный. – Это Пакля!

– Пакля?!! – у Дрына отвисла челюсть.

– Да, да! Пакля позвал двух мужиков, вообще отмороженные. Надо ребят вытаскивать, пока не убили...

Но вытаскивать ребят не пришлось. Все ребята благополучно убрались сами.

– Козлы! – надрывно хрипел Бивень. – Козлы драные! Ответите!

Каким-то чутьем Дрын понял, что сейчас нужно в самом деле сматываться. А не демонстрировать крутизну и стойкость характера. Вся его команда очень быстро исчезла из-под памятника и тихими улочками добралась до водокачки, где занялась зализыванием ран.

Кирилл не знал, стоит ли ему выбираться из-за морозильника. Но Пакля первым его заметил. Он высокомерно ухмыльнулся и сказал:

– Понял, Кира? Вот так теперь...

И с этими загадочными словами он исчез через пролом в заборе. Оба мускулистых мужика безмолвно последовали за ним.

* * *

Жителям Зарыбинска было совершенно наплевать, почему их город так назвали. Зарыбинск – ну и пусть. Могли и чего похуже придумать.

Тем не менее иногда находились желающие на эту тему поспорить. Была, например, такая оптимистическая версия. Лет сто пятьдесят назад один помещик поставил на Подгорке плотину и стал разводить рыб. И сюда стали приезжать за рыбой.

В самом деле, неподалеку от города имелись развалины плотины. И кое-какая рыбешка там плавала, правда, не в таких количествах, чтобы за ней специально ездить.

Поэтому имелась другая версия – реалистическая. Рыбой действительно торговали, но не здесь, а на Узловой. Там вообще-то всем торговали – станция есть станция. Вполне возможно, туда приезжали и за рыбой. Зарыбинск же находился за Узловой, следовательно – за рыбой.

Неизвестно, кто тут был прав. Но факт оставался фактом: на Узловой испокон веков торговали и рыбой, и мукой, и семенами, и инструментом, и домашним скотом. Жизнь на станции шевелилась куда бодрее, чем в Зарыбинске. Приезжали поезда, шумел рынок, толкался самый разнообразный люд. Работали пивные и несколько подвальчиков, самонадеянно называющих себя «ресторанами». Процветала сдача комнат внаем, в том числе и на час.

Поршню не впервой было приезжать на Узловую, и всякий раз у него в груди что-то радостно трепетало при виде заполненных людьми улиц, набитых товарами ларей, строящихся домов – больших и красивых. После зарыбинского пыльного безлюдья Узловая казалась столицей мира. И крик приходящего поезда звучал торжественно, как фанфара.

Поршень сошел с автобуса, постоял несколько минут на станции, привыкая к местному многоголосью и многоцветью. Затем подтянул шнурки на кроссовках и зашагал по центральной улице, дыша волнующим воздухом цивилизации.

Он свернул за видеозалом, миновал автохозяйство, разрушенную церковь и вздымающийся к облакам элеватор. Перед ним зеленел, заходясь петушиным криком и собачьим перелаем, одноэтажный жилой сектор. На одной из крошечных тесных улочек его с нетерпением ждали.

Приземистый серый домишко, давно забывший, что такое уход и ремонт, прятался в глубине заросшего крапивой двора. Одичавшие яблони и сливы хранили это место от солнечных лучей, здесь всегда было сыро и сумрачно.

Стучать было необязательно. Поршень налег на дверь плечом, и та подалась внутрь, устало заскрипев. На шум выглянул Жека-Терминатор. На нем была застиранная тельняшка и отвислые спортивные штаны.

– А, ты... – проговорил Терминатор, поскребывая небритую щеку. – Заползай, пацан. Ждем давно, хотели уж за тобой ехать.

– Нет-нет, зачем ехать! – испугался Поршень. – Я ж обещал. Я привез.

– Привез – давай. Да зайди ты, не стой.

Поршень шагнул в полутемную избу с низким потолком. Воняло кошатиной и испорченной едой. На засаленном костлявом диване сидели двое малознакомых парней и развинчивали зажеванную магнитофонную кассету. Еще один – лысый и очень худой – сутуло сидел за столом. Он ел.

– Садись, пацан, – лениво махнул рукой Терминатор. – Доставай, чего там у тебя...

Поршень устроился на краешке табуретки, почерневшей от грязи, бережно вынул из-под рубашки пакет.

