Текст книги "Непорочное зачатие"

Автор книги: Михаил Волохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Он. И вот хуй его только баронский белым, сука, остался. И принялись хуй-то ему вазюкать, а он, блядь, ишак, что-то заартачился. Пришлось по хребту ебнуть мерину – докрасить член. Полутораметровый угорь, сука!!!

Она. Вот когда хуй его элитный встал-то у него во всей своей красе и всем своем величии-то царском! Но зажгли прожектора, камеру направили. И вот подходишь ты к нему, Венечка, в форме зеленых беретушек американскеньких и нежненько так нежненько-стремглав чески кон-фу приспособленчиком суешь в него меж ребер гуталиновых рученку сою девственну и на свет божий сердечко-солнышко живехонько выносишь!!! В тот миг я и влюбилась в тебя, Венечка!!! Безрассудно влюбилась, миленький!!! У Отелло-то хуй без сердца в моментальник скукожился. А у соседа хуй большой – як нему пристроилась, волосатику!!! (Бьет его по почкам.)

Он. Ух ты и... Ух ты и... блоха, пизда парашная. Я ж, бля, как свово ребеночка, держал его сердце, цветочек аленький, блядь, сука, Маша, Христеночка! И ведь, блядь, когда барон этот, Отелло гуталиновый, с хуем уже в пизду скукоженным, грабку, рученку-то свою кусошную протянул, сука, – дай, мол, сердечко-то назад, дружочек, мое, мол, сердечко кровное, я ж, бля, по состраданию, сука, нечеловеческому к жиду, еврею, барону предательскому нарушаю я, сука, инструкцию в доперестроечное хуйсломаешьное времюшко, Машенька!!! Даю я ему его Христеночка. И вот взял он свое чудо-солнышко и обратно в дырочку меж ребрышек гуталиновых, как в пизденочку ребеночка зародить пытается. Да не успел барон Мюнхаузен – ебнулся в лужицу кровищи-то своей да гуталиновой. Когда прожектора-то вырубили, а свет-то еще не зажгли, я, блядь, сердечко его в пластик, чтоб не текло, и в карман, на хуй. И тебя, суку, потом угостил супчиком сердечным холестериновым, блядь. Нам там в интернате за десять лет хуй бы раз мяска бы дали. Теперь наверстываем. В какие годы голодные я тебя, суку, мясом сердечным за бесплатно кормил, а ты мне в награду, сифон триперный, на конец заформила. Только скажи нет – загуталиню без предъявы, сука!

Она. Ну кончила, блядь, мента – шайбу шурупную гаишную, ну, блядь, полесбиянчила с подружкой балеринкой Аннушкой, ну обожрались водярой, сука, но ведь мало ж, блядь, стало. Пошли в кабак. Ну ее полкаш степенный афганский тут же захомутал – в номер повел факать. Ты уже рассказывал. А я гляжу: у стойки хиппи голодное дрочливое на меня дрочится.

Он. С двадцатью копейками в кабак приканал, ломовиком хуй стоял человеческий!

Она. Ну поканали танцевать, педрило.

Он. Мож, поебемся сначала, познакомимся. (Обнимает ее.)

Она. А хули мне платье хуем-то рвешь, небось, не казенное платье-то?

Он. Пизди больше, на хуй. Канаем, блядь. Хата свободна, сука. Предки в Южной Амазонии с папуасами каннибализмом занимаются. Им везет, а мы чем хуже?

Она. Один, сука? Отвечаешь, на хуй?

Он. Да один хуй, на хуй, сука. Мало ж, блядь, будет.

Она. Мало будет, добавлю, на хуй. Водка, бар?

Он. Бар, водка – идем ебаться, на хуй.

Она. Наебал же, сука, ёк у тебя водки.

Он. Наебешь – не поебешься.

Она. Мороженое хочу.

Он. У меня ж, блядь, хуй в кармане ночевал.

Она. Теперь знаю, на хуй. Одуванчик девочку ведет ебаться. На хату привел – жрать же нечего.

Он. Макароны, блядь!

Она. Килограмм, сука, улопала! Разделась, на хуй!

Он. С пизденки Кристиан Диором шибануло – чуть не угорел, на хуй!

Она. Недоволен? А хуем надо в пизденку лезть, а не шнобелиной своей горбатой, семитской, сука.

