355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Парфенов » Последний защитник Брестской крепости » Текст книги (страница 2)
Последний защитник Брестской крепости
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 00:33

Текст книги "Последний защитник Брестской крепости"


Автор книги: Михаил Парфенов


Соавторы: Юрий Стукалин

Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Втроем они вошли в дом. На столе уже дымилась картошка, лежали в миске ярко-красные помидоры, пупырчатые огурцы, поблескивали стрелы зеленого лука. После небольшой суеты в тесном коридорчике, приветствий и радостных восклицаний Катерины все расселись за круглым столом.

Катерина, хитро посмотрев на мужа и старшину, полезла в огромный буфет и, покопавшись за створками, выудила оттуда бутылку с мутноватой жидкостью. Сомов одобрительно крякнул.

Потянулись долгие разговоры о жизни в столице, об институте и успехах в учебе. Дашка, немного смущаясь и розовея от столь пристального внимания, рассказывала обо всем подробно и обстоятельно. Кожевников при этом гордо улыбался, глядя на дочь.

– Ну и как он, гранит науки? – весело спрашивал Сомов. – Сильно твердый?

– Да не очень, – скромно под общий смех опускала глаза Дашка.

– А ты это… там, в Москве… – Голос Сомова стал запинаться, а лицо посерьезнело. – Товарища Сталина видела?

– Нет, – Даша помотала головой.

– Эх, – мечтательно протянул лейтенант, – хоть бы одним глазком взглянуть, какой он!

– А я Чкалова зато видел! – встрял в разговор маленький Алешка.

Светловолосый толстощекий мальчишка, он постоянно старался завладеть всеобщим вниманием и в который раз уже хвастался, что сегодня в клубе офицеров снова, уже в четвертый раз, посмотрел кинокартину «Чкалов». Унять мальчугана было сложно, приходилось выслушивать его по-детски забавные впечатления от фильма.

Наконец Алешку решили отправить спать. Он долго упирался и смешно хмурил брови, готовый вот-вот заплакать. Катерина смогла его уложить, только пообещав, что завтра они с отцом, Дашей и дядей Митричем все вместе пойдут гулять в город.

Пока женщины прибирали со стола и готовили чай, Сомов и Кожевников вышли покурить на свежий воздух. Близилась полночь, на небе ярко горели россыпи звезд. Воздух остывал, пропитывая округу вечерней прохладой.

Присев на крылечке, они закурили. На душе у старшины было как-то по-особенному хорошо. Приятно вот так после ужина в компании дочки и близких друзей посидеть и посмолить, глядя, как сизый дым растворяется в темном небе. Первым заговорил Сомов:

– Митрич, слышал, что сегодня в Бресте взяли троих шпионов?

– Нет, – удивленно поднял брови Кожевников. – Я же за дочкой ездил. А что случилось?

– Крутились они недалеко от водонапорной башни. Один бдительный «летеха» из патруля проверил у этих хлопцев документы. Все в порядке оказалось, но то ли нервничали они слишком, то ли какая другая незадача, в общем, цепануло его в них что-то. Подробностей не знаю. – Лейтенант выпустил струю дыма. – Пригласил «летеха» их проследовать в комендатуру, а те – сопротивляться. Положили их под дулами, значит, мордами в асфальт, давай разбираться, а у них под нашей формой – немецкая.

– Вот это да! – поразился старшина. – И что?

– Да ничего, собственно. Поговаривают, что возможны провокации с германской стороны. Приказ был усилить бдительность, но паникерства не разводить.

Старшину вдруг вновь охватило неприятное чувство тревоги, только теперь оно не было смутным и эфемерным. Странности прошедшего дня начинали складываться в единое целое. Опыт подсказывал ему, что неспроста все это, что следует готовиться к серьезным неприятностям. Он немного помедлил, подыскивая слова, затем тихо спросил Сомова:

– Володь, а тебе не кажется, что какая-то гнусь затевается?

– В смысле?

– Ну, шпионы эти… На вокзале в Бресте сегодня такое столпотворение было, будто местные все разом уехать отсюда решили. Да и Катерина жаловалась, что с прилавков соль, сахар, спички исчезают. Очереди кругом. Когда такое было?

