Текст книги "Записки летчика М.С.Бабушкина. 1893-1938"

Автор книги: Михаил Бабушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Беседы в каютах[8]8
  По черновику газетной статьи.


[Закрыть]

Я был назначен начальником летного отряда. На материк я должен был перелететь с первым самолетом и там приняться за работу.

Надо было срочно подготовить «заместителя по изысканию аэродромов». Было ясно, что моим товарищам много придется поработать над этим делом: аэродромы в Чукотском море недолговечны. О том, что в ближайшие дни неминуема катастрофа, никто, конечно, и не подозревал.

О серьезности положения можно было лишь догадаться по грозному виду окружающих льдов. Однако все мы тогда еще надеялись, что «Челюскин» выдержит ледовое сжатие. И все же, по распоряжению начальника экспедиции, спешно, но без всякой паники готовились аварийные запасы.

Как всегда бывает в экспедициях, собираясь в каютах, мы подолгу беседовали о дальнейшей участи корабля, вспоминали славных полярных исследователей – наших предшественников. Называли имена Нансена, Амундсена, говорили о попытках Пири достичь Северного полюса…

В эти дни в лагере челюскинцев возникла мысль о полете на Северный полюс. Мы говорили о том, что машины для этого у нас найдутся. Базой для полета к полюсу сделать Землю Франца-Иосифа, один из ее северных островов. Построить здесь хорошую гостиницу, слетать на полюс, совершить посадку, водрузить там красный флаг, а потом регулярно возить туристов.

– Фантазия из отдаленного будущего, – заметил кто-то.

– А может быть, и не из очень отдаленного, – задумчиво произнес штурман «Челюскина» Миша Марков.

– А чем плоха идея? – шутливо вмешался я. – Свезем наших туристов на полюс, пусть посидят там недельку, посмотрят окрестности, погуляют, а потом прилетят назад в гостиницу на Земле Франца-Иосифа. Только гостиница там должна быть первоклассная…

– Мысль у Михаила Сергеевича неплохая, но цель неверна, – поправил меня Шмидт. – Советская авиация, я уверен, может достигнуть Северного полюса, однако вовсе не из коммерческих или спортивных соображений, а для науки. Даже после Пири человечество мало знает о полюсе. Вернее, ровно ничего! А сколько научных проблем можно решить, завоевав эту точку Арктики…

Вскоре наш разговор перешел на более близкие вопросы: о положении «Челюскина» и о вывозе людей на материк.

Наступали дни больших потрясений и испытаний…

Полярное море, 14 февраля (передано по радио). 13 февраля в 15 часов 30 минут, в 155 милях от мыса Северного и в 144 милях от мыса Уэллен, «Челюскин» затонул, раздавленный сжатием льдов.

Уже последняя ночь была тревожной из-за частых сжатий и сильного торошения льда. 13 февраля в 13 часов 30 минут внезапно сильным напором разорвало левый борт на большом протяжении – от носового трюма до машинного отделения. Одновременно лопнули трубы паропровода, что лишило возможности пустить водоотливные средства, бесполезные, впрочем, ввиду величины течи.

Через два часа все было кончено. За эти два часа организованно, без единого проявления паники, выгружены на лед давно подготовленный аварийный запас продовольствия, палатки, спальные мешки, самолет и радио. Выгрузка продолжалась до того момента, когда нос судна уже погрузился под воду. Руководители экипажа и экспедиции сошли с парохода последними, за несколько секунд до полного погружения.

Пытаясь сойти с судна, погиб завхоз Могилевич. Он был придавлен бревном и увлечен в воду. Остальные невредимы, здоровы. Живем в палатках, строим деревянные бараки. У каждого – спальный мешок, меховая одежда.

Просим родных не беспокоиться, не посылать запросов – мы экономим аккумуляторы и не можем давать частных телеграмм.

Связались с радиостанциями Уэллена и мыса Северного, откуда будет организована помощь самолетами и собаками. Настроение у всех бодрое.

Заверяем Правительство, что несчастье не остановит нас в работе по окончательному освоению Арктики, проложению Северного морского пути.

Начальник экспедиции Шмидт.

Гибель «Челюскина»[9]9
  Из стенограммы речи М. С. Бабушкина на вечере встречи коллектива МОСПС с участниками похода на «Челюскине». Встреча состоялась в Голубом зале Дома союзов 2 июля 1934 года.


