Текст книги "В пути"

Автор книги: Михаил Радугин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

И вот всем своим напряжённым восприятием он начал как-то улавливать, что вокруг наступает какая-то перемена, ночь как-то меняется. Свечение в небе, как будто бы, становится менее чётким, менее ярким. Но не от того, что оно затухает, а потому что всё небо вроде бы, понемногу, едва заметно начинает светлеть. И даже уже явственно начинает проступать и обозначаться линия горизонта. Неужели… Вот и звёзды как будто тускнеют. Да, да начинает светать. Эта ужасная, мучительно бесконечная ночь скоро закончится. Скоро рассвет. Ноги сами прибавили шагу. Скоро взойдёт Солнце! С каждой минутой видимость улучшалась, пространство, словно раздвигалось, и постепенно проступал рельеф. Равнина, но уже различимы пологие холмы, уже появляются какие-то пятна, какие-то оттенки. Никогда в жизни он так физически не чувствовал радость: вот тут в груди всё распирает и что-то трепещет – рассвет! Солнце встаёт! Он уже не один. Он прибавил шагу. Утро наступает. Наконец-то. Сейчас всё прояснится. Про-яс-нит-ся! Какое это счастье – вновь обрести способность видеть! Разве мог он раньше оценить какое это сокровище – зрение. Вот уже везде оттеняются какие-то формы: верхушки холмов проступают светлыми пятнами, чёрными мутными провалами обозначаются низины, темнота вокруг, растворяясь, забелела туманом. Как-то сразу воздух стал свежим, прохладным, вкусным. Впереди вырос отлогий, но высокий холм – скорее на него взобраться, будет дальше видно. Наконец-то эта чернота исчезает, наконец-то эта кошмарная ночь позади. Появляются цвета. Цвет зари – самый прекрасный цвет. И не надо никаких названий; пурпурный, лиловый, алый – названия бесцветны. Заря имеет цвет зари. Восход – цвет радости! Он взошёл на холм и повалился на колючую траву на пологой вершине, разулся, раскинулся, и только теперь, глядя в светлое небо, почувствовал, как он устал. Эта ужасная ночь закончилась. Такой мучительно долгой ночи не было в его жизни. Но она позади. Он приподнялся на локте, готовый обозревать окрестности. Небо на Востоке было уже совсем светлым. Тонкие сплюснутые облака яркими полосами протянулись над горизонтом. Он жадно с надеждой смотрел, как показалось Солнце, как быстро оно вырастает из-за края земли, как начинается день. Защебетали птицы. Засверкали верхушки холмов, туманными полосами протянулись низины. От нетерпения он встал и, готовый увидеть дома, дороги, столбы, машины, смотрел по сторонам. И ничего не видел. Ничего, кроме пологих степных холмов во все стороны до самого горизонта. «Просто ещё рано – постарался успокоить он себя – видимость ещё плохая, туман, дымка какая-то и… и просто такого быть не может». Он медленно поворачивался и смотрел и смотрел кругом. Все его силы и упования переместились в зрение. Вон, вон, что это? Просто куст. А вон там? Пятно песка или соли на бугорке. А вон там… Он поворачивался и поворачивался глядя кругом…Всё было уже хорошо видно до самого горизонта. И нигде от горизонта до горизонта не было видно ничего, кроме буро зелёной травы, низких холмиков, пятен кустарника да извилистых полос низин под чистым небом. Мужчина продолжал поворачиваться на месте. Не может этого быть – его рассудок отказывался принять картинку такой действительности – этого быть не может. А это свечение, в какой стороне оно было? Теперь и этого не разберёшь. Кругом на 360 градусов одинаковый пейзаж. И тут его психика не выдержала. Он ещё не понял, не признал, что он заблудился, не принял этого факта, рассудок ещё не вынес такого заключения, но слепая убеждённость, что вон там должен быть город и вот его там нет, сорвала чеку самоконтроля. Истерика паническая, феноменальный сбой человеческой программы, похожий на белую горячку или приступ буйства сумасшедшего. Преуспевающий бизнесмен, целеустремлённый, волевой мужчина в самом расцвете сил, стильный кавалер, мачо – визжал и плевался на все стороны света, показывал кому-то кукиши по самый локоть, неистово матерно вопил во всю глотку, подскакивая, ударял пятками землю, дико выпучив глаза, прыгал, пытаясь ударить кулаком небо и проч. и проч. Потом, загибая пальцы, он выкрикивал какие-то цифры и воя, кусал свои пальцы, словно старался укоротить эти цифры. Наконец, схватив себя за голову, он упал, скрючился и, сдавливая рыдания, заскулил.

