Текст книги "Жмурки с маньяком"

Автор книги: Михаил Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 10

В 12 часов этого же дня Павел Мельник наведался в редакцию, где незамедлительно был принят Виктором Мячеевым.

– Как твои дела? – осведомился редактор.

– Нормально, Виктор Петрович.

– Ты получил деньги?

– Да, спасибо. То есть я пока не получил денег. Но это неважно. Мне потребуется от вас помощь.

– Да? – Мячеев взглянул на него из-под очков типа «лектор», которые приобрел специально для того, чтобы бросать суровые взоры поверх оправы. На этот раз взгляд его был беспокойным. – И в чем она выразится?

Павел поспешил успокоить его.

– Ничего обременительного для вас я не попрошу. На данном этапе мне необходима статистика преступлений и несчастных случаев в городе с 6 по 10 марта прошлого года.

– Но, Павел, – мягко изрек редактор, – я не вижу смысла в этой просьбе. Ты и сам можешь запросто получить эти данные.

Легкое недоумение Мячеева было вполне оправданным. В Климове, городе современном, к открытой информации относятся, например, списки избирателей, картотеки ГАИ, записи обращений в милицию, акты о рождении, смерти, заключении браков и т.д. Но, как правило, этими данными пользуются только репортеры криминальной хроники.

– Согласен. Но сам по себе запрос является официальной процедурой, так же как и ответ на него. Там, прежде чем получить доступ, регистрируют лицо, желающее ознакомиться с той или иной информацией. Мне придется заполнить карточку, вписать в нее номер удостоверения журналиста. Я бы не хотел, чтобы мое имя фигурировало в журналах информационного центра.

– Так-так, – редактор поддел подтяжки большими пальцами и забарабанил по животу. – Чувствую, Павел, ты собираешься заварить крутую кашу. За прошлый год, ты сказал?

– Да. С шестого по десятое марта.

– Ты сможешь хоть как-то намекнуть мне, что тебя интересует?

– Меня интересует информация происшествий за шесть дней, – настойчиво повторил журналист. – Большего я вам сказать не могу. Ведь вы же хотите спать спокойно?

– Хочу, – подтвердил редактор.

– Кого вы пошлете? – спросил Мельник.

Мячеев пожал плечами.

– Какую-нибудь девочку из отдела писем.

– Хорошо, так и сделайте. Пусть она запрашивает как лицо, уполномоченное своей организацией. Для газет это обычная процедура.

– Не беспокойся, Павел, я все устрою. Зайди часика через два.

В половине третьего Мельник имел на руках компьютерную распечатку в несколько листов. Он ожидал, что список будет огромен, но не до такой же степени…

Не заезжая домой, он отправился в публичную библиотеку. На первом этаже находился зал периодики и застекленная конторка дежурного администратора. Павел часто бывал здесь, и дежурная, узнав его, приветливо улыбнулась.

В отделе «География» Мельник отыскал интересующий его атлас. Необходимая ему информация находилась на страницах 211 – 212.

Лесной массив, неширокой полосой протянувшийся от левобережья до основной автомагистрали, разрезали всего три дороги местного значения, одна из них ответвлялась от шоссе и была помечена жирной зеленой полосой только вначале, далее она значилась как грунтовая дорога и принимала вид двух тонких, параллельно идущих полос. Южнее – примерно в семи километрах – на карте значился мотель и, чуть дальше, заправочная станция.

От закусочной «СТОП!» до зверофермы Павел проехал примерно полтора километра. Значит, если остановиться в мотеле и идти лесом, расстояние составит четыре километра: сорок минут хода. С востока – от берега реки – такое же расстояние, но в том месте нет моста.

Павел оторвался от атласа и посмотрел в окно.

Итак, чтобы не нарваться на пост у закусочной, следует воспользоваться мотелем, где можно оставить машину. Вряд ли с южной стороны, где нет подъездных путей к звероферме, существует хоть один охранный пост. Это мероприятие он запланировал на завтра, а сейчас – к Ирине.

Внешне Ирина осталась спокойной к предложению Павла немедленно отправиться в туристическую поездку. Она долго смотрела в его глаза, сравнивая того Павла и этого: ничего не изменилось за эти пять лет.

Расстались они без надрывных сцен, тихо, сидя за столом перед нетронутой бутылкой вина. У Ирины сложилось впечатление, что они на вокзале: сейчас объявят посадку – и оба разъедутся в разных направлениях, чтобы не встретиться никогда.

