Текст книги "Оборотень (СИ)"

Автор книги: Михаил Сенин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Оборотень

   Шуршит под лапами пожухлая прошлогодняя листва, ветер гуляет по верхушкам деревьев, а я бегу прямо по тропинке к спасительной речке. Погоня ещё далеко, на двух ногах по лесу бегать труднее, это я по опыту знаю. Вот только собаки... Чёрт с ними, до речки добежим, а там посмотрим. Речка всё смоет. Бегу, даже не заботясь хвостом след заметать, некогда. А лай всё ближе. Ничего, не догонят. Жаль только, петуха пришлось бросить. Хороший был петух, жирный, только крикливый. Зачем я на него позарилась, цыплят же полно, схватить одного и бежать, никто и не заметит, их и так по осени считают. А до осени, как до речки, бежать и бежать. Одно спасение, что я в лесу как у себя дома, проскользну под ёлками рыжим пламенем, и поминай как звали. Только вот куст этот на развилочке пометить по быстрому. Оп-па! И дальше бежать. Вот уже и речкой пахнет, хорошо, только лай ближе. Ничего, теперь в воду и прыжками по мелководью, вниз по течению. Холодна водичка весенняя, да зато пыль с меха смоется и кровь петушиная с морды, и запах тоже. Так что всё, собачки, всё. Ищите след потерянный, хорошо ищите. Всё равно не найдёте. А если и найдёте, так не лисий это след будет, ох не лисий. Лаем потом будете исходить, как меня увидите, поймёте потом, за кем гнались, да поздно будет, и сказать хозяевам ничего не сможете, холуи несчастные. Ну вот, здесь и на берег можно, возле старой ивы, тут песок кончается, дальше омуты пошли. Да отсюда и возвращаться будет недалеко. Прыжок! И уже в воздухе начинаю превращаться. Надо бы в воде, да платьишко мочить неохота и захлебнуться недолго. Превращаться – оно муторно да и больно, все суставы напрочь выворачивает, все косточки вытягивает, жилы крутит. И сразу голод звериный, сейчас бы всего того петуха съела, проклятого, чтоб его там, в курином аду черти жарили, если есть такой. Ладно, всё, возвращаться. Только в речку посмотреться, как выгляжу. Ноги мокрые, руки тоже, платье мятое, волосы рыжие спутались, не беда, лицо от бега раскраснелось, глаза горят голодным огнём. Ничего, так даже лучше. Плохо, что мир изменился, краски потускнели, запахи почти исчезли. Запахи! Как же я куст найду, который пометила? Ох, дура, не подумала раньше, теперь уж и всё, ничего не попишешь, придётся на звук погони идти. А есть-то хочется... Главное дело, зачем мне вообще того петуха красть было? Загнала бы зайца, их тут полно, вон один, кстати, прошмыгнул под кустом. Беги, везунчик, не до тебя сейчас, позже поговорим. А куры то у меня в деревне и свои есть, что я дура что ли? Да видать правду люди говорят, что ворованное слаще. И-эх... Так, что там впереди? Ага, народ бежит, за мной гонится. Ну-ну. Выхожу на тропинку, смотрю вслед и так мне это всё не нравится... Уж больно много людей собралось, будто не петуха украли, а ребёнка, не меньше. Чёрт, и в деревню не сунешься, обязательно найдётся кто-нибудь умный, спросит, почему я не со всеми вместе лису загоняю...

   – Эй, чего встала? Набегалась? – крик сзади. Оборачиваюсь, так и есть Эльза-мельничиха торопится. Ого! Ей-то тут чего надо?

   – Да вот, ногу подвернула! – ответила я, хватаясь за осину, чтоб не упасть. И впрямь больно стоять, после превращения-то. – Вот невезуха-то!

   – Ох, беда, – запричитала та, довольная, что есть повод дать отдых своим жирным телесам. – Ох, бедная, да как же ты...

   Я довольно убедительно застонала.

   – Ничего, – сказала я, – как-нибудь... Пошли себе потихоньку? Догнать не догоним, да хоть попытаемся? Повезёт, так увидим, чем всё закончится?

   Последний аргумент явно убедил мельничиху. Бежать ей совершенно не хочется, а полюбопытствовать она всегда не против. Любит свинья жирная, нос в чужие дела сунуть, да посмотреть, да доброй прикинуться, даже если ей с этого никакой корысти. И как мельник с ней живёт? Злая она, я её боюсь.

   – Ну пошли, что ли, – поднялась она с земли и заковыляла устало. И я следом. Так лучше будет, никто не подумает, что я со всеми вместе никуда не бежала. Мельничиха, конечно, ничего не подтвердит, но если нас вместе увидят, вопросы задавать не будут. Да не далеко толпа убежала, только до речки. Эх, и как мне понравился вид собак, мокрых и жалких, потерявших след! «Так вам и надо, холуям поганым» – подумала я. Правда, при виде меня они злобно ощетинились, но все в деревне знали, что не любят меня собаки.

   Толпа собралась на реке и бурлила. Мать честная, да что это деется, что вся деревня с места сорвалась и за лисой бросилась? Привет, Аннэ, чего отстаёшь, да я ногу подвернула, Эльзу встретила, точно, я ей помогла, догнали иль нет, да где там, собаки вон след потеряли, лиса больно хитрющая, да какое там, две их было, вот как бог свят, одна цыплёнка схватила, другая гуся, да какое там, две, одна всего, а ребёнка-то кто схватил, да никто, спрятался он, а волк-то волк, да какой волк, ой, бабы, да волк-то, да не было волка, тьфу на вас, дуры, а вот не любят Аннэ собаки, точно, брат, да тьфу на тебя, ты меня тоже не любишь, и вообще, лучше лису поймал бы, вон их развелось, стая лис из лесу выскочила, вот и Молли подтвердит, точно, стая лис выскочила из леса, ребёнка цап да обратно, сама видела, да волк там был, да какой волк, собака шамаевская, вон она, сам ты собака, а как бог свят, стая волков, ой бабы, спасайте... Кошмар...

   Так за разговорами до деревни и добрались. Ну всё, думаю, домой выспаться, да нет, дядька Михай тут как тут.

   – Слушай, Анни, а давай ко мне зайдём?

   – Зачем это? – удивилась я.

   – А так просто. Обедом накормлю, поговорим.

   Обед это кстати, так что почему бы не зайти? Дядька Михай человек добрый, меня не обидит, да и вообще, интересно у него дома. И сам он интересный, по молодости в войске лангсграфа служил, до сих пор выправку воинскую не утратил, историй много знает. Люблю я его, по своему, но люблю.

   Как всегда, в избе у него не прибрано, пыль на полу, книжки всюду валяются. Кстати, единственный в деревне, у кого книжки есть. Грамотных-то у нас ещё двое – падре да пономарь, но книжек и у них нет, только святые всякие, да про божественность.

   – Садись, за стол, милая, – пригласил он меня, слегка ссутулясь. – Я тут вот курочку зарезал, суп сварил, вот, покушай.

   – Ну, прям так и зарезал? И не жалко? И ради меня? – удивилась я.

   – Почему жалко? – пожал он плечами, – Старая она стала, только в суп.

   – Ну тогда давай! Эх, дядька, объем я тебя!

   – Да ради бога! Сколько хочешь, мне не жалко! – усмехнулся он в седые усы. Уж это точно, ничего для меня не жалеет. Говорит, я на дочку его похожа, которую разбойники убили когда-то. Может и так. А только в курах-то я разбираюсь, могу понять, что молодую несушку дядька зарезал. С чего бы это?

   Поели.

   – Вишь, дочка, какие дела творятся, – говорит дядька, тяжело вздохнув. – Средь бела дня лиса петуха спёрла у хромой Тересии. И то сказать, поделом ей.

   Я хихикнула. Хромая Тересия трёх мужей в могилу свела и под дядьку бабки подбивает. Ну и пусть! Я у неё за это не только петуха, всех кур передушу.

   – Слушай, дядька, – осмелела я, – а чего шум такой поднялся? Подумаешь, у старой дуры петуха спёрли! Или и вправду, стая волков там была?

   Насчёт дуры это я нарочно. Хромоножка хоть и злая, но дурой её не назвать, уж точно.

   – Да в том-то и дело, что не лиса! И не волки, – дядька наклонил огромную косматую голову, немного посмотрел в пол, затем снова взглянул мне в глаза. – Говорят, ведьма это была. Шамай-кузнец говорит.

   Та-а-к. Ведьма. Плохо дело.

   – А ему-то откуда знать? – удивилась я.

   – А кто его, дурака, знает. Тоже, говорит, услышал от кого-то неделю назад.

   Дядька грузно поднялся со стула, убрал грязные тарелки со стола и налил мне ароматного чая со зверобоем. Мне было немного страшно. Может, кто-то чего-то узнал? Не дай бог, если так, завтра же свечку в церкви святой деве поставлю. И Варваре-покровительнице.

   – Никто этого наверняка не знает, точно говорю. – Вновь подал голос дядька. – Я его на днях в дым упоил, он по пьяни-то мне и рассказал всё.

   Дядька сел за стол и задумался.

   – Только вот что, Анни, будь осторожна. Одна по лесу не ходи.

«неужели знает», – испугалась я.

– Мало ли что, вон ведьма в лесу завелась.

   Отлегло от сердца. А только всё равно страшно.

   – По лесу осторожно гуляй. Мало ли что. Сегодня вот обошлось, а в другой раз... Кто его знает, как оно обернётся? – Дядькины глаза сверкнули из-под густых бровей, словно два острых ножа проткнули меня насквозь и вновь погасли.

   Вот тебе и раз. Неужто знает? Спросить его? Нет, боюсь. Вдруг и вправду знает? Молчу, пусть ещё что-нибудь скажет.

   – Да ладно тебе, не тушуйся дочка! – дядька улыбается. – Лисы, ведьмы, да ну их всех! Лучше расскажи...

   И всё пошло как раньше, я сидела и несла какую-то чушь, как всегда, дядька меня слушал и смеялся. Иногда тоже вставлял что-нибудь колкое и я подхихикивала. И как он только мои глупости терпит?

   Но всё. Хватит уже по лесу бегать. Хватит. Теперь до полной луны никаких превращений. Всё. Точка.

   Летнее солнышко ласково припекает мою рыжую спинку, лапки весело перебирают дорогу, нос ищет знакомые запахи. Не удержалась я, раззвонила по деревне, что родичей иду проведать, да и побежала в лес. Что поделаешь, такая моя природа лисья. Да и не так уж я и наврала, родную стаю ищу, давно я там не была. Родная она мне только потому, что других стай в округе не знаю, а с этой с детства знакома, бывало целыми неделями там жила, набеги на окрестные деревни устраивала. Эх, весёлые были деньки!

   -Далеко бежим, Длиннохвостая? – прямо под нос выскочил Карнаухий, дружок мой старый. Я с трудом затормозила, нарочно ударив его при этом грудью в бок. Он устоял, только в сторону отскочил.

   – Привет, дружище, – ласково сказала я, – решила вас проведать. А ты что тут делаешь?

   – Зайца ищу. Он тут где-то спрятался, а где – найти не могу. Помогла бы?

   Я принюхалась. И вправду, был запах заячий, причём сильный. Пригляделась, и вот он, родимый! На пенёк заскочил. Мы-то, лисы, всё по запаху ищем, нос в землю уткнувши, а что добыча сверху сидит, так и не видим. Хороший заяц, попался, сразу и не убить. Сейчас я его!

   – Эй, это моя добыча! – ощетинился Карнаухий. – Я его гнал!

   – А я убила! – весело тявкнула я. – Так что всё, мой заяц!

   Может, и надо бы с ним поделиться, да только самой есть охота.

   – Ну погоди, зараза...

   Короткая драка окончилась ничем – каждому досталось по половинке зайца, и каждый думал, что меньшая. Впрочем, через некоторое время мы успокоились и помирились. В нашей стае такие стычки– обычное дело, и беды из них делать не стоит.

   Стая встретила меня дружелюбно, хотя Вожак – старый лис с ободранным ухом посмотрел на меня неодобрительно. Но я не придала этому значения, а зря. Впрочем, меня гораздо больше интересовала моя давняя любовь – молодой и сильный Прыгун. Он был так прекрасен, когда прыгал на добычу! Клочок рыжего пламени, оторвавшийся от жаркого солнца, и несущийся над землёй был бы не так красив, как мой возлюбленный. Вокруг него постоянно вились молодые лисицы, но я смогла их отвадить. Некоторым это обошлось в клочок меха, но я добилась своего – Прыгун стал моим. Жаль, что ненадолго – стаю пришлось покинуть, не по моей воле.

   Как-то раз отправились мы с ним поохотиться, довольно далеко зашли, и тут он мне сказал, что Вожак не хочет, чтобы я оставалась в стае.

   – Почему? – я была ошарашена. Вроде с ним не ссорилась, а всё-остальное – обычное дело.

   – Ты человек, – коротко тявкнул он.

   – Неправда. – Отрезала я. – Где ты видел у людей такой красивый хвост? – Я грациозно изогнулась и обвила себя хвостом, как будто замёрзла и хочу согреться.

   – Ты человек, – повторил он. – Ты живёшь в деревне. Вожак...

   – Плевать мне на него! – рявкнула я. – Захочу и глаза ему выцарапаю. Или я не лазила в чужие курятники вместе со всеми? Или может, во время охоты в норе сидела? Было такое? Говори, было?

   – Нет. Но ты – не лиса. Тебе нечего делать в стае.

   – Да? Но тогда, может мы создадим новую стаю? – я прошла перед его носом, обольстительно выгнув спину и выпрямив хвост, чтобы предстать во всей красе.

   – Это невозможно. – произнёс Прыгун, безуспешно пытаясь оторвать взгляд от моего прекрасного молодого тела. – Мы не выживем вдвоём. Стая слишком сильна.

   – Может, быть попытаемся хотя бы? Вот смотри, классное место для логова! – я весело ткнула носом в яму под елью и чихнула от резкого запаха хвои. – Представляешь, как мило тут будут играть маленькие лисята?

   Мне и вправду этого хотелось, но Прыгун поморщился и отвернулся.

   -Это угодья Одноухого, – сказал он.

   – Ну так и что? Одноухий стар, кто нам мешает его прогнать? Нас двое, в конце концов, лисята подрастут.

   – Ты не понимаешь, – сказал Прыгун грустно. – За Одноухого встанет стая. Мы сможем выстоять?

   Что-то странное было в его глазах. Он явно хотел сказать что-то, но боялся. Или? Он тоже не считал меня своей? Да что же это такое... Нет, он чего-то боится. И тут я поняла – мой возлюбленный трус. Самый обыкновенный трус. Ничтожество. Я развернулась и молча пошла прочь. В его глазах стояли слёзы. Или это было отражение моих слёз?

   Сижу и грустно смотрю в заиндевевшее окно. Зима выдалась достаточно холодной, но в избе тепло. Две недели назад умер дядька Михай, единственный, кто был ко мне добр. Мне осталось от него несколько книг, немного денег, которые он дал мне перед смертью. Остальное забрали его многочисленные родственники, появившиеся, как грибы после дождя, как тлько он умер. На память, как они говорят. Ха! Память. Так я и поверила, глядя как мельничиха через три дня ту память на рынок снесла и не постыдилась. Каждый день я открываю какую-нибудь из книг, просто так и смотрю на смешные закорючки, которые дядька называет буквами. Попрошу летом падре научить меня читать, только что он за это запросит? Стук в дверь. Интересно, кто там?

   – Привет, Петек, – говорю я. Петек промышляет охотой и его полушубок украшен новым лисьим воротником. Присмотревшись, узнала в нём шкуру Прыгуна. Допрыгался, стало быть, бедолага.

   – Привет, Анни. – С этими словами Петек снял шапку. Он в принципе неплохой парень, но охотник...

   – Раздевайся, проходи. Да дверь закрой, избу выстудишь!

   Как-то странно он заходит, как будто не с добром. Или боится чего-то? Все они мужики – трусы, я это давно поняла. Чем бы его угостить?

   – Садись, коль пришёл, – сказала ему, указывая на дубовую табуретку. – С добром аль с худом? Только не обессудь, есть пока нечего, не готовила, не ждала такого гостя дорогого!

   – Да это и не нужно, – ответил он, садясь на табурет. Статный парень Петек, кучерявый да усатый, только злой больно. Все охотники злые, мне ли не знать! – Я, знаешь, дома поел, ага. А к тебе вот, по делу.

   – Ну так выкладывай, – сказала я и напротив уселась. Если в жёны будет звать, думаю, откажусь. Не хватало мне с ним жить. С дядькой жила бы, только позови, да не звал он, даже когда сама в услужение напрашивалась.

   – Ты вот, говорят, в лису обращаешься, – сказал он, а сам зенки вылупил, ждёт, что я на это скажу. А что сказать? Я девка крепкая, в обморок не падаю.

   – И кто говорит, – спросила, нагло глядя ему в лицо зелёными своими глазами.

   – А не всё ли равно? Сорока, допустим, на хвосте принесла, ага.

Шутит, гад.

– А только если скажу кому, сама знаешь, что будет, вот.

   Ах так?

   – Так ты этой своей сороке глаза вырви, чтоб не видела, чего нет. А потом и клюв завяжи, чтоб не лаяла про честных людей! А нет, так я сама ту сороку найду и волосья ей повыдираю!

   – Может и повыдираешь, – сказал он, ногу на ногу закинув, а сам на меня смотрит. Внимательно так, как из арбалета целится. – А только я сам это видел, в лесу. Знаешь, есть там такая поляночка, с двумя ёлочками, – и дальше всю мою любимую поляночку описывает, на которой я обращаться люблю. Подглядел, гад! А мне-то что делать? Ведь потребует чего-то, знаю я этих мужиков, одного им надо. А только шиш ему!

   – А больше, – с улыбкой так сказала ему, – ты там ничего не видел? Чёртиков там зелёных, или например, святого Николая с подарками? Так это не ко мне надо, знаешь ли, это к Тересии-хромоножке, она тебе очищенной нальёт, поправиться с похмела. От меня-то чего хочешь?

   – А ничего! – хлопнул он себя по бокам. – Только на стаю лисью меня выведи и всё! А уж я никому не скажу, куда ты по ночам ходишь и где гуляешь, когда в город уходишь, во! Я ведь нарочно у дружков-то в городе спрашивал про тебя, ага! Никто тебя там не видел, никто!

   Стаю ему. Ага, сейчас. Только мне и не хватало в шубе из Карнаухого щеголять.

   – Ой, поглядите на него! Дружки у него в городе! Так город-то он большой, за всеми не уследишь, ой, не уследишь, парень!

   – Да ты, Аннэ, не сомневайся, я ж не обману! Деньжат отсыплю, я уж и с купцом сговорился, – сам в глаза смотрит, змей, наклонился ко мне этак, доверительно. – Да не обижу, ага. Ещё и зайцев приносить буду, изредка. Если того, значит, попросишь.

   – Ну вот что, – встала я и решительно указала на дверь. – Не знаю я, о чём ты говоришь, да и знать не хочу. Поздно уже, проваливай. Да к знахарю зайди, пусть тебе от головы даст что-нито!

   – Последнее слово? – спросил он, вставая из-за стола.

   – Да!

   – Уверена?

   – Уверена!

   – Хорошо.

   Тут он подошёл к двери, открыл её пинком и крикнул:

   – Сюда, падре! Призналась ведьма!

   Набилась их тут толпа целая, падре впереди всех, да пономарь, да мельничиха да ещё народу всякого. Мелькнула мысль запоздалая, полы затопчут, да где там полы! Руки скрутили верёвками, как ни отбивалась, да потащили на площадь, в чём была. Ох, кричала, звала помочь, да толку что... только били сильнее от бессмысленной ярости, да от веселья лютого. К столбу привязали, крепко, не сбежишь. В лису обратится, да выскользнуть? Не успеть, никак не успеть! Ох, прости мне дева пресвятая прегрешения мои, взмолилась я, да мне падре как даст по губам, только чувствую во рту вкус солёный. А глаза у него добрые, им, попам, так положено.

   – Молчи, тварь ведьминская! – говорит. – Не смей поганым языком святое имя трепать! Час твой пришёл!

   И толпа кругом орёт, беснуется. И Петек, сволочь стоит, улыбается, воротник свой теребит, с намёком. Ох, добраться бы до него, да всё теперь, всё. Вот уже и хворост наволокли, вот уже огонь зажигают, и падре с книгой святой вокруг костра ходит, молитвы жуёт за душу мою, многогрешную! Молитвы? Я же кто? Оборотень, лиса? Или? Да нет же! За лис никто не молится! Человек я! Слышите! Человек! А огонь тёплый такой, ласковый, разгорается...