Текст книги "Каждый парень должен пройти через это"

Автор книги: Михаил Парфенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

М. С. Парфенов
Каждый парень должен пройти через это

Утро

– Все писатели – онанисты.

Тимур смотрит на меня, наслаждаясь произведенным впечатлением. Слегка прищурился, глаза блестят, будто там, в их сказочной синеве кто-то разбросал новогоднюю мишуру. Но до зимних праздников еще далеко: мы оба взмокли и разомлели от жары, а солнце сияет так, словно это последний август на планете Земля. Я вижу глаза своего друга и бисер проступившего у него на лбу пота. Ниже глаз его лицо спрятано за планшетом, который Тим держит перед собой, и там, где должен быть его рот, я нахожу взглядом картинку с модным надкусанным яблоком. Готов поклясться: Тимур сейчас ухмыляется.

«Ну, давай, спроси! – хохочут небеса в его зрачках. – Спроси же меня!» – вторит им взбалмошный вихор пшеничного цвета, топорщащийся над правым виском.

«Все писатели онанисты». Глупость, конечно, но слышать такое довольно обидно, особенно если сам сочиняешь истории. Я от неожиданности даже колой поперхнулся и теперь чувствую в горле неприятную горечь. Смятая банка падает на клумбу позади скамьи.

– Что за бред! Да с чего ты взял вообще?!

– А ты сам подумай…

Он никуда не торопится. Кладет планшет между нами, экраном вниз. Чуть покачиваются пустые кабины колеса обозрения, тихо скрипят ржавые качели, сохнет болотистая водица на дне фонтана. В парке ни души, только я, Тим и хриплый голос, напевающий нам из старых динамиков о дружбе. «Если друг оказался вдруг…»

– Я не знаю. Я не могу думать об этой чуши.

– Ну, вот прикинь. Писатель – он чем занимается? Пишет. Но ведь он не может писать книгу и одновременно звонить в пиццерию, смотреть футбол или играть в «контру». Когда он пишет, он ни с кем не общается, он должен быть в это время один. Сидит где-нибудь в комнате…

– В своем кабинете. – Я всегда мечтал, что когда-нибудь, когда стану взрослым и знаменитым, обзаведусь личным рабочим кабинетом. Вместо компьютера там будет стоять дорогая старинная печатная машинка, на массивном столе темного дерева также найдется место изящному пузырьку с чернилами и набору ручек и перьев. Внешняя стена будет полностью стеклянная, с видом на живописный хвойный лес, а у двух других стен встанут шкафы, забитые книгами моего авторства.

– Пусть в кабинете, не важно! Двери закрыты, шторы задернуты. Туда никто из его семьи зайти не имеет права, пока он занят этим, хм, интимным делом…

– Допустим.

– Чтобы много писать, нужно много сидеть на одном месте, не отвлекаться. Так? Только руками работать. Ручками, понимаешь? Для этого привычка нужна, терпение. Ну, а как и когда такая привычка вырабатывается? Еще в юные годы… Вот и выходит, что все писатели – онанисты. У тебя, Петро, есть шансы со временем стать Акуниным. Или наделать мозолей на ладошках.

– Да пошел ты. Логики – никакой.

– Логика есть. Просто ты еще слишком мал, с трудом догоняешь.

Тим падает на спинку скамьи, блаженно прикрывает глаза. С лица не сходит фирменная улыбка – такая яркая и счастливая, что на него невозможно обижаться.

Впрочем, мне есть, чем возразить другу:

– А я в журнале читал, что мастурбацией занимается девяносто процентов подростков. Это даже полезно для организма… В нашем возрасте.

Он открывает один глаз, посматривая на меня. Улыбка становится еще шире.

– Зря не веришь! Каждый парень должен пройти через это, чтобы все у него нормально развивалось.

– Ага. Ну да. Конечно. В Интернете еще и не такое напишут, на порносайтах твоих любимых. Кстати, о писаках. Один такой совсем дописался: у негров в рот берет.

– Лимонов, что ли?

– Какие нафиг лимоны? Член у негров сосет дядька, прикинь! Ну, этот, который еще «Восставших из Ада» снял…

– Чушь какая-то.

Он вдруг вскакивает.

– Я тебе покажу, через что на самом деле надо пройти, чтобы стать мужиком. Пойдем!