– Извини, Павел. Мне нужна семья. Пусть она будет маленькой, без ребенка. Я хочу любить, а не опекать. Мне необходимо, чтобы обо мне вспоминали не только тогда, когда гаснет свет. Ты самый независимый человек, это у тебя в крови, но мне хочется, чтобы человек, который находится рядом со мной, был хотя бы чуточку зависим от меня. Наверное, это единственное, чего ты не в состоянии понять и сделать. Ты талантливый, темпераментный, страстный, но ты эгоист. Я не виню тебя лично, я обвиняю во всем твою профессию. Эти два года я до крови в губах ревновала тебя к ней. Ты любишь только свою работу, а я ее ненавижу. Я уже стала разбираться в ней и вывела для себя три типа журналистов. Одни работают на публику, срывая аплодисменты. Другие – на себя, бродя всю жизнь в лабиринтах колонок, «шапок» и «подвалов» в поисках самооценки. Ты – исключение, ты не первое и не второе, в тебе постоянно присутствует какая-то болезненная вера, сочетающаяся с не менее болезненной деловой активностью. И я до сих пор не пойму, для кого ты живешь. Если бы я была уверена, что хоть немного ты живешь для себя, этого разговора бы не было. Потому что ты такой человек, что сразу отдал бы мне это «немного». Но этого не случится никогда. Несмотря ни на что, я люблю тебя, Паша…

Сейчас он сидит напротив, и она взглядом матери смотрит на него. Может, ей показалось, но что-то незнакомое притаилось в его глазах. Где-то на самом дне.

Ира улыбнулась, переводя разговор на шутливый тон.

– Я кажусь тебе утомленной? Почему ты предлагаешь мне отдых?

– Можно сказать неправду?

– Лги, – разрешила она. – Хотя раньше ты был со мной откровенен.

– Если я скажу правду, ты меня не простишь.

– Паша, ты – чудо! – Ирина не могла не рассмеяться. – А что касается меня, то я могу простить тебе все, кроме, разве что, одного слова.

– Почему одного? – спросил Павел. – Их несколько – газетчик, журналист, репортер.

– Последнее я ненавижу больше всего, – напомнила Ирина.

– Ты не обидишься, если я дам тебе немного денег?

– Нет, не обижусь. Давай. – С нарочитой готовностью женщина протянула руку.

– С одним условием, – Павел поднял указательный палец. – Завтра утром ты должна улететь на Карибы, Канары, Кайманы – куда угодно.

– А ты не составишь мне компанию? Поедем вместе, а? Мне так хочется!

Ира снова улыбалась, но совсем невесело.

Мельник приложил руку к груди.

– Ира, я даю тебе слово…

– Слово журналиста? Ни за что не поверю!

– Я даю тебе слово, – повторил Павел, – что, как только распутаю одно дело, куда невольно втянул и тебя, мы с тобой…

– Ты что сделал? Втянул? О небеса, какое неожиданное откровение! Павлик, ты еще не успел присесть на стул, как я уже знала об этом… Мне что, угрожает опасность?

– Да, – коротко ответил Мельник.

– Смертельная?! – Женщина мастерски распахнула глаза. – Меня насмерть загипнотизирует доктор Ли?..

– Ира…

Женщина перебила его, махнув рукой.

– Знаешь, Паша, я переменила решение. Десять дней назад ты сам предлагал мне компанию, я отказалась. Я сказала тебе, что еще тогда устала. Потом я все взвесила и поняла, что те времена прошли, и мы с тобой практически чужие люди. Давай, Паша, я на себе хочу испытать то, что постоянно живет в тебе. Хотя бы один раз я хочу увидеть тень во мраке. Я все простила тебе, но осталось чувство неудовлетворенности: я хочу понять тебя. Мне не удалось сделать этого вблизи, может быть, я сумею сделать это на расстоянии. Давай деньги!

Последняя фраза никак не вязалась с ее пылкой речью. Пытаясь понять Ирину, Павел внимательно посмотрел на нее и достал из кармана деньги.

Она деловито пересчитала их.

– Тысяча долларов, да? Спасибо, Павел. Я тотчас поеду к Милене и куплю у нее клетчатое платье. Мы оба с тобой будем в клетку – это для полноты впечатления, – пояснила она. – Я, так сказать, буду в твоей шкуре.

– Эй! Кончай шутить!

– Все, Павел, топай домой или еще куда, я не знаю. А мне нужно к Милене.

Глава 11

В ворота городского приюта для животных въехала крытая тентом «Газель» и остановилась возле кирпичного серого здания. Заведующий поставил штамп и отметку в сопроводительном листе, выписанном на имя сотрудника районной станции по борьбе с болезнями животных, и передал ее водителю. Буркнув под нос: «Сегодня мало», он прошел длинным коридором, по обе стороны которого протянулись тесные ряды клеток с собаками и кошками.

– Семьдесят две, – наконец сказал он, посчитав животных. И окликнул дремлющего в конторке служащего: – Давай за работу.

Больших псов выводили из клеток с помощью специального приспособления для ловли собак. Петля туго затягивалась вокруг шеи животного, и оно, слабо сопротивляясь, препровождалось на улицу. Затем – в кузов машины, который представлял собой большой металлический каркас в виде клетки с натянутым поверх него тентом.

Через узкую дверь собак и кошек вталкивали внутрь; маленькие собаки и кошки невольно жались к большим псам, словно искали у них защиты. Но те сами дрожали, предчувствуя скорый конец.

Когда через полчаса загрузка закончилась, заведующий получил от водителя две сотенные купюры зеленоватого цвета. Он довольно ухмыльнулся и спрятал деньги в карман.

