Текст книги "Заземление"

Автор книги: Михаил Салтыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Салтыков Михаил
Заземление

Михаил САЛТЫКОВ

ЗАЗЕМЛЕНИЕ

В этот чудесный весенний день Оле-инг особенно сильно воспринимал боль невосполнимой утраты. Медленно-медленно она поднималась откуда-то из глубины души и искажала его чистое и ясное, как кристалл, сознание. "Тогда тоже была весна", – мучительно думал Оле. Да, казалось бы, столько лет живет он здесь, на этой планете, мог бы предвидеть... Но он не предвидел. Он даже не представлял себе, что такое возможно. Пока это не произошло, не обрушилось на него, внезапно вывернув наизнанку его сознание. С тех пор он пытался забыть... Но забыть было ему не дано. Он помнил... Нэя-инга! Его возлюбленная, вечно юная Нэя! Той весной она была особенно хороша. Все энеинги восхищались ею, она покорила сердца даже самых угрюмых и суровых, даже сердце старого Куба она покорила своей красотой. Что же говорить про него, он был еще не стар, он любил жизнь, был мощен и строен... Нэя-инга... Нэя... Ее родовое гнездо находилось рядом с ним, поэтому даже зимой, погруженный в состояние полусна-полусмерти, ощущал он ее присутствие... И ее так жестоко убили той доверчивой и теплой весной! С тех пор его мучил неразрешимый вопрос, ставший наваждением. На него было всего два ответа: "да" или "нет". Но ни один из них не был решением. "Мы слишком наивны! – вспоминал Оле-инг слова старого Куба. – От селиэнтов можно ждать всего что угодно. Их философия чудовищна. Этика кровожадных убийц". Тогда Оле-инг спорил с ним, доказывал, что любая жизнь имеет право на свои законы. Любая... А может, ничего и не случилось, может быть, его сознание помутилось в результате какой-нибудь скрытой болезни, неведомой энеингам, может, померещилась ему ее смерть, ее последние слова, этот оглушающий клубок боли?.. Может, не было и самой Нэиинги? Оле-инг с трудом заставил себя ни о чем не думать – расслабиться – забыть все хотя бы на время. "Со мной происходит что-то ужасное! – сказал он себе. – Нельзя все время к этому возвращаться". Он взглянул вверх, туда, где мерцало, переливалось множеством цветовых оттенков бархатное ночное небо (пока он говорил сам с собой, наступила ночь), и почувствовал, как ласковый ветерок пробежал по его телу, могучему телу энеинга, устремленному ввысь, и прошелестел в волосах. Но боль где-то глубоко внизу – мертвая, холодная боль – осталась. Точнее, это была даже не боль – какое-то леденящее все его существо онемение. Словно кто-то медленно и монотонно срезал его корни, поднимаясь все вышей выше. Кусок за куском, клетка за клеткой, сосуд за сосудом. "Очень скоро, – сказал себе Оле-инг, – я совсем перестану ощущать свои корни – тогда умрет моя память, тогда я перестану видеть и слышать, перестану чувствовать и осязать. Я превращусь в не понимающий ничего обрубок, в полумертвого идиота, не способного даже общаться со своими собратьями". "Когда это началось?" – спросил себя Оле-инг. И тут же ответил: сразу после того, как погибла Нэя. Ведь их гнезда находились рядом (сама Судьба), их корни касались друг друга. Они понимали друг друга почти без слов. Поэтому, когда это произошло, он почувствовал все то, что ощутила она... Но все произошло так внезапно. Тогда был жаркий весенний день. Только что прошел дождь, и все живое пробудилось, очнулось от забытья, в которое его погрузило беспощадное солнце. Сотни, тысячи энеингов разом заговорили друг с другом, когда живительная влага влилась в их кровь и побежала в жилах. – Лея, как поживаешь? Ты прекрасно выглядишь! – Да что ты, Вэлин, я чувствую себя ужасно. – Ну и весна в этом году, правда? – А как дела у старика Куба? Так они заговорили все хором, и ему было так приятно их слушать. А затем он взглянул на Нэю, и его сердце замерло от восторга. Она