[Закрыть]

10 февраля с утра подул свирепый северо-восточный ветер. Он поднимал тучи мелкого снега. К полудню ветер достиг штормовой силы. Пурга. В нескольких шагах ничего не видно…

Вдруг я услышал легкие удары по корпусу парохода. У нас уже были сжатия, и мы привыкли к таким ударам. Это двигался лед. Я вышел из каюты.

С капитанского мостика было видно, что в полутораста метрах возникла ледяная гряда, достигающая пятнадцати-восемнадцати метров вышины. Эта чудовищная громадина двигалась на пароход.

Шмидт распорядился начать выгрузку на лед продуктов, теплой одежды, палаток и остального снаряжения. Все это было заранее приготовлено на палубе парохода. Коллектив был разбит на группы, на бригады: каждый из нас знал, что ему надо делать.

Началось сжатие. Сперва – редкие, одиночные удары, как будто винтовочные выстрелы. Но затем послышалась такая канонада, что казалось, будто огонь ведут десятки станковых пулеметов… Под давлением льда трещали стенки судна. Вылетали заклепки – настолько сильное было сжатие. Это продолжалось не больше пятнадцати-двадцати минут.

Страшный удар потряс пароход: под водой пробило борт. Одна льдина влезла в первый и второй трюмы, другая – в машинное отделение. Она уперлась углом в котел, сдвинула его с места и порвала паропровод. Остановились пародинамо и другие агрегаты. Срочно запустили аварийную динамо, чтобы дать свет в трюм для разгрузки.

Под новым напором льда лопнула надводная часть кормы; образовалась брешь шириной в полтора и длиной в пять-шесть метров. Из кают команды посыпались разные предметы, чемоданы, обувь….

Стало ясно, что «Челюскину» спасения нет, корабль погибает. Все силы были брошены на выгрузку.

Минут за десять до катастрофы спасли самолет.

«Челюскин» погружался в воду носом, корма поднималась все выше, обнажая винт. Самолет находился на носу, и наш «Ш-2» сняли буквально на руках.

Раздалась команда:

– Все за борт, на лед!

В кормовой части стояли Воронин и Шмидт, наблюдая, все ли спрыгнули за борт. Позади их остановился Борис Могилевич – наш завхоз. С трубкой во рту он спокойно выжидал. Ни капитан, ни Шмидт не заметили его и в самый последний момент спрыгнули на лед.

Внезапно расстояние между кормой и льдом стало увеличиваться.

– Прыгай скорей, Борис! Будет поздно! – крикнули со льда Могилевичу, но он замедлил, подумал и, вместо того чтобы прыгнуть вперед, отскочил назад…

Видимо, его подвели сапоги, скользнувшие по обледенелой и накрененной палубе. В этот момент сорвались с мест бочки, бревна, ящики. Они покатились по судну, сбили с ног Могилевича и увлекли его за собой… Больше мы не видели нашего славного и смелого товарища Бориса.

«Челюскин» скрылся под водой. Сделали перекличку: все ли налицо? Не оказалось одного Бориса Могилевича.

Только одну жертву мы отдали грозному Чукотскому морю. На льду осталось сто четыре человека. Мы постарались уберечь весь наш коллектив от опасности. Мы знали, что Родина не оставит нас.

Люди быстро ставили палатки, разбирали теплую одежду, спальные мешки, готовились к первой ночевке на льду.

Трудно было ставить палатки в темноте, в пурге. Некоторые товарищи промокли, вытаскивая из воды разное снаряжение и материалы.

Кое-как переночевали, а утром стали строить лагерь на пловучих льдах. Оборудовали палатки. В палатку для наблюдения за движением льдов (она была поставлена еще до гибели парохода) поместили женщин и детей. Мы хорошо ее отеплили, чтобы там можно было переодевать и купать ребятишек – Аллу и Карину, родившуюся за несколько месяцев до гибели корабля.

Три дня вылавливали доски и бревна из полыньи, в которой исчез «Челюскин». У нас на пароходе имелись материалы для постройки двух домов на острове Врангеля.

Когда пароход затонул, большая часть этих материалов всплыла. Мы выловили их и построили барак, в котором поместили всех женщин с детьми, а также больных и слабых. В бараке устроили две печки из бензиновых бочек. В общем, это был настоящий дом, с той лишь разницей, что стоял он не на земле, а на пловучей льдине.

Зажили мы обычной жизнью, продолжали научные занятия и работы. Организовали кружок по изучению диалектического материализма; это были самые лучшие часы, когда мы отдыхали и учились.