– Не знаю, Митрич, что и сказать, – вздохнул лейтенант.

– У меня такое чувство, как… знаешь, бывает духота стоит перед сильной грозой. Вон Анисимов тоже…

– А что Анисимов?

– Пошел часы свои забирать из починки, а ему их не отдают. Мол, не готовы еще. А он их на полке видел – тикают.

– Что с того? – удивился Сомов.

– Впечатление такое, что специально задерживает часовщик, будто знает нечто, чего мы не знаем.

– Что, например?

Кожевников не ответил, решая про себя, стоит ли поделиться с лейтенантом тягостными мыслями, но Сомов настойчиво переспросил:

– Так что этот часовщик знает, по твоему мнению?

Кожевников поднял на него тяжелый взгляд:

– Что покойникам часы ни к чему.

– Это ты брось! – усмехнулся лейтенант. – Это как раз объяснимо. Просто перепутал Анисимов.

– Да не похоже, глаз у него зоркий.

– Ладно. – Хлопнув ладонями по коленкам, Сомов поднялся. – Пошли лучше чайку жахнем. А то девчонки нас, поди, заждались.

Они пили обжигающий душистый чай и ели яблочный пирог, который Катерина делала по собственному рецепту. Сомов, Катерина и Дарья болтали, а Кожевников отмалчивался и задумчиво крутил в руках чайную ложку. Он уже не мог отделаться от тревожных мыслей.

– Папка, с тобой все хорошо? – услышал он голос дочери и ощутил ее легкое прикосновение.

– Да, – рассеянно ответил старшина. – Все нормально.

– Спать ему пора, – сказала Катерина, – намаялся он сегодня, Дашенька. И тебе с дороги отдохнуть надо. Пойдем, я тебе постелю.

«Да, – подумал Кожевников, – действительно надо отдохнуть. Ночью всегда сгущаются краски, а разные мелочи становятся огромными, выше стен нашей крепости. А утро вечера – мудренее».

– Ну что ж, спасибо, хозяюшка, за угощение, – обратился он к Катерине и, поднявшись из-за стола, слегка поклонился. Потом поцеловал дочь.

– Ты это куда? – удивился Сомов. – Э нет, брат, я тебя никуда не отпущу.

– Извини, но у вас и так места мало, я лучше к себе. А завтра утречком пораньше приду. Молоком напоите? – подмигнул он Катерине.

– Вот дурной! – возмутилась Катерина. – И куда ты попрешься? К своим солдатам? Казарменная ты душа!

– Завтра увидимся, – сказал он дочери, показывая тем самым, что разговор окончен. Затем поцеловал ее в щеку и немного смущенно добавил: – Люблю тебя.

– Я тебя тоже, папка.

Казарма располагалась на Западном острове, и прогулка по ночной прохладе пришлась старшине как нельзя кстати. Он словно нырнул в освежающую ледяную воду после долгого сидения на испепеляющей жаре. По дороге встретился патруль. Узнав его, солдаты отдали честь и прошли мимо.

Отдельной комнаты Кожевникову не полагалось, хотя при определенном старании, указав на свои заслуги и побряцав орденами, он вполне мог ее себе выбить. Но старшина привык находиться среди солдат, да и не хотел вешать на себя заботу обустройства своего быта. Кровать, тумбочка, где помещался весь его нехитрый скарб, да шинель в каптерке – вот и все, что было ему необходимо.

Дневальный поприветствовал Кожевникова, встав по стойке смирно, но он устало махнул солдату рукой. В казарме было тихо, пахло портянками и сапожной ваксой. Старшина разделся, аккуратно сложил форму на табуретку и улегся на койку. Тихонько скрипнули пружины. Кожевников растянулся на прохладной простыне, заложив руки за голову. Солдаты мирно спали. Из разных углов раздавался храп. Особенно явно на общем фоне выделялись раскатистые трели, выводимые рядовым Сагитдуллиным.

Кожевников всегда спал чутко. И на этот раз только его разбудил слабый далекий гул. Он нарастал смутной тенью, выплывал отголоском сна, становясь все более явственным и реальным.