Посреди бескрайней степи, на верхушке пологого холма неподвижно сидит человек и застывшим взглядом смотрит в землю перед собой. Солнце поднимается и припекает всё жарче. Человек достает из кармана носовой платок, развернув его, покрывает голову и опять замирает. Сидит он, не двигаясь, долго. Не двигается он не потому что впал в ступор шока, не от того что плохо соображает, истерика давно прошла. Не двигается он именно потому, что сейчас он рассуждает очень здраво, мысли его имеют даже какую-то необычайную логическую ясность; хорошо рассмотрев обстановку и проанализировав ситуацию, он пришёл к заключению, что из всех 360-ти вариантов направления ни один не предпочтительнее другого. А сейчас всё зависит именно от выбора направления. Но вкруг нет никакого ориентира, никаких знаков; ни глазу, ни мысли зацепиться не за что, не к чему привязаться, не от чего оттолкнуться. Следовательно, направление его движения будет наугад и куда бы он ни пошёл, вероятность того, что он приближается к людям, будет равна вероятности того, что он отдаляется от людей. Следовательно, двигаться вообще не имеет смысла – вот какой вывод сделал человек. И он сидит и смотрит в землю. Ночной мрак, лишавший его зрения, нагонял на него страх. Но то, что открыл ему свет, его просто прибило. Теперь ночная темнота не казалась такой страшной, потому что в своей непроглядности она оставляла шанс, не исключала вероятности, таила возможность, хранила надежду, давала иллюзию скорого спасения. Теперь же этот, такой долгожданный свет, ясно, чётко и безжалостно показывает, что никакого выхода тут нет, высвечивает отсутствие, какого бы ни было варианта спасения. И нигде ни вершка, ни клочка тени, в которой могла бы укрываться надежда. Ночью он шёл так легко именно потому, что была надежда в любой момент выйти к спасению, и эта картина бесконечности была скрыта от него. Воистину, иногда лучше не видеть реальности. Ночью, светлое пятно в небе манило его всеми возможными благами жизни. Теперь же вероятность того, что с любой точки на этом горизонте откроется шанс избавления, равна 360 к одному. Это слишком… Проблема в том, что нет ни малейшего признака, ни какого-то намёка, зацепившись за который можно было бы выбрать конкретное направление. Идти, чтобы заглянуть за горизонт… а он будет просто отодвигаться настолько же шагов, сколько ты прошёл, но ты этого даже замечать не будешь. Сколько это продлится? Столько, сколько человек протянет без воды. А на таком пекле? И главное: идя вперёд, всё время будет казаться, что надо было идти назад. А реально – никакой разницы. На такой плоскости даже нет ни вправо, ни влево, всё одинаково без разницы. Солнце быстро высушит его организм и… И человек сидит неподвижно.

Но – сейчас он сам не хотел в этом признаться – но, возможно, самым сильным ударом, лишившим его сил стало не то обстоятельство, что он заблудился – этого он до конца ещё не понял, а фактор теперь уже точно упущенной прибыли от сделки, шанс возместить автомобиль, сгоревшая сумма наличных, сбой оборота и прочие, связанные с этим финансовые потери и проблемы – вот это лишения, вот это катастрофа, вот что победило его. В его деятельности были финансовые неудачи, проблемы, сбои, спады и прочие неровности, какие есть в любом деле, в любом продвижении. И сами по себе трудности воспринимал он, как должное; по мере возрастания давления возрастала и сопротивляемость и находчивость; и преодолел он уже многое. Эти скачки травмировали его не столько финансовыми ударами, сколько психологическими – откат на прежний уровень, уменьшение масштаба, понижение статуса; отброс назад, туда, откуда с таким трудом он выбивался, где всё уже кажется таким мелким и мелочным – переживал он очень болезненно. И он хорошо помнил и своё унижение, и сострадательно-злорадное подбадривание «партнёров». И вот он вновь отброшен назад; и он не просто «попал» на деньги, а пропали его усилия, его время, его труды и он вынужден будет опять впрягаться в уже пройденную борозду, влезать в штанишки, из которых уже вырос – вот это подавляло настолько, что пропало всякое желание что-либо делать вообще.