Огромной радостью была для нас радиограмма из Москвы, принятая Кренкелем:

«Шлем героям-челюскинцам горячий большевистский привет. С восхищением следим за вашей героической борьбой со стихией и принимаем все меры к оказанию вам помощи. Уверены в благополучном исходе вашей славной экспедиции и в том, что в историю борьбы за Арктику вы впишете новые славные страницы.

Сталин

Молотов

Ворошилов

Куйбышев

Орджоникидзе

Каганович».

Мы ответили товарищу Сталину, что всю нашу жизнь и труд отдадим на борьбу за дело Ленина – Сталина.

Все мы знали об огромном размахе мероприятий по оказанию помощи челюскинцам. В Москве была создана Правительственная комиссия во главе с В. В. Куйбышевым. На Чукотке работала Чрезвычайная тройка. К нам направлялись на выручку самолеты, пароходы, дирижабли, ледокол «Красин». Челюскинцы были спокойны за себя и свою жизнь.

Дружно расчищали мы новую посадочную площадку (за время пребывания в Чукотском море было устроено пятнадцать аэродромов!), как бы не желая и думать о том, что разъяренная стихия еще не один раз заставит нас проделать эту работу.

Наконец на двадцатый день после гибели корабля над лагерем появился первый самолет. Это была советская двухмоторная машина «Г-1» Анатолия Ляпидевского. Он прилетел к нам из Уэллена, взял на борт самолета десять женщин и двух детей и благополучно доставил их на Чукотку.

Наши женщины все время держались с большим достоинством, ни разу не проявив страха или паники. Они трудились наравне с мужчинами и обижались, когда их освобождали от тяжелой физической работы, например от постройки аэродромов. Когда женщинам сказали, что они будут вывезены на материк с первым самолетом, раздались такие возгласы:

– Почему мы, женщины, должны покинуть лагерь первыми, когда здесь есть слабые мужчины?! Их и следует отправить в первую очередь.

Пришлось перейти на «дипломатический» язык:

– Поймите, что за нами следит весь мир. Что скажут за рубежом? Ведь там плохо разбираются в нашей жизни, не понимают, что у нас в СССР женщина стоит наравне с мужчиной. За границей еще, чего доброго, скажут: «Какие звери большевики – отправили сперва мужчин, а потом уж женщин»…

Этот довод произвел впечатление. Женщины согласились лететь первыми.

Когда женщины и дети покинули лагерь, нас уже не терзали опасения за их здоровье. А ведь дети легко могли заболеть в необычных условиях лагерной жизни.

Из всех челюскинцев серьезно захворал только Шмидт. Правда, потом, когда люди прибыли на материк, несколько человек заболели гриппом. Врачи объясняли это тем, что мы долгое время жили среди льдов, на свежем воздухе, где нет инфекции; наш организм, так сказать, «разучился» бороться с микробами.

Барак, в котором жили женщины и дети, был рассчитан на сорок человек, и после отлета Ляпидевского осталось много свободных мест. Расселились мы довольно удобно.

В ночь на 6 марта опять поднялся сильный ветер, началась передвижка полей, и льдина, на которой расположился лагерь, треснула как раз под бараком. Это произошло ночью, но у нас всегда дежурили вахтенные.

Мгновенно началась эвакуация. В бараке имелась запасная дверь; через нее все быстро покинули помещение, захватив вещи, спальные мешки, одежду.

Плотники, забравшись на крышу, наскоро перепилили балки. Льды разошлись, и наш барак разделился на две части, которые отошли в разные стороны. Мы обосновались в одной из половинок. Вторую разобрали на дрова. Стало теснее, но зато теплее и даже как-то уютнее. Правда, вначале мы жили по-первобытному, потом все устроилось.

В палатках у нас тоже было довольно хорошо. Мы устроили деревянный каркас, внутри обили его фанерой, так, чтобы между палаткой и стенками оставалась воздушная прослойка. Поэтому в палатках не стало инея. Раньше иней нередко покрывал все внутри, таял, и капли попадали за воротник.

В окна вместо стекол вставили аптекарские бутылки: они не промерзали. Для всех палаток бутылей нехватило, и тогда мы пустили в дело фотографические пластинки, соскоблив с них пленку.

Печи-камельки отапливались дровами или углем. Наши «полярные робинзоны» ухитрились использовать и жидкое топливо, спасенное с «Челюскина»: сделали форсунки у печек, и они круглые сутки давали тепло. Приходилось без конца чистить трубу, потому что при нефтяном отоплении выделялось много сажи и копоти.