Старшина открыл глаза и прислушался. Теперь звук был отчетливым. Старшина взглянул на часы с фосфоресцирующими стрелками – три утра. Он поднялся с кровати, взял с тумбочки пачку папирос, выудил одну, потом натянул галифе, сунул ноги в остывшие за ночь сапоги и направился к умывальникам.

Дневальный дремал стоя, прижавшись спиной к стенду с фотографиями отличников боевой и политической подготовки.

– Эй, солдат! – тихонько позвал его Кожевников.

Паренек, рядовой, «первогодок», совсем еще мальчишка со смешной фамилией Мамочкин, резко дернулся, широко раскрыл глаза и оторопело посмотрел на старшину.

– Я не сплю, товарищ старшина, – хриплым со сна голосом произнес он.

– Вижу, – усмехнулся Кожевников. – Ты ничего не слышишь?

Дневальный прислушался, склонив набок голову и выставив кверху ухо.

– Шумить штой-то.

– «Шумить», – передразнил его Кожевников и пошел, гулко стуча каблуками по дощатому полу.

Закрыв за собой дверь и миновав ряд умывальников, он приник к стеклу большого окна, долго и напряженно всматривался в черное небо, но ничего не увидел. Закурил папиросу. Огонек ее красной звездочкой отразился в темном стекле. Создавалось ощущение, будто что-то огромное, но неосязаемое движется с западной стороны.

– Ни черта не видно! – тихо выругался старшина, поежившись. Ощущение тревоги вновь обволокло его сердце клубком дурных предчувствий.

«Может, учения какие? – подумал Кожевников. – Хотя нас предупредили бы, граница все-таки».

Лампочка под потолком вдруг замигала и погасла. Старшина на ощупь подошел к выключателю, повернул его. Никакого эффекта, свет не включался.

Кожевников приоткрыл дверь в коридор – темно. Дневальный, чертыхаясь, возился с фонариком, который в его неумелых руках то загорался, то гас.

– Что же это такое?! – Кожевников снова кинулся к окну, с треском рванул раму.

В помещение ворвался свежий утренний воздух. Старшина высунулся из окна по пояс. Сотни едва различимых темных пятнышек заполонили предрассветное небо. Самолеты летели на большой высоте, сверкая бортовыми огнями. И летели они с немецкой стороны в глубь территории Советского Союза.

Глава 2

Рядовой Матиас Хорн напряженно вглядывался в даль – туда, где небо на востоке начинало постепенно сереть и медленно проявлялась тонкая светлая полоса. Тьма отползала, сдавая свои позиции начинающемуся дню. Тревожная бессонная ночь заканчивалась, уступая натиску встающего солнца. То, что впереди ожидало Матиаса и тысячи других германских солдат, было сокрыто густым ватным туманом, стелющимся над Бугом и окутывающим низины.

Хорн лежал на траве, водрузив подбородок на сцепленные пальцы. Все вокруг покрылось росой, и мундир вбирал в себя влагу, становился тяжелым. Казалось, кто-то прикасается к спине большими ледяными ладонями. Матиас поежился. Тело зудело, нестерпимо хотелось чесаться. Рука механически потянулась в нагрудный карман за сигаретами, но Матиас отдернул ее. Курить строго запрещено.

Ощущение величия момента и одновременно тревожности витало в воздухе. Казалось, это состояние солдат и офицеров вот-вот материализуется, и можно будет потрогать его руками. Даже лошади вели себя нервозно – всхрапывали, покачивая головами, топтались на месте. Возницы поглаживали их, пытаясь успокоить.

В душе Матиас испытывал смятение. Он очень ясно сознавал, что спустя несколько минут его жизнь навсегда изменится. Это чувство возникало из глубин подсознания и разливалось по всему телу горячей обжигающей волной. До сего момента победоносная Германия легко шла по Европе и, неся незначительные потери, занимала огромные территории. Наконец дошла очередь и до обширных просторов Советского Союза, заселенных толпами разного рода варваров.

Смесь вяжущего страха и пылкого азарта, стремление скорее броситься вперед и покончить с тягостным ожиданием превращало Матиаса в параноика. Бездействие томило душу, резало ее незримыми ледяными когтями, вселяя губительные сомнения. Он ненавидел одолевавшие его чувства, боясь проявить слабость в столь судьбоносный для Третьего рейха момент.