Солнце было уже высоко, степь, под яркими лучами казалось, раздвинулась, рельеф, будто распрямился; там, где в ранних горизонтальных лучах виделся холм, теперь был низенький бугорок, тенистые низины, оказались ровной гладью и даль, сливаясь в ослепительном свете с небосводом, скрадывала масштаб, создавая картину бескрайнего во все стороны ничем неограниченного пространства. Куда бы он ни смотрел, всюду было одно и то же; низкая трава, всех оттенков выгорания с редкими вкраплениями зелёных островков, извилины трещин, да редкие дырки каких-то норок вблизи – картина хаки. В любом направлении, с любой стороны, во все стороны без конца и края одинаковый, как отражение пейзаж. Нетронутая земля без следов деятельности человека: без пашни, без дороги, без посадок, столбов, труб, мусора, вообще без следов человеческой цивилизации, воспринималась как что-то нереальное. Мужчина никак не мог прийти в себя, не мог поверить своим глазам, не мог принять, что он действительно находится здесь, в такой местности, в такой ситуации, в таком положении. Равнина; первобытная гладь земли, спрессованная тысячелетиями, выжженная прямыми лучами, выветренная всеми ветрами, царство насекомых, чемпионов выживаемости – один человек сюда не вписывается. Линия горизонта ровным кольцом показывает границу видимого, но края там нет. И сколько бы он ни вглядывался, как бы ни старался, он ничего не видел и никак не мог различить хоть каких-то примет или знаков, указывающих путь к спасению. Гладкая ровная необозримая твердь внизу, безбрежная бесконечность вверху – и он между ними и больше ничего. И возникало тупиковое впечатление – куда бы и сколько бы он ни пройдёт, ничего никогда не переменится…

Ему что-то смутно припоминалось, будто бы какие-то земли где-то в этом направлении когда-то как-то осваивались. Кажется, даже был какой-то крупный проект, и он даже как-то назывался: не то зелена, не то целина. И вроде бы много людей переезжало куда-то и, кажется, как-то осваивали, что-то выращивали, как-то орошали и вроде бы потом всё бросили и все уехали и территория опять одичала. Но где и когда именно это было, и где он оказался теперь, точно он не понимал. Все его попытки вспомнить карту навигатора, карту атласа и определить хоть примерно своё местоположение, при одном взгляде вокруг, заканчивались одним: бред, несоответствие, фантастика, абсурд…

Обычно в это время он просыпался, выпивал стакан чистой воды и делал зарядку. Об этом ему напомнил желудок, требуя привычную дозу жидкости. Погорелец встал и пошёл. Пошёл он не потому, что высмотрел что-то или определил какое-то нужное направление – пошёл просто потому, что при отсутствии выбора возникает надежда. И чем сложнее обстоятельства и меньше шансов на успех – тем сильнее надежда. Да и просто потому, что не мог же он просто вот так сидеть, неизвестно где и ждать неизвестно чего. Двинулся он в том направлении, где, как ему сейчас казалось, ночью виделось свечение. Насколько он мог сориентироваться – Солнце-то уж точно встаёт на востоке – отправился он на север. Шёл он быстро, ритмично. Зная где восток, он уловил угол своей тени и, делая поправки на перемещение Солнца, предполагал, что идёт он прямым курсом на север. Он понимал, что главное теперь – это идти прямо. Впрочем, всё это, как и то, что без воды человек может прожить только три дня, понимал он как-то отвлечённо, будто не имеющее к нему никакого отношения. Его прагматичный ум всё ещё отказывался принять видимую картинку за настоящее. Ну не может быть в центре материка в 21ом веке таких территорий без следов присутствия человека – такого просто быть не может.

Эмоции эмоциями, но здравомыслие его ещё не покинуло, и он стал высчитывать километры. Если он шёл всю ночь, пусть шесть, пусть пять часов, он прошёл примерно, двадцать пять, ну пусть двадцать километров. Если сейчас он будет проходить в час пять километров, то к полудню он пройдёт ещё двадцать пять, ну допустим, двадцать километров. Пусть даже в общей сложности будет сорок километров. Он часто ездил на дальние расстояния и на автомобиле и на поезде и видел, как густо заселена и застроена любая территория в любом направлении. Ну, конечно, где селения там и дороги, где дороги там и селения…а тут. Но всё же, должно же и тут хоть что-то быть. И он мысленно прибавлял ещё пару часов ходьбы и десяток километров. Ну, уж на пятидесяти-то километровом отрезке, обязательно что-то будет. Да, конечно же, раньше! И появлялось нетерпение; вон там, вон за тем холмиком откроется вид на город, дорогу. И он спешил взойти на холм и взглянуть подальше. Но идя прямо, он постоянно оглядывался во все стороны; оглядывался, потому что всё не мог поверить, что вокруг ничего нет, оглядывался машинально, потому что не привык перемещаться, не соотнося своё движение с чем-то, не привык идти не к конкретному пункту, не привык быть не под чьим-то взглядом, не привык быть один, не привык не наблюдать что-то, не привык, не принимал, не понимал…