Усы и бороды были у всех небритые. Копоть забавно изменяла лица людей. Встанешь утром и друг друга не узнаешь. Тогда и порешили мы перейти опять на дрова.

Температура в палатках достигала двадцати пяти градусов тепла. Все раздевались, спали в белье, залезая в спальные мешки. Когда печка остывала, становилось холодно, как на улице, но в мешках мы этого не замечали.

У самого входа в большую палатку, там, где была раньше кухня, настлали пол. Дальше небольшое возвышение – сплошные нары, на которых мы спали. Туда разрешалось входить, предварительно сняв обувь. Чистоту поддерживал весь коллектив.

Для умывания мы выдолбили в кухне ямку во льду и закрывали ее куском доски. Ежедневно все чистили зубы и мылись, благо воды было сколько угодно; мы добывали ее, растапливая старый, потерявший соленость лед. Вода хранилась в больших бочках.

Так жили в ледовом лагере девяносто два полярника, граждане Советского Союза. Мы знали, что наш могучий народ заботится о нас. Товарищ Сталин лично руководит спасением челюскинцев. Значит, все будет хорошо!

«Самолеты летят»[10]10
  Из сборника «Поход «Челюскина». Издание редакции «Правды». М. 1934 год.


[Закрыть]

В лагере было получено радио:

«Из Хабаровска на помощь челюскинцам вылетели три самолета. Ведут их Галышев, Доронин и Водопьянов».

Естественно, что сейчас же ко мне как к летчику, представителю воздушного флота, обратились с просьбой рассказать, что за пилоты летят к нам. Я познакомил весь лагерь с краткой биографией каждого пилота и решительно заявил: если они прилетят к нам, то два дня работы – и ни одного человека не будет на льду.

Через несколько дней новое радио:

«С мыса Олюторского вылетели пять самолетов «Р-5» под командованием пилота Каманина».

Вслед за этим получаем еще радио:

«С Аляски, из Нома, вылетают при первой благоприятной погоде два пилота – Слепнев и Леваневский – на самолетах, закупленных советским правительством в Америке специально для помощи челюскинцам».

Три телеграммы, одна за другой, о том, что самолеты в воздухе, что они летят к нам, произвели ошеломляющее впечатление. Меня атаковали. Каждый хотел узнать больше того, что было рассказано на общем собрании; каждому хотелось непременно выяснить, кто из летчиков первым прилетит в лагерь. Открыли своеобразный тотализатор: кто ставил за группу Водопьянова, кто за Каманина, а кто за «американцев» (так мы называли Леваневского и Слепнева).

Каждый день радио: «Самолеты летят».

Борясь с пургой, туманами, морозом, преодолевая все преграды, расставленные стихией на пути, самолеты продвигаются вперед, берут препятствие за препятствием.

Жизнь в лагере идет своим чередом. Мы неустанно боремся с природой. Самолеты летят! Их надо принять, для них нужен аэродром. Сделать аэродром на материке – одно, а вот здесь, на дрейфующем льду!.. Стихия беспощадна. В поисках подходящей льдины мы исходили десятки километров вокруг лагеря. Весь лед разломан. Образовались горы. Казалось, что потребуется не один месяц, чтобы расчистить, сровнять, сделать площадку пригодной для посадки самолета.

Подходящее поле наконец найдено. С громадным трудом мы превращаем его в аэродром. В работе участвуют все, кроме больных. В три смены – с раннего утра до позднего вечера – разбивали мы нагроможденные льды. В три-четыре дня удавалось с огромным напряжением расчистить площадку, а наутро менялся ветер, и вся наша работа шла насмарку: расчищенное поле снова разломано, образовались разводья. Новое сжатие льдов, и они снова лезут друг на друга, образуя горы в несколько метров высоты. Опять поиски, опять сложнейшая работа.