Хватает за рукав, тянет. Я лениво, без всякой надежды на победу, упираюсь. Мы отходим на пару шагов, тут приятель отпускает мою руку, хлопает себя по лбу и бежит обратно к скамейке, за девайсом.

– Вот дурья башка, чуть не забыл! Фух…

День

– Где это мы?

– Кладбище. Старое. Не как авто твоего папаши, а гораздо, гораздо старше. Здесь уже никого не хоронят… Лет этак сто.

Тим стоит – стройный, красивый. Белая футболка с надписью «БУДУЩИЙ ПРЕЗИДЕНТ РОССИИ» чуть великовата, но не скрывает широкие плечи и крепкую, не по-детски мускулистую грудь – особенно хорошо его мышцы видны сейчас, когда он развел руки в стороны, словно распахивая передо мной врата в свое маленькое царство мертвых.

Ничего особого я тут не вижу. Сотни раз и зимой, и летом проходил мимо этого холма, и никогда бы не подумал, что растущие на нем чахлые деревца скрывают чьи-то могилы. Если только труп случайной бродячей псины, сбитой кем-то на трассе, бросили гнить в кустах. Из земли перед нами тянутся к вершине холма стертые, покрытые трещинами ступени. Другой конец лестницы затерялся наверху, среди сорняка, под сенью не по-летнему желтых кленов.

– Мать говорила, что после того, как кладбище закроют, лет на пятьдесят, на его месте делают новое.

– А здесь не стали, – отмахивается Тим и ступает на лестницу. В воздухе кружит побеспокоенная пыль.

– Почему?

– У мамки спроси! Ты идешь или будешь весь день там торчать, как столб?

Не дожидаясь ответа, он быстро взбегает наверх, легко перескакивая ступени, и через несколько мгновений исчезает за кленами. Я медленно поднимаюсь следом.

Тим гораздо сильнее, пластичнее меня, хотя старше всего-то на год. Спокойно подтянется на турнике двадцать раз, подъем с переворотом сделает и выход на руки. По нему все девки сохнут, даже студентки из колледжа. Как-то на физре, в раздевалке он хвастал, что уже занимался сексом с девушкой – и все пацаны из наших классов ему верили. Тиму легко поверить, такой он весь открытый, веселый… совершенный. «А потом она мне еще и яйца отлизала» – скажи эти слова кто другой, засмеяли бы. Скажи такое я – побили б, наверное, за враки. Я же его полная противоположность! Неказистый, маленький, слабый. Унылое говно. На меня девчонки никогда не смотрят, разве только как на друга Тимки. Этакий щуплый придаток, уродец Санчо рядом с бравым Кихотом. И трахаю я только собственную руку – тут Тимур прав, пусть я никогда в том ему и не признаюсь. Как никогда не скажу, кого представляю, запершись в ванной комнате.

Так что я ступаю по раскрошившемуся камню неуверенно, с опаской. Затхлый воздух, наполненный запахом прелой листвы, дерет горло и щиплет ноздри. Попавшая в глаз паутинка повисает на реснице, отчего веко начинает по-дурацки моргать. Вытирая выступившую слезу, поворачиваю голову к свету, и яркий солнечный луч неожиданно стреляет из кроны дерева мне в лицо, точнехонько в другой глаз, который тоже начинает слезиться. Несчастные двадцать метров подъема становятся адской мукой. Когда я наконец одолеваю эту Голгофу, из груди невольно вырывается стон.

Тим терпеливо ждет. Уселся прямо в траве, жмурится на солнце, как кот. На губах все та же ленивая озорная ухмылочка. Я сажусь рядом, чтоб отдышаться.

– Тут… пикники можно… устраивать.

Он хихикает:

– Чувак, ты расселся на костях чьей-то прабабки – и мечтаешь здесь же шашлычок замутить?

Крыть нечем. Молча вытерев рукавом рубахи потный лоб и глаза, я просто вытягиваюсь рядом с Тимом. Смотрю на небо с размазанными по нему молочными кляксами облаков. В окружающей первобытной тиши слышны редкие голоса птиц. Трава щекочет шею. Сердце в груди бьется реже, дыхание становится спокойным и ровным. Не хочется ни о чем думать. Я уже почти сплю, когда Тимур вдруг вспоминает, ради чего мы сюда заявились.

– Ночью здесь бывает жутко.

– Почему?

– Главным образом потому, что это кладбище, гений. Те, кто здесь похоронен, мертвы уже десятки, даже сотни лет.