Энергичная ходьба под солнечным пеклом быстро перерастает в тяжёлую физическую нагрузку. Вся его одежда пропиталась потом, ноги горели, в горле першило, голова кружилась, перед глазами появлялись то тёмные пятна, то искрящиеся круги. Он снял рубашку, укрыл ей голову и плечи и, заставляя себя дышать через нос и чуть сбавив темп, шёл дальше. Рассудок всё никак не мог обработать получаемые из наблюдений данные и адекватно оценить обстановку, и просто взяв паузу, умолк. Однако организм на эти условия реагировал остро и всё настойчивее требовал своего: воды, белка, калорий, витаминов, кофеина, глюкозы, нормальной температуры, в конце-то концов. Кофе он очень любил, кофе ему не просто нравился, он был ему необходим, он испытывал потребность в кофеине и сам называл себя кофеманом и тратил на лучшие сорта немалые деньги и после завтрака всегда не спеша выпивал чашку крепкого чёрного «эспрессо». И всегда чувствовал прилив бодрости; повышался тонус, включался мыслительный процесс, предстоящие дела выстраивались в логическую цепочку и он готов был действовать и взять от предстоящего дня максимум возможного. Но сегодня всё иначе. Настолько всё иначе, что кроме: не может этого быть, абсурд, невероятно, бред и прочих бесполезных определений, рассудок ничего предложить не мог. И мужчина шёл, не понимая происходящего. Просто шёл. И даже уже был рад, что мысли притупились. Но организм-то брать паузу не собирался. Напротив; аппетит от такого моциона всё возрастал, желудок, приготовив свой сок, сигнализировал, что готов к приёму пищи, сухая гортань просто требовала жидкости, и всё тело, возмущаясь дискомфортом и ожидая привычных омовений, чесалось, щипало и зудело. Ожёг на руке, разболелся сильнее, раздражённая потом рана горела. Он искал глазами подорожник, но вокруг были только чахлые, редкие, низенькие травы. Он остановился, аккуратно обмотал обожжённую руку носовым платком и шёл дальше.

Он шёл и шёл, и постепенно вся его мыслительная деятельность свелась к тому, что он уговаривал самого себя немного потерпеть временные неудобства. Вот сейчас впереди покажется дорога или селение и будет и вода и тень и еда – надо только немного потерпеть. Всё это всего лишь временные трудности – иначе и быть не может. Не может человек вот так вот вдруг выпасть из цивилизации. Не Луна же это.

Солнце, поднимаясь всё выше, обрушивало на землю свои лучи таким плотным, таким ярким потоком, что их сияние скрывало горизонт; ничего не видно только сверкающая масса света кругом, ослепляющая безбрежность. Плюс издевательски засверкали миражи. Сияющие чистой водой озёра нереальной реальности разлились со всех сторон, приподнимая на своих волнах пышные деревья. Хорошо, что он наблюдал это раньше. Но наблюдал он это из окна мчащегося автомобиля, как чудесное природное явление, понимая, что это красивый оптический обман. Сейчас же мираж воспринимался как-то по-другому. Да, он прекрасно знал, что это всего лишь оптический обман, иллюзия, преломление солнечных лучей в раскалённых потоках воздуха. Но откуда-то появлялся какой-то импульс – а вдруг…Вдруг это реальное озеро!? Может это настоящая вода? Беги к воде! Глаза устали от яркого света, в ослепляющих лучах мелькали какие-то круги, ноги пылали, всё тело чесалось, царапины щипало, ожёг, не ослабевая, ныл тянущей болью. По всему телу проступал пот. Пот струйками стекал из подмышек, катился по спине. От этого джинсы и трусы намокли и, прилипая к телу, сковывали движения. Было бы удобно раздеться и идти в трусах, как на пляже. Но путник понимал, что прямые солнечные лучи быстро сожгут кожу. К тому же сухая высокая трава будет царапать ноги. Да и эта пыль и эти насекомые… Он остановился. Сняв рубашку, помахал на себя, отёр лицо, потом опять укрылся и, соорудив из воротника козырёк, пошёл дальше.