– Эй, Матиас! – его тихо окликнули.

Хорн обернулся.

– Ты коньяк весь выпил? – Ефрейтор Карл Риммер нервно крутил в пальцах сигарету, но прикурить не решался.

Еще вечером всем выдали паек и в дополнение к нему коньяк и шоколад. Некоторые даже получили по бутылке пива, что красноречиво свидетельствовало о серьезности предстоящего момента. Командование поднимало боевой дух солдат, и те угощали друг друга, радуясь возможности сытно закусить и выпить перед боем. Ведь наверняка для кого-то из них он станет последним. Офицеры строго следили, чтобы не было пьяных, но некоторые все же умудрились слегка перебрать. Риммер оказался в их числе.

– Нет, не выпил, – шепотом ответил Хорн, – но тебе не дам.

– Почему? – искренне удивился Карл, не ожидая такого от близкого друга.

– Потому что нам сейчас через Буг переправляться, а ты уже навеселе.

– Это от нервов, Матиас, – извиняющимся тоном произнес Риммер. – Терпеть не могу вот так валяться без дела и ждать.

– Можно подумать, мне нравится, – парировал Хорн.

– Разговоры! – зашипел проходивший мимо них лейтенант Пабст по прозвищу «Глыба».

Пабст отличался рельефной мускулатурой, мощным бритым затылком и крутым характером. Стоило нерадивому солдату зазеваться, и лейтенант награждал его хорошим пинком под зад. Он настолько поднаторел в этом деле, что мыском начищенного до блеска сапога всегда попадал точно в копчик Хорн и Риммер знали об этом не понаслышке, поэтому тут же заткнулись.

Не только ожидание и неизвестность мучили Матиаса. Вскоре ему предстояло стрелять по живому противнику. В учебке курсанты палили боевыми патронами по круглым мишеням да по мешкам с песком, но сейчас все было по-настоящему. Матиас хорошо помнил, как всего пару часов назад взял напоминающую фрагмент забора обойму с пятью остроконечными пулями, дрожащими пальцами вставил ее в карабин до щелчка, вынул скобу и закрыл затворную раму. Первые в его жизни пять смертоносных зарядов, предназначенных для человека. От мысли, что придется убивать, противно сосало под ложечкой, во рту пересохло. Воспитанный в религиозной семье, Матиас с молоком матери впитал библейские заповеди, и слова «не убий!» сейчас гулко пульсировали у него в висках, вызывая легкую тошноту.

Перед глазами всплыли события того дня, когда Риммер пристрелил забежавшую на стрельбище бродячую дворнягу. Под одобрительные выкрики и улюлюканье ребят он свалил заметавшуюся собаку одной пулей. Хорну выходка друга тогда не понравилась, и они не разговаривали целую неделю. Потом как-то забылось, а сейчас память вновь напомнила.

Матиас потянулся за флягой, перевернулся на бок и, задрав голову, сделал большой глоток. Дешевый коньяк сперва обжег горло, затем постепенно разнес приятное тепло по телу. Хорн еще раз глотнул, невозмутимо завернул крышку и убрал флягу, краем глаза ловя на себе красноречивые взгляды обозленного Риммера. Коньяк принес некоторое облегчение, тревоги сгладились, отошли на задний план.

– Слышишь? – тихонько позвал Матиаса Риммер.

– Что? – Хорн обернулся к нему, отвлекаясь от мыслей о скором наступлении.

– Гул, – коротко ответил Карл, показывая пальцем на небо.

Матиас сначала не понял его, но спустя мгновение услышал, как издалека выплывает равномерный рокот самолетов Люфтваффе. Звуки приближались, и в начинающем светлеть небе можно было разглядеть сотни движущихся ярких точек бортовых огней. Хорн инстинктивно вжался в траву. Самолеты летели звеньями на большой высоте, и, казалось, им не будет конца. Впечатляющее зрелище! Оно придало сил и уверенности, заглушило тревогу и переживания. Быть частью такой мощной армии – великая честь. Матиас не сомневался, что вермахт так же легко расправится с русскими, как с французами и поляками.