Я пытаюсь представить. Старые кости, погребенные глубоко в сырой земле под нами, укрытые саваном из корней. Заполненные перегноем и червями глазницы таращатся снизу, сквозь слои почвы, сквозь меня, на это синее небо и белые облака. Как им, должно быть, завидно. Как они злятся в своих всеми позабытых могилах оттого, что они – такие старые и мертвые, а мы, я и Тим, такие юные, живые.

Мгновенная дрожь пробегает по телу, но мне совсем не страшно. Скорее приятно, даже весело – ощущать свои годы, дышать полной грудью, осознавать, что рядом мой лучший друг. Капелька его совершенства в эти минуты перепадает и мне. А мертвецы внизу, которыми зазря пугает меня Тимур – они ненастоящие. Вот когда три года назад хоронили бабу Лиду – та была настоящей. Натуральной покойницей. Кожа у нее на лице стала серая, цвета дешевой туалетной бумаги. Черты лица утончились, пальцы рук напоминали крючки – того и гляди вцепится, не подходи! И еще от бабушки едва уловимо пахло так, как от нее никогда не пахло, пока она была живой. Ее закопали на другом конце города, на другом кладбище, где все было совсем не так, как здесь.

– Если это кладбище, то где кресты, надгробия?..

– О, это ты верно заметил! – Тим достает из кармана пачку «Винстона» и спички. Вопросительно смотрит на меня. – Будешь?

– Да не, неохота. – Я переворачиваюсь на бок. – И все-таки – где кресты?

Он сует сигарету в рот, зажигает спичку от ногтя, совсем как взрослый. Глубоко, с наслаждением затягивается. Затем тушит огонек, воткнув спичку в землю у меня перед носом.

– Во-первых, в советское время в бога верить запрещали.

– Это при Ленине только, еще немного при Сталине, а потом все нормально было, мне мама…

– Мама-мама!.. Чтоб тебя! Дай досказать. Так вот, тогда вообще многих хоронили без всяких крестов и украшений. А во-вторых…

– Что – во-вторых?

– А то, что еще до революции это было не просто кладбище. Специальное. Тут неподалеку психушка была. Причем не обычная, а чисто женская такая богадельня. Куковали там больные на голову бабы пожизненно, пока не мерли. А еще эксперименты над ними ставили. Жестокие, всё искали способ мозги вправить. Тут и хоронили… то, что от них оставалось после всех этих опытов. А еще здесь закапывали проституток, нищенок, тифозных… Тех, кого не могли опознать. Убитых. Замученных. Самоубийц.

– Кончай заливать-то, а?

– Во те крест! – Тим рисует в воздухе фигуру планшетом и ржет. Я бы и хотел посмеяться с ним заодно, но эта история мне не по душе. Тимуру нравились страшилки, которые сочинял я, но сам он никогда не мог придумать ничего оригинального.

– Что дальше? Вызывать духов начнем? Ахалай-махалай…

– Глупости не говори! В такой бред лишь старухи и девчонки безмозглые верят. Тебе предстоит пройти… испытание. Для настоящих мужчин. Но не сейчас… сейчас я покажу тебе тут все и объясню, что надо будет сделать.

– А все остальное?

– А все остальное… – тихо шепчет Тимур – …все остальное случится ночью.

Вечер

«Это надо сделать сегодня ночью, – рассказал Тим. – Потому что сегодня особая ночь, сегодня восходит новая луна. Говорят, в такие ночи все мертвое оживает, и если уж когда призракам и положено появляться, так это нынче в полночь на старом женском кладбище. Прах взывает к праху, тлен к тлену… а сиськи к члену. Сечешь, Петруччо?»