Он. Бля, впер-то в жопу, визга-то сколько счастливого с тебя вышло-то, сука.

Она. Удушила б, на хуй, без счастья, сука! Педрила. Это у педрил только двадцать копеек, чтоб поебаться. Когда в попочку ебешь девочку, ребеночка не бывает, Венечка! (Подходит к коляске. Плач младенца.)

Он. Тебе одного мутанта, сука, алкогольного принца мало? Барон ей граф, Отелло, рыцарь, сука, принца заделал, а я холестеринься тут мощами этими младенческими. Мясо б, бдя, как у негров еще было бы. А то, бля, на чужих детей духовку жечь, лепестричество валютное изводить.

Она. (Отходит от коляски, плач младенца прекращается.) Когда барон от меня уходил, он сумку с картошкой на хуй повесил и сказал пророческим таким басом Шаляпинским-Шилепинским, сука: хуй ты, дура Манька, когда еще себе такого хуя найдешь таранного-терзанного. Из-за тебя, педрилы, какого барона, на хуй, сборонила. Никогда барон не еб меня в жопочку – никогда, никогда, никогда.

Он. Чиво?!!! А забыла, сука, менстра у тебя была и я тебе на спину залез да хуем стал вдоль и поперек по позвоночнику гладить – ты, блядь, кенарем трели-то заахала, сука, от удовольствия очкового и сральничек сама на хуй-то мой навьючила. А как вперто, без гондона впер, на хуй, сука, это ж сразу ясно стало, что отверстие анальное у тя глыбоко-глыбоко полезным ископаемым, сука, разработано. А вот отьебал когда после макарон в задницу, легла, блядь, дремать к стеночке, только смотрю: на ногах, под жопой – волдыри сифонные. Бля, залетел, сука, думаю. Тебя бужу, а ты пердишь только жопой своей, спермой укормленной. Паникую, на хуй! Вспоминаю: в Клайпеде матросы учили – укол надо в течение часа сделать, обойдется тогда. Десять минут после ебли уже протикали, пятьдесят минут осталось воздуху. А на тачку до диспансера двугривенный. Студент, сука! Ну беру с полок классику: Пушкина, Толстого, Есенина, Высоцкого, сука. Бля, час ночи, а я с классиками под мышкой в кондовых сабо деревянных бегу на шоссе тачку ловить до диспансера сифилитного. А тут менты-винты, суки, дорогу перегородили. Дом-то мой в Алма-Ате супротив особнячка кунаевского. Бабка всю жизнь у него личным поваром-блядью проработала. Я ментам – правду правдивую.

Она. А они, суки, слюной-то обливаются.

Он. Во, бля!

Она. Не верим, на хуй, веди к бляди, мож, ты ее грохнул на мясо, сука!

Он. Чиво?!!!

Она. Веди, на хуй!

Он. Да, бля, чурки, сорок минут времени укол антисифонный всабачить осталось – жить, сука, хочется!

Она. Всем хочется. Идем, на хуй.

Он. Пришли, бля, одеяло с тебя сдернул, сука! А ты как сиранешь в глаз начальнику спермою из жопы – он, бля, сразу понял, что ебатория в тебе на целый Казахстан, сука, хватит да еще останется. Дую на шоссе. Ловлю "чайника". Входит в ситуевину за два тома Пушкина. Подкатили – двадцать пять минут осталось кислорода. Отпускаю с богом "чайника". А диспансер на запоре, сука!!! Тут, бля, к счастью в "москвиче" хохол узбечку ебать везет во Фрунзе. Входят в ситуевину за оставшихся классиков ебли дворянской как бы платонической. А после укола, блефую, едем ко мне, водкой залью – неделю не просохнете, ебаться в бабкину комнату пущу, в больнице все никак не помрет бабка, на хуй. Иль групповик, на хуй, устроим, ежели желание... Чую – запизделся что-то. На хуй обосрался км сифонный групповик, влюбленной парочке – ведь в диспансер сифилитический везут, женский диспансер, сука, кислороду чтоб только по времени хватило, сука. А тут еще, на хуй, в глыбу цементную врезаемся. Починяемся!!! Подкатили – пять минут мне жизни в кислороде, сука. Вот, говорю, на хуй, книжечки классические, на заднем сидении мною оставлены, обложки только протрите дома – я ж, бля спидовый, ребята, на хуй. "Анну Каренину" без протирки читать будете – спидом, бладь, то есть сифилисом, на хуй, забеременеете. Совсем с отчаянья что-то запизделся, на хуй, в пизду, сука! "Анну Каренину" с горя про себя петь начал! Дверцу "москвича", сука, захлопнул, они тут же урезали, на хуй! Ну и хуй с ними, с лажовщиками. А в проходной диспансера – менты, сука, с датыми бабами и овчарками немецкими. Бля, не вошли в ситуевину – как их не просил умолительно, как ни заливал их, на хуй, водкой, которой в помине не было.