Такого огромного скопления германских сил, как здесь, на западном берегу Буга, ему видеть не доводилось. Весь берег был усеян артиллерийскими расчетами. Разнокалиберные пушки стояли, гордо задрав к небу дула, готовые выпустить по Советам тысячи смертоносных снарядов. Неподалеку в небольшом лесочке находились танки. Экипажи в промасленных комбинезонах уже заняли свои места, а командиры выглядывали из люков, ожидая приказа запустить двигатели.

Пехотинцы были распределены по штурмовым группам. Матиас и Риммер служили в одном отделении, и в атаку они пойдут вместе. Поставленная перед ними задача предельно проста – переправиться на надувной лодке через Буг и закрепиться на том берегу. К этому времени диверсионные группы уже должны будут обезвредить охрану на мостах, расчистив дорогу для тяжелой техники. Но сначала артиллеристы накроют гарнизон крепости и город Брест ошеломляющим массированным огнем.

Начало атаки ожидалось с минуты на минуту.

Лейтенант Пабст, поглядывая на часы, прохаживался вдоль рядов, отдавая последние распоряжения.

– Ты свои часы сверял? – Риммер потянул Матиаса за рукав.

– Да, – кивнул тот.

– Это хорошо, – улыбнулся Карл. – А то вдруг войну начнем, а ты еще не готов.

– Я давно готов, уже сил моих нет, – зло сплюнул Матиас. Ему сейчас больше всего хотелось, чтобы кончилось томительное ожидание. Он жаждал любого действия, лишь бы не лежать в мокрой траве.

Посмотрел на часы, стрелки показывали три утра.

Еще немного, и они бросятся в бой! За спиной взревели двигатели танков.

Сердце бешено заколотилось.

Секундная стрелка отвратительно медленно описывала круг за кругом. Ожидание превращалось в нескончаемую муку. Было уже все равно, что делать, лишь бы не лежать здесь, в мокрой траве.

– Ну же, ну, – сквозь зубы шипел Матиас, глядя на циферблат. – Давай!

Вокруг суетились корреспонденты – Германия должна знать о своих победах на Восточном фронте. Представители различных газет сидели с блокнотами, операторы «Ди Дойче Вохеншау» пытались расположиться поудобнее, надеясь найти наилучший ракурс для камер. В Ставке хотели видеть сокрушительный удар по Советам. Да что там Ставка, каждый немец желал стать свидетелем великой победы Третьего рейха! Корреспонденты нервировали Матиаса, они создавали излишнюю суету, им не терпелось запечатлеть наступление, показать его во всей красе.

– Этим белоручкам в атаку на русские штыки не идти, – зло пробурчал Риммер.

– Сфотографировал, и в кусты, – согласился Матиас. – Непыльная работенка.

Три часа четырнадцать минут… Господи, как долго тянется время…

И тут началось! Практически одновременно громыхнули все пушки. Залп был настолько неожиданным и оглушительным, что Матиас дернулся. Земля содрогнулась так, словно случилось землетрясение. Матиас широко разинул рот, чтобы от оглушительного грохота не лопнули барабанные перепонки. Риммер вытянул большой палец вверх, что-то кричал, но Матиас не мог разобрать слов. Он отвернулся и уставился туда, где сейчас разверзся ад.

Небо полосовали следы пролетавших снарядов. То тут, то там возникали всполохи взрывов, утреннее небо вмиг стало багряным. Невероятное количество смертоносного металла обрушилось на другой берег Буга, превращая город и крепость в пепелище. Матиас попытался представить, каково сейчас там вражеским солдатам, как рвутся среди них снаряды, как летят в разные стороны осколки, впиваясь в плоть, вырывая куски мяса и дробя кости в мелкую крошку. Он завороженно вглядывался в даль – на советской стороне вовсю разгуливала смерть, и остро отточенная коса ее собирала богатый урожай.