Понятия не имею, откуда он набрался этих словечек – прах, тлен… Должно быть, услышал в одном из тех старых фильмов, что так любит. Несколько раз я «зависал» дома у Тима, с ночевкой, когда его предки сматывались в Таиланд или Европу. Мы брали соленые орешки, пиво, выключали в комнате свет, забирались с ногами на диван и смотрели всякое древнючее дерьмо. Как правило, про кровожадных покойников: «Демоны», «Зловещие мертвецы», «Калейдоскоп ужасов», «Ночь живых мертвецов»… Глупые страшилки, на съемках которых были пролиты тонны кетчупа, но Тимур обожает такое кино. Когда очередной красотке на экране отрывали голову или вспарывали брюхо, он начинал тяжело и глубоко дышать, будто бы впадал в транс. Смерть, пытки из этих фильмов его каким-то образом возбуждали. Да и меня тоже, хотя, возможно, все дело было в самой обстановке – темнота, стоны с экрана, горячее дыхание лучшего друга совсем рядом, у самого уха… Ощущение чего-то запретного наползало, окутывало, как туман, заставляя сердце биться чаще, теплой волной накатывая от солнечного сплетения в низ живота. И когда напряженная музыка обрывалась истошным воплем еще одной неудачливой жертвы зловредных монстров, я, было дело, сам ахал, поддавшись странной магии момента, и невольно хватал Тима за руку. А тот начинал хохотать и толкал меня в плечо, обзывая трусом и девчонкой.

«Говорят, на этом кладбище только баб и хоронили. Вот в чем вся фишка, Петроний, всасываешь?.. Их, телок этих, при жизни пытали, насиловали, держали взаперти. И кто все это делал? Мужики, конечно! Легенда гласит, что с тех пор дамочки, погребенные здесь, не могут уняться, столько злобы и ненависти накопилось у них к нашему брату… Слыхал, поблизости находили трупы бомжей, но что самое интересное – только мужчин. Женщин они никогда не трогали…»

К вечеру, когда за окном спальни начинает сгущаться мрак, я уже изнываю. Мать, заглянув в приоткрытую дверь, даже забеспокоилась:

– Петруша, у тебя чего щеки такие красные, не заболел ли?

– Ма, не называй меня так! Знаешь же, что терпеть не могу. И вообще, стучать надо, когда заходишь.

– Ладно-ладно. Вижу, здоров, раз ворчишь… Доброй ночи, сынок.

– Спокойной ночи, ма…

Покой мне даже не снится, потому что я нервничаю – какие уж тут сны! Но доброй ночи я и сам себе мысленно желаю, ведь чем сильнее сгущается тьма за окном, тем менее смешной и глупой кажется рассказанная Тимуром байка. Спросить у матери я, конечно же, не рискнул – это ж палево натуральное будет, как объяснить потом, к чему спрашивал? Но в Интернете попытался найти информацию. Выяснилось, что, и правда, еще до революции, при царе, располагался на том самом месте, где теперь стоят карусели, какой-то то ли приют, то ли лечебница, а может, и тюрьма – или вообще все сразу. Деталей, правда, никто нигде не приводил. Не удалось отыскать и фото, один только досужий треп на местных форумах. Из серии «таинственные тайны нашего городка». Что ж, по крайней мере, стало понятно, где Тимур эту страшилку вычитал.

Пытаясь убить время, я воевал с драконами в онлайне, но без толку – мысли раз за разом возвращались к предстоящему ночному квесту. С одной стороны, бродить в темное время суток среди могил – бррр!.. Но с другой стороны – там будет Тим, мы будем вместе, ночью, как два лихих искателя приключений. Я волновался, ерзал на стуле перед монитором, то и дело поглядывая на часы в углу экрана.

Уговорились на десять. Но как же долго тянется время! В час по чайной ложке, как говорит мамка. От нетерпения хватаю с постели мобилу и уже ищу в списке последних вызовов Тимкин номер, палец замирает над кнопкой… Сдерживаюсь. А вдруг он забыл? Или вообще пошутить решил. Развел как лоха! Точно-точно. Я ему звонить стану, а в трубке услышу знакомый звонкий хохот. Нет уж, пускай все будет по плану, как днем решили. А если он так и не позвонит…

Выглядываю из своей комнаты, чтобы убедиться: родители уже спят. Дверь к ним закрыта. После захожу в Сеть, брожу по порносайтам. А что, в журналах ведь пишут, что обычное дело и даже полезно… Хотя именно порнушка у меня особого интереса никогда не вызывала, что бы там Тимур ни болтал. Страшенные девицы, почти полностью состоящие из силикона, безмозглые качки с огромными членами… Часто еще и старики, лет по тридцать.

Смутное воспоминание из детства, когда родители еще держали в спальне детскую кроватку. Однажды, посреди ночи я проснулся и услышал, как они, мать и отец… Не знаю, какое слово тут лучше подобрать. Они хлюпали. В темноте. Ворочались, как два гигантских, слипшихся друг с другом слизня. Это было скорее отвратительно, чем возбуждающе. Так что порнографию я не люблю, а смотрю ее просто от скуки. Возбуждение у меня вызывают мысли о предстоящем (или нет? Ладно, поживем-увидим, недолго ждать осталось) путешествии на старое «женское» кладбище.