– О-о, и вправду привез, – сразу ожил Терминатор. – А мы уж, пацан, сами к тебе хотели.

– Не, – Поршень покачал головой. – Я привез. Долг же.

– Это да... Долги надо отдавать. Кредитки руки жгут.

Поршень отсчитал из пакета нужную сумму, передал Терминатору. Тот хмыкнул, разложив купюры веером, потом сунул их за резинку штанов.

– Молодец, пацан. Ты как – выпьешь?

Поршень неуверенно повел плечами.

– Давай, не меньжуйся...

Терминатор сунул ему мутный жирный стакан, плеснул туда водки.

– Закусывай, закуривай... Отдыхай, в общем.

Поршень придвинулся к липкому столу, где громоздились консервные банки, почерневшие чашки, кульки с рыбьими костями, пакеты с закаменевшим хлебом и прочие следы жизнедеятельности.

Худой лысый мужик не обратил на него внимания, продолжая трапезу. Он пихал в рот куски холодной картошки и расплывшегося сала, торопливо запивал их водкой, морщился, кашлял, снова набивал рот... Он спешил, словно канатоходец, который бежит по веревке и боится остановиться.

Неожиданно лысый поднял глаза и встретился с любопытным взглядом Поршня.

– Ну чо бельманы выставил, фуфлошник? – с неожиданной злобностью выдал он. – Хлебай свою ваксу, пока пищик не перетянули...

Поршень вздрогнул и отвел взгляд. Примерился к стакану, понюхал. Никто не обращал на него внимания. Даже чокнуться не с кем. Он выпил, поежился, но закусывать с липкого стола не стал.

С печки раздался заходящийся трескучий кашель. Поршень знал – там лежит дед. Старый и замшелый, наверно, уже приросший к кирпичам.

– Все на хрен! На хрен все! – прокричал дед и чем-то стукнул у себя на печке. – Падлы лядские, козлиные суки, уматывайте, хари ваши поганые шоб не смотреть!

– Э, рот закрой там! – прикрикнул Терминатор.

Дед снова закашлялся и умолк. Один из парней поднялся с дивана и приник к темному окну.

– О! – с радостным удивлением сказал он. – А вон Примус хиляет. И «бублика» нам катит.

– Где? – оживился Терминатор. – Где «бублик»?

Он тоже застыл у окна и некоторое время наблюдал. А затем мечтательно улыбнулся, блеснув фиксой.

– А вот к нам чешет Приму-ус, – запел он на неопределенный мотив. – А он нам катит «бублика-а», а «бублик» веселый и румяны-ый, а он ло-омом подпоясанный, он принес нам копеечку-у-у...

В комнате началось оживление. Хотели было очистить стол, но то была работа нешуточная. Поэтому просто поставили табуретку, а на нее – кусок фанеры. Лысый поспешно затолкал в рот последнюю картофелину и принялся что-то искать в буфете. Снова заворочался дед на печке, начав вполголоса бормотать проклятия.

Поршень понял – сейчас будет игра. Сердце заныло, сладко и мучительно. Он тронул пакет под рубашкой, там еще были деньги. Не так много, но достаточно, чтоб поставить на кон.

В хате появились двое. Один – черномазый, скукоженный, без пальцев на левой руке – видимо, Примус. С ним был «бублик» – молодой парень со скромной «лоховской» улыбкой, чистенько и аккуратно одетый. Чуть-чуть, правда, поддатый. На поясе – сумочка-»кенгуру» из черной кожи.

– Жека, – негромко позвал Поршень. – Я тоже буду играть. У меня еще деньги есть.

– Игра для всех, – пожал плечами Терминатор. – Садись.

Лысый нашел в буфете свежую колоду, кинул одному из парней.

– На, Тютелька, вороши солому.

Улыбчивый парень ходил по хате и со всеми робко знакомился. Он и Поршню сунул ладошку, тихо обронив: «Юра». Поршень посмотрел ему вслед с жалостью. Особенно на сумочку.

– Экспедитор с «КамАЗа», – шепнул Примус лысому. – За сахаром едет. С наличкой...

– Садись, Юра! – лысый держался бодрячком. – Грядет крупное забивалово, и пусть нам просияет улыбка фортуны.

– Ага! – с глуповатой улыбкой согласился Юра.

Начали рассаживаться. Вновь у Поршня сладко зашлось сердце. Он словно погружался в теплый сладкий океан, из которого так не хочется выныривать. Да и непросто из него вынырнуть...