стояла рядом, совершенно преобразившись. Белый ореол окружал ее красивое тело, она вся светилась. Словно в "белых одеждах" селиэнтов, подумал Оле-инг. Но никакие одежды селиэнтов не могли с этим сравниться. Ничто не могло. И именно тогда появились те три селиэнта. Один из них нес длинный прямоугольный предмет, тускло поблескивающий на солнце. Когда он подошел ближе, Оле разглядел предмет. С одной стороны он был усеян рядом острых кривых зубцов. А по бокам находились два отверстия. Селиэнты приблизились к Нэе, и одно из существ что-то сказало двум другим. Те подняли блестящий предмет – и вдруг... Они вонзили его прямо в тело Нэи-инги. Она вскрикнула. И Олеинг вскрикнул одновременно с ней. Потому что и в него как будто вонзились эти безобразные зубья. Больше Нэя-инга не кричала. Она только шептала ему какие-то добрые слова, прощаясь с ним навсегда, а он чувствовал, как медленно перерезают селиэнты ее красивое тело. Словно перерезали пополам его самого. А затем она рухнула, не издав больше ни звука, и ее "белые одежды" лежали в грязи. Ее нимб угас. Два (из трех) селиэнта поволокли ее мертвое тело куда-то, а третье существо было довольно. Оно радовалось смерти Нэи. Радовалось! Вот тогда в душе Оле-инга впервые поселилось сомнение в правильности их философии милосердия. Когда это произошло, он некоторое время находился в каком-то шоке. Все энеинги вокруг замерли и молчали, не в силах осознать случившееся. Даже невозмутимый Куб был поражен. А затем, сказал себе Оле, появилась тупая ноющая боль внизу. И с каждым днем она поднимается по его телу все выше. Оле-ингу вдруг вспомнился один разговор со стариком Куби-ингом несколько сезонов назад. Незадолго до гибели Нэи. Он тогда доказывал старику, что селиэнты такие же существа, как и они. Что их уровень цивилизации ничуть не ниже. "Ну и что, – говорил он, – что они прибыли на Аэнэн позже нас. В конце концов, и мы на планете – пришельцы!" "Нет! – возражал ему старый Куб. – Все дело в том, КАК прибыли сюда мы и КАК – они. Это очень большая разница. Помнишь... Между сном и смертью – семенами, космической пылью – мы летели через всю Вселенную вместе со звездным ветром. Мы мигрировали в его великих потоках, стремясь найти планету, на которую принесли бы драгоценную Жизнь. Сколько нас погибло, не выдержав излучения звезд, сколько затерялось в холодных просторах космоса, сколько сгорело, упав на поверхность раскаленных светил... Но Провидение сохранило нас и привело в этот благословенный мир. Много-много сезонов назад. Тогда здесь были только голые скалы, мертвая горячая земля. Но здесь была вода, на которой держится Жизнь. И мы стали первыми Жителями этой планеты. Все, все народы, все народности энеингов. Да, так мы расселились по этой планете. Здесь была вода, необходимая для жизни. Но почти совсем не было кислорода. Мы создали кислород из углекислоты – и сделали атмосферу планеты пригодной для жизни. Потому что нашей философией всегда была философия созидания и любви... Но однажды в наш мир пришли селиэнты. Откуда? Этого точно никто не знает. Одни думали, что они, как и мы, – пришельцы из космоса. Другие считали, что они появились из какого-то Иного Пространства. Факт тот, что селиэнты были совершенно другими. Чужая, абсолютно чуждая нам жизнь. Жизнь, являющаяся самим отрицанием жизни. Вообще слово "селиэнт" означает буквально "лишенный корней". "Сели энт". "Без – корней". Их назвали так потому, что корней у них действительно не было. Не было основы основ жизненной организации энеингов – тончайшей системы энергетических каналов, связывающих любого энеинга с родовым гнездом. С генетической памятью всего рода, с единой душой, с одним организмом, где каждый энеинг ощущает счастье принадлежать роду. Ничего этого у селиэнтов не было и нет. Их род для них ничего не значит. У них случаются убийства друг друга! Более того – у них есть массовые убийства! Они восстают против своего рода – безумные существа. Некоторые из них стремятся уничтожить свой род – ты способен такое понять? В каждом из них живет желание убивать. В их душах существуют злоба, жестокость, ненависть... Они в отличие от нас пришли на эту планету как завоеватели. Чтобы уничтожить Жизнь, которую дарим мы!" "Не все же из них таковы! – возразил Куби-ингу Оле.– Я помню одного старика. Одного старого селиэнта. Я был тогда очень молод и не защищен от солнца и засухи. И вот однажды летом я просто умирал – сосуды мои ссохлись, лишенные живительной влаги. Солнце палило, палило... Дождя не было уже очень давно. Так вот, тот старик... Он принес мне воды и поливал мои корни, он спас меня тогда. А ведь ему было так тяжело нести эту воду. Он был очень слаб. В конце того лета старик умер. Мне было жаль его, я чувствовал, что он умирает, хотя он жил далеко от меня. Но я ничем не мог ему помочь слишком далеко это было. Так он и умер... да... Но одного селиэнта я все-таки спас. Он проходил мимо, когда ему стало плохо. Он зашатался, с трудом добрел до меня и сел на землю, прислонившись к моему телу. Он тяжело дышал. Я... я внезапно почувствовал, что именно у него не в порядке. И влил ему часть своей энергии. Он, конечно, не понял, что произошло – просто через некоторое время встал и пошел дальше как ни в чем не бывало. А ведь чуть я помедли..." "Нет, Оле, – снова возразил ему тогда старый Куб, – тебе все равно никогда их не понять. Тот, кого ты спас, возможно, завтра придет, чтобы уничтожить тебя. Просто так. Они даже не задумываются, когда делают это". "Что ж, может быть, ты в чем-то и прав, – ответил Оле, – но мы не можем причинять им вред, наша этика запрещает мстить, запрещает убивать ЛЮБОЕ живое существо. Какое бы оно ни было". Сейчас Оле-инг сомневался в этой, непреложной во все времена, истине. Убийца его возлюбленной жил где-то рядом. Оле чувствовал это. Убийца остался безнаказанным. А главное: это был не просто селиэнт, убивший Нэю, – нет, убийца-маньяк, всей своей сущностью ненавидевший Живое. Но он никогда не убивал сам. Он находил деградировавших тупых селиэнтов, которые выполняли для него любую работу за вознаграждение. И убийца получал удовольствие. "С каждым днем онемение поднимается все выше и выше, – сказал себе Оле-инг. – Боюсь, что моей последней мечте не суждено осуществиться. О Великий Ээй, молю Тебя, – вдруг в порыве отчаяния произнес Оле, – пошли мне убийцу Нэи-инги!" И сразу же ужаснулся своим словам. Он, который всегда презирал убийство, который всегда ценил только любовь, он сам стал одержим местью. "Оле! – сказал он себе со страхом. – Ты изменился, Оле!" Он вспомнил слова, которые говорила Нэя-инга за мгновение до своей гибели: "Прощайте, братья и сестры... Я ухожу туда, где нет страдания, там обитель Ээя... Прощай, Оле... любимый... Не осуждай их... Они не понимают нас... Ты должен простить..." Он пытался. Честно пытался выполнить свое обещание – забыть. Но что-то страшное, чуждое всему его существу энеинга, с каждым днем поднималось все выше и выше по его телу. "Это Ненависть! – сказал себе Оле-инг. – Они заразили меня своей ненавистью. И она медленно, но верно разрушает меня. Она начала с корней – правильно, ведь именно корни отличают нас от этих безжалостных существ. Именно корни дают нам ощущение единства и гармонии Жизни. Но зато, – Оле подумал об этом с каким-то мрачным отчаянием, – зато из их ненависти и нашей доброты, из их Смерти и нашей Жизни я создал себе новую философию, отличающуюся от прежней философии Милосердия. И назвал ее философией Справедливости..." Убийца остался безнаказанным. Он каждый день убивает его братьев и сестер, Оле-инг чувствовал это. "В чем же выход? – Оле вспомнил свой последний вопрос старику Кубу.– Что нам делать?" "Сопротивляться! Изменить свое мировоззрение, – ответил ему Куби-инг. Иначе нас всех уничтожат! Вспомни слова Откровения Арми-инга: ... И кто-то из нас принесет себя в Жертву во имя Праведного Возмездия. Это будет Знамение. Ибо грядет Тот День, День Гнева... Но, боюсь, когда он придет, наАэнэн не останется ни одного энеинга, Нас всех уничтожат, – снова повторил Куби-инг, – так как мы слишком добры. Мы стараемся не замечать надвигающегося Зла, хотя все знаем о нем. Знаем, что у них есть множество средств, чтобы расправиться с нами. Например – огонь. Целые народы энеингов погибли, стерты с лица Аэнэн, потому что селиэнты умеют получать огонь. Он мгновенно распространяется на огромные расстояния – и ничего невозможно сделать. Миллионы нас заживо сгорели в огне... А еще... Кроме огня... Ужасные металлические гиганты, построенные селиэнтами. Они пожирают кислород планеты, который мы создали с таким трудом. Взамен они извергают разъедающие наши тела ядовитые газы. Мы умираем медленно и в страшных мучениях. Мгновенная смерть для тех, кто живет рядом с этими чудовищами – облегчение. Но и это еще не все – они растирают наши мертвые тела в порошок, они делают из них пасту, из которой прессуют белые тонкие листы. А затем царапают по нашим мертвым телам железными иглами. Пишут свои черные заклинания..." "Белые... – почему-то подумал вдруг Оле-инг. – Белые-белые... Как "белые одежды" Нэи-инги, перед тем, как их втоптали в грязь". Мысли Оле-инга внезапно прервались. Он почувствовал: назревает гроза. Ночное небо изменилось, ветер резко усилился. Свистел и выл, набрасываясь на стоящие рядом тела энеингов, на каменные жилища селиэнтов, расположенные неподалеку. И Оле вдруг ясно понял, что не переживет этой пустяковой (раньше бы и не заметил) весенней бури. Он почти не ощущал своих корней – онемение зашло уже слишком далеко. Ветер еще усилился, все тело зашаталось под его ударами. "Убийца остался безнаказанным! – послышалось Оле-ингу сквозь стоны ветра. – Безнаказанным..." И вдруг он почувствовал. Да, ошибиться он не мог. Селиэнта, проходящего мимо, он не разглядел – зрение начинало сдавать, но он почувствовал. Это чувство обожгло его как прикосновение пламени. Убийца. Убийца Нэи-инги проходил мимо! И тогда, собрав последние остатки энергии корней, Оле-инг решился. Титаническим усилием воли переломил он в основании свое могучее тело и, точно определив направление, вырвал себя из родового гнезда...

– Вера Алексеевна, вы слышали, какой вчера ужас приключился? – говорила, сидя на скамейке перед пятиэтажкой, одна соседка другой. – Зинаида-то Ивановна, из 38-й квартиры, пошла вечером ведро помойное выносить. А уж поздно было – на улице никого. И мимо дерева проходила, знаете, большой такой вяз на углу рос. А ветер-то сильный был. Кто подумать мог? Вяз этот засох совсем, видно, зимой его поморозило. Вот, проходила она мимо и не заметила, а дерево под ветром возьми и не выдерни. Упало – да прямо по голове ее. Метров десять в высоту и толстое. А на улице, говорю, никого не было. Так она всю ночь и пролежала в грязи... Сегодня с утра дворник дядя Ваня пошел подметать – и обомлел. Лежит Зинаида под деревом, придавленная. "Скорую" вызвали, милицию. А чего там "Скорая" сделает? Такое дерево. А корни – совсем труха. Мы смотрели сегодня. Белые-белые... – Да... – Вера Алексеевна как-то странно посмотрела на свою собеседницу. – Надежда Петровна, вы вот говорите сейчас, а я что подумала... Помните, случай тот, позапрошлой весной... Красавицу-вишню у нас в палисаднике тогда мужики спилили. Мы еще долго расстраивались – зачем, понять не могли. А ведь мужиков этих, алкашей, Зинаида Ивановна тогда привела. На бутылку им дала за эту вишню. Это уж я потом узнала. Много разговоров было. НЕЛЮБИЛА ЗИНАИДА ДЕРЕВЬЯ...