Так, стоп. А если там, на кладбище, ночью что-нибудь все-таки случится?

Тимур-то, конечно, парень крепкий… Но все же. Мало ли кого можно встретить посреди ночи в нашей глухомани?

Например, живых мертвецов, как в одном из тех уродских фильмов.

Блин! За окном уже вконец темно стало, и как-то совсем нет желания думать о восставших из ада (Член у негров сосет дядька, прикинь?) и прочих монстрах.

А вот оставить записку на всякий случай (например, на случай живых мертвецов… тьфу ты!) – надо бы. Так сказать – послание предкам.

Выдрав лист из школьной тетради, наскоро пишу сообщение для родителей, чтобы знали, где меня отыскать, если с утра не застанут сыночка дома… Если вдруг меня сожрут мертвецы… да елки-палки, ну что ты будешь делать, лезут и лезут трупы в голову! Ну точно как в кино – мозгами полакомиться хотят…

А что, если сочинить историю про зомби? Не такую глупую, как Тим натрепал, а что-то взаправду страшное… Да, с кровищей! Да, с испуганными воплями! Но главное-то другое. Страшно ведь не когда в старых фильмах кого-то рвут на части. Действительно жутко становится, когда сами герои начинают превращаться в чудовищ…

Переворачиваю тетрадный лист, грызу колпачок ручки. Какое бы название придумать? На ум не приходит ничего стоящего, только чушь вроде «Жаждущих крови зомби» или «Кровавой вакханалии пожирателей человечины». Плюнув, записываю – «зомби, пока без названия», а строчкой ниже свой псевдоним. Не «Петрушкой» же подписываться, честное слово…

В этот момент начинает тревожно пиликать мобила. Тимур.

– Они идут за тобой, Вар-рвара! – раздается в трубке заунывный вой. – Безумные мертвые сучки идут за тобой, чтобы оторвать тебе яйца!

– Да заткнись ты, пародист долбаный, чего орешь! Перебудишь всех сейчас и уже никто никуда не пойдет.

– Э, нет, Петрофан, уговор дороже денег! Я у подъезда вашего, вылезай.

– Щас, пять сек…

Сгребаю со спинки стула ветровку, кладу в карман мобильник, ключи от дома. Тихонько выбираюсь из своей комнаты и, не рискуя включать свет в прихожей, почти вслепую, на ощупь нахожу старые кеды. Обуваюсь. В груди бешено колотится сердце – кажется, от этих гулких ударов должен проснуться весь наш подъезд. Но нет, в квартире тихо, и самым громким звуком становится тоненький скрип открывающейся двери…

Сбегаю по ступенькам. Сердце стучит, в желудке сосет, кишки крутит, к горлу подступает комок. Приключение начинается, вот только предчувствие у меня насчет этого приключения не очень хорошее…

Ночь

– Задача ясна? – спрашивает Тимур и светит мне в лицо, как будто преступника допрашивает. Только на полицейского он не похож, да и вместо лампы использует планшет. Вновь мы на вершине кладбищенского кленового холма. Обещанного новолуния не видать – небо к ночи заволокло тяжелыми мрачными тучами. И духота страшная, будто перед грозой. Вот и громыхнуло где-то, пока еще далеко…

– Зонтик надо было взять, блин.

– Зонтики для девчонок! – гогочет Тим, хлопая меня рукой по плечу. – А мы же с тобой настоящие мужики, да?

– Вот намочишь девайс, мужик, тогда будешь выпендриваться.

– А у меня водонепроницаемый, – скалится он.

Моя собственная мобила лишена всяких наворотов. По сравнению с его планшетом – такая же дешевка, как и я сам в сравнении с Тимом.

– Еще раз повторяю. Делаешь круг по тропе, обходишь могилы и возвращаешься сюда же, на стартовую позицию. Задача ясна?

– Ясна-то ясна, – я чувствую себя крайне неуютно и глупо, – но здесь же хоть глаз выколи…

– Аккуратнее со словами, а то еще услышат. – В свете планшета лицо у Тимура стало зеленое, нечеловеческое.

– Кто услышит?