В этом океане Поршень плавал до самого утра. К рассвету он был должен Терминатору вдвое больше, чем привез накануне. Он видел, чувствовал, что игра нечестная. Он знал это, но не смел подать голос. Потому что вскочил бы лысый, замахал бы ножичком, требуя ответить за базар...

Но все равно он играл. Утром Терминатор проявил снисхождение и отсыпал ему мелочи на обратный билет.

– Я привезу долг, – безжизненно проговорил Поршень.

Он уезжал в Зарыбинск с опухшей головой и остекляневшими глазами. На экспедитора Юру он даже не посмотрел. Потому что смотреть на него было страшно.

* * *

– ...И, короче, летали они у меня, как тухлые матрасы, – этими торжественными словами Пакля закончил повествование о стычке за столовой.

Пельмень от ужаса был ни жив ни мертв. Его несчастное ухо уже начало заметно припухать.

– Ты наехал на Промзавод, – обреченно проговорил он.

– Да, наехал! – по морщинистому лицу Пакли скользнула высокомерная усмешка. – А нечего было меня по зубам трогать.

– Они тебя уроют, – раздался замогильный голос Пельменя.

– Пусть приходят, – Пакля мелко рассмеялся и покосился в сторону двух своих слуг, которые мирно паслись под деревьями.

– Вот кончатся батарейки у твоих близнецов... Придут – и уроют.

– Не кончатся. Они у меня, как Чип и Дейл, – всегда спешат на помощь. – Пакля поскреб затылок, чуть нахмурился. – Слушай, а чего бы им названия не придумать. В смысле, имена. А то все близнецы, близнецы...

– Не знаю, – развел руками Пельмень.

– Надо их назвать... Только как?

– Чип и Дейл, – вздохнул Пельмень.

– Несолидно. Что, если... что, если... Вот: Атос и Портос.

– Точно! – обрадовался Пельмень. – А ты – Д'Артаньян. А я тогда Арамис.

– Ты – Арамис? – задумчиво переспросил Пакля. – Нет, пусть они будут... Пусть они будут Илья Муромец и Алеша Попович.

– Или еще так: Руслан и... и этот...

– Руслан и Людмила, да? Ты еще скажи, Ромео и Джульета. Ну их в баню, после придумаем.

– Слушай, Пакля, – Пельмень тронул ухо. – А вот насчет батареек... Все-таки, чем ты их кормишь?

– Ничем. Они сами кормятся. Это ж самое классное – им ничего от меня не надо.

– Ну все-таки они ведь что-то едят? А где тогда берут?

Пакля некоторое время смотрел на приятеля, словно что-то решал. Потом почесал соломенную макушку и нерешительно проговорил:

– Хочешь узнать, что они жрут? Интересно, да?

– Ну... – Пельмень заерзал на месте. – Не то чтобы очень интересно. Ну просто было бы любопытно.

– Ладно. Узнаешь. И даже увидишь. Только, боюсь, тебе это не понравится.

Пельмень вскинул испуганные глаза, Пакля даже расхохотался.

– Ладно, не бзди! Пойдем со мной.

Он легко вскочил с травы и зашагал по тропинке. Пельмень поспешно догнал его.

– А эти? Их здесь оставишь?

– Не, – Пакля беспечно мотнул головой. – Они за нами пойдут, только чуть после. Они всегда за мной ходят, малость поодаль, чтоб людей не пугать. Что случись, я их позову.

– Как? У тебя ж нету шлема.

– Видал? – Пакля тронул на шее черный ободок, похожий на наушники. – Я только недавно узнал, что эта штука из шлема вытаскивается. По ней тоже можно приказывать, если не очень далеко. Вроде рации.

– А на ней батарейки не кончатся?

– А если и кончатся, я так заору, что весь город услышит. И близнецы тем более услышат, у них слух хороший.

Несмотря на самоуверенность Пакли, Пельменю было не очень уютно около него находиться. Все-таки Пакля превратился в источник опасности, когда стал врагом Промзавода. И этой опасностью заражалось все, что находилось рядом. А уж Пельмень к подобному был более чем восприимчив.

Оба направлялись за старое кладбище. Там, в некотором отдалении от последних городских рубежей, одиноко высилось трехэтажное бетонное здание, практически пустое. Когда-то давно здесь хотели основать фабрику промышленного текстиля, чтобы зарыбинским сударушкам было где работать. Поставили корпус, подвезли даже кое-какое оборудование. Потом дела не заладились, строительство пришлось остановить.