Она. А ща врачей нету – чеши отседа, пока уши не откусили, кот чеширский, сука!

Он. Да хоть санитарка какая, уборщица грязная, пусть кольнет укольчик-то антисифонный!!!

Она. Не повторяем, на хуй, предложения! (Замахивается на него рукой.)

Он. Ох, блядь, основной там в печень блядище мусорской ногой вдуборезить, сука, щекоталось, да пощадил себя, сука, неравные силы были с собаками. Да и прошел за пиздежом-то час положенный – настроение ниже матки опустилося. Заразился от тебя, блядовки гнойной. Руки в брюки, хлобысть – рублишко повстречался. Везет меня он до дому. Ать! Менты-винты кунаевские у подъезда караулят. Так и так: все им, сукам, искренне. Ну так хуй ли же: оформлять клиента будем и разносчицу. Вот сели на кровать они бабушки – объясняйся, говорят, с дамочкой. Бужу даму. Сифилисом, Танюха, блядиша, пацанов гнедых заражаешь, сука?!!!

Она. Я тя ша как ебну, Федя, бабьим своим ударом крученым-верченым по почечкам! (Замахивается на него.)

Он. Не надо!

Она. Надо, Федя, надо!!! (Бьет его по почкам.)

Он. Ух ты и... Во-во, бля – отлично, Марья-мастерица, искусница, сука ментовская.

Она. Ебля еблей – служба службой. Когда из кабака не заплативши сьебывала, стекло витринное я ненароком кокнула и, поскользнувшись, попочку поранила, а ты с испугу, трухарь, раиочки стекольные за шанкры сифилисные принял.

Он. Покажь, на хуй! (Задирает ее платье, рассматривает "раночки стекольные".) И точно, на хуй. А потом я когда, блядь, с Караганды с гастролей театральных возвернулся, тамошних чуркмечек с ранками окучивал, – на жилетку бабка плакать кинулась.

Она. Два ментика приветика бахчами забахчевали. Притаранят мешок с дыньками и – мы от Венечки – на кухоньку телочек ведут. И рачком там траханьки ночами целыми. А у меня ж, хрычовки грешной, бляди кунаевской, нет же удержу, насмотрюсь-то в скважину замочную – будто Азия вся меня жахала. А мне жить еще хотца, правнуков своих, Булатиков, повидать, принцев, сука, независимых.

Он. А то менты кунаевские подрядились на халяву ебаришки – сердечки им лямурчик наш пронзил, Инесушка, идеюшка взамен с замочной скважиной подкинулась. И решились мы, в пизду, вконец, заиметь хатенку эту в свое пользование, привел ебатеньки тебя при бабушке – не хотела комиссарша блядовитая в цековочной больничке окочуриться. А нас-то, блядь, еще с тобой, Манечка, подучил классический-то Федор-то Михайлович, блядей-то и убийц-то, нас с тобой – прощать. С трех пачек аспирина, ох, не дохла, сука, бабушка, а как ноченьку поеблись в ее комнатке, так к утру она и кончила, сука старая, проживатеньки.

Она. А Раскольников, мудак, с топором ебался.

Он. Воо! А тут никаких улик: хуй с пиздой, да вздохи-ахи. (Из ширинки у него высовывается член.) Хочу. Давай помянем бабушку.

Она (берет его рукой за член.) Тепленький. Комнатной температуры протез, сука. (Вырывает член – он резиновый.) Протезом дамочку ебать сповадился.

Он. Пятьсот рублей протез, на хуй. Задаром еще, шаромыжники, уступили у коммиссионки, сука. Двусторонний, блядь, хуй, на хуй.

Она. Бэу?

Он. Свеженький, блядь! (Пробует на вкус.) Попробуй.

