Текст книги "48 градус солнечной широты"
Автор книги: Михаил Волохов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Волохов Михаил
48 градус солнечной широты
Михаил Волохов
48 ГРАДУС СОЛНЕЧНОЙ ШИРОТЫ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Света
Вера
Саша
Семен
Галя
Сергей
Грузин
Художник
Москва, наше время.
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Квартира Семена, спальня. Много дорогих, но безвкусных вещей. В центре комнаты большая двухспальная кровать. Окна занавешены плотными шторами. С ночи не выключен проигрыватель: там осталась пластинка, которая шипит на последнем обороте. На столе остатки пиршества.
На кровати через одного лежат: Вера, Художник, Света, Грузин.
Конец лета. Слышен шум улицы – день давно начался.
Света (во сне). Мама! Мамочка. Нет! Мамочка! (Открывает глаза, приподнимает голову, но тут же прячется под одеяло).
Встает Художник. Смотрит на часы. Выключает проигрыватель. Кашляет Смотрит куда сплюнуть. Подходит к окну. Плюет в окно.
Света высовывает голову из-под одеяла. Художник оборачивается. Света опять прячется под одеяло. Художник толкает Грузина.
Грузин. А? А? А-а-а. Чух-чух-чух. (Мотает головой).
Художник показывет на часы, бросает ему полотенце. Потом Грузин встает Они собирают свою одежду и уходят в ванную.
Света кашляет, передразнивая Художника, потом плюет демонстративно им вслед. Склоняется над Верой. Та спит. Поправляет ее подушку и одеяло.
Возвращаются Грузин и Художник. Света прячется под одеяло.
Грузин (шепотом). Я те говорю – пальчики оближешь.
Художник наливает ему и себе водку. Грузин морщится, мимикой показывает, что пить не будет. Показывает на печень. Художник все выливает в один стакан пьет, морщится, поглаживает живот в области печени, садится за стол.
Художник. У всех печень. (Пауза.) Серебро, тринадцатый век?
Грузин. Оближешь.
Пауза.
Художник. Ну что? (Показывает на стол, на кровать. Лезет в портмоне, ковыряется в деньгах.)
Грузин. Я начинал – я кончаю, дорогой. (Достает из кармана сотенную и пятидесятирублевку. Смотрит куда положить.)
Света резко высовывает из-под одеяла руку и показывает на свободный стул. Грузин кладет деньги и выходит из комнаты, весело посвистывая.
Художник и Света пересекаются взглядами. Пауза. Художник достает из портмоне двадцатипятирублевку и прикладывает к остальным деньгам на стуле. Улыбается, разводит руками. Достает записную книжку, пишет, отрывает листок, протягивает его Свете.
Художник. Звякни. Все о'кей будет. (Уходит из квартиры.)
Свету неожиданно распирает истерический смех. Также неожиданно он прекращается. Она тяжело вздыхает. Берет с тумбочки зеркальце, смотрится. Сравнивает свое лицо с Вериным. Кладет зеркальце на место. Отрешенно смотрит в отдаленную точку.
Поднимается Вера. Мотает головой.
Вера. Еще. Еще. Еще! Фу. (Закуривает.)
Света смотрит на нее, потом встает, одевает халат, уходит в ванную. Слышен шум душа.
Света (из ванной, кричит). Вер, чайник поставь! Твоя очередь!
Вера не реагирует. Сидя в постели, с сигаретой во рту, силится делать какие-то гимнастические упражнения. Потом отрешенно смотрит в отдаленную точку.
Появляется Света. Включает фен, сушит волосы. Выключает фен. Берет со стола рюмку и говорит в нее, как в микрофон.
Света. Выступает! ... Выступаю я. (Поет.): Люди гибнут за металл!
Люди гибнут за металл!
Сатана там правит бал – там правит бал!
Сатана там правит бал – там правит бал! Вера (подходит к Свете, вырывает рюмку). Дай сюда. Разобьешь. (Стонет, садится на стул. Наливает водку, пьет.)
Света. А мне наплевать, что у тебя по утрам раскалывается голова. Наплевать!
Вера. Заткнись.
Света. Алкоголичка.
Вера. Что?
Света. Это же искусство.
Вера. Что? Нам вместе работать долго, и по голове по утрам своим искусством прошу не долбать. (Берет полотенце, уходит в ванную.)
Света. Вот дура. (Открывает бутылку сухого, ломает шоколад, режет лимон, пьет, закусывает.)
Входит Вера.
Вера. Ты опять лимоны в ванну бросаешь?