Чтобы местная шпана не растащила оборудование и сантехнику, внизу установили могучую стальную дверь. Через день-другой эту дверь, конечно, украли. Потом дошла очередь и до остального. Теперь продуваемое ветрами здание стояло никому не нужное и помаленьку рассыпалось.

Пельмень по дороге то и дело начинал беспокойно вертеться и спрашивать, куда они идут, но Пакля лишь хитро скалился.

– Сюда! – объявил он, когда оба оказались перед зданием, замершим в ожидании конца.

– Чего, внутрь?! – Пельмень отшатнулся. – А если рухнет? Раздавит же в лепешку!

– Если раздавит, твою лепешку соберут в комок и опять слепят тебя. Никто разницы и не заметит. Пошли...

В осиротелом строении бродили злые ветры. Пельмень шел на полусогнутых и дрожал при каждом скрипе. Стены здесь были исписаны и разрисованы отборной пошлятиной, и для Пельменя это было все равно, что ритуальная роспись, оставленная кровожадным диким племенем на стене пещеры.

– Сюда, – зловеще прошипел Пакля, подводя его к лестничному блоку. – Сейчас полезем в подвал. Если ты, жировой мешок, будешь ныть и скулить, я тебе уши на затылке завяжу. Всосал?

Было темно, спускаться приходилось на ощупь. Пельмень глухо бормотал слова раскаяния, он не понимал, как позволил себя уговорить ввязаться в эту авантюру.

– Сейчас... Тут где-то дверь.

И действительно, отворилась тяжелая металлическая дверь, за которой простирался гулкий зал бомбоубежища. Тусклый электрический свет лишь немного рассеивал мрак поздемелья.

– О-о-о... – простонал Пельмень, закрывая лицо ладонями. – Ну и тухлятина. Что тут?

– М-да, – согласился Пакля. – Пахнет немножко неприятно. Мне и самому не нравится. Ну ладно, потерпишь. Заползай.

Но Пельмень не двинулся с места. Он вытаращил глаза и прошептал.

– Тише! Там кто-то живой. Гляди, гляди – вон шевелится....

– А-а, заметил, – ухмыльнулся Пакля. – А двуногую корову помнишь? Вот это она и есть. Пошли, пошли... Тут еще и не такое увидишь.

Подземный зал, разделенный простыми перегородками на несколько секций, был полон самого разного хлама. Причем некоторые кучи остались еще со времен строительства, а иные были навалены совсем недавно – они еще не успели слежаться и обрасти пылью.

Ближе всего громоздились обломки каких-то электронных блоков и мотки провода. Чуть дальше тускло поблескивала целая гора битого стекла.

– Пошли, Пельмень, – торопил Пакля. – Сейчас много чего интересного поглядишь. Такого, что позеленеешь.

Уже за стеной первой секции Пельмень приготовился позеленеть. В желтом электрическом свете стояли у стены коровы и свиньи. Они стояли вертикально, на задних ногах, привязанные к ржавым металлическим решеткам, все опутанные какими-то шнурами. Они, кажется, спали. Лишь по отдельным признакам можно было догадаться, что они живые. Одна корова, например, ритмично взмахивала ушами, другая вдруг начинала вся трястись.

Здесь имелась и одна собака – большая и лохматая. Она не шевелилась, хотя глаза ее были открыты и тускло светились в полумраке.

– Подойдем поближе, – Пакля толкнул Пельменя в спину.

– Не-е, – заблеял тот, хватаясь за уши, словно в них заключалось спасение.

– Двигай костями, не бойся, – и Пакля потащил приятеля к животным.

– Эти мои ребята, – пояснил он, – делают какие-то опыты. Это они, между прочим, коров и свиней по фермам воруют. Дутов бы охренел, если б узнал...

Пельмень с неподдельным ужасом рассматривал этот сонный мясной ряд, устроенный непонятно зачем близнецами. Вблизи были видны кое-какие подробности, причем подробности ужасные. Все коровы оказались раскромсаны вдоль и поперек, перетянуты проволочками, пронизаны трубочками.

К истерзанным шкурам крепились наживую проволочными петлями прозрачные пакеты с какой-то мутью, что-то булькало, выпускало газы, воняло... Одна свинья была вся утыкана стальными прутиками вроде электродов. Эти прутики сплетались, образуя подобие каркаса. Из воспаленных ранок что-то сочилось, блестели влажные корочки, свисала лохмотьями омертвевшая ткань.