С опасением всматриваюсь в лица. Неужели не выдержат, сдадут? Но мое беспокойство было напрасным. Всюду улыбающиеся люди. С песнями и шутками, высоко подняв головы, приступали челюскинцы к работе. И смех, смех вокруг…

Все ближе и ближе самолеты, но в лагере тревожно. Радио сообщает, что из пяти самолетов группы Каманина три прилетели в Анадырь, а два из-за тумана не могли пробиться и остались в Наварине. Следующая радиограмма еще тревожнее: Каманин вылетел с тремя самолетами в Ванкарем и… пропал. О нем нет сведений три дня. Новая радиограмма: с Аляски, из Нома, вылетел Леваневский, но во время его полета в Ванкареме резко ухудшилась погода, началась пурга. Колючинская губа покрылась туманом. Летчик Леваневский, попадая в туман, пробивается кверху, чтобы уйти от гор. Но недаром туман в полярных условиях называют бичом авиации: самолет быстро покрывается льдом, тяжелеет, его тянет вниз. Только спокойствие и опыт Леваневского спасают жизнь ему, его бортмеханику и Ушакову, который находился на самолете в качестве уполномоченного Правительственной комиссии по спасению челюскинцев.

В туман, в сильную пургу, когда, как говорят, небо сливается с землей, Леваневскому все же удалось посадить машину среди ледяных нагромождений на краю берега Колючинской губы, но… машина вышла из строя, Леваневский получил легкое ранение лица. Отремонтировать самолет на льдине нельзя.

Штаб Чрезвычайной тройки в Ванкареме волнуется. Приготовленный на льду лагуны аэродром часто портит пурга, образуя снежные заструги. Высокие бугры снега мешают посадке самолетов – можно поломать шасси, лыжи. После каждой пурги аэродром приходится чистить, привлекая для этого местное население – чукчей. А самолетов все нет и нет. Чукчи уже с неохотой идут на расчистку аэродрома. Они не верят, что самолеты прилетят.

По настроению, которое создалось в Ванкареме, и по общему ходу дела чувствуется, что там, на центральной базе, куда должны слетаться самолеты и откуда они будут совершать полеты в наш лагерь, нехватает человека, знакомого с летным делом. Начальник лагеря Отто Юльевич Шмидт предложил мне вылететь в Ванкарем и помочь штабу в его работе. Находившийся на «Челюскине» самолет «Ш-2» мы спасли. При выгрузке амфибия получила, правда, небольшие повреждения, но бортмеханик и его помощники после долгой возни отремонтировали машину. Осталось только отеплить карбюратор. Но это не удавалось, мотор при низкой температуре останавливался, не работал.

Передо мной стояла задача: либо попытаться спасти машину, хотя в случае остановки мотора при посадке в ледяные нагромождения она может разбиться, либо оставить ее просто здесь, на льду, бросить на произвол судьбы. У меня было твердое решение: лететь! Но как сказать всю правду Шмидту? Если он узнает, что есть хоть один-два процента риска не долететь, он не разрешит вылететь ни под каким видом. А у меня было немного шансов за то, что я долечу.

Для полета была необходима температура воздуха не ниже минус 10 – 12° по Цельсию. Ждать такую температуру в первых числах апреля, когда вот уже два месяца стоят холода, от минус 25 до минус 39 градусов, было бесполезно. Но невозможное случается и в Арктике! Наступило резкое потепление. 31 марта температура поднялась до минус 8° по Цельсию. Не теряя ни минуты, я пошел на аэродром, чтобы еще раз испытать машину и приготовить ее к отлету. Сообщение о погоде должен был дать Ванкарем. Мы условились: если погода в Ванкареме будет плохая, то на сигнальной вышке в лагере уберут флаги.

Нам удалось быстро запустить мотор, но мои попытки оторваться с полной нагрузкой остались безуспешными. Подруливаю к палатке, начинаю облегчать машину. Сбросили часть груза, вылили часть бензина. Делаю новую попытку взлететь. Ура! На этот раз я отрываюсь от льдины, летаю минут пятнадцать. Мотор работает хорошо. Сажусь, подруливаю к палатке и вижу – сигнальные флаги сняты: Ванкарем не принимает…

Подходит Шмидт, поздравляет с успешным ремонтом и испытанием машины. Нас окружают товарищи. Среди них плотники. Они ремонтировали крылья и до последней минуты не верили, что самолет будет летать. Даже теперь, когда я только что летал, у них осталось еще какое-то сомнение. Тогда я предложил Отто Юльевичу подняться со мной и посмотреть сверху на лагерь. Мое предложение произвело колоссальный эффект. Все насторожились, в особенности строители – они прямо-таки впились глазами в Отто Юльевича: что он ответит?

Отто Юльевич благодарит меня за предложение и… соглашается. Мы снова запускаем мотор, идем на старт. За нами с тревогой следят двадцать пар глаз. Через пять минут мы в воздухе.