– Мертвые сучки, – кривляется зеленое лицо. – Услышат – и глазенки твои вырвут. Или на жопу натянут, гы-гы.

– Да пошел ты. Возьму и уйду домой сейчас вообще. – Я зол, напуган, и Тимур это замечает.

– Не бзди, Петрушок. Чего тебе бояться? Они же тебя не тронут, за своего примут. В смысле, за свою. Ссышь, как телка!

– Да пошел ты! – Глаза жжет от стыда и обиды. Понимаю, что готов разреветься, как малолетка. Как телка. От этого понимания мне становится только хуже. – Пошел ты, мудак!

– Нет, – улыбается Тим. – Пойдешь ты. Уговор помнишь? Каждый парень должен пройти через это! Докажи, что ты мужик, а не потаскушка из колледжа.

– А сам-то бродил тут, парень? Ночью, один, а?

– Да раз сто, не меньше, – быстро отвечает Тим. Врет! Вижу, что врет!

– Так, может, тогда со мной прогуляешься, дорогу покажешь?

– Э, не, я лучше тут… ну, покараулю, – уже не столь уверено говорит он. – Вроде как одному полагается, понимаешь? Проверка на храбрость… Ну, как бы. Ты кричи, если что. Я услышу, прибегу. Лады?

Новые раскаты раздаются все еще вдалеке, но уже ближе, чем раньше. Вздыхаю, поворачиваюсь в ту сторону, где в кромешной тьме вьется среди чахлой поросли невидимая тропинка. Облизываю пересохшие губы. Отсвет далекой молнии, как вспышка фотоаппарата, выхватывает на миг узкую дорогу, уводящую в царство мертвых сучек.

Хрен с ним. Лучше уж поскорее пройти этот идиотский Тимуров ритуал. Обряд инициации, чтоб ему пусто было! Может, повезет вернуться домой сухим.

– Тут всего минут двадцать бродить, – доносится сзади. – Если плутать не будешь, до полуночи вернешься еще, дружище.

– Вернусь, гребаный ты мудак, еще как вернусь…

– Узнаю брата Петьку! Поспеши, а то ведь… Они идут за тобой, Варвара! Они хотят тебя трахнуть и съесть! У-у!

Я бреду, стараясь не обращать внимания на подвывания за спиной. Пытаюсь сосредоточиться на тропинке, не потерять ее из виду. В темноте это проще простого, а помощи от едва мерцающего экрана мобилы считай что нет, хотя без него было бы еще хуже. Пройдя метров десять, поворачиваю вслед за вихляющей дорожной петлей и едва не напарываюсь ногой на торчащий из прелой листвы острый сук. Осторожно пихаю его – сук чуть вздрагивает, как живой, но с места не двигается. Крепко засел, зараза. Ладно, обойдем. Надо всего лишь двинуть чуть в сторону от тропинки. Делаю этот шажок, внимательно глядя себе под ноги – и тонкая ветка вспарывает мне висок.

Больно, черт побери! Словно длинный острый коготь рассекает кожу. И на мгновение мне показалось, что это и правда коготь. Криво загнутый, желтый, торчащий из костлявого пальца, покрытого истлевшей кожей, владелица которого протянула ко мне свои гниющие руки-палки… Небо озаряет новая вспышка, за которой чуть запоздало следует могучий, отдающий раскатистым эхом треск.

– Эй, Петрильо! – орет из-за деревьев Тимур. – Скоро потоп начнется, слыхал? Ты поторопись-ка! – заливистый смех. – Поторописька-пиписька, Петрильо!

– Заткнись, Тим, – говорю сквозь зубы, стирая с виска выступившую из царапины кровь.

– Мертвые любят воду! – продолжает надрываться шутник. – О да, любят дождь и молодую луну! Время к полуночи! Хэй-йо, скоро твоя задница превратится в тыкву, Золушка!

Кидаю взгляд на экран телефона – Тимур опять лжет, сейчас только половина двенадцатого. У меня в запасе еще полчаса. Целых тридцать минут, чтобы продраться сквозь заросли, уберегая глаза и ноги от хищно торчащих из темноты когтистых лап.