Она. Иди на хуй! (Берет у него резиновый член, швыряет на пол.)

Он (поднимает резиновый член). Александр Македонский тоже был великим человеком, а хуями так легко хуй когда разбрасывался.

Она. Откуда знаешь?

Он. Из Плутарха, на хуй.

Она (берет у него резиновый член). Мне в пизду, тебе в жопу – так, что ль, Плутарх Македонский?

Он. Мне в жопу, тебе в жопу, Манечка. До хуя вариантов – дорогой хуй.

Она. Свой совсем, что ль, не стоит, на хуй?

Он. Встанет, – ебемся, на хуй?

Она. Анекдот, блядь. (Кладет резиновый член на стол.)

Он. Продать бы кому Расейские анекдоты на валюту – сразу б миллионером заделаться можно было б. Да только на хуй нормальному человеку европейскому анекдоты наши: накоси-ка, сука, сам типа. Че, блядь, на люстру смотришь? На маг, думаешь тебя, курву шпионскую, пишу? Сама гостиницу выбирала в три звездочки – коньяк армянский. Я только карту, бля, просунуть в щель пожертвовал, сука. Между нами, пизденками, я ее картой, бля, называю. Ведь денег когда тебе автомат выдаст, ты что сначала говоришь? – бля! Вот карта, бля, на хуй.

Она. Подперчишь когда в Парижике заказ хранцузский в ресторанчике желудок кофий легче принимает, сука. Бля, пару раз на своих пидарасов нарвалась. Говорю: на хуй, мудак, уебывай. А он мне: уже уебался, на хуй, сука, – и хуй мне свой на блюдечко кофейное для подтверждения.

Он. Ну, блядь, ножом надо было отхуячить.

Она. Ну а что третьего дня ели – без косточек-то? Угорька-то, Игорька-то? Князя, на хуй.

Он. С хлебом бородинским. Деликатес, сука.

Она. Деликатес – это алмазы в Брюсселе, на хуй, совейские.

Он. Это ты права, на хуй. Покупаешь, на хуй, потом центнер порнухи, везешь в Совдепию, покупаешь еще алмазиков, таможню, на хуй, туда и обратно – жить можно было бы, если б совьетики не наебывали. Это ж, на хуй, живым тебя оттэда выпустят – Богу молись, сука. (Листает порнографический журнал.) А как тогда тебя ебать без порнухи-то анальной? Это пусть тебя бароны тут ебут без анальной порнухи, мать. Бля, глянь, как этот рыжий этой чернявой впер, на хуй. А этот усатый в ротельник тому пидару свою бамбулу, кишку метровую глотательную, засандалил, сука, до желудочка. Тарч, на хуй.

Она. Спермы кислой академики.

Он. Да у нас не хуже, на хуй получается.

Она. Ну давай заснимемся в журнальчик, на хуй. Или в кино, на хуй. У меня ж, бля, тут один режиссер-порнушник давно в мою жопу целится. Пятьсот франков в час. За Ильича – татуировку на хую – еще полтинничек подбросят.

Он. И ты, блядь, до сих пор про это мне молчала, сука?

Она. Че ты пиэдишь, что я тебе молчала, на хуй? Ты ж, бля, в курсе был, я тут одной редиске ленинградско-питерской предлагала, на хуй. За принца Сержа черножопого замуж лыжи навострила в Африку. Чаем из пакетиков мы ее кормили все звонков телефонных ждала из Африки. Я, блядь, предлагала ей в порнухе сняться, пока негр принц не стал лимонами лимонить. На помощь, суке, пошла, соотечественке – против принципа иммиграции русской, сука, жидовской, на хуй: свои клопы пусть вас кусают. А она мне тогда еще морду отворотила. Не хочешь, не бери, но во Франции люди интеллигентные говорят "спасибо", на хуй, когда от чистого сердца что-то делаешь. У режиссера, сука, барона и без нее до хуя кандидатур классных, сука. Негр, принц Сереженька, ее потом в порнухе вдруг увидит, так разлюбит, на хуй. Да больше любить, сука, будет! Это ж, блядь, от блядей блядовитых вам сперма-то в мозги бросается. Хорошенькая скромненькая девушка на хуй вам съеблась, самцам, сука.

Он. Во, сука, верно, на хуй. Но хочется же чистенькую девочку, ведь хочется же, на хуй, мать, блядь.

