Текст книги "Август 1998"

Автор книги: Михаил Харитонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Август 1998

(Отрывок из романа Л. Подервянского «Единая и Неделимая»)

[...]

Глава 5.

Из окна малой залы был виден стеклянный купол Верховной Рады и бодро развевающийся червоно-блакитный прапор над ним. Такой же красно-голубой флаг, только размером поменьше, украшал восточную стену залы.

Президент недовольно покосился на премьера.

– Товарищ Ющенко, это что такое? – он слегка повёл бровью. – Где союзное знамя?

Ющенко скривился.

– Вы прекрасно знаете, товарищ Кучма, – раздражённо заметил он, – тут иногда бывают люди из Москвы. Не хватало ещё и красного флага. Они и так нас подозревают.

– В чём же это они нас подозревают? – Кучма развернулся к Ющенко всем телом. Его простое, открытое лицо потемнело от гнева. Ющенко невольно отступил на шаг.

– Так в чём нас подозревают господа москвичи? – уже спокойнее спросил Президент.

Премьер пожал плечами.

– Как обычно. В империализме. В великодержавных замашках. В…

– Они каждый день пишут об этом в своих газетах, – Президент, казалось, успокоился, но Ющенко понимал, что это ненадолго. – Каждый день они пишут о том, что Украинская Русь спит и видит, как бы посягнуть на независимость Российской Федерации… И на её природные богатства, – с горечью закончил он. – Они будут трубить об этом на всех перекрёстках, что бы мы не делали…

– В любом случае, нам не нужны лишние конфликты, тем более сейчас, – вежливо, но твёрдо заметил Ющенко. – Что нам важнее – дешёвые жесты, или перспектива воссоединения?

– С кем мы собираемся воссоединяться? С братским великорусским народом, или с бандой Ельцина? – Президент опять завёлся. – Так вот, с бандой Ельцина мы воссоединяться не будем. Законное место этих людей – на нарах. А не в Кремле.

– По нашим данным, именно так думают девяносто пять процентов россиян, – подал голос товарищ Рабинович.

Старый разведчик стоял, облокотившись о стену, и раскуривал самокрутку. Рабинович курил табак, который сам выращивал на маленьком огородике, у себя на даче. Покупной табак он не жаловал.

– Только нам с того никакого толку. Потому что шестьдесят два процента тех же самых россиян, что считают Ельцина вором и подонком, категорически за независимость России… И не хотят видеть у себя в Москве никаких киевских интеграстов. Им там здорово промыли мозги, – помолчав, добавил он.

Скрипнула дверь, и в залу вбежал товарищ Пинчук, держа под мышкой кожаную папку с какими-то бумагами.

– Здравствуйте, товарищи, – небрежно поздоровался он, и лихо уселся на подоконник. – Опять разговорчики на любимую тему? Что ещё вытворили кляти москали?

– Вот, не дают товарищу Ющенко повесить красный флаг, – невесело пошутил Президент. – По этому поводу товарищ Ющенко собирается подавать жалобу в Совет Европы.

Пинчук хохотнул. Остальные тоже заулыбались.

– …где уже неделю как дебатируется крымский вопрос, – напомнил товарищ Рабинович.

Смех тут же оборвался.

– Как там наши? – Пинчук подался вперёд.

– Вроде пока держатся, – ответил Ющенко. – Правда, всё дело идёт к тому, что нас опять лишат права голоса. Особенно прибалты стараются.

– Может, всё-таки уйдём из этой лавочки? – с надеждой в голосе спросил Рабинович. – Лично мне, как бизнесмену, и как еврею, банально жаль тех денег, которые мы платим этим евробюрократам. За то, что они нас учат жить…

– Кого учат, а кого и жучат, – вздохнул Президент.

– Кому таторы, а кому – ляторы, – добавил Рабинович. – Так мы и дальше будем терпеть эту гидоту?

– Да, вы уже знаете про последний скандал в ихней Думе? – Пинчук ухватил какую-то бумажку в папке, та потянула за собой ещё несколько листочков, которые закружились в воздухе. Пинчук спрыгнул в подоконника и бросился их ловить, одновременно продолжая:

– …это анекдот… ф-фух… вы представьте себе… ага, так… им теперь не нравятся наши деньги. Товарищ Рабинович, могут ли кому-то не нравиться деньги?

– Это, наверное, относится к числу тайн великорусской души… – Рабинович, кряхтя, наклонился за упавшей к его ногам бумажкой.

– Так вот, – Пинчук близоруко прищурился, перебирая свои листочки, – они, значит, заметили, что на десятирублёвке у нас изображён Хрущёв…

– …который подарил Украине исконно российский Крым, – прогудел из угла удобно устроившийся в глубоком кресле товарищ Медведчук. Он был допущен на тайные заседания совсем недавно, но уже успел обзавестись роскошным троном на львиных лапах. В отличие от сухонького и быстрого Пинчука, совершенно равнодушного к комфорту, Медведчук любил во всём основательность. Это, впрочем, не мешало ему в случае надобности не спать по пять суток, мотаясь по всей стране на своей легендарной красной «Волге», которую он всегда водил только сам, вне зависимости от времени суток, усталости, и количества выпитой горилки. Президент закрывал на это глаза: Медведчук был ценным работником, которому приходилось прощать кое-какие барские замашки. К тому же он был отличным водителем, и ни разу не попал в серьёзную аварию.

– Что у нас в Крыму, кстати? – поинтересовался Президент у Ющенко.

– Как всегда, – отозвался премьер-министр. – Сегодня предотвратили очередной теракт.

– Где? – скрипнул зубами Кучма.

– Железная дорога, – ответил премьер. – Поезд с отдыхающими. Большинство – россияне. Это у них называется «турецкая схема». Понимаете, курды делают один маленький теракт – а Турция теряет миллионы долларов на туристах…

– А что в таком случае потеряем мы? С учётом дотаций краю? – поинтересовался Медведчук.

– С учётом дотаций – ничего, – отозвался Рабинович. – Фактически, мы возим россиян отдыхать у моря почти бесплатно, чтобы не простаивали здравницы… Разумеется, крымские сепаратисты в это не верят. Они думают, что Центр…

– Да ничего они не думают, – парировал премьер. – У них простая логика: чем хуже – тем лучше. Если россияне не будут приезжать в край, исчезнет работа для множества крымчан. В этом, как всегда, обвинят Киев. Ряды сепаратистов пополнятся…

Все замолчали. Президент отвернулся к окну.

– Я люблю великорусский народ, – с усилием произнёс он. – Но я не понимаю, откуда в нём эта тяга к обособлению. К обособлению ценой разрушения. Сначала бандит Ельцин разрушил Советский Союз, навязав нам беловежские соглашения…

– Ну, положим, с нашей стороны тоже нашлось, кому их подписать… – вставил своё Рабинович.

Президент сделал резкое движение шеей.

– Я не оправдываю Кравчука! – крикнул он. – Но тот получил по заслугам. И теперь сидит отнюдь не в президентской резиденции…

– Мне больше нравится, как белорусы обошлись со своим Шушкевичем, – усмехнулся Медведчук.

– Ну, так тоже нельзя, – немедленно подал голос Пинчук. – Законы должны соблюдаться. Кстати, как идёт подготовка к подписания договора?

– Плохо, – откровенно признался премьер. – Белоруссы готовы объединяться с Украиной, но боятся России. Не забывайте, они зависят от российской трубы больше, чем мы.

– Труба, труба… Всё упирается в эту проклятую трубу, – опять скрипнул зубами Кучма. – Любые наши инициативы, любые шаги – всё упирается в трубу. Что бы мы ни делали, банде Ельцина достаточно повернуть газовый кран…

– Психология мелких лавочников, – с горечью сказал Медведчук. – Они просто всё проедают. Нефть, газ, никель, алмазы… Заводы стоят. Фабрики стоят. Корабли ржавеют на приколе. Помните, что они сделали с Черноморским флотом? Они тысячу раз обанкротились бы, если бы не трубопроводы…

– …из которых, между нами говоря, кое-что пропадает, – ехидно бросил Рабинович. – С неофициального благословения нашего горячо любимого президента, между прочим.

Президент невольно улыбнулся: он по-своему любил упрямого старикана, не боявшегося ни чёрта, ни дьявола, ни самого товарища Кучмы.

– Это, кстати, плохая политика, – недовольно заметил Медведчук. – Да, мы имеем лишние деньги. Зато банда Ельцина имеет с этого лишние пропагандистские козыри. Какой сюжет – хохлы, ворующие газ! А потом вы удивляетесь, что у московского посольства…

– Это была срежиссированная акция, – спокойно сказал Ющенко. – Обыкновенная провокация.

– Ну конечно, – ощерился Медведчук, – обыкновенный русский национализм. Ложный, фальшивый, феесбешной выделки. Но это понимаем мы. А как это аукается здесь? Украинцы видят по телевизору толпу у своего посольства в Москве. Украинцы видят эти плакаты… как там было?

– «Украина, отдай наш газ! Украина, возьми свой сахар! Нам надоел твой Кучма-интеграст! Украина, иди ты на…» – охотно процитировал Рабинович.

– Вот-вот, – поспешно перебил старика Медведчук: несмотря на стопроцентно пролетарское происхождение и тяжёлое детство, знаменитый организатор украинской тяжёлой промышленности органически не переносил мата. – Простой украинец это видит, и задумывается – а стоит ли жить в одном государстве с людьми, которые бросают ему в лицо…

– Кто там у нас простой украинец? Простых украинцев не бывает! – донёсся из коридора молодой весёлый голос. Через пару секунд и сам обладатель голоса появился на пороге залы.

– Здравствуйте, товарищи дорогие, – Дмитро Корчинский, по прозвищу «Провидник», бессменный руководитель Всесоюзной Комсомольской Организации, ослепительно улыбнулся, и пригладил непослушный вихор. – Что, опять строим козни против московской незалежности?

– Строим, строим, – добродушно прогудел Медведчук. – Вот решаем, как быть с трубой. Есть идеи?

– Есть, – чётко отрапортовал Корчинский. – Трубу послать на хер. Жить следует по-христиански. Нищенством и грабежом.

В зале как будто посветлело от улыбок.

– И кого же собирается грабить украинская молодёжь? – поинтересовался Президент.

– Надо отделить Крым, потом напасть на него, и уйти с добычей, – тут же отпарировал Корчинский. – Потом ещё что-нибудь отделить, и снова напасть. Донбасс, например.

– В Донбассе брать нечего, – буркнул Медведчук.

– Это неважно. Если есть намерение пограбить, будет и то, чего грабить, – Корчинский лихо закрутил смоляной ус. – Вообще, всё зло в мире от объективной реальности.

– Это у вас, товарищ Корчинский, получается субъективный идеализм, – начал было Пинчук, но Корчинский невежливо перебил его:

– А вы хотите посмотреть на человека, которому эта самая объективная реальность по енто самое место?

Президент резко повернулся.

– Что? Неужели? Получилось?

Сияющий Корчинский кивнул.

– Ага. Получилось. На пересылке. Они его в бронированном вагоне везли. Ну да что нам та броня…

– Вот как надо работать, товарищ Рабинович! – Президент грозно взглянул на старика. – Помните наш разговор? Вы мне что говорили? Невозможно, объективно невозможно… а наши комсомольцы, от горшка неделя… сделали!

– От горшка два вершка, – поправил Президента Рабинович. – И никакого бронированного вагона там не было.

– Не было, – легко согласился Корчинский. – А хорошо, если бы был. Наши ребята так надеялись… А так – обычная засада на шоссе. Они его тайком перевозили. Боялись, значит, народных мятежей. Эх, жаль!..

– Никаких мятежей не предвиделось… – начал было Рабинович, но тут в коридоре послышались шаркающие шаги.

– Мой любимый писатель, – тихо сказал Ющенко. – Всю жизнь мечтал… автограф… А у меня сейчас даже нет его книги.

Дверь открылась.

– Салют, камарады, – вошедший чуть подволакивал левую ногу. Его тонкое, породистое лицо обрамляли совершенно седые волосы. На скуле были видны следы ожога. Глаза были внимательными и холодными.

– Это я, Эдичка. Спасибо вам, что вытащили.

– Как доехали? – встрял неугомонный Пинчук.

– Ничего. В тюрьме было хуже, – скупо проронил знаменитый писатель. – Вы не боитесь международного скандала?

– Боимся, – честно признался Президент. – Но ведь они собирались вас убить.

– Могли? Они это делали, – Лимонов криво усмехнулся. – Вы знаете, что такое российская тюрьма, и как там обращаются с политическими?

– Послушайте… Нам предстоят ещё кое-какие формальности, – заторопился Ющенко. – Мы готовы предоставить вам политическое убежище, но не готовы взять на себя ответственность за ваш побег…

– Я уже предлагал один вариант. Я могу сначала появиться на территории третьей страны. Скажем, в Тирасполе. Там меня знают.

– Тираспольское правительство не признаёт никто, кроме Украины, – вздохнул премьер.

– Вот и мы поддерживаем сепаратистов, – подал голос Медведчук.

– Они за Союз, – возразил Пинчук. – И никогда не выступали против территориальной целостности Молдавии. Они борются с кишинёвским режимом, а не…

– Все эти тонкости объясняйте Совету Европы, – парировал Медведчук.

– Кстати, – Лимонов по-прежнему стоял в дверях, не делая попыток войти, – вы можете как-нибудь… э-э… помочь Дугину и Проханову?

Сидящие в зале переглянулись. Президент опустил глаза.

– Нет, не можем, – тихо сказал Ющенко. – Поймите, – его голос дрогнул, – мы всё знаем… мы знаем, где их держат… и как их ломают… но они выдержат. Ельцин не будет их ликвидировать. Их головы нужны ему для большой игры, как средство давления на нас. А вот вас он ненавидел лично. За ваши книги. За то, что вы говорили людям правду. Понимаете?

– Что ж. Спасибо. Признаться, я предпочёл бы, чтобы вы вытащили оттуда не меня, а товарища Дугина. Он гений, а я просто бойкий литератор, – так же холодно сказал Лимонов. – Извините, я пойду.

Дверь закрылась.

В зале повисло молчание.

– Н-да… Вот тебе и автограф, – начал было Пинчук, и осёкся под взглядом Ющенко.

– Когда-нибудь, – наконец, сказал Президент. – Когда-нибудь.

* * *

– Теперь можно говорить, – наконец, сказал гость, убирая в сумку сканер-блокиратор. – Все «жучки» блокированы. Скрытые камеры тоже.

Хозяин кабинета посмотрел на гостя с невольным уважением.

– Откуда у вас такая техника? Американская? У нас ничего подобного нет…

– Почему же американская? – гость с удовольствием устроился у окна, и дёрнул за шнур. Жалюзи поднялись, и он увидел то, что снилось ему по ночам все эти десять лет: набухшую красными огоньками артерию Калининского проспекта.

Хозяин кабинета ждал.

– Техника наша, – гость усмехнулся. – Теперь Южмаш делает отличную электронику.

Хозяин кабинета поднял бровь.

– Вы говорите – наша? В смысле – украинская?

– Наша. Просто наша, – веско ответил гость.

– Я хочу вам сказать одну вещь, – хозяин кабинета нервно почесал переносицу. – Разумеется, я остаюсь патриотом… и, конечно, верю… верю в то, что мы будем вместе. Рано или поздно. Но… я уже давно живу здесь. В России. И… я стал лучше понимать русских.

– Великороссов, – веско поправил гость.

– Ну да, великороссов… это, конечно, правильнее, но у нас так не говорят… – хозяин едва заметно выделил слова «у нас».

– Вот оно что… А может быть, у вас – гость жирно подчеркнул голосом последние слова – уже принято называть себя как-нибудь ещё? Скажем, арийцами?

Хозяин кабинета искоса посмотрел на гостя.

– Вот так мы будем разговаривать, Вадим? После десяти лет?

– Вот так мы будем разговаривать, Сергей. После десяти лет. Если ты так… изменился.

– Я уже сказал, что я патриот, – хозяин кабинета раздражённо отвернулся. – И я хорошо знаю, в чём состоит мой долг. Я о другом. Но, кажется, тебе это неинтересно. Говори тогда, с чем пришёл, и закончим с этим.

Гость немного помолчал, что-то соображая.

– Прости, Сергей, – наконец, сказал он. – Кажется, я действительно немного… того. Но и ты меня пойми. Ты не выходил на связь…

– Потому что я не мог рисковать! – хозяин кабинета снова сорвался. – Потому что мне сверкнул шанс, уникальный шанс, один из миллиона… я вцепился в него зубами, и я его вытянул. Вот теперь и я в банде Ельцина, – он улыбнулся, показав аккуратные мелкие зубки.

– Ты не просто в банде. Ты теперь премьер, – серьёзно ответил гость. – Ещё раз прости, я всё понимаю. Но когда я думаю об этих… у меня внутри всё сжимается.

– У меня давно уже перестало что-либо сжиматься, – так же серьёзно ответил хозяин кабинета. – В общем-то, люди как люди. Конечно, то, что они сделали – чудовищно, но… Не обязательно быть злодеем, чтобы творить злодейство. Они ведь тоже имели причины… и где-то даже были по-своему правы…

Хозяин кабинета замолчал. Молчал и гость. В воздухе прорезалось тихое поскуливание кондиционера.

– Очень у тебя, товарищ Кириенко, великорусская логика прорезалась, – наконец, выдавил Вадим. – Вечная рефлексия, вечный надрыв… И те правы, и эти правы… Да все правы! – он неожиданно стукнул кулаком по столу. – И все неправы. Вот так-то она, жизнь, устроена…

– При чём тут великорусская логика? – хозяин кабинета усилием воли взял себя в руки. – Речь идёт о фактах. Мы, украинцы – имперский народ. Мы так устроены, что нам обязательно надо чем-то жертвовать во имя высокой цели. Мы создали империю…

– …с центром в Москве, – ехидно добавил гость. – И совсем недавно эту империю называли «русской». Пока русские не отделились.

– Ну да. Сейчас русские с удовольствием подсчитывают процент украинской, немецкой, грузинской, и чёрт знает ещё каких кровей у своих правителей… Даже Феофана Прокоповича вспоминают… Отвратительное занятие, но ведь их тоже можно понять. Фактически, они впервые осознали себя нацией. На-ци-ей, а не «русским народом», о который всегда вытирали ноги. И эта нация… она ведёт себя иногда глупо, иногда грязно… Но больше всего она хочет, чтобы её просто оставили в покое. Русские фактически ещё не жили…

– А что, при Ельцине они живут? – спросил гость.

– Ельцин… – задумчиво сказал хозяин. – Я теперь вижу его чуть ли не каждый день. Раньше я его просто ненавидел, а теперь…

– Что же теперь?

– Пожалуй, ненавижу ещё больше… Но он умён, очень умён. Умён каким-то подлым умом. И гораздо грамотнее, чем о нём думают. Кстати, он марксист, – неожиданно закончил хозяин кабинета. – Да, марксист, самый настоящий. Базис-надстройка, это в него забито. Знаешь, как он объясняет украинский интегризм?

– Нефтью, – без интереса сказал гость.

– Ну да. У Украины нет нефти, поэтому она хочет вернуть себе Россию… Но интересно, что он говорит дальше. Он считает, что шанс России – это экономический подъём на Украине и в других интегристских государствах. Он желает нам удачи, представляешь себе? Дескать, тогда нищая Россия никому не будет нужна. Кстати, мне кажется, что он именно поэтому закрывает глаза на газ… Дескать, пускай поднимаются, пускай развиваются, чем дальше мы уйдём от них – тем лучше… А ещё мне кажется, – Кириенко почему-то перешёл на шёпот, – весь этот ужас, что делается в России с экономикой… весь этот развал, хаос… он для этого был нужен. Чтобы русских оставили в покое. Представляешь себе: развалить собственную экономику, лишь бы тебя оставили в покое? Это как крейсер «Варяг». Это очень русское…

– Ты опять впадаешь в национал-романтизм. Это действия правительства, а не народа. Кстати, ты не ответил на мой вопрос, – отрезал гость. – Таки при Ельцине великорусский народ стал, наконец, счастливым?

– Ну, в общем, нет… – промямлил хозяин кабинета. – Бедность, пьянство, вымирание… безработица. Русские девки на Крещатике – тоже реальность… И всё-таки у них есть независимое государство. Которое мы сейчас собираемся – давайте уж честно – аннексировать. Силой присоединить к Украине. И опять назвать всё это «Союзом». И начать строить светлое будущее. На русских костях… Я, наверное, слишком пафосен, да? Но в последнее время я об этом стал задумываться. Серьёзно задумываться. И если бы не этот кошмарный режим, не эти репрессии, не эта ложь с экранов, не эта кошмарная бедность… Деньги есть только у причастных к трубе. Знаешь, сколько сейчас стоит однокомнатная московская квартира на окраине?

– Нет, – вошедший всё смотрел на проспект.

– Иногда – несколько сотен долларов. Редко тысяча. Московская кварплата, свет, вода – всё это людям не по карману. Особенно старикам тяжело… Это бывает так: сытые, мордатые менты вышвыривают стариков из квартир, а вслед кидают вещи. Называется «свободный рынок». И я должен подписывать указы, которые всё это…

– Ты мечешься, Серёжа. Ты очень мечешься, – констатировал гость. – Скажи: ты получил инструкции?

– Да, – ответил хозяин кабинета.

– Ты в состоянии выполнить задание?

– Да, – это было произнесено после небольшого колебания. – Да.

– А себя не жалко? – гость отвернулся от окна, и посмотрел в лицо Кириенко. Тот выдержал его взгляд.

– Жалко. Очень. Народ жалко. Русский народ. Доволен?

– Значит, себя не жалко?

– Нет, не жалко. Страшно – да, это есть. Но не жалко. Чего меня жалеть-то? Да на месте любого русского мужика я бы себя пристрелил. Как бешеную собаку. За то, что я сделаю с его страной. Которая никогда не была его, понимаешь? Его, этого самого русского мужичка. Не была, факт. А теперь уже никогда не будет…

– Понятно, – ответил гость. – Думаю, что с тобой всё в порядке.

– Тебя за этим послали? – зло спросил хозяин кабинета. – Выяснить, каково у меня на душе? Плохо у меня на душе, если это интересует лично товарища Рабиновича. Плохо и скверно.

– Это хорошо, что тебе плохо, – неожиданно мягко сказал гость. – Это правильно, что тебе плохо. Потому что… если бы ты бодро отрапортовал, что, дескать, всё в порядке, и ты готов… Рабинович, наверное, снял бы тебя с этого задания.

– В смысле снял?

– В том самом смысле, – гость улыбнулся. В свете ночных огней блеснули железные зубы. Кириенко знал, что Вадим потерял свои клыки в российской тюрьме, куда попал якобы за хулиганство, но просидел там четыре года: сроки ему набавляли «за поведение».

– То есть ты был послан меня убить. Если я откажусь выполнять планы Рабиновича. Делать России дефолт. Так вот, я…

– Стоп, стоп, угомонись, я не про то, – гость развёл руками. Снова блеснуло железо во рту. – Убить, не убить… Мы же фактически собираемся убить Россию. Ну пусть не Россию, а Российскую Федерацию. Ну пусть не убить – оглушить. Оглушить дубиной из-за угла. Для её же пользы, разумеется. При этом сколько-то этих несчастных великорусских стариков умрёт от голода… Хорошо хоть, не от холода. Холод – это очень плохо… сам знаю.

– Да, сейчас тепло, – Кириенко поёжился. – Не могу привыкнуть к московскому климату. Даже когда здесь жарко – мне холодно. Тепло бывает в Киеве… Эх, сейчас бы погулять по Крещатику, как тогда, помнишь?

– Мы ещё пройдёмся по Крещатику, Киря, – гость назвал хозяина его старым школьным прозвищем. – Ты сделаешь дефолт. Российская экономика рухнет. Через несколько месяцев, когда американские кредиты у них кончатся, в Москву придём мы. И у нас снова будет Союз.

– Империя, – добавил зачем-то хозяин кабинета. – Империя, – ещё раз повторил он. Слово застряло в застоявшемся воздухе.

– Хорошо. Пусть империя, – Вадим провёл пальцем по губе, приглаживая усы. – Дугин тоже говорит об империи. Кстати, ты не знаешь, где его держат?

– После побега Лимонова их всех перевели во вторую спецтюрьму. Дугина, Проханова, Алксниса… Впрочем, нет. Кажется, Алкснис уже всё.

– Его убили?

– Не знаю. Наверное.

– Он же был совершенно безопасен! Он ведь типичный правозащитник!

– В общем, да, – нехотя сказал Кириенко. – Кабинетный человек, занимался бумажками. Но я его за что-то любил. Наверное, за человечность. Помнишь, как он говорил: «Когда мы объединимся, я сам буду защищать Ельцина и Руцкого, требовать честного суда над ними…»

– Ага. А наш комсомолец Корчинский ему пообещал, что тогда он его посадит в хорошую украинскую тюрьму, где кормят салом и горохом…

– А помнишь, как он на митинге не смог подойти к трибуне, потому что извинялся?

Друзья взглянули друг на друга и заулыбались.

– Да, было дело… Дугин потом говорил…

– Ну, нашёл кого вспомнить! Дугин собирал площади… Помнишь его речь в Киеве, в российский день независимости? Когда он требовал от всех правительств стран СНГ объявить национальный траур? Это было сильно. Все просто плакали.

– Помню. Ещё бы. Кстати, кассеты с речами Дугина в Москве есть. На чёрном рынке. Недёшево, кстати, стоят. И за это ещё можно получить по шапке. Так-то.

– Ну, это всегда было… Красиво говорит, чертяка! То-то Ельцин его так не любит. Сам-то, небось, двух слов связать не может… – Вадим заметно оживился, оттаял, и теперь был не прочь поболтать.

Внезапно на столе Кириенко зазвонил чёрный телефон без диска. Тот поднял трубку, с минуту слушал, потом швырнул её на рычаг.

– Так. У нас новости. Политзаключённый номер один…

– Дугин? – оживился гость.

– Проханов. Проханов бежал. Из спецтюрьмы. Я должен срочно быть на совещании.