Я облетел кругом лагеря два раза. Все вышли из палаток приветствовать нас, машут нам шапками, кто-то в восторге выломал доску от ящика и махал ею. После двадцатиминутного полета я сел на аэродром. И тут почувствовал, что то неверие, какое проглядывало у всех, исчезло.

Да, я победил. Но удержится ли погода? Не ударят ли снова морозы? Эта мысль не давала мне покоя. На следующий день появился туман, температура упала до минус 10 – 12°. Через день, 2 апреля утром, туман стал рассеиваться. К 12 часам совсем прояснилось. Иду на аэродром. Снова договорился, что при благоприятных обстоятельствах в Ванкареме на вышке поднимут флаги. К моему приходу на аэродром мотор уже был готов, его запустили без меня. Смотрю на вышку – флага нет. Но еще не время, надо подождать тридцать минут. Смотрю в сторону земли. Впечатление хорошее. Ждать боюсь: а вдруг там, в Ванкареме, люди напуганы? Вдруг им покажется, что погода плохая?.. Температура воздуха стала падать, вот уже минус 14°. Подул северо-западный ветер, он принесет мороз. Решаюсь лететь, не дожидаясь сигнала. Сажусь, говорю механику:

– Полетаем пока, попробуем…

Вылетели. Сделал прощальный круг над лагерем, взял курс. Смотрю: флага нет…

Все равно… Иду в Ванкарем!

Через сорок минут нагнал ту низкую облачность, которая была у нашего лагеря утром. Температура начинает падать, мотор изредка потряхивает. Я снижаюсь на двести метров. Теперь теплее. Через час полета вижу впереди с правой стороны берег, гору. Левая часть закрыта туманом, идет мелкий снег. Взял направление на гору. Через 1 час 15 минут вижу впереди дым костра и посадочный знак. Я – в Ванкареме.

Нас встречал весь чукотский поселок. Чукчи были несказанно рады. Труды не пропали: самолет сел на их аэродром. Через пятнадцать минут получаю радиограмму: весь лагерь в восторге. Нас поздравляют с удачным полетом.

С полетом мне действительно повезло: на следующий день температура упала до минус 28°, подул сильный ветер, поднялась пурга, и до самого конца всех спасательных работ температура колебалась в пределах минус 26 – 32°. Я пробовал подниматься в Ванкареме, но мотор останавливался.

В первые дни своего пребывания в Ванкареме я не знал, куда себя деть; не спал ночью, в особенности если поднимался сильный ветер. Вот когда я почувствовал всю спайку нашего коллектива, понял, как он мне дорог! Я знал, что такое сильный ветер в лагере, я знал, что происходит там, и мои опасения не были напрасны.

За день до прилета в Ванкарем двух самолетов – Каманина и Молокова – мы получили радиограмму:

«Аэродром в лагере Шмидта поломало, от полета в лагерь воздержитесь до особого сообщения».

Я знал, какую героическую работу по восстановлению аэродрома ведут челюскинцы. Потом выяснилось, что они работали день и ночь.

На следующий день вечером нам сообщили: «Площадка готова». Мы встали в 2 часа ночи, подготовили машины. Утром из Уэллена прилетел Слепнев, а за ним Каманин и Молоков. Теперь у нас три машины.

Каманин с штурманом Шелыгановым и Молоков, не останавливая машин, вырулили на старт, чтобы лететь в лагерь. Вслед за ними, разгрузив машину и погрузив собак и нарты, вылетел Слепнев с Ушаковым.

На этот раз все обошлось благополучно. Через час мы получили радио:

«Машина Слепнева в лагере, Каманин и Молоков вернулись обратно в Ванкарем».

А еще через час они оба снова поднялись и удачно прилетели в лагерь. К вечеру на землю высадилась партия из пяти челюскинцев.

А где же Слепнев? Вскоре выяснилось, что при посадке был сильный боковой ветер, самолет Слепнева влетел в торосы, и машина слегка повреждена. Сегодня она будет отремонтирована. Сюда прилетит только завтра. Значит, ночевка в лагере.

Погода стоит неустойчивая, нет уверенности, что завтра можно будет лететь. Ночью может подняться ветер и поломать аэродром. И не вылетишь! Хорошо, если только аэродром поломает, а вдруг лед раздавит машину?! Вот что больше всего меня тревожило.

Опять ночь без сна, полная тревоги…

Наутро лег туман, к вечеру разыгралась пурга. На второй день в лагере произошло сильное сжатие льдов. Челюскинцы не спали: не до сна было. Часть людей бросилась на аэродром спасать самолет Слепнева.