Света. Лимоны? А-а. Ну не есть же мне их! (Проглатывает лимонную дольку.) Такая кислятина. (Запивает вином.) Ты что – вообще!
Вера. Там полиэтиленовый пакет. Потом в мусоропровод. Засоришь ванну сама с Семеном расчухивайся.
Света. Ну все, все – точка! Сама так сама. Не маленькая. (Пауза.) (Мягче.) Налить? (Предлагает вино.)
Вера. Сама! (Наливает водку, пьет.)
Света. Что ты с утра на стену лезешь? Не кастрировать же меня из-за этих лимонов.
Вера. Намекаешь?
Света. Надоело! Мне надоело пол-утра говорить о противозачаточных лимонах в ванне! Тебе хорошо – у тебя нет этой проблемы.
Вера (кричит). Бесплодие – мое алиби! Алиби!!! Сволочь. (Закуривает.)
Пауза.
Света (трогает Веру рукой). Ну. Эй, Верочка. Ну извини, Верочка. (Живо.) А, между прочим, одна сигарета уничтожает в организме двадцать пять миллиграммов витамина С. А в лимонах этого витамина С... Прости. Я сама все съем. Хочешь? Смотри. (Заталкивает в рот все лимонные дольки – морщится, но проглатывает.)
Вера. На здоровье. (Берет со стула деньги.) Сотня. Полтинник. А четвертак откуда?
Света (вырывает двадцатипятирублевку). Это, это художник – мне.
Вера (смеется). Борода? Но ведь с ним была я. Тогда уж мне премиальные.
Света. Он и телефон оставил. Вот. Мне.
Вера. И за пару дешевых колготок он ее отведет на Голгофу. Дешев он как художник.
Света (умоляя). Я ее сейчас в окно. Я так хочу. Можно?
Вера. Дикие вы, провинциалки. Выбрасывай. Толку.
Света. Я хочу сделать сейчас кого-нибудь счастливым. (Бросает двадцатипятирублевку в окно.)
Вера. Деньги не приносят людям счастья. Свой полтинник хоть возьми. (Дает ей пятидесятирублевку.) Ну и кто там твой счастливец?
Света. Не знаю. (Отходит от окна.) Ветерок унес. Как этот художник на меня смотрел. (Рвет листок с телефоном.) Вот такая борода. Чешется, наверно. (Напевает.): Люди гибнут за металл.
Люди гибнут за металл. Извини. Проклятая песня – с утра прицепилась.
Вера. В кабаке у тебя хуже с пением получается.
Света. А я не могу петь, когда жуют. Мне кажется, что песнь жуют и проглатывают вместе со мной! Вот мама пела – все жевать прекращали. Когда мы жили в Москве – ее приглашали в лучшие рестораны.
Вера. Почему и уехали.
Света. Мама мечтала петь в опере. Не вышло. Потом она сильно болела московский климат.
Вера. Рассказывала. А на Алтае ее, значит, вылечили походы на лошадях. Жалко тех лошадок – они не могли спокойно жевать травку. Они вам, верно, подпевали. Две лошади, две певицы. Квартет Как вы его назвали? Иго-го?
Света. Ты злая, ты очень злая девушка.
Вера. Врешь – справедливая.
Света. Мама часто вспоминала Москву. Нашу добрую старую квартиру на Тверском бульваре, где Ермолова...
Вера. Коммуналку на втором этаже под счастливенькой циферкой семь. Полуподъезд-полуподвал чуть правее музейного входа пахнущую пылью деревянную лестницу; ермоловских клопов, ермоловских тараканов. Да?
Света. Ты жестокая. Ее вдохновляли эти воспоминания, до самого последнего часа вдохновляли.
Вера. Понятно – она ни на миг не оставляла надежды прославиться так, как прославилась Ермолова. Единственно, в несколько ином жанре – нашем жанре.
Света. Нет! Откуда ты знаешь?
Вера. Сама же трепалась.
Света. Я? Сама?
Вера. Трепалась.
Света. Нет! Не помню. Ничего не помню. Но маму воспоминания о Москве вдохновляли. (Пауза.) Это я помню.
Вера. Послушай, дорогая, эти воспоминания и мне не дают покойно жевать... спокойствие утра.
Света. Уже день.
Вера. Тем более.
Света. Ты живешь, чтобы есть, а надо...
Вера. А надо жрать, чтобы о жратве думать не хотелось! Послушай, твоей мамы больше нет? Нет. Я – есть? Есть. Моя больная голова есть? Есть. У тебя здоровая голова есть? Есть. Ты должна понять, что бредить умершей матерью изо дня в день – блажь на воде и соли. Может, я и не права. Скорей всего. Но, миленькая девочка, у меня череп раскалывается. Пойми.