– Они идут за тобой, Вар-рва-ар-р-ра-а!.. – шум ветра и новые громовые раскаты заглушают крики Тимура. Первые тяжелые капли шлепаются мне на макушку – точно кто-то сверху постучал. «Тук-тук, молодой человек, все ли у вас дома?» – мне представился пожилой маленький доктор с аккуратной старомодной бородкой. К одному такому предки водили меня в детстве из-за того, что по ночам я вопил и постоянно мочился в кроватку. Идиоты, вам всего-то надо было перестать липнуть друг к другу и хлюпать…

Дождь набрал силу, и сейчас уже абсолютно все вокруг меня захлюпало. Холодные мокрые струи побежали по щекам и за шиворот куртки.

А что, если – подключается, как всегда не вовремя, воображение – я спокойно иду по тропинке и спустя положенные двадцать минут, промокший и продрогший все-таки выхожу обратно на полянку… а Тимура там нет?

«Да куда он денется-то?..»

Куда угодно, ведь это ты без него жить не можешь. А он всего лишь смеется над тобой, прикалывается…

«Нет, нет! Тимка так не поступит…» – даже в мыслях это звучит не слишком убедительно. Ускоряю шаг. Высвечиваю телефоном палую листву, дерн под ногами и стволы кленов по обе стороны от дорожки. Та петляет, иногда пропадает из виду на несколько секунд. В животе ноет, крутит. Облизываюсь. То ли слезы, то ли кровь из царапины на виске, смешавшись с дождем, попала в распахнутый рот: на губах и языке стало солоно.

На очередном повороте завесу мрака внезапно разрезает сияющая ломаная линия. Невероятной силы удар оглушает, сбивает с ног. Листва в том месте тропы, куда ударила молния, яростным фонтаном взмывает вверх. Ноздри наполняет едкая вонь – как в тот раз, когда задымила на кухне микроволновка, только сильнее. Еще пахнет бабушкой, мертвой бабушкой, но… это ведь просто игра воображения, правда?

С трудом встаю на ноги. В голове заевшей пластинкой крутится одна-единственная фраза: «Еще бы пару шагов и… Еще бы пару шагов и… Еще бы… и…». Слова эти вертятся, набирая скорость, и уносятся вниз, в темную воронку, ввинчивающуюся узким горлышком в бескрайнюю бездну на самом дне моего сознания. Меня шатает, я тоже готов упасть. Снова туда, в хлюпающую клоаку. Чтоб устоять, приходится горбиться, как старому деду, сжимать пальцами колени. Джинсы потемнели от грязи, коричневая жижа заляпала руки. Мать придет в бешенство, когда увидит. Если увидит.

Поднимаю взгляд. Тропа вышла на открытое место. Небольшая проплешина, окруженная кустами и деревьями, а над ней – беззвездное сводчатое полотно. Света безумно мало, но все-таки можно различить покореженные пни и несколько торчащих из земли кривых жердей.

Блин.

Это ж не просто пенечки да палочки, да?..

Что там, на ближайшем, доска какая-то висит, что ли?..

Бли-и-ин.

Это могилы. Их могилы. Тех сумасшедших, про которых писали на форумах. Тех замученных докторами-садистами нищенок и самоубийц из побасенок Тима.

Ветер стихает, гром тоже берет паузу. Природа будто выжидает. «Ваш ход, молодой человек», – говорит тьма голосом вежливого доктора. Заманивает дальше, к останкам безымянных надгробий.

Безымянных ли?..

Мне ужасно не хочется узнавать ответ на этот вопрос.

Петрушка-обосрушка, раздается в голове знакомый смех. Петруччо-навалил-я-кучу! Петро-от-страха-навалил-ведро! Вар-р-вар-ра!

– Спокойно, – бормочу под нос, как молитву. – Возьми себя в руки. Тут идти-то всего ничего осталось. Соберись! Сожми яйца в кулак, мать твою. Что там наш Тимурчик-всегда-как-огурчик болтал?.. «Каждый парень должен пройти через это».

А они будут идти за тобой, идти за тобой, ИДТИЗАТОБОЙ!!!

Меня трясет отнюдь не от холода. Поляна передо мной – огромная пасть, и челюсти ее широко разведены в беззвучном обвиняющем крике, адресованном небесному храму. «Ваш ход, молодой человек». Сделай шаг – и провалишься в эту пасть. В которой все еще хлюпает.

Вхожу в другой, новый лес, что создан из воткнутых в землю палок с болтающимися на них (не везде, кое-где отвалились) мятыми ржавыми табличками. Сколько же их тут – пятьдесят, сто, больше?.. Высвеченные слабым мерцанием, белеют во мраке полустертые римские цифры и старинные буквы с «ятями». Некоторые сплетаются в женские имена и фамилии, даты рождения и смерти.