Глядя под ноги, он стал различать, что вокруг прыгают и летают какие-то букашки, попадаются участки зелёной травы и даже изредка пестреют какие-то маленькие цветочки – выживает же и здесь как-то кто-то. Ему вспомнилось, как в детстве он отыскивал в траве какие-то маленькие колоски, выдёргивал их и жевал мягкое беловатое сочное основание стебля. Он стал отыскивать взглядом похожую траву, и когда попадались колоски, выдёргивал стебелёк и жевал белое основание. Сока в них почти не было, но во рту появлялась какая-то влага, какой-то привкус – хоть что-то приятное извне.

Когда Солнце замерло в зените, и тень идущего человека сжалась под ним, пекло стало нестерпимым. Идущий остановился. Медленно переступая, повернулся кругом, щурясь, огляделся – ничего. Ни деревца, ни покосившегося столба, ни заброшенного строения, ни пересохшего арыка, даже вездесущих следов от машин, хоть бы чуть заметной колеи – ничего, только выгоревшая гладь кругом. Он сел, разулся, лёг и вытянувшись, укрылся рубашкой. Земля горячая, горизонтальное тело пылает под напором отвесных лучей, но так хорошо на время замереть, не двигаться, отдохнуть. Ему всегда казалось, что лишнего веса у него нет, и теперь обилие пота удивляло его очень неприятно. Но как хорошо не двигаться. Как приятно расслабиться…

В это время он обычно обедал. Обедал он в последнее время в ресторане. Вначале, после расставания с Верой, обедал в кафе. Встречали его там очень радушно, дорожа щедрым клиентом, всегда старались подчеркнуть, что его ждали, что это уже традиция, что они всегда приготовят всё, что он пожелает к назначенному им времени и проч. и проч. Но готовили там не вкусно и он перебрался в ресторан. Там просто всю жизнь ждали именно и только его, и именно его любимое блюдо, оказалось их фирменным блюдом. Но, сколько бы он не вносил коррективы, как не пытался получить желаемое, обед там не доставлял ему удовольствия. Сменив ещё одно заведение и убедившись, что готовят сейчас везде одинаково безвкусно, он смирился и, в конце концов, стал обедать там, где обедали «нужные люди». Но где бы он ни обедал, он постоянно сравнивал, как прежде обедал дома. Приезжал, и Вера, а до неё Наташа подавала то, что он хотел, приготовленное так, как ему нравилось, и ел он с аппетитом и удовольствием и обед был таким, каким должен быть. Но он с ними расстался… И теперь, под этими палящими солнечными лучами, голод напомнил ему о блюдах, о разных вкусностях и блаженстве состояния сытости, но за ними последовали воспоминания о расставаниях с женщинами. Сейчас всё это вместе стало очень неприятно вспоминать. Точнее, а если ещё точнее: на чистоту – неприятно вспоминать о причинах расставаний. Неприятно задумываться, почему ни одна из его женщин не стала ему единственной, не стала его женой. Он не хотел об этом вспоминать, не хотел думать, не хотел признаваться самому себе. Но вот вспоминается… И вспоминается… Ну, если на самом деле в наше время на подъёме, да на таких скоростях одному-то непросто удержаться, а уж с кем-то… Сначала надо укрепить своё положение, а уж потом… А им подавай всё и сразу.

Лежать под рубашкой, давая отдых глазам и ногам было приятно. Но эти навязчивые гастрономические грёзы всё усиливали пытку голода, и эти, непонятно почему сейчас навалившиеся выяснения, не давали покоя. К тому же, в этой тишине, как-то сама собой надвинулась потребность объективной оценки ситуации; напрашивался разбор реальной обстановки и поиск оптимального решения. Но он боялся это делать. А вдруг оценив ситуацию реально, он озвучит страшный приговор!? Лучше продолжать уповать на всего лишь временные трудности: ведь за каждым холмом может показаться… «Так что же ты теряешь время, торопись использовать световой день, пока есть видимость, надо выйти к людям. Ещё одной такой ночи»… Боязнь приближения ночи, страх наступления темноты и козявки, лезущие со всех сторон, толкали его в путь. Он сел, соорудил из рубашки покрытие на голову и осмотрел рану. Волдыри на руке вспухли, края ожога краснели, но кожа была цела. Мелкие ожоги и царапины в других местах были совсем не опасны. Он боялся инфекции. Но по цвету раны, её признаков не было. Замотав руку, он встал и посмотрел на свою тень. Насколько за это время переместилось Солнце? Как уловить правильный угол тени? Ведь если всё время идти, выдерживая один угол, будешь идти, поворачиваясь, по дуге. Наконец, он как смог определил градус, как сумел, сориентировался и продолжил свой путь, как ему казалось на север.

Глаза уже сами отыскивали ту травку, стебелёк которой, пусть такой тоненький, такой маленький, но такой сочный и сладкий. И он, завидуя травоядным: слонам, быкам, лошадям – всем, кому для полноценной жизни, достаточно растительного корма, срывал стебельки и тщательно жевал их, высасывая микроскопические дозы влаги. И когда он видел где-то скопление зелёных трав, то поворачивал и шёл к ним и рвал и жевал. Так он набрёл на зелёную полянку, и ему удалось собрать целый пучок стебельков и разжевать их белые кончики и проглотить целый комок влажных волокон. И это было необычайно вкусно. И питательно – уговаривал он себя.

Но это задерживало его, отнимало драгоценное время видимого. И он торопился и, корректируя курс по своей тени, шёл дальше. В небе не было ни одного облачка, голубизна небосвода пугала своей безмерностью, раскаленный воздух замер в безветрии. Замер воздух, замерли мысли, замерло время, замерло расстояние – жизнь замерла. Солнечные лучи, беспрепятственно пронзая космическое пространство, врезались в землю, и энергия этого столкновения выплёскивалась температурой – непереносимым жаром. Миражи вдалеке своими галлюциногенными бликами рассеивали реалистичность происходящего. Глаза слепило до рези, и идущий всё ниже надвигал козырёк-воротник на глаза и смотрел всё ближе перед собой. Под палящими прямыми лучами испарились и эмоции, осталось одно желание – спрятаться куда угодно от этого жара. Такие привычные и такие естественные жалюзи и кондиционер дома, климат-контроль в машине, сплит-система в офисе, в ресторане, в клубе, в магазине, холодные напитки на каждом шагу, со льдом, с газом и без, прохладный душ – теперь казались сказочными чудесами. Вот он здесь, один на один с жарой и весь он в её власти и никак, ни на один градус повлиять он не может; ни спрятаться, ни как-то заслониться, ни куда-то укрыться, ни убежать он не может, нет такой возможности. И это делает его беззащитным, беспомощным. Вырыть норку, как зверёк он не может, соорудить хоть какой-то шалашик или зонтик не из чего. И он ошалелый, в полубреду продолжал идти и идти. И галлюцинации миражей начинали проникать в сознание. Может быть, это какой-то сбой какой-то матрицы? – мерещилось ему – а может чей-то розыгрыш или какой-то эксперимент? Может, всё же, он уснул за рулём, а его переместили куда-то или вокруг нагромоздили какие-то декорации? Может это какое-то новое реалити-шоу и он помещён в виртуальную реальность? Может всё, что он сейчас видит, это какая-нибудь голограмма. Может в небе за ним сейчас наблюдает дрон, а вон за тем бугром притаилась съёмочная группа и режиссёр, всматриваясь в монитор, наводит крупный план. И миллионы зрителей сейчас, попивая холодное пиво в прохладе своих домов, следят за его мучениями. А ведущий нагоняет жути, пытаясь вызвать у них эмоции, и кто-то говорит – какая чушь – и переключает канал или сайт. Но тут же за бугром, рядом с фургоном продюсера, обязательно стоит машина скорой помощи. И опытный медик, внимательно наблюдает за мытарствами героя, и в крайний момент обязательно прервёт экзекуцию и поспешит на помощь. Запущенные фантазией бредовые сюжеты возникали сами собой и, завладевая воображением, вытесняли остатки здравомыслия и он, очумелый, шёл, уже не понимая куда, откуда и зачем он идёт.