– Господи… – невольно сорвалось с его губ. – Там же ничего живого не останется…

О грядущем артобстреле советской стороны знали, но никто даже вообразить не мог, что в человеческих силах сотворить такое! Казалось, еще несколько минут, и на той стороне Буга останется лишь выжженная пустыня. Сотни пушек били без перерыва. Чего стоил один только «Карл» – самоходная 600-мм мортира, даже видом своим внушающая трепет. Матиас с друзьями видел мортиру издалека, когда их подразделение занимало позиции. Кто-то сразу вспомнил, что снаряд для «Карла» весит около двух тонн, может поражать цель на расстоянии шести километров, а если образовавшуюся после взрыва воронку наполнить водой – получится озеро.

Глядя на происходящее, Матиасу подумалось, что Люфтваффе и артиллерия сделают за пехотинцев всю работу. Штурмовым группам останется только перебраться на вражеский берег, произвести зачистку да обезвредить отдельные огневые точки. ДОТов на границе находилось немало, но, как показала разведка, большинство из них либо пустовало, либо было еще не достроено.

Безумие продолжалось около пятнадцати минут. Грохот артобстрела начал постепенно смещаться в глубь советской территории, когда Матиас услышал зычный рев лейтенанта Пабста:

– Впере-е-ед!!!

Глава 3

При первых же взрывах казарму тряхнуло так, что, казалось, она подскочила на месте. Сильный грохот разорвал тишину. Дверь сорвало с петель, с хрустом переломило пополам, и она полетела по коридору. Кожевникова отбросило внутрь, он проскользил несколько метров по мокрому кафелю вдоль раковин к окну и крепко ударился затылком о батарею. Помещение заволокло известковой пылью и дымом, запахло гарью. В казарме слышались истошные крики.

Старшина попытался подняться, но волна следующего мощного взрыва снова швырнула его на пол. Кожевников зажал уши ладонями. Стены сотрясались, кафель разлетался мелкими кусочками. Оконная рама с силой захлопнулась, и на Кожевникова посыпался град осколков.

Он с трудом встал, осторожно потрогал ноющий затылок, ощущая ладонью теплую липкую жидкость. Поднес руку к глазам – она была залита кровью. Кожевников, пошатываясь, подошел к ближайшему крану и повернул вентиль. Кран чихнул, выплюнул несколько капель воды в жестяную раковину и зашипел вырывающимся воздухом. Старшина перепробовал все краны, но тщетно. Воды не было.

Теперь оглушительные взрывы раздавались повсюду, пол под ногами ходил ходуном. Старшина выглянул в разбитое окно. Рассвело, но небо затянул густой черный дым. Рядом с казармой что-то горело – ввысь рвались огненные всполохи, слышался треск пожираемой пламенем древесины.

Из расположения доносились истошные крики раненых, и Кожевников хотел поскорее попасть к своим солдатам. Держась за стену, старшина выбрался в задымленный коридор, на ощупь пошел по нему, то и дело спотыкаясь об обломки досок и кирпича. Запах гари был невыносимым, приходилось закрывать нос ладонью, что мало помогало.

Несмотря на массированный артобстрел, прямых попаданий в казарму пока больше не было. Дым постепенно рассеивался, пыль оседала. Посередине коридора путь в расположение преграждал поваленный шкаф с шинелями, на который сверху упала здоровенная потолочная балка и осыпались обломки кирпичей. Вся эта груда поделила коридор' пополам. Снизу, из-под завала, пробивался тонкий подрагивающий лучик света. Кожевников нагнулся, вглядываясь сквозь витавшую в воздухе пелену пыли, и в щель между изломанными досками шкафа с трудом рассмотрел фонарик, зажатый в руке дневального.

– Мамочкин! – крикнул он. Голос сорвался на хрип, в горле нестерпимо першило. – Мамочкин!

– Тута я, товарищ старшина, – послышался из недр завала сдавленный шепот. – Пришибило меня малость.

– Сейчас, Мамочкин… сейчас… потерпи…

Кожевников немедля принялся разгребать завал. Сбивая в кровь руки, он остервенело отбрасывал обломки кирпичей и доски. В пальцы впивались щепки и занозы, но он не замечал боли. Взрывы не прекращались, за стенами гулко ухало. Наконец показалась перепачканная сажей голова дневального.

– Давай, помогай мне! – Старшина схватил дневального за руку и потянул. Еще немного усилий, и паренек оказался на свободе. Он сел и принялся кашлять.