Света. Я просто сказала, когда мама пела – все жевать прекращали. (Пауза.) А я, я, когда пою я, мне что-то мешает – ты знаешь, не почему-то стыдно. Я стесняюсь показать все, на что я способна. Только перед мамой я не стеснялась. И тогда мой голос звучал, звучал, как вылупившийся младенец. Так мама говорила. Ты бы слышала. Я боюсь, что без блата меня в консерваторию не примут, потому что на экзамене я буду обязательно стесняться. А если не примут, я же, я же сойду с ума. Мама говорила, чтобы стать великой певицей, надо в молодости правильно поставить голос. Мама, как могла, конечно, мне поставила. Но ведь она сама так и умерла с поставленным голосом. И поэтому мне нужны деньги – много денег, чтобы дать взятку какому-нибудь профессору в консерватории. Деньги, взятки, блат – это все бездарно, безнравственно, я понимаю. Не хочется думать.
Вера. У тебя добрая душа – тебе придется нелегко.
Света. Не знаю. Наверно. Но только я бы не смогла уйти из дома, как ты. Плохие родители – хоть какие-то родители.
Вера. Они каждый день пили водку и закусывали коньяком – каждый. Торгаши фатальные торгаши. Эти бесконечные разговоры: купи-продай. Я и сейчас уверена, что они меня сначала по ошибке купили, а потом никак не могли сдать в комиссионку. Пока сама себе не сняла квартиру. Тоже ведь любовь с искусством крутила. Хотела заняться живописью, хотела стать актрисой, писала стихи. Что-то где-то получалось, а в целом – нигде. Сейчас вообще – полнейшее отупение. Потом встретился Семен. Потом на каком-то повороте попался Сашка с высшим техническим – тоже какие-то проблемы. Теперь вот купили кооператив одна проблема долой. Наверно, мне свободы хотелось – ну и получила свободу. А свобода – это тоже проблема.
Пауза.
Света. А у меня нет родителей. Мать умерла, а отец погиб от ножа в уличной драке – мама рассказывала. Теперь вот Москва, этот Семен. И почему я стала проституткой? Еще недавно я бы в это не поверила. Я бы никогда не поверила, что какой-то плюгавый Семен меня совратит, предложит стать проституткой и я соглашусь, безропотно соглашусь. Ради денег. А Семен был лучшим маминым другом и моего отца – мама говорила. А что со мной сделал? Что я с собой сделала? Никто не виноват. Жизнь такая. (Пауза.) Просторный у вас дом. На каждом этаже по две квартиры. Знаешь, только сейчас поняла, зачем вы взяли самый верхний этаж и с Семеном напротив. Сел в лифт, вышел – и никакие соседские глаза тебя не усекают. Сложно было здесь так поселиться?
Вера. Не сложно, если ты старший мэтр кабака высшего качества – без пяти минут директор. Семен котируется на уровне министра. Любую консерватуху на бумажник сменяет. Так что надейся.
Света. Не нужна мне такая консерватория – никакая консерватория мне не нужна!! Пропади все пропадом.
Вера. Это точно.
Входит Семен.
Семен. За шахматишками. Доброе утро, девочки. Как спалось, вареники ленивые? И куда я подевал свои фишки? (Ищет шахматы.) А слышали, Рейган на нейтронную бомбу пошел. Гуманист-киноартист. Ковбой – ливес штраус. Ливес штраус без ковбоя. (Смеется.) Вот они. (Находит шахматы.) Теперь (смотрит на часы) до полчетвертого не пропадем. (Достает записную книжку.) Так – распишем по позициям. (Пишет.) Значит, звонил Толяну. К шестнадцати за черными сексуальными чулками с ромбиками и кружочками: для вас, девочки – первейшая атрибутика. И парфюмерия там какая-то еще обещалась французская. Накладка. На шестнадцать же эти новобранцы от Шурика. Кадровый вопрос. И вот еще, Верочка, тебе выручать. Один клиент вне очереди напросился – ты помнишь его: мумие достает, травку.
Вера. Федор? Ботаник?
Семен. Он. Влюблен наш отец Федор – в тебя. (Смотрит в записную книжку.) И тоже на шестнадцать. Стольник отстегивает. Только приберешь здесь. Хорошо? Так. Если за чулками Светочку. Так. Нет. Директор. Лично приглашал, собака. И Шура еще не мог одну жену этого шиноремонтника пригласить. С мужем-то и по телефону можно было обо всем договориться. (Пауза.) Так – идея. Светочка, тебе все равно делать нечего. Возьмешь этого Сергея на себя – пока с его женой мы беседовать будем. Трахаться с ним не надо. Справишься. (Пауза.) Ну, что – ночь прошла?