Но вот впереди, у самого горизонта проступило что-то высокое и тёмное. Идущий, щурясь, вгляделся, стараясь рассмотреть сквозь блики раскалённого воздуха, что это может быть. Непонятно что, но определённо, впереди что-то обозначилось тёмной полосой. Он прибавил шагу. Это может быть шоссе и посадки вдоль него, может железная дорога или дома, сады… Что угодно, лишь бы была тень. Он шёл прямо к этому темнеющему объекту. Шёл и шёл и опять не мог понять: приближается он к цели или нет? В темноте он путался от отсутствия ориентиров, но в ослепляющем сиянии света было также трудно определить расстояние – всё вокруг казалось блистающим безмерным зеркалом; одинаковые пучки трав, такие же колючки, однотипные кочки, однородная почва на неуловимые расстояния… А если и удавалось где-то впереди рассмотреть что-то отличное по цвету и высоте, то по мере приближения всё сглаживалось, цвета и рельеф расплывались, и под ногами и вокруг оказывалась всё та же ровная степь. От этого возникало ощущение тупика; от ощущения тупика в ничем неограниченном пространстве возникал ступор сознания. Земля до начала времён или он, выпавший из времени, или время перескочило по земле, а он остался или земля поглотила время, а он застрял в нигде… Степь, равнина, пустыня, дикий край – край, не имеющий края, бескрайний край, крайне жаркий край, край на краю земли, земля без края…

В обычный свой день к этому часу он уже переделывал массу дел, контактировал с массой людей. Множество реальных, конкретных дел разного уровня значимости; от конкретных сделок с перемещением товара и получением прибыли, до мелких покупок, от принятия решений, до пустых разговоров, от важных звонков до простого общения. И делая всё это, он всегда стремился успеть как можно больше, как можно быстрее; старался впихнуть в единицу времени максимум содержания, проку и выгоды. Но вот сегодня прошло полдня – он прошёл полдня – и он не сделал ничего – и это другое время! Ничем, кроме шагов не измеренное время – но шаги-то эти не привели никуда, результата нет! Нет никакого ни толку, ни проку, никакого продукта, ни от шагов ни от часов – это другое измерение.

Он всматривался и всматривался вперёд, стараясь увидеть хоть что-то, хоть чем-то, хоть как-то выделяющееся на этой однообразной глади. Но через какое-то время от этого напряжённого вглядывания начинало казаться, что миражи изображают не только райские оазисы с разливами вод, но и пышные сады со спелыми яблоками с дворцами и слонами… И опять всплывала какая-то ахинея о каких-то порталах, провалах, перемещениях во времени и пространстве, параллельных мирах и измерениях и прочая дичь. «А вдруг я вообще один на всей планете – бредилось ему – может я сгорел там, в машине и вот теперь появился вновь здесь. А пока меня не существовало, наступил конец света или великий потоп и всё и всех смыло. И вот прошли миллионы лет, и вот я появился заново, на омытой, опустошённой Земле. Появился один, самый первый человек, как Адам. И вот мне предстоит начать всё с начала. Начать осваивать Землю, основать цивилизацию. Бред? Попробуй, опровергни, доказав, что этого не может быть – вызывал он кого-то на спор. Докажи, что я не один на всей Земле, докажи, что это не так, убеди, что я сейчас не один в этом мире. Адам, вроде бы в саду Эдемском появился? Да, но полез куда-то не туда – и вот я здесь. Может в аду»? Путник даже с изумлением посмотрел кругом. Нет, не надо сгущать краски – постарался он отогнать фантазии – степь, как степь – и шёл дальше. Но скоро диалог в голове на каком-то альтернативном уровне сознания вновь продолжился. «Я сейчас могу утверждать и объявлять всё, что угодно и никто никак и ничем опровергнуть, доказав мне противное не может. И вообще, как понять, что я сейчас, это тот самый я? Я же не могу увидеть своё лицо, и никто не обратится ко мне, как именно ко мне. Может я сейчас рыжий голубоглазый скандинав, а может смуглый кареглазый араб, и думаю теперь на арабском языке, а только осознаю себя прежним. Может это моё новое воплощение и такая моя новая жизнь. Откуда я знаю, что язык, на котором я теперь думаю русский? Как это выяснить, когда ни с кем не говоришь? Как осознать «я», когда нет никаких «их»? Вот начало, как чистый лист: вот тебе Солнце, небо, Земля и ничего лишнего – начинай, осваивай, основывай. И начну и освою и обосную, мне бы только зацепиться за что-нибудь и прежде всего, найти себя»… Путник остановился, сделал несколько глубоких вдохов – «надо контролировать себя» – и шёл дальше…