Днем, когда Тим провел меня мимо нескольких земляных холмиков, которые выдавал за старые могилы, ни этих табличек, ни этих имен здесь не было.

Не было! А теперь – вот они, целый частокол. Можно вытянуть руку и собрать в ладонь капли дождя с щербатой почернелой поверхности. Или побежать, сбивая кулаком таблички с именами, одну за другой – заодно сосчитать, сколько женщин тут взаправду похоронено. Бежать, сбивать, считать и хохотать – это будет ужасно весело, определенно.

1860-какой-то, 1902-й. Ерафонтова Катерина… Причитаева Алефтина Геннадьевна… а здесь совсем неразборчиво… а тут – некая Ежова. А там – Иванина Мария… Медленно, словно во сне, плывут имена покойниц мимо меня.

Среди них я вижу имя своей мертвой бабушки, похороненной на другом – настоящем! – кладбище.

Мне дурно, меня мутит… Бабушке нечего тут делать. Этим табличкам нечего тут делать. «Молодой человек, у вас весьма богатое воображение».

Взгляд натыкается на имя моей мамы. Ну конечно! Все знакомые дамы здесь собрались, и живые, и мертвые – не столь уж и велика разница, ведь итог для всех нас один, не так ли?

Или кому-то все же суждено вернуться с того света?..

Косые жерди и болтающиеся на них куски железа видятся мне теперь частоколом с нанизанными на колья кусками человеческих тел. Грудина, бедра, лопатка… и черепа, их больше всего, круглых черепов, иссушенных голов, бледных лиц с дырами на месте глаз.

«Выдающееся воображение! Болезненно выдающееся».

В памяти всплывают слова, что постоянно твердят попавшие впросак герои глупых фильмов ужасов, и мне остается лишь повторять за ними:

– Это мне кажется, это все мне только кажется!

Похоже, я ору это вслух, но могучий удар грома заглушает все на свете, а новая яркая вспышка освещает на мгновение поляну, могилы, уродливые колья и тропу передо мной.

Холодные мертвые пальцы ложатся мне на плечо.

Тропу впереди рассекают две тени. Моя и того, что стоит за моей спиной.

С диким воплем срываюсь с места и несусь со всей мочи, не чуя ног, куда глаза глядят.

– Тимка-а-а!

Он обещал, обещал! «Ты кричи, если что».

– Тиму-у-у… – ору, улепетывая от преследующей меня смерти.

Деревья сердито шумят, грязь чавкает под ногами, жадно липнет, пытаясь задержать, остановить, бросить назад, в пасть чудовищу. Спотыкаюсь, падаю лицом в хлюпающее вязкое море, брызги в стороны!.. Еще одна молния бьет, рассыпая искры, точно в жердь посреди поляны. И я вижу, как другие колья быстро обрастают плотью, прямо на глазах превращаясь в высокие худые и белые до прозрачности фигуры. Они извиваются, как гигантские черви, они танцуют в потоках ливня, как смертельно ядовитые морские змеи в воде. Их танец прекрасен.

– Ти-и…

Выскакиваю туда, где меня должен был ждать лучший друг.

– …а-а?

А Тимура здесь нет.

Я реву, размазывая кровь, слезы, сопли и грязь по щекам. Озираюсь по сторонам, но нигде его не вижу. Почва уходит из-под ног, силы оставляют меня. Медленно, как во сне, валюсь наземь.

И слышу смех.

Издевательский злой смех позади.

– У-ха-ха, вот это ты дал стрекача, Петро!

На тропинке стоит Тимур в своей промокшей насквозь футболке с дурацкой надписью «БУДУЩИЙ ПРЕЗИДЕНТ РОССИИ». Он снимает меня на планшет.

– Улыбочку, мистер Пи! Это был спринт века, не меньше!

– Ты… где ты был?

– Во дает! – Тимур выбирает ракурс для съемки. – Я же за тобой все время шел, чудила!

– За мной?..

– Ага. Ну, чисто прикола ради. Потом, когда ты завис на проплешине той, дай-ка, думаю, шугану слегка… Иначе ведь какой смысл, без страха-то? Да не злись ты, Петруччо! Боевой ты парень, храбрец каких поискать…