Вера. Твой полтинник. (Отдает Семену пятидесятирублевку.)
Семен. Карашо. За Федора сотню возьмешь без вычета – любовь. Ты уж постарайся – нужен мужик – пооригинальней. (Вытаскивает из портмоне Веры еще десятирублевку.) С твоего разрешения, Верочка, мужику твоему. В шахматишки-то за красивые глазки играть абсурд. Мужик-то твой – жмот.
Вера. Голова. (Тихо стонет.)
Семен. А мумие-то Федора – голову как рукой снимет. (Смеется.) А что жмот мужик, так то – голова, ковбой ливес штраус. Поскакал. (Уходит.)
Пауза.
Света. Все. Все. Когда я накоплю четыре тысячи и Семен воткнет меня в консерваторию – я прекращу. Слышишь, я прекращу. Все. (Пауза.) Квартира эта еще нужна. Коммунальщики же не дают петь, не дают жить. Они звери, а не люди. И на Алтае у нас была коммуналка. Разве я могла там оставаться, когда мама умерла и все узнали...
Вера. Что все узнали?
Света. Ничего. Люди звери, звери! (Плачет.) А у меня нет характера – нет. И никогда его не будет.
Вера. И что сегодня с тобой? Во сне кричала. (Ласково.) Может, и ты не даешь жить коммунальщикам? Все ж так относительно. Не обижайся. Если захочешь в будущем кооперативную квартиру, то тебе понадобится муж – хотя бы фиктивный. Шурика могу одолжить – ничего не возьму.
Света. Ты очумела? Фиктивный брак? Мне этот Шурик задаром не нужен. Ты считаешь меня проституткой? До сих пор? (Пауза.) Я же хочу стать оперной певицей – знаменитой, свободной, великой певицей. Я смогу тогда полюбить великого человека – с бескорыстным, целомудренным сердцем, гения – гения доброты. И он меня полюбит. Я рожу ему такого же гения, как и он сам. Нет – он не узнает, он никогда ничего про меня не узнает. (Плачет.) Ведь это алиби? Ведь это тоже алиби? Да? Верочка? Потом, Москва – большой город: никто друг друга не знает. Я же буду его любить всю жизнь. Ты веришь?
Вера. Трафарет. Верю. Нельзя говорить проститутке, что она проститутка. Прости. Понимаю. Москва большой город – легко раствориться. (Пауза.) Я тоже бредила искусством – до беременности. Режиссер только самец попался. Аборт, бесплодие – и в натуре и в образе. И в результате не лучше своих родителей устроилась. Что говорить. (Пауза.) Знаешь, я была бы самым счастливым человеком, если б все твои желания осуществились. Прекрасная пора – молодость. Ты свежа, красива, своим бескорыстием хочешь покорить весь мир. Помню. И я такой была когда-то, и кожа у меня была, как у тебя, – белоснежная. Все со временем меняется.
Света. Все взрослые говорят, что молодость – прекрасная пора, а я не чувствую, ты знаешь, я не чувствую. Потом, ты знаешь, я сама не знаю – тоже голова что-то раскалывается.
Вера. Было бы хуже, если бы не раскалывалась. (Наливает, пьem.) С детства не привыкла закусывать. (Закуривает. Кашляет.) Еще этот бронхит курильщика прицепился.
Света. Трафарет! {Раздергивает шторы.) Взгляни – у тебя и сейчас белоснежная кожа! (Пауза.) Давай плюнем на все и поедем загорать в мой Алтай. На лошадях там покатаемся – петь будем! Конец лета – самая пора. Ты же домохозяйка, а у меня еще неделя отпуска. К черту эту блядскую работу. Знаешь, ты мне поможешь поставить оградку и плитку положить маме на могилку. Плитка у меня с надписью здесь, на частной квартире – уже год как лежит. Послушай, какие замечательные стихи мама просила на плитку. Послушай: Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир. (Продолжают вместе:) Он их высоких зрелищ зритель.
Он в их совет допущен был
И заживо, как небожитель,
Из чаши их бессмертье пил! Да, Верочка, да! Спасибо. Почему я не могу ничего одна делать? Может быть, я – комнатное растение? Но что растет в Антарктиде? Ведь ничего не растет. Что я теперь без Семена? Даже не пингвин. Никого же у меня нет – никого. Вот ты у меня еще есть. А я у тебя есть?
Вера. Конечно. Успокойся.
Света. Жить, просто, не очень хочется.