– Ты цел? – озабоченно спросил его Кожевников.

– Вроде, – оглядел себя Мамочкин, потирая ногу. – Только коленка вот болит.

– Ничего, Мамочкин, до свадьбы заживет. Хорошо, что балка чуть в стороне от тебя упала, иначе тебе бы точно крындец настал.

– Что ж энто происходит такое, товарищ старшина? – Дневальный снова закашлялся, наглотавшись дыма и пыли.

– Хватит ртом щелкать, давай разгребай живо.

Ошеломленный солдат немного помедлил, но, видя, что старшина принялся расчищать проход, раскидывая доски и кирпичи, кинулся ему помогать.

Пока по казарме не стреляли, медлить было нельзя. В том, что началась война, Кожевников уже не сомневался. Ему, опытному бойцу, все стало ясно после первых минут интенсивного артобстрела. И теперь он действовал четко и осознанно. Сначала следовало расчистить проход к своим солдатам. Слышно было, как там стонут и кричат раненые. Оружейная комната и выход из казармы находились со стороны Кожевникова. Необходимо срочно пробраться к солдатам, оказать первую медицинскую помощь раненым, вооружить подразделение и подготовиться к бою.

С противоположной стороны завала послышалась какая-то возня, и старшина понял, что с того края ему помогают. Работа пошла быстрее. Еще немного усилий, и они совместными стараниями сдвинули балку. Открылся небольшой проход. Кожевников тут же протиснулся в него, и от увиденного зрелища старшину охватил ужас.

В подразделении творился полнейший кошмар. Большинство коек взрывом разметало по углам. Кровать Кожевникова была смята, искорежена, а на месте, где она еще недавно стояла, валялась груда кирпичей. В потолке зияла огромная дыра, но из-за гари видимость все равно была плохой. Около дюжины пограничников было убито, многие ранены и контужены, а те, кто оставался в силах передвигаться, задыхаясь от едкого дыма, метались в одном белье от окна к окну, пытаясь выбить решетки и выбраться. Они пребывали в полнейшей панике.

Кожевников громко крикнул, но солдаты не услышали его, продолжая бороться с решетками.

– Слушай мою команду! – гаркнул он еще раз, и несколько человек обернулись. – Все бегом, расчищать проход. Где дежурный по роте?!

– Убило дежурного, – хмуро отозвался один из солдат, помогавших с этой стороны старшине раскидывать завал.

– Где он?

– Там! – солдат кивком указал на труп у стены.

Дежурный лежал лицом вниз, на полу рядом с ним расплывалась большая темная лужица.

– Возьми у него ключи! – приказал старшина.

Солдат на негнущихся ногах подошел к телу и осторожно забрал из окоченевших рук мертвеца связку ключей.

– Где сержант Пахомов? – взяв перепачканные в крови ключи, спросил старшина.

– Я! – отозвался крепкий высокий парень.

– Срочно добраться до оружейной комнаты и каптерки, – скомандовал Кожевников, бросая сержанту ключи. – Вооружить подразделение и достать перевязочные средства. Казарму без приказа не покидать!

– Ох, бяда! – вдруг истерично воскликнул кто-то за его спиной.

Кожевников обернулся. Мамочкин застыл с открытым ртом и вытаращенными глазами.

– Все нормально, сынок, – успокаивающе похлопал его по плечу старшина. – Это просто провокация. Обычная провокация.

Кожевников вышел на середину и во весь голос зычно закричал пограничникам:

– Всем соблюдать спокойствие! Действовать организованно и слаженно! Это всего лишь провокация. Не паниковать!

Дым понемногу рассеивался через разбитые окна. На улице по-прежнему громыхало. Когда снаряды взрывались вблизи казармы, с потолка сыпалась кирпичная крошка и остатки побелки, и пограничники инстинктивно приседали, закрывая голову руками. Первый шок прошел, к тому же в старшине они видели командира, который знал, что необходимо делать.