А у собаки была содрана шкура со спины, багровое загрубевшее мясо прикрывал кусок полиэтилена. Под ним сплетались разноцветные проводки, все в засохшей крови.

– Это что ж за такая живодерня, – выдавил наконец Пельмень. – Зачем они это делают?

– Они знают, зачем, – пожал плечами Пакля. – Мне пока не докладывали. Ты ж видел, они ребята неразговорчивые.

Покинув приют замученных животных, замерших в своем зловещем сне, они отправились дальше. Путь шел мимо кривых самодельных столов, заставленных банками, ванночками, колбами, пакетами с порошками, мимо уродливого нагромождения какой-то немыслимой аппаратуры, сработанной, судя по всему, из подручных средств, мимо импровизированных складов с коробками, бочонками, бутылями. Под ногами хрустели вперемешку радиодетали и использованные шприцы.

– Все ворованное, – сообщил Пакля. – Гастроном тоже они подломили, помнишь? Вон банки с топленым маслом стоят. Было еще вроде вино или коньяк. Я хотел бутылку прибрать, но не успел. Они все слили в котел и смешали с какой-то дрянью.

– Зачем это все? – не уставал изумляться Пельмень. – Чего они придумывают?

– Ну, у них тут вроде базы. Чего-то мастерят такое... Да ладно, пускай ребята развлекаются. Я им не запрещаю. Ты ведь тоже «селедок» разводишь, и никто тебе не мешает...

В одной из секций в шкафу из прозрачных пластиковых листов млела спящая корова. Пельмень даже не сразу понял, что это корова, а не кто-то еще. Животное замучили, похоже, до последнего предела. Тело было все покрыто кроваво-красными буграми, как будто кто-то неумело слепил его из красного пластилина. Из-под ребер торчали изогнутые железки, слегка прихваченные бинтами. И опять – трубочки, мешочки, проводочки...

– Пойдем отсюда, – жалобно попросил Пельмень. – Тут гадостями воняет, у меня желудок шевелится.

– Обожди, обожди... – злорадно захихикал Пакля. – Ты еще не видел, что мои ребята жрут. Тогда твой желудок точно выскочит, заорет и убежит на хрен...

Он открыл крышку морозильника, сбросил кусок фанеры с мятого алюминиевого бака. В ноздри Пельменя шарахнул такой убийственный аромат, что он пошатнулся. В баке была какая-то осклизлая зернистая масса, непонятно на что похожая.

– Они это иногда греют перед обедом, – злорадствовал Пакля. – Представляешь, что начинается?

– Что это за пакость? – безжизненно пробормотал Пельмень, у которого голова шла кругом. – Они это на кладбище откапывают?

– Не знаю. Сами, кажется, делают из фарша, жира и еще чего-то. Это какая-то ихняя пища, в ней все специальные вещества, витамины.

– Замолчи...

– А чего? Они поэтому и здоровые такие, что еда специальная. А ты – как кусок свинины, потому что вкусненькое любишь. Вот когда захочешь тоже амбалом стать, приходи сюда обедать.

– Лучше сдохнуть! – в сердцах выпалил Пельмень. Потом, глянув по сторонам, спросил: – А электричество тут откуда?

– Ворованное, – широко улыбнулся Пакля. – Кинули провод на столб – и все дела. Они у меня на все руки мастера. Будет время, заставлю, чтоб комнатку мне тут устроили. С диванчиком, телевизором...

– Пойдем наверх, а?

Они поднялись на второй этаж корпуса, нашли уголок, куда не залетал ветер. Пакля соорудил из трех кирпичей скамеечку, сел, расставив ноги. На его лице было умиротворение и гордость. Пельмень же ходил взад-вперед и старался внушить себе, что видел страшный сон, не более.

– И что ты обо всем думаешь? – торжественно спросил Пакля.

– Что? – Пельмень остановился, тревожно оглянувшись. – А, ты про это... Знаешь, на что похоже? Похоже, как будто здесь новые наркотики изобретают. И пробуют их на поросях и коровах.

– Не знаю, – беспечно улыбнулся Пакля. – Пусть изобретают. Что мы делать-то с этим всем будем?

– А-а... Надо скорей бежать к Дутову и все рассказать. Пока и нас не замели под эту лавочку.

– Что? – захохотал Пакля. – Дутову рассказать? Ну а дальше что?