Вера. Пройдет. Потерпи.
Света. Терплю.
Вера. Пойду чайник поставлю – моя очередь. (Сидит на месте.)
ЗАТЕМНЕНИЕ
СЦЕНА ВТОРАЯ
Квартира Саши и Веры. Ничем существенно не отличная от квартиры Семена. Саша и Семен сидят в гостиной и играют в шахматы. Гостиная отличается от спальни наличием стенки с хрусталем и книгами, журнального столика, кресел, дивана, телевизора.
Семен. Зеваешь, друг ситный – не прощаем. (Берет лошадь.) Загнал ты свою лошаденку. Ходи, время – деньги. Червонец-то жалко? (Смеется.) Саша (ходит). Лошадь жалко.
Семен. А мне червонец. (Ходит.) Шах, вареники ленивые, холодные, сопливые – когда б любил я вас душою всей. Ты стабильно уверен в своем протеже?
Саша. Сто процентов. Куда деваться. За счастье.
Семен. Маловато мы с них лупим. Пятьсот рублей – не деньги на такое место. И с тебя я взял не больше за Веруху с перспективной жизнью. Благодетельствуем. М-да.
Саша (ходит). Я пошел.
Семен. Туда. Боишься за турку? Жмот ты, Шура. За московскую прописку с гонорарами надо было драть с тебя уж не меньше трех штук. (Смеется.) Добрый я малый. Не обижайся. В настроении. Да, что б не забыть, завтра тебе политинформацию надо сделать. Два месяца осталось в кандидатах бродить. Не я один за тебя руку поднимать буду. Партия-то нужна?
Саша. Ходи.
Семен. И я говорю. (Ходит.) Шах. Член партии – есть член с двумя эн. Там о Рейгане гуманисте-террористе воды нальешь, в Китае – перепись они собрались делать. Одумываются мудрецы-сорванцы-спускальщики. Сколько можно размножаться? А? Член с двумя эн? (Пауза.) Иняз, говоришь, эта Галочка кончила? На отлично? А сейчас?
Саша. В химинституте – лаборантка – патенты переводит, за печкой еще следит. В лаборатории печка. Сотня в месяц – без вычетов – по трудовой книжке. Дочка на шее, родители. Все вместе прозябают. Жизненное пространство тридцать квадратов. Дорога больше часа на один конец.
Семен. Туда. Наша. Тепленькую возьмем – с печки.
Саша. Мужик в дерьме.
Семен. Инженер. Бум спасать инженера. Ты ему хоть намекнул, что самое главное – его баба.
Саша. Намекнул. Хочет в официанты.
Семен. Ой, Шура, валютные дела попихаем – на уровне. Хороша, говоришь?
Саша. В теле телка – Венера.
Семен. Понимаю я мужиков, что бабки за баб стегают. А что, и хороши наши бабенки. С иностранным языком теперь в штат возьмем. Давно мечтал. Доллары, фунты стерлинги – вареники с клубничкою. Америка – в элементе. Что не ходишь? Подсказать?
Саша. Сам. Сюда. (Ходит.)
Семен. Туда. Не обижают наших Машек фирмачи. Америка. Мат – в штате, Сашок. С партийными билетами меня поздравь – красненькими. (Достает из-под шахматной доски два червонца, кладет их в карман.) (Смотрит на часы.) Время, сволочь. Но право первой любви за мной. (Собирается.)
Саша. Тебе ж за чулками.
Семен. Днем за чулками. Вот через два месяца станешь барином мэтрообразным – будем доверять больше. Ну – как зэки! (Прощаются как зэки: ударом ладонь в ладонь.) Пошел я. (Уходит.)
Саша. Как зэки. (Достает с полки первую попавшуюся книгу, произвольно открывает, читает): Мудрый Гомер говорил, что любая из женщин негодна:
Пусть целомудренна, пусть шлюха – но пагубны все.
Ведь из-за блуда Елены мужеубийство возникло.
А Пенелопы верность была причиной убийств.
Да, из-за женщины лишь была создана Иллиада
И Одиссеи, виной лишь Пенелопа была. Паллад. (Закрывает книгу.) Бюль-Бюль-оглы. Пятый век нашей эры. Греческая эпиграмма. Пять рэ. Кому гонорар перепадает? (Ставит книгу на место.)
Входит Света.
Света. Открыто было – я и зашла. Можно?
Саша. Привет. (Оценивающе смотрит в упор.) Сядь в кресло – расслабься. Скованность – это вина, это негодность. Эпиграмма, а ничего смешного. И тогда людей дурили. Не обращай на меня внимание, девочка. (Смотрит на часы.) Вы любите телек?
Света. Люблю.
Саша. Любить – значит ненавидеть. (Берет газету.) Программка. По первой труженникам села. По четвертой – ни черта. По третьей – говорите ли вы по-испански – парле Франсе. По второй – футбольчик.
Света. Футбольчик?
Саша. Товарищеская встреча: сборная СССР – сборная Бразилии.
Света. Пеле?
Саша. Пеле абзац – кубок века хапнул. Вы что, любите футбол?
Света. Я люблю болеть.
Саша. Любить болеть – значит ненавидеть болеть. Здоровая логика. Включим. (Включает телевизор, садится в кресло.)
Комментаторский голос: "Говорит и показывает Рио-де-Жанейро. Говорит и показывает Рио-де-Жанейро. Мы ведем прямую трансляцию с центрального стадиона Рио-де-Жанейро, где сейчас перед вашими глазами блеснет праздник футбола: в товарищеском поединке скрестят свои шпаги наша сборная и сборная Бразилии. Стадион, вмещающий более ста тысяч зрителей переполнен до отказа – просто яблоку некуда упасть. Дорогие товарищи, вот я вижу на противоположной трибуне группу наших туристов, благородно пожертвовавших своими отпусками, чтобы специально приехать в этот чудесный город Рио, поболеть за наших ребят. Так и хочется им сказать: мо-лод-цы! Хоть матч и товарищеский, но престиж, дорогие товарищи, есть престиж. Престиж нашего..."
В этот момент Саша выключает звук.
Саша. Башка трещит. У нас же есть наушники. (Достает из шкафа пару наушников, одни дает Свете.) Подойдут?
Света. Безразлично. (Прислоняет к уху одну наушницу.)
Саша. Слышно?
Света. Ага. Блохин, Веренеев, Шенгелия, Кипиани...
Саша. Кофе в этой Бразилии в прошлом годе сгорел – так у нас на всю жизнь подорожал, зараза.
Света. Ну, бей, бей. Мазила. Зачем они этого Андреева взяли?
Саша. Разбираешься, что ли? Роскошный город Рио – с голубой каемочкой. Вот где нам поработать. Только вот в Амазонке у них пираньи. И если на теле маленькая ранка, а вы в этой Амазонке – до скелета обнажат. А мальки с мизинец, сволочи.
Света. Что с мизинец?
Саша. Пираньи – рыбки; и до скелета обгладывают – в секунду. Чушь рыбачья. Вот жизнь.
Света. Бестолковый, ну до чего бестолковый этот Андреев. В центре – в стенку играть надо.
Саша. А вы еще и футболисточка?
Света. А вы еще и рыбачок?
Звонок в дверь.
Саша. Опасная футболисточка. (Встает.) Это гут. Сережа тоже до футбола любитель – найдете тему. Важно, чтобы водочка Волгой-матушкой да и в Амазонку – чтоб пираньи наших знали. А там свобода и независимость. (Идет открывать входную дверь.)
ЗАТЕМНЕНИЕ
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Гостиная в квартире Саши и Веры. За столом, уже как полчаса, сидят Сергей, Галя, Саша, Света. Пьют, закусывают, разговаривают. Сергеи и Света сидят в наушниках, одетых на одно ухо.
Сергей. Удобняк с этими наушниками, ребятишки. Никогда бы не додумался. Инженерная мысль. Зверь.
Саша. (Разливает водку, поднимает бокал.) За инженерную мысль – зверскую.
Сергей. Шура – ты Эйнштейн! (Пьет один.)
Света громко ставит свою рюмку на стол.
Саша. Нервы – это плохо. А вот в футбольчик я бы сейчас поиграл и сам.
Галя. А вы слышали: от Озерова третья жена ушла.
Саша. Когда жены уходят, это плохо. Мужик, значит, был не мужик – хоть и Озеров. Нутро в мужике самое главное, ну и еще кой-чего, конечно, без чего детишкам не вылупляться. Пардон. Но мозги, все равно, на первом месте. Это только у китайцев они на втором. Каждому свое. А вот в футбольчик я бы сейчас поиграл и сам.
Сергей (вскакивает из-за стола, подбегает к телевизору). Ну! Гол! Ура-а! В железку их, шоколадненьких. Вот наши дают, а? (Подходит к столу, разливает водку.) Может, за наших? (Пьет один две рюмки подряд.)
Саша с Галей в это время уже танцуют медленный танец. Потом Саша взглядом показывает Свете на охмуревшего Сергея и уходит с Галей в другую комнату.
Света. Давайте я с вами выпью за наших.
Сергей (оглядывается). Все наши ушли. (Растерянно.) С удовольствием. Где наша не пропадала. (Пьет. Уставился на Свету. Неожиданно обнимает ее за талию. Сладострастно дышит.) Я вами закушу. Идет?
Света (отстраняет его). Руки! Вы же меня совершенно не знаете.
Сергей. Но вы же из их компании. Я хорошо знаю Сашу, Веру. Можете положиться. Вас смутила моя лысина? Я знаю, зачем мы пришли сюда. Я все знаю мы с Сашей большие друзья. (Хочет ее поцеловать.)
Света (отстраняет его). Вы, вы, лысый Эйнштейн. Прочь!
Сергей. И на прежней работе хамили. Смотрите – гол! (Обнял ее и целует, когда Света посмотрела на телевизор.)
Света. Пустите! Зверь! (Кусает Сергея внос.) Тьфу. (Сплевывает.)
Сергей. У-у! Мой нос!
Света. Тьфу. (Сплевывает.) Вот гадость.
Сергей. Эйнштейн без носа, что без Нобелевской премии, бешеная собачонка. Еще кто из нас зверь. За кого тебя здесь держат, прищепка?
Света. Вы, вы опережаете события. Понимаете? А самое главное в жизни – это уметь стоять на своем перроне и ждать.
Сергей. Дождешься. У-у-у! (Гладит свой нос.) У вас уже есть жизненный опыт – скажите пожалуйста. Надо предупреждать. У-у-у! (Гладит свой нос.)
Света. Иначе поезд вашего счастья так никогда и не притормозит.
Сергей. С характером мадмуазелька. (Наливает в рюмку водки.) В поезде ништяк пить добрую водку. (Пьет.) А плохой водки в природе и не существует. Вы согласны, козочка с рожками? Тюп-тюп-тюп.
Света. А козочек без рожек в природе не существует.
Сергей. Как сказать. Вам видней. (Пауза.) Вы, наверное, хороший, сердечный человек. Я вот на вас посмотрел – и сразу говорю. Что говорю, то знаю. Вы не подумайте, – я не пошляк, не хам. Вы правы: скорее всего я лысый Эйнштейн. Обидно, конечно. Но не я один – успокаивает. Вообще, хочу вас поправить, сердечная козочка, от бескорыстия, так сказать душевного: события опережает лишь тот, кто абсолютный дебил. Меня все-таки принимают в вашу команду. Научили б лучше чему-нибудь. Я способный. Зачем вы меня обводите?
Света. Потому что вы на меня нападаете.
Сергей. Но мы же в одинаковых футболках, девочка. Пасуйте. Другим тоже хочется шлепнуть по мячику иногда. Зачем зазнаваться? Или вы считаете себя центрфорвардом, мастером индивидуальной игры?
Света. Пасовать? (Задумывается.) Вы знаете, я могу вам дать пас. Секунду. (Идет на кухню и возвращается с двумя гранеными стаканами.) Держите. (Дает Сергею один стакан.)
Сергей. О, мы будем пить на брудершафт из граненых стаканов?! Вы хотите мне дать пас на ход? Потрясающий учитель!
Света. Если тыльной стороной стакан приставить к этой стене, а к этой стороне стакана приложить ухо, то можно научиться всему сразу.
Сергей. К этой стене? Там же, как я понимаю, Саша и Галя. Опасный момент вы создаете. Что ж, только вперед, ваш покорный ученик. Поле надо видеть широко.
Света и Сергей садятся на диван, который стоит возле "той" стены, прикладывают стаканы, подслушивают. "Та" стена во время небольшого общего затемнения сдвигается на середину сцены. При освещении мы видим как Сергея со Светой в гостиной, так и Сашу с Галей в спальне.
Галя. Вот и все проблемы, Сашка: квартира, ребенок, работа, нервы, денежная недостаточность. Для Сережки еще теща с зятем. Что говорить.
Саша. Не говори. Жизнь глупа, паскуда. Раньше хоть любовь всякую недостаточность компенсировала.
Галя. Я не могу вспоминать "раньше", Сашка. Ведь в этой ужасной жизни все так бесовски детерминированно. Как я выражаюсь. Но из чего вытекло сегодня? Из чего вытечет завтра? Куда утекла любовь? И вроде бы не глупее других.
Саша. Из завтра вытечет ничто. В одну реку нельзя войти дважды. Демокрит, что ли, сказал. Гражданин мира. Нет – Диоген. Вечно путаю. И того и другого на "я" зовут. Ладно – ни один черт. Нет, вот же шкет голый жил в бочке. Представляешь, когда он увидел мальчика, который пил воду из ладошки, Диоген выбросил свою кружку и сказал, что какой он был дурак. Спектакль. Никто не хочет жить как Диоген, хотя все им восхищаются. Не знаешь, почему?
Галя. Могу тебя уверить, Сашка, я сейчас ничем не восхищаюсь. Извини. Но ты мне что-то обещал сказать – для нас с Сережей что-то важное, жизненно важное. Я тебя перебила – извини.
Саша. Галчонок. Не даете вы нам, мужикам, полетать – на землю тянете. Ладно, ничего, я земная тварюшка, как-нибудь не обижусь. Ты знаешь, давай-ка закури сначала. Сигареты вот, спички. Так. (Зажигает для нее спичку.) Воды вот стакан приготовим на всякий случай. (Наливает из графина стакан воды.) Ничего себе вода, кипяченая.
Галя. Зачем воды? Да из стакана. Мы, значит, продолжаем оставаться дураками?
Саша. Следишь. (Берет ее руку.) А у нас ладошки еще дрожат, как зимой воробышки. Целей вода в стакане будет – мы не дураки. Ну, лады. Короче. Это дело наше, значит, важное жизненно, или как его хочешь, собственно, характеризуй сама. Ну, короче. Мы, ну, то есть я с Семеном, ну там увидим, если согласишься, значит. Не знаю, ну там и Сережку твоего можно подключить со временем. И даже сразу, думаю – способный же парнишка. Как твое мнение?
Галя. Очень способный.
Саша. Ну вот видишь – в этом мы с тобой солидарны. Вот. Вот. Так, ну, короче: мы будем выводить на тебя в кабаке, нашем кабаке солидных товарищей. Скорее всего иностранцев. Ну и, значит, ты будешь с ними того... Короче, спать с ними будешь – бай-бай.
Галя отдергивает руку.
Не нервничай, Галочка, не нервничай. Вот, собственно. Мани-мани будешь получать у них валютой, а мы тебе валюту будем менять на рубли – с очень хорошим коэффициентом. Без проблем. Социально станешь домохозяйкой. В день триста рублей за просто так иметь будешь. С твоими-то данными. У тебя потухло. (Зажигает для нее спичку.) От криминала гарантия полнейшая – статьи нет. Да и у Семена везде свои. (Пауза.) Чего тебе селедкой-то в бочке жить. Диоген бы задумался, если б ему предложили, к примеру, и если б он был бы такой красивой и умненькой девочкой, как ты. Не нервничай – водички выпей. Вот. Так что ты подумай – дураков сейчас и без нас хватает. Выпей водички.
Галя пьет.
Ну и с богом. (Берет ее руки.) И ладошки как потеплели, любая кормушка для воробушек – весна долгожданная. М-да. Хата для работы будет. Таблетки противовенерические – вот они, французские. За четыре сотни за упаковку достаем. Вам, ну, то есть и тебе тоже будем выдавать бесплатно. Одного зернышка хватает на две недели – так она, лекарства, действует. Видишь, желтенькое зернышко. (Показывает одну таблетку.) Ну, а от зачатия, там, спираль платиновую вставишь. Ну и мы можем что из западных средств подкинуть. Да и лимонами вон можно. Светка у нас лимонами. И витамины, как вроде заодно, организм принимает. Лимоны тоже бесплатно, значит. М-да. Сплошной коммунизм, девочка моя. М-да. В акте рождения заключен акт смерти, а пожить в своем маленьком коммунизме хочется – согласись. Начитался же я Веркиных книг. И у тебя время теперь для чтения появится. Вот, собственно. Ты умненькая девочка. Лады – думай. (Встает.) Я чайку пойду сготовлю. (Уходит на кухню.)
Галя. Чайку? А Диоген пил только воду. (Пьет.) Диогену – диогеново. (Ставит стакан.) Подумать только, как Сашка сильно изменился. Все мы меняемся.
В спальне затемнение. Сергей дует в стакан, потом ставит его себе на голову.
Сергей. Это корона или рог, а, рогатая козочка? Ученик задал вопрос. (Дует в стакан.) Семикопеечная стекляшка, но жизненно необходима. А с другой стороны, без семи этих копеек получается Диоген – король философов. Что я говорю? Познание увеличивает незнание – так что нам ничего не известно, миленькая козочка. Я смог бы убить человека, ты не знаешь? Вот зверя я бы точно убить смог – зверского. Хорошо, что у меня нет сейчас пистолета. Невыносимо. Выпьем? (Наливает рюмку водки, пьет.) Ты что-то сжалась вся. Холодно?