Она. Растлить чтоб?

Он. Ну а что еще-то с ней делать, мать, может, посоветуешь? Ленинградочку-то эту питерску мы напару потом ебли-то, мать, бля, тля ты растлительная. И в духовку ее потом ты, сука, предложила. Я б поеб еще девочку, пизда ты, мать голодная.

Она. Ну так снимаемся в порнухе, на хуй, или не снимаемся в порнухе, на хуй? Звоню я барону, или не звоню я барону?

Он. Куда ты мне, барону, сука, еще звонить будешь? Прогорели мы с кино порнушным, на хуй. Всех актеров переебли, сука, да захавали. Мне тогда совьетики – ну чтоб крышу нашу гебешную поддержать, сохранить чтоб – железной рудой еще торговать предложили. Это они у себя в Кремле там думают – это легко все тут порнухой, потом железной рудой торговать. Здесь же, Мань, у всех же все есть. И с дешевой совейской рудой ты на хуй кому нужен. За дешевую руду тебе здесь хранцузы вежливые охуительно, блядь, респектабельно и вежливо яйца и голову в туалете валютном возле памятника ампутируют, сука. Я здесь выполнял заказ, сука, гильотинный. Кассета есть. Хошь глянуть, – говори проще, на хуй. Холодная, что ль, все? (Трогает ее.) Бля, утюг, на хуй! Что ты пиздишь, что ты холодная?!

Она. Думаю, на хуй! Идея, сука!!!

Он. Говори!!!

Она. Дорого сегодня идея стоит, пидар!

Он. Говори, – убью, Дездемона, на хуй!!! (Замахивается "кондо".)

Она. Да, бля, аппаратик надо такой смастырить. Ты ж, бля, МВТУ кончил бауманский, сука.

Он. Ну! Какой аппаратик?

Она. Ну, бля, ремень такой кожаный, как у штангистов. А на ремне со внутренней сторонушки – ножичек радиоуправляемый дистанционно, сука.

Он. Ну!

Она. Ну, бля, одеваешь этот ремешок на богатого хранцуза-миллиардера, сука, штатовского и ведешь его в банк, хорошенького, доллары со счета снимать.

Он. Ибо в противном случае ножичек из ремешка-то коженного зашампурует, сука, миллионщика. Манька ты моя идейная, рожальница ребьеночков золотеньких, сука!

Она. Кнопочка та под ножичек в коробочке. А коробочка та в твоем или моем карманчике! На хуй негры нам сьебались печеные, кооператив каннибалический, на хуй, нам сьебался, Венечка?

Он. Да идеи, бля, какие дает кооператив, на хуй – хуй бы, бля, на ровном месте тебе такие идеи в голову бабахнулись, еб твою. Попрятали в банки, на хуй, хранцузы свою денежку лимонную валютную. Выковырем, на хуй. У Горбача, на хуй, свой путь поковырять, блядь, как доллары для народа как бы. А мы, народ, пойдем своим путем, на хуй – как Ленин, сука. (Проводит пальцем по горлу.) Я, бля, еще покажу, сука, как профессией этой (проводит пальцем по горлу) гебешной жить надо и можно, и нужно. Моя ты блядь, Манечка, по научной части МНС, сука. Академиком, на хуй, назначаю – только шурупь, шестери давай мозгами в нужном направлении, блядь. Мы теперь граждане Хранции – ты своего фирмача, блядь, мудака сименталиста католиста скушала, я свою подружку в космос на другие планеты, на ту сторону Земли, навсегда отправил. Пусть там, блядь, на хуй, на Марсе (показывает на землю) покумекает, как нам здесь, совьетикам, на ихней западной земле, помойке супермаркетной. Моя ты, сука, Манечка, кровинушка, пизда родная. Ух, люблю, сука, за идейку, – блядь, придушить, сука, хочется. (Сжимает "кондо" свое горло.) А наковыряем миллионов, ты ж, блядь, и того – ты ж, блядь, и на меня ремешок потом радиоуправляемый накинешь, сука! Аа?!!!

Она. Да захотела бы если, ты что, дашься, что ль, на хуй?

Он. А во сне?

Она. Да во сне, блядь, я и так просто тебя, блядь, возьму и свиноколом просвиноколю, на хуй.

Он. Ты, бля, точно сможешь, на хуй.

Она. И ты меня сможешь, на хуй. Всю жизнь нас этому учили, еб твою.

Он. А как же жить дальше будем?

Она. А как живем, на хуй?

Он. Рискованно, бля.

Она. Рискованно, на хуй.

Он. Я ж тебя люблю, при всем при том, сука, на хуй.

Она. В пизду, взаимно, на хуй.

Он. Поклянись, что руку со свинокатом не поднимешь на меня, сука.

Она. А ты поклянись, на хуй.

Он. Клянусь, сука, на хуй!!!

Она. И я клянусь, сука, на хуй!!!

Он. Пиздишь ведь, ведьма?

Она. И ты пиздишь, пидар!!!

Он. Как от печки жаром от тебя пышет, сука! Еще, мож, идею родишь какую или ебаться будем?

Она. Нет идей больше, на хуй.

Он. Ебаться?!

Она. Ебаться! (Бьет его по почкам.) Ебемся же! (Бьет его по почкам.)

Он. Ух ты и... Ух ты и...

Она. Ты чуешь пизду или ты не чуешь пизду?! (Бьет его по почкам.)

Он. Уууу! Ты, сука, ща хуй у меня почуешь! (Размахивает "кондо".)

Она. Сереженька! (Бросается к коляске. Плач младенца.) Спаси меня, Сереженька! (Плачет.)

Он. Смени пластинку, на хуй! (Достает из коляски магнитофон, выключает плач младенца прекращается. Переворачивает кассету – там Асмолов поет одну из своих песенок. Кладет магнитофон в коляску.) Шаляпин, на хуй. Жарко, сука?

Она. Жарко!

Он. А мне холодно, на хуй – греться буду теперь, на хуй! (Бьет "кондо" по кровати.) Что, сука, просвиноколишь меня, значит?!!! (Бьет ее "кондо" по спине.)

Она. Нет!!!

Он. Пиздишь!!! (Бьет Ее "кондо" по спине. Она падает на пол.) А ну вставай, на хуй, пизда вареная. Совсем же забью – вставай, на хуй! (Бьет Ее "кондо" по спине. Она встает.) Ну как?

Она. Зябко что-то.

Он. То холодно, то зябко. Одно мучение с вами, женщинами.

Она. Кондо. (Дотрагивается до "кондо".)

Он. Власть, сука, на хуй!

Она. Дай подержать.

Он. Отсосать не хочешь?

Она. Хочу.

Он. Тебе ж зябко, на хуй.

Она. Белки-калории! (Отсасывает у него член.)

Он. Ой, хорошо! Вот ой и так! Ой, хорошо, сука! Ой, любёвно! Ой, умеешь, когда захочешь, сука! Ой-ой-ой-ой-ой-ой-ой-ой-ой-ой-ой-ой-ой-ой!!! Хорошо. Белки-калории. Хорошо. Умеешь белки-калории! Хорошо?!

Она. Хорошо.

Он. Вот и отдай тогда сто франков назад на валерьянку, сука! (Вытаскивает у нее из-под юбки сто франков.)

Она. Кондо. (Трогает "кондо".)

Он. Власть, на хуй, в надежных руках власть, сука, на хуй! На месте хуй, сука! Свинокол. Свиноколом убьешь и пиздец власти, на хуй, партейной. Над кем властвовать? Над трупом, на хуй?! А хуюшки! А Марксом, сука, (Сжимает левую рукоятку "кондо") Энгельсом, блядь, (Сжимает правую рукоятку "кондо") и всеми остальными Лениными, в пизду, на хуй (зубами хватает цепь между рукоятками "кондо") до вечного коммунизма идейного мучить можно. Что б завтра, сука, идею, как сегодня, типа ножичка радиоуправляемого выдала. Ночь тебе, сука, академша моя, на размышление. Хуй стоит на месте, сука. Пизду я твою в себя врежу, хуй тебе свой отдам. Ты, блядь, конечно, можешь пиздеть на эту тему днем, но ночь за мной, сука!!! (Бьет Ее "кондо".) Я не француз, Машенька, я ночью любовью занимаюсь, сука!!! (Бьет Ее "кондо".) По почкам послабже днем бить надо, Машенька – тем более ночью моей, сука!!! (Бьет Ее "кондо".)

Она. Кондо. (Дотрагивается до "кондо".) Шаляпин. (Показывает на коляску.) Дубинушка.

Он. А идет он на хуй со своей "Дубинушкой", Шаляпин Шилепин, сука. (Выключает в коляске магнитофон с песенкой Асмолова.)

Она (берет со стола резиновый, член, качает его как младенца, напевает.)

Баю-баюшки-баю – я тебя в себя вопью. А как станешь выниматься – я тебя вопью обратно. (Кладет резиновый член в коляску.) Баю-баюшки-баю... Он (прерывая). Мандавошки на хую, еб твою. Она. Спой "Анну Каренину".

Он. Да давно, блядь, Манька, Анна Каренина кончилась, сучка. В девятнадцатом веке пластинка ее в норушке под поездом кончилась, на хуй. Тоже, что ль, под поезд метро броситься хочешь?

Она. Неа. Я жить люблю, Венечка. У меня ребеночек от тебя будет. Сереженька, Венечка. Ты ж без гондона ебать меня теперь будешь, Венечка!!!

Он. Мизинец вам бабам дай – всю руку откусите, на хуй, каннибалки, блядь, кооперативные.

Она. Ты не беспокойся, Венечка, – я научу Сереженьку нашего из негров печеных тоже делать кушаньки. На него не надо будет специально тратиться. Ты полюбишь его, Венечка, свое подобие! Только ты сам не кушай больше нашего Сереженьку. Клянись!

Он. Клянусь, на хуй, слово мужчины, сука. Сколько тебе клясться можно еще?

Она. Спой "Анну Каренину". Тоже обещал ведь.

Он. Блядь, дай только мизинец, сука. Спать надо – завтра на завод вставать рано, всех соседей, блядь, коммунальщиков мудозвонов ступенских разбудим, на хуй, на свою голову.

Она. Спой.

Он. Блядь, заебала же, леди, блядь. (Поет истерически на манер зэков.) Как на ступинском мосту

Поп все молит Богу

Чтобы Бог ему послал

Хуй с телячью ногу! Она. "Анну Каренину". Клялся ведь!

Он. Заебала ж, блядь, барышня, на хуй! (Поет истерически на манер зэков.) Как-то я по лесу шел

И в кустах пизду нашел.

Шкурку снял, а мясо съел

Только клитор захрустел! Она. "Анну Каренину"!!! (Плачет.)

Он. Ту ты, телка слезливая, "Анна Каренина", сучка. А ты мне поднесла под "Анну Каренину", ты мне скажи, – ты мне поднесла, тварь? Ты, блядь, мне курочку с рисочком в супчик зажилила! Сама пой, на хуй, свою "Анну Каренину"!

Она. Хорошо. Просишь – спою! (Поет.) Семнадцать годиков мне было

Я полюбила старика.

Он был красивый сам собою,

А я как розочка цвела.

Старик толкнул меня ногою

Уйди девчонка от меня:

Ведь ты же знала, с кем гуляла

Ведь я старик, а ты дитя.

И я пошла по той тропинке,

Что прямо к линии вела

И долго-долго я стояла

И долго поезда ждала.

Вот поезд мчится-мчится-мчится

Легко на рельсы я легла,

И жизнь покончила с собою

Из-за седого старика. Он. Убью, блядь, графа этого твоего, на хуй, допросишься.

Она. Графа давно нет, Венечка.

Он. А мне на хуй граф твой сьебался, чтоб ебать тебя, Анну на шее, сука! (Бьет Ее "кондо" – Она падает, не поднимается. Он встает перед Ней на колени.) Спаси меня, матушка! Не могу Россию обуздать! Не могу обуздать себя, матушка!!! {Держит "кондо" перед собой.) Власть моя, сука, на хуй!!! (Сдавливает горло "кондо", задыхается, падает.) (Затемнение. Через некоторое время раздается плач младенца, освещается одна коляска, видно, как идет снег.)

Он. Мать, Мария, – Он проснулся, воскрес Он наш И... И... Христосик Иванушка. Ты слышишь, мать, Мария?

Она. Слышу, Иосиф, слышу. Ты спи, спи, родной – я слышу.

Он. И снег пошел – настоящее Рождество, Машенька!

Она. С Рождеством тебя, Венечка. Спи. (Затемнение, но еще некоторое время раздается плач младенца.)

1990-1991, Париж