Пока пограничники во главе с сержантом Пахомовым разбирали проход, старшина осматривал раненых. Один из них, совсем мальчишка, лежал на спине, схватившись за живот, из которого торчал длинный металлический штырь. На белой ткани его нательной рубахи проступало красное пятно. Парень удивленно смотрел на склонившегося над ним Кожевникова и часто дышал, как рыба, выброшенная на берег. Выдергивать штырь не имело смысла – только причинит бедняге дополнительную боль и усилит кровотечение. Кожевников ничем не мог ему помочь, мальчишке оставалось жить пару минут.

Другому пограничнику раздробило руку, она посинела и чудовищно опухла, а из прорванной кожи выступал острый осколок кости. Парень надрывно охал и стонал. У нескольких ребят оказались пробиты головы при падении с кроватей, и они сидели отрешенно, с залитыми кровью лицами. Кожевников велел двум солдатам порвать простыни на бинты и перевязать раненых.

Теперь следовало организовать оборону до подхода частей Красной Армии. Он выпрямился, резко повернулся и тут же на секунду замер. Голова закружилась, ушибленный затылок давал о себе знать. Кожевникову показалось, что земля уходит из-под ног, в полузабытье он оперся о стену. Не хватало еще рухнуть здесь перед солдатами.

«Держись, – сжав зубы, приказал он себе. – Держись и подавай мальчишкам пример. У них, кроме тебя, никого теперь нет».

Кто-то тронул его за плечо, и старшина обернулся. Перед глазами снова все поплыло.

– Ваше задание выполнено, – докладывал запыхавшийся Пахомов. – Проход расчищен, «оружейку» вскрыли.

– Отлично, – выдавил старшина, стараясь не показать вида, что едва держится на ногах. Солдаты должны думать, что с ним все в полном порядке.

– Только выход из казармы наглухо завалило, не выбраться, – растерянно пробурчал сержант.

– Ч-черт! – выругался Кожевников. – Раздать оружие и патроны личному составу, расставить стрелков у окон по периметру казармы. Пулеметчиков по возможности на крышу.

– Слушаюсь! – отчеканил сержант и убежал выполнять распоряжение.

Кожевников попытался сделать шаг, но силы оставили его. Голова кружилась, перед глазами плыло, словно в тумане, а стены и люди раскачивались из стороны в сторону. Старшина опустился на пол, прислонился спиной к выщербленной стене.

«Война… война…» – осознание ужаса происходящего колокольным звоном било в его мозгу.

Но еще сильнее пронзала мысль о дочери, находившейся на Центральном острове у лейтенанта Сомова. Как она там? Что с ней? В той стороне сейчас особенно сильно гремело. Враги переместили удар своих пушек в глубь крепости, и теперь сотни снарядов рвались там, превращая все в руины. Здесь же, на Западном острове, расположенном на самой границе, взрывов стало значительно меньше, а это означало только одно – сейчас сюда будет брошена вражеская пехота, чтобы добить тех, кто пережил артобстрел, и занять позицию.

Кожевников рывком поднялся, но снова рухнул. Подоспевший Мамочкин подхватил его и принялся наскоро перевязывать голову.

– Пусти! – попытался вырваться старшина. – Нашел время!

Но вечно робкий солдат на этот раз проявил удивительную настойчивость, продолжая наматывать бинт, и Кожевников перестал сопротивляться. Он вдруг обмяк и затих. Его сознание на мгновение поглотил мрак.

Сколько времени он находился без сознания, старшина не знал. Но, судя по всему, недолго. Несколько раз моргнув, он попытался сфокусировать взгляд, начал подниматься с пола. Мамочкин бережно поддерживал его за локоть.

– Связь есть? – спросил он у стоящего рядом с винтовкой наперевес Пахомова.

– Нет, – виновато ответил сержант.

Кожевников посмотрел на часы – три часа двадцать минут. Канонада постепенно стихала, слышались отдаленные взрывы, но по Западному острову бить уже перестали. Старшина окинул взглядом столпившихся вокруг него притихших солдат. Явно напуганные и растерянные, они взирали на старшину с надеждой в глазах.

– Слушай мою команду! – обратился он к бойцам. – Приказываю занять круговую оборону. Раненых отнести в каптерку. Выполнять!

Пахомов передал старшине винтовку и патроны к ней. Кожевников проверил магазин, распихал патроны по карманам брюк и, пошатываясь, направился к выходившему на запад окну.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю