Текст книги "Дорога мертвецов (СИ)"

Автор книги: Михаил Белозёров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Это вам кажется, Рахиль Яковлевна, – ответил он почтительно, делая лицо приветливым.

– Ох, смотри у меня! Ох, смотри! – шаловливо погрозила она пальцем и засмеялась, блеснув свежей фарфоровой улыбкой. – Кто там с тобой?

Венгловский почтительно снял шлем и, как рыцарь, вышел из темной прихожей.

– А! Юра! Юра! Юрочка… – обрадовалась Рахиль Яковлевна Нищета и вдруг на полпути к нему замерла. – А кого ты с собой притащил?

– Я?.. Никого, – оглянулся Венгловский.

– У ну, б…ть, ну паскуда! Тля заморская! Виолончель ржавая! Я же говорила, Зона опасное место! А ну и ты покажись!!! – велела старуха, крутанув Калиту так, что он сделал пол-оборота на пятках.

Александр Ген побледнел и отступил к стене. Он безоговорочно полагался на чутье и знание Рахиль Яковлевны Нищеты.

– Вы знаете, кого вы притащили, сукины дети? – гневно спросила она.

– Кого?! – в один голос откликнулись Калита и Венгловский, невольно поводя плечами.

– 'Наездников'!

– Ничего не вижу! – признался Ген, подслеповато морщась на Калиту и Венгловского.

Он даже взял большое увеличительное стекло, но подойти побоялся и подслеповато разглядывал их издали, на всякий случай загораживаясь ладонью, словно это могло помочь.

– В общем, так, рыцари мои, от 'наездников' могу избавить за полторы тысячи. С каждого! – подняла вверх корявый палец Рахиль Яковлевна Нищета. – И то по знакомству. Обычно я беру в три раза дороже.

– Я ничего не чувствую, – сказал Калита, поеживаясь. – Может, обойдется?

– Я тоже ничего не чувствую, – поддакнул Венгловский, с надеждой глядя на командира – мол, как он решит, так и будет.

– Это потому что они еще корни не пустили и соки не начали тянуть, – безапелляционно заявила Рахиль Яковлевна Нищета. – Ну раскошеливайтесь. Раскошеливайтесь, мальчики. Я этих 'наездников' в свое время навидалась. Где вы их подцепил? Сейчас это уже большая редкость.

– Похоже, когда мы на 'туриста' наткнулись?.. – Венгловский вопросительно посмотрел на Калиту и в двух словах рассказал о Хемуле и его подопечном.

– Не нравится мне все это! – заявила Рахиль Яковлевна Нищета. – На тебя охотятся? – она посмотрела на ученого Гена, который так и стоял у стены, не смея приблизиться к гостям.

– Да кому я нужен? – удивился Ген, растерянно взъерошив волосы. – Сижу себе в это дыре… теоретизирую… и практически ни с кем не общаюсь.

Он развел руками, показывая на стены, увешанные коврами. Эту пещеру он выкопал много лет назад, и Калита мог поклясться, что в ней было множество тайных ходов, которые вели, наверное, даже в Дыру.

– Значит, нужен, раз самострелы на твоих тропинках ставят! – еще более наставительно произнесла Рахиль Яковлевна Нищета.

– Помню, помню твою историю, – беззлобно сказал Ген. – Но вроде с Сидоровичем я не ссорился?

– Наивный ты человек, – язвительно ответила Рахиль Яковлевна Нищета, слюнявя прокуренные пальцы и поправляя кокетливый завиток на лбу.

Калита представил, как она это делала в молодости. Обалдеть можно, подумал он. Вот баба, хоть и старуха. Зачем ей это все? Нянчила бы внуков, нет играет в мужские игры. Азартная, наверное?

– Снимай уже быстрее! – попросил он, протягивая ей деньги. А то мне действительно что-то шею жжет.

– Эх, милки, вы мои, милки, – Рахиль Яковлевна Нищета достала из толстого ридикюля лечебный хабар. – Ежели бы начало жечь, то между лопаток, ближе к сердцу. Поначалу-то люди от инфаркта умирали. Теперь-то уже лечить научились. Первым преставился, царство ему небесное, Кирилл Панов. Был такой красавчик в первой Зоне. – Она подперла кулаком подбородок и предалась воспоминаниям. – Я как раз в институт внеземной культуры по обмену опытом приехала. И была я в те времена, мальчики, писаной красавицей. Вокруг меня мужики штабелями валялись. Но мне нравился только он один! Только у него были пронзительные, как угли, глаза. А какие он песни пел! Сердцеед, одним словом.

– Кто? – спросил задумавшийся Ген.

– Как кто? – словно очнулась Рахиль Яковлевна Нищета. – Панов! Было в нем что-то! Было! А он пошел в эту Зону и 'наездника' принес. Он его через два часа и убил.

Она вновь переживала давно забытое горе, и была безутешна.

– Снимать броню или нет? – забеспокоился Венгловский, зачем-то подставляя зад.

– Не вертись, сукин сын! Не вертись! – строго сказала Рахиль Яковлевна Нищета и так шлепнула его костлявой рукой с хабаром меж лопаток, что крепкий Венгловский пал на колени и закряхтел, словно в него вогнали кол.

– Следующий! – она крепко выругалась, и Калита, закрыв глаза, сделал шаг.

Он вдруг вспомнил, как ему в детстве делали прививки, было точно так же страшно.

А потом они пили крепкий чай с ромом и беседовали о Зоне.

– Наше представление о Зоне меняется, – сказал Александр Ген. – Я переписываюсь с Гавайской Зоной GP5V по натовской классификации. Они ее пытались уничтожить в момент открытия Дыры.

– Вот как! – воскликнул Венгловский, успокоившись только после того, как Рахиль Яковлевна Нищета этих самым 'наездников' спрятала в специальную магнитную сетку, а сетку засунула в ридикюль и сказала: 'Пригодятся. Я знаю, куда их пристроить'. По лицо ее было видно, что речь идет о Сидоровиче.

Сплетничали, что она умеет насылать порчу и сглаз. Но Калита в подобную чертовщину не верил. Вот разве только что с помощью Зоны? – думал он, внимательно следя за Рахиль Яковлевной Нищетой. Что-то в ней его настораживало. Он не мог понять, что именно. Несколько раз он вопросительно поглядывал на своего друга детства – Александра Гена, но тот делал вид, что ничего не происходит. В общем, ситуация была неоднозначной, и Калита на всякий случай поставил свой АК-74М не дальше чем на расстоянии вытянутой руки, хотя считал возможным ситуацию, когда оружие может быть бесполезным. Но береженого Бог бережет.

– Так чем Зону пытались уничтожить америкосы? – спросил Венгловский, бесконечно потея в своем кевларе.

Он потянулся, взял чайник, налил себе новую порцию чая и положил три ложки малинового варенья, полагая, что хуже уже не будет.

– Ядерной бомбой, конечно? – с усмешкой предположил Калита.

В голове Калиты, несмотря на то, что он был практик, никак не укладывалось, как можно уничтожить то, что вокруг нас: свет, огонь, воздух. В его понимании Дыра была именно такой – бессмертной. Он считал, что Зоны – это бескорыстный дар человечеству. Пусть иногда с жуткими свойствами, но дар, который нужно понять. Однако, как ни странно, человечество не выработало политику в отношении Зон, потому что никто не мог понять, что же это такое, и ученые до сих пор спорили до хрипоты. Правда, военные готовы были действовать быстро и решительно, но, слава богу, до сих пор волю им не давали.

– Ну естественно. Чем американцы еще могут? Так у них во время пуска сгорела вся электронная начинка. А это значит! – Александр Ген в восторге поднял палец. – Это значит, что у Зоны есть сознание и она защищается!

Вот Ген, подумал Калита, он складывает мозаики. Он молодец. Он знает свое дело. Побольше бы таких гениев. Но ведь и они не всегда правы. А кто тогда?

– А ты знаешь, что наша Зона окружена средними ракетами? – спросил Калита. – Вокруг Зоны куча установок типа 'точка' напихано.

– Думаешь, будут стрелять?

– А кто его знает? Но согласно твоей логике следует, что Зона должна все ракеты уничтожить.

– Громко сказано! – согласился Венгловский. – Как? Это физически невозможно.

– А может, она и уничтожит? – предположил Ген. – Может, уже кто-нибудь крадется в темноте? Или какие-нибудь новые 'наездники' прискачут?

– Чего-то врешь, молодец! – прокаркала Рахиль Яковлевна Нищета из своего глубокого кресла с высокой спинкой, потягивая душистый ром. – Ты еще скажи, что Зоны связаны между собой.

– Есть и такое предложение! – в восторге подскочил Ген, расплескав при этом себе чай на колени. – Я как раз работаю над справедливостью закона четности. Если он действительно справедлив, тогда ясно, откуда появляется Дыра.

– Откуда? – полюбопытствовал Венгловский.

– Откуда, откуда? – переспросил он. – Из зазеркалья!

– Брось, маловероятно! – заявил Калита. – Вчера сообщение было по телеку. Зазеркалье-то есть, конечно, но очень мало. Не больше двух десятых процента. А если учесть, что размазана по всей вселенной…

– А-а-а! Вот видишь! – обрадовался Ген, перебивая его. – Есть! Есть!

– Ну может быть, и есть, – согласился Венгловский.

– Не может быть, а точно!

Ген прыгал в возбужденном состоянии, теряя достоинство. Сколько Калита его знал, столько Ген и выдумывал свои теории. Это было его хобби, смыслом жизни. Кто-то собирал марки, кто-то коллекционировал женщин – Ген копил идеи. Иногда это занятие давало хорошие результаты. Настолько хорошие, что однажды ему присудили Нобелевскую премию в области информативных полей Зон. Его заросшая седая физиономия долго мелькала на обложках таблоидов и в выпусках новостей. Но Ген не поехал в Стокгольм. Он проигнорировал приглашение ученой комиссии. А из племени журналистов к нему никто не смел приблизиться на расстояние пушечного выстрела, чтобы взять интервью. Постепенно о нем забыли. Казалось, ученого это только забавляло. Он не придавал своей славе никакого значения и вылезать из Зоны не собирался. Мало того, он считал, что только находясь здесь, он может творить независимо и честно. В свое время он так был увлечен Зоной, что назвал своего сына Максимом в честь героя романа 'Обитаемый остров'. Но где теперь этот сын? Ген подозревал, что он сделался сталкером и ушел искать в Дыру свой 'обитаемый остров'. Все смешалось в жизни Гена, и он был по-своему несчастным человеком. Как, впрочем, и все мы, думал Калита. Он считал, что его друг искал смысл так, где его не было, и вообще, Калита тихо презирал всякую науку, тем более теоретическую.

– Все это так, – согласился Юра Венгловский, но пришельцы так и остались непостижимыми. Мы даже не знаем, были ли они. Правда, может, пролетал какой-нибудь корабль и сбросил мешок с мусором. Кто знает?

– Чего-то они часто сбрасывают одни отходы, – иронически заметила Рахиль Яковлевна Нищета, доливая себе в чай большую порцию рома.

– Да, в космосе зафиксированы какие-то странные объекты плазменного характера, – согласился Ген. –При попытке разобраться, это неизменно приводит к неумышленному абсурду. Но эта теория устарела еще во времена Стругацких и Лема, потому что никто не может выскочить из собственной истории, сколько ни побуждай его. Разве мы не пытались перетащить, например, афганцев из каменного века в век индустрии? Пытались. Что из этого вышло? До сих пор мак выращивают. Иными словами, человечество не может самостоятельно преодолеть разрыв между цивилизациями. Выходит, что мы только в начале пути. Должно быть, существуют дилеммы, о которых мы не имеем ни малейшего представления. Все дискуссии впереди. Мы только заглядываем в Дыру. Многие вещи мы невольно игнорируем. Если завтра Дыра откроется, то мы приблизимся еще на один шаг в понимании материи.

Ген устало откинулся на спинку стула. Глаза его возбужденно блестели.

– А вдруг это вообще не инопланетяне, а свойство Дыры как таковой, без логики, без всякого повода к понимаю происходящего? – хитро спросил Калита.

– Тогда нам этого не пережить, ибо это будет не информационный мир, а хаос, который требуется нормализовать, но так как он бесконечно огромный, то скорее всего человечество погибнет.

– То есть захлебнется?

– Ну что-то вроде этого.

– А что вы видели прошлый раз? – спросил Венгловский, и прежде чем закончил фразу, поймал себя на мысли, что в пещеру мгновенно вползла тишина.

– Как тебе сказать?.. – начал Калита, старательно подбирая слова.

– А чего говорить?! – удивился Ген. – То же самое, что и здесь, только солнце вращалось не с востока на запад, а наоборот.

– Я ничего подобного не видел, – заявил Калита и насупился, как мышь на крупу.

– Расскажи им, расскажи! – твердил Ген.

– Мы же договаривались, – упрекнул его Калита, – без фанатизма!

– Ну вообще-то, да… – согласился Ген и виновато посмотрел на Венгловского. – Понимаешь, в чем дело, нельзя этого говорить. Это надо увидеть. Там совсем другая структура. Скорее всего, это все же пикник на обочине, но несознательных существ, а некой материи. Еще Ницше говорил о 'Бездне'. 'Если ты долго вглядываешься в нее, то рано или поздно она начнет вглядываться в тебя'. Мне это объяснение нравится больше. В общем, это неидеальный мир, потому что испортить его пару пустяков. Он не для людей.

– А зачем тогда мы туда премся толпой? – удивилась даже мудрая Рахиль Яковлевна Нищета, которая, казалось, на своем веку повидала все.

– А чтобы понять, – наивно объяснил Ген.

– Ну ты даешь, блин, ученый! Все запутал! Даже то, что казалось ясным и понятным. А ясным и понятным у нас был только коммунизм, – прокаркала Рахиль Яковлевна Нищета. – Щеки ее уже порозовели пропорционально количеству выпитого рома. – В любом случае, завтра все увидим, – добавила она.

– Рахиль Яковлевна, вы тоже идете?! – удивился Калита с намеком на ее возраст.

– Ну а как же? – удивилась она. – За своей долей. Имею я там свою долю или нет?

Ходили сплетни, что она одна знает, как попасть в Дыру, что якобы, у нее есть свой ход. Но Калита не верил. Если бы знала, то давно попала, думал он.

– Предупреждать надо, – проворчал разочарованный Калита, приподнимаясь.

Все было ясно: его, как пацана, обвели вокруг пальца. Узнали планы и еще кое-что. Перехитрили. Нехорошо, нехорошо, цепенея, думал он. И в это время их тряхануло. Он автоматически отметил время. На часах было пять двадцать.

Старуха исчезла прежде, чем он оторвал взгляд от часов, и он понял, что его так смущало: это была не Рахиль Яковлевна Нищета собственной персоной, а ее фантом.

– Ну не мог я! Не мог! – закричал Александр Ген. – Черт ее знает, что там у нее в ридикюле!

Это точно, подумал Калита. Дал я маху. Теперь войны не избежать. А воевать с Рахиль Яковлевной Нищетой он, ох, как не хотел.

Они бежали по каким-то узким округлым галереям. И Калиту поразило то, что поющие улитки 'кудзу', чей голос обычно так приятно ласкал слух, стали подобны библейским сиренам, и их вопли проникали сквозь землю и выворачивали душу. Хотелось упасть, заткнуть уши и забиться головой в какой-нибудь темный угол и самому выть – от боли, от страха, от ужаса. Не спасал даже шлем, словно его и не было на голове. Но, похоже, только Александр Ген знал, что делать. Втолкнул их в какой-то склеп и захлопнул за собой бронированную дверь. Вой тотчас стал не громче комариного писка, и можно было выпрямиться и спокойно вздохнуть.

– Что это? – спросил Калита.

– Старое бомбоубежище. Я только его модернизировал. Поставил активную защиту. Водки притащил.

– Это хорошо, – сказал Калита. – Наливай!

– Долго они будут выть? – поинтересовался Венгловский.

– Это не главное, – сказал Ген. – Главное, что с вами сделала Рахиль Яковлевна.

– А что она с нами сделала? – удивился Калита.

– Повернитесь-ка. Так я и знал, – он произвел какие-то манипуляции на спинах Калиты и Венгловского и показал: – Датчики слежения.

– Ох, и Рахиль Яковлевна Нищета! Ох, и Рахиль Яковлевна! – воскликнул пораженный Калита. – Значит, не было никаких 'наездников'?! Не было!

– Скорее всего, в действительности были, – сказал Александр Ген. – А явилась она по вашу душу, чтобы узнать планы.

Слава богу, мы не проболтались ни о чем серьезном, подумал. Калита. А между тем, у них с Геном был первоклассный план. Никто еще до этого не додумывался. А они додумались. Главное теперь было попасть в Дыру и избежать множество опасностей: Ивана Каземировича Сидоровича, Рахиль Яковлевну Нищету, немцев, вояк, которые обязательно вышлют спецгруппу, разномастных сталкеров и всех тех, действия которых предугадать было трудно.

Глава 6. Страсти-мордасти вокруг Дыры

'Анцитаур' приятно грел бок. Так приятно, что в какой-то момент Косте причудилось, что он спит с Иркой. Но как только он обнял ее и стал целовать, она ударилась в крик: 'Хреновина!' Естественно, Костя очнулся.

Командир Березин, вцепившись в ноутбук, топал ногами и орал благим матом:

– Зависла, хреновина!!! Зависла, хреновина!!!

Бараско ничего не чудилось. Он безвольно, как тряпочка, висел на спинке кресла. Его 'американец' валялся под ногами. В дверь колотили:

– Открывайте, подлюки!

Сам бронепоезд подавал длинные, протяжные гудки: 'У-у-у!!!' и летел, как камень, выпущенный из пращи.

Должно быть, снова что-то случилось со временем, подумал Костя, выглянув в окно: снаружи только-только светало. А мы бежали днем, вспомнил Костя. Мелькающий лес казался сплошными черными декорациями. Неужели все дело в 'анцитауре'? Неужели он спасает меня от неприятностей. Он сунул руку в карман. 'Анцитаур' действительно был теплый и даже чуть-чуть пушистый, словно бархатный. И почему Бараско его остерегался, а Сидорович – боялся?

– А хрен тебе! – Отважный командир Березин безуспешно пытался перезапустить игру, но у него ничего не получалось – код, который он накануне взрыва записал, не срабатывал.

Костя сказал:

– Вернитесь назад, сделайте один шаг, запомните, а потом перезагрузитесь и введите ваш код.

Березин долго сопел над клавиатурой, вдруг подпрыгнул и впился в экран, на котором появилась надпись 'дубль', а потом – 'Дыра'.

– Будешь моим консультантом! – радостно закричал он, грызя от нетерпения костяшки пальцев.

– Есть, товарищ командир! – выпрямился Костя.

– А это кто? – бросил Березин мимолетный взгляд на Бараско.

– Ваш второй помощник, – отчеканил Костя.

– Отлично! Будет твоим заместителем!

Бараско как раз разлепил мутные глаза и взирал на мир, как недельный пьяница:

– Где мы?

– Товарищ командир! Товарищ командир! – ломился в стальную дверь младший лейтенант Нежный. – Папа! Папа!

– Федор Дмитриевич! Федор Дмитриевич! – надрывался генерал-майор Чичвакин. – Здесь ваш сынок! Откройте, ради бога! Мы с ума сходим!

– Вот гады! – ухмыльнулся в седеющие усы Березин. – Доиграть не дадут… Открыть дверь!

В ЗКП ворвалась толпа. Младший лейтенант Нежный, на широких плечах которого, казалось, готова была лопнуть гимнастерка, бросился на шею Березину:

– Папа! Папа! Они не убили тебя?!

– Как видишь нет, – очень спокойно ответил командир Березин, поправляя Звезду Героя России. – Я живучий.

Косте и Бараско заломили руки.

– Отставить! – приказал Березин, с трудом разлепляя крепкие руки отпрыска на своей уже немолодой, но еще крепкой шее. – Это мои заместители по игровой части. Вернуть им оружие, а в морду больше не бить! Всем смирно! Открываю дверь! Внимание! Ахтунг! Не дергаться!

Все присутствующие в ЗКП браво отдали честь и вместе с бронепоездом, носящим название 'Смерть врагам СВ!!!', влетели в Дыру. Вспышка то ли от солнца, то ли от ядерного взрыва, ударила в окна.

– Всем стоять по местам! Рты открыть! Закрыть жалюзи! – отдавал приказы Березин. – Включить вытяжную вентиляцию! Приготовиться в ударной волне!

– Папа! Мы не погибнем?! – со страхом спрашивал младший лейтенант Нежный, повисая у него на шее.

– Мы не погибнем, сынок! – гордо отвечал командир Березин. – Мы летим в наше светлое будущее, чтобы вернуться в светлое коммунистическое прошлое. – Ура!!!

И все закричали:

– Ура! Ура! Ура!

Но как-то неуверенно, словно боялись сглазить слова командира Березина.

В этот момент бронепоезд на всем ходу во что-то врезался, и все, находящиеся в ЗКП, упали на пол. Некоторые даже разбили себе носы. Один командир продолжал, не отрываясь, играть в 'Авто Зону'. Он как раз должен был произвести разведку вокруг объекта.

– Папа! Не ходи! – кричал младший лейтенант Нежный. – Пусть идет кто-нибудь другой. Пусть идет он! – и показывал пальцем на генерал-майора Чичвакина.

– Я-я-я… – растерянно краснел и потел генерал-майора Чичвакин. – Я-я-я… исполню любой приказ!.. – но почему-то оставался стоять на месте.

– Тогда вперед! – командовал младший лейтенант Нежный. – Марш в разведку!

– Нет! – воскликнул счастливый отец, с трудом отрываясь от игры 'Авто Зона'. – Я должен сам все разведать! Так поступают настоящие сталкеры! – и он показал на экран ноутбука.

– Но мы же не сталкеры?! – в отчаянии кричал младший лейтенант Нежный. – Не надо! Что я скажу маме?!

Дело в том, что Федор Дмитриевич Березин всю жизнь тайно любил его маму, но не мог с ней жить, так как ради военной карьеры вынужден был жениться на дочери высокопоставленного чиновника из МО. Это была трагедия всей его жизни. Поэтому он изводил себя службой и брался за разные опасные задания. Он сам разработал смелый и хитрый план с бронепоездом 'Смерть врагам СВ!!!' и по старой комбатовской привычке считал, что в ответе за каждого солдата.

– Надо! – гордо и смело ответил командир Березин. – Надо! Скажешь, что я погиб, собирая для Родины хабар! – и, открыв бронированную дверь и пятясь, и посверкивая Звездой Героя России, выпал в сияние дня.

Наступила мертвая тишина. Только паровоз в отдалении чихал и кашлял. Все присутствующие вперились в щели окон и шептались, делая ставки:

– Дойдет? – спросил генерал-майор Чичвакин.

– Нет, не дойдет… – ответил сержант.

– Дойдет! – верил мичман, которому было страшно весело.

– Три к одному, не дойдет до ближайшего бархана! – предрекал сержант.

– Пять к одному – сгорит у того куста, честное слово!

– Не-а… до той ямы, – цинично и подло рассуждал генерал-майор Чичвакин. – В такой яме обычно 'ведьмин студень' сидит. Ставлю один к десяти! – и полез в карман за толстым бумажником.

Генерал-майор Чичвакин давно уже метил на должность командира бронепоезда, но у него, во-первых, не было Звезды Героя России, а во-вторых, он был неудачливым игроком – все свои деньги спускал в казино. А в Дыру он подался, чтобы подзаработать. Естественно, если бы он стоял во главе экспедиции, то и ему весь фарт в руки.

Младший лейтенант не выдержал. Он выхватил пистолет и, размахивая им, заорал:

– Молчать, суки! Волки позорные! Мыши лабораторные! Кто посмел ставить на командира, шаг ко мне!

Все, как один, сделали этот роковой шаг, кроме генерал-майора Чичвакина, который как назло зацепился кителем за пульт управления и никак не мог отцепиться, хоть очень и очень старался.

Младший лейтенант Нежный был внебрачным ребенком командира бронепоезда. Он только что стал бакалавром и служил в адвокатской коллегии. Поэтому он не терпел несправедливости и был максималистом. Командир Березин взял его покататься на бронепоезде, а чтобы он не путался под ногами и его не пинали, как щенка, присвоил ему офицерское звание и отдал под его команду взвод охраны и впередсмотрящих.

– Ну все! – мертвея от злобы, заявил младший лейтенант Нежный. – На колени! Сейчас я вас, суки, убивать буду! – И выстрелил в бритую макушку старшины Русанова.

– Большое спасибо! – отдал честь Русанов. – Честное слово! – и умер с прекрасной, свежей улыбкой на устах, разгладив напоследок свои буденовские усы.

А потом младший лейтенант по фамилии Нежный по очереди убил мичмана – балагура и весельчака, и сержанта – мрачного и угрюмого, который мечтал посадить весь мир в тюрьму. Кого бы еще убить? – подумал младший лейтенант, оглядываясь и поводя пистолетом из стороны в сторону. Генерал-майор Чичвакин слегка опозорился – из-под него потекла моча.

– Не бзди, генерал, – пожалел его младший лейтенант Нежный. – Ты нам еще нужен.

– За-за-зачем?.. – выдавил из себя генерал, решив, что его участь предрешена.

– А кто в разведку будет ходить, сука генеральская? Отец, что ли, мой? Или я? А ну живо!..

– Слушаюсь! – обрадовался генерал-майор Чичвакин, вытягиваясь в струну. – Разрешите выполнять?

– Выполняйте!

Быстрее пули генерал выскочил из вагона и понесся на помощь отважному командиру Березину:

– Федор Дмитриевич! Федор Дмитриевич! А меня к вам ваш сынок подослал! Будем вместе хабар искать. Вы на тот бугор не ходите, там может притаиться всякая нечисть.

При этом он совершенно забыл, что правая нога у него, между прочим, плохо гнулась, а левую он обычно подволакивал. Он, как птичка, радовался жизни и свободе.

– Пора сваливать, – прошептал Бараско, боком протискиваясь в тамбур. Сквозь неплотно пригнанные стальные листы пробивался яркий свет.

– Ты думаешь, нас подорвали? – спросил Костя.

– Кто? – удивился Бараско, разглядывая что-то в щель. – Кому мы нужны в этих песках?! Тьфу ты! – он от досады сплюнул и потрогал лицо.

Под правым глазом у него наливался огромный синяк. У самого же Кости, как всегда, пострадал нос – на пол капала кровь, но Костя мало обращал на это внимания. Привык, что ли? Или стал бесчувственным?

– Что случилось? – встревожено спросил Костя, прикладывая к носу заскорузлый от крови платок.

– Сам посмотри, – ответил Бараско.

Костя припал к щели. Он увидел часть железнодорожного пути, ровную поверхность с какими-то сухими растениями и склон бархана, сплошь усыпанный какими-то камнями, кажется, хабаром.

– Пойдем… – тихо сказал Бараско.

– Куда?

– Воды надо достать.

– Мы что уходим?

– Вот именно.

– Почему?

– Да не туда попали. Зря я понадеялся на твой 'анцитаур'.

Костя вопросительно уставился на него. Ему стало обидно за 'анцитаур'.

– Да-да-да! – признался Бараско. – Я сразу понял, что ты везучий парень, 'анцитаур' только подтвердил мою догадку. А он возьми да затащи нас в пустыню.

– Ты что, здесь бывал?

– Конечно, бывал. Место называется 'Речной кордон'. Только рекой здесь и не пахнет. Скорее всего, это тупик. Все высохло. Водохранилище давно испарилось. Деревья умерли. Камыш рассыпался в прах. Цивилизация загнулась еще при… как ее там… м-м-м… дай бог памяти… еще до 'самостийной Украины'.

– А что это такое?

– Это самая нежизнеспособная страна в мире. Была.

– Так мы в Дыре или не в Дыре!

– В Дыре! А толку?! – отвечал Бараско мимоходом, заглядывая во все закутки. – Пусть меня Зона сожрет, если вру!

Костя понял, что Дыра – это не то место, которое приводит человека в восторг, и поумерил свой пыл. Но все равно ему хотелось выскочить наружу и все-все разглядеть собственными глазами.

– Что ж делать-то? – спросил оторопело он.

– Бежать, конечно!

Они бесшумно проникли в вагон-камбуз. Повара были занятые тем, что тоже следили в окна за славным командиром Березиным, который ходил и рассматривал землю под ногами. Все ждали, что его убьет какой-нибудь экзотический хабар или ловушка. Хотел Бараско сказать, что место здесь вполне безопасное, да передумал.

– Они сейчас этот хабар нагрузят и двинут в обратный путь, – прошептал он.

– А мы? – с надеждой спросил Костя. – А он?

Ему вдруг захотелось вернуться домой на бронепоезде.

– А он вернется уже не в наше время, – все понял и усмехнулся Бараско.

– А куда?

– Да в свой коммунизм и вернется.

– Хм… – недоверчиво хмыкнул Костя. – Так не бывает.

– В Зоне все бывает.

– А мы?

– А мы? – переспросил Бараско загружаясь бутылками с 'минералкой'. – Мы пойдем другим путем. Помнишь, классик научного коммунизма говорил?

– Не помню, я научный коммунизм не изучал.

– Но цитировал. Ладно, горе мое, – вздохнул Бараско, заметив, что Костя злится. – Тогда делай вид, что собираешь хабар.

Никем не замеченные они и выскочили из бронепоезда, и Костя аж подпрыгнул – под ногами ковром лежал этот самый разнообразный хабар. Костя тут же забыл все свои страхи и сомнения. Здесь был самый настоящий хабар, который почти вечно давал воду, хабар, который был способен зажигать костер – хоть сто тысяч раз, съедобный хабар, который, правда, надо было молоть, хабар-попрыгунчик и даже – хабар-ветер. И еще множество всякого добра, свойства которого он попросту не знал.

– Это все примитивный хабар, – объяснил Бараско. – Так называемый, природный. А нам нужен хабар современный, технологический. Так что ты можешь смело все выбросить.

Действительно, пока они шли до бархана, Костя успел забить их камнями и песком. Ему стало тяжело идти, ноги вязли в почве, а по шее побежали струйки пота.

– Ничего… – кряхтел Костя, – пригодится…

Уж очень ему не хотелось расставаться с этими очень полезными вещами. Он даже прихватил какой-то полосатый камень. Хорошо хоть Бараско не заметил – камень и так едва уместился за пазухой.

Они поднялись на бархан. Паровоз отчаянно свистнул, из бронепоезда, пушки и пулеметы которого угрожающе зашевелились и ощупывали все окрест, высыпали команды и торопливо стали сгребать в вагоны тонны хабара.

– Дома отсеют хабар и продадут, – сказал Бараско, с презрением наблюдая за солдатами. – Нам такие жертвы не нужны.

– Зато много и сразу, – вздохнул Костя.

Честно говоря, он не знал, плохой или хороший метод обогащения изобрел славный командир Березин. Но, похоже, голова у него варила. Нет ничего проще, чем заскочить в Дыру, нагрузиться под завязку и дернуть домой.

– Папа, я что-то нашел! – кричал младший лейтенант Нежный.

– Неси сюда, сынок! – отвечал командир Березин.

– Тьфу ты! – плюнул на песок Бараско. – Пользуется служебным положением!

– Какое же это положение? – не согласился Костя. – Это бизнес. В Москве все так делают.

– Не знаю, как в Москве, а у нас это называется дуростью.

Они спустились по другую сторону бархана и возле куста саксаула решили закусить. Не успели они умять банку тушенки и каравай хлеба, как на гребне бархана, со стороны пустыни мелькнула и пропала чья-то голова. Костя схватился за автомат.

– Эй! – крикнул кто-то на корявом русском, однако не показываясь. – Давай жетон! Давай!

– Кто это? – оторопело спросил Костя, держа гребень бархана под прицелом и ежесекундно ожидая, что оттуда прилетит граната.

– Аборигены, – спокойно ответил Бараско вычищая банку коркой хлеба. – А может, партизаны? У тебя мелочь есть?

Костя нащупал в кармане три монеты по пять рублей.

– Только просто так не отдавай, – сказал Бараско, прикладываясь к бутылке с водой.

– А что взамен?

– Сейчас посмотрим? Эй чукча, вали сюда! – позвал Бараско, едва взглянув наверх.

Из-за гребня бархана, мелькнув, как ящерица, скатился волосатый человек, одетый пестро, как американский бомж, но в какой-то разорванной треуголке времен наполеоновских войн, и первым делом, схватив пустую консервную банку, сунул ее за пазуху:

– Дай жетон! – протянул руку. – Дай!

– Э-э-э! – замахнулся Бараско. – Положи на место!

– Дай, а? Дай? Будь другом? А я тебе такой хабар, такой!.. – человек с ловкостью фокусника извлек из своего тряпья, как показалось Косте, глиняную трубочку. Флейту, что ли? Или свисток? Нет, она больше походила на палочку для ковыряния в носу.

– Не-не-не-не… – отказался Бараско. – Зачем нам твоя 'фляжка'?

– Как зачем? – гримасничал человек. – Шалманить будешь.

– Нет! – твердо сказал Бараско. – Мы местное пиво не пьем. Плохое у вас пиво. – И пояснил специально для Кости: – Моча, а не пиво, они какую-то траву жуют, сплевывают в ведро, а потом заливают водой из реки, и все это бродит на солнце. Вот из этой трубочки она и течет хоть всю жизнь, но только, исключительно, в Дыре. А у нас – бесполезная трубка. Нет! Нет! Ты, чукча, дай нам что-нибудь полезное.