Немногословный водитель взял направление на ветеринарную лечебницу №1 на краю города. В стационаре для животных при лечебнице произошла схожая процедура, только животных было в три раза меньше. Затем следующая лечебница; и снова в сопроводительном листе был поставлен штамп и отметка о том, что зараженные опасными для окружающих болезнями собаки и кошки переданы для профилактических мер районной станции по борьбе с болезнями животных. Но все животные, за исключением разве что двух-трех собак с явными признаками стригущего лишая, были здоровы. Впрочем, водитель, как и машина, не имели никакого отношения к районной станции эпидемиологии.

До отказа нагруженная дрожащими от страха животными «Газель» удалялась от города.

Переходя грунтовую дорогу, Мельник заметил на ней следы гусеничного трактора. Остановившись, он прислушался. Издалека до него донесся еле слышный рокот работающего двигателя.

Западная территория зверофермы густо заросла тёрном, и журналист, втянув руки в рукава джинсовой куртки, осторожно раздвигал колючую поросль, стараясь не вызвать шума и не поранить лицо.

Под ногой громко хрустнула сухая ветка, и он замер, превращаясь в слух. И тут же услышал собачий лай. Но не грозный и свирепый, а жалобно-скулящий, приглушенный, доносившийся словно из-под земли.

Павел, вслушиваясь, не смог определить, сколько собак приняли участие в этом жутком хоре, в котором явно слышались ноты протеста, жалости, отчаяния. Ему стало одиноко и страшно.

Но это состояние продлилось недолго. Он не знал, какие звуки издают нутрии – лают ли они, как лисы или собаки, хрюкают ли, как свиньи. «Наверное, – подумал он, – это голоса нутрий. А доберманы молчат, значит, они меня не учуяли». И скорее взбодренный, чем успокоенный продолжил свой путь.

Когда в тридцати метрах перед ним громадным полукругом вырос профиль ангара, журналист остановился. Вой животных усилился, и он уже точно знал, что в этом ангаре содержатся нутрии. Что в других, он мог только предполагать. Там могли также содержать пушных зверьков, мог быть цех по убою и разделке, дубильный цех и так далее. Наличие на ферме рефрижератора говорило о том, что тушки разделанных нутрий поставляются либо на какой-то консервный завод, либо на продажу в соответствующие заведения.

Мельник определился, что находится возле третьего ангара, если вести счет от ворот. Он продвинулся немного влево и стал в просвете между вторым и третьим ангарами. Он рисковал, нарушал писанные, правда, вилами на воде, правила, вторгаясь в частные владения, стараниями ушлых крючкотворов за это можно попасть под суд. Но сейчас Павел об этом не думал.

В просвете между ангарами стояли четыре металлических контейнера, выкрашенных в зеленый цвет, и подле них два черных пластиковых мешка, которые обычно используют под мусор. Мельник еще вчера отметил чистоту во дворе фермы. Вот и здесь, возле мусорных контейнеров, в отношении порядка и чистоты все было на приличном уровне, только кое-где лежали нанесенные ветром прошлогодние листья.

Он поднял голову. Прямо над ним нависла толстенная ветка дуба, которая, слегка прогнув верхнюю кромку сетчатого ограждения, простерлась на два метра на территорию фермы.

Было безумием – влезть на ветку и пробраться-таки во двор, но Мельник с сумасбродной улыбкой не гнал эту мысль прочь, он оставил ее на потом, на всякий случай. Он вообще не знал, что сможет выжать из этой ситуации и что обнаружить на звероферме. Ведь прошел всего один день, как он знает о ее существовании. И все более таинственным и непонятным кажется ему мрачный облик Алберта Ли. Есть ли связь между спецификой его лечения и звероводческой фермой, он тоже не знал – быть может, это просто какой-то коммерческий визит, никак не соприкасающийся с лечебной методикой Алберта Ли, или обычное посещение знакомых, но Павел хотел, чтобы эта связь была, ее не может не быть, потому что он сейчас здесь. Он не был охотником, но он знал наверно, что чувства, которые обуревали его в эти минуты, были сродни чувствам охотника на крупного зверя: он не видит хищника, не видит его убежища, но знает, что зверь рядом и скоро они встретятся на тропе, где двоим не разойтись.

Где-то громко хлопнула дверь, послышались голоса, звероферма словно ожила. Журналист посмотрел на часы: 13.02. Вполне вероятно, что с двенадцати до часа здесь обеденный перерыв.

Со стороны второго ангара показались двое рабочих, одетых в клеенчатые фартуки. Они быстро миновали пространство, открытое журналисту для обозрения, и он услышал скрип открываемой двери. Тут же – уже явственно и громко – лай, жалобное скуление и… мяуканье.

Да, Павел не знал, какие звуки издают нутрии, но сейчас лаяли и скулили собаки, им вторили кошки, обмануться он не мог. Спрятавшись за стволом дуба, Мельник ждал продолжения.

В 13.15 снова скрип двери, те же двое рабочих – один спереди, другой сзади – выкатили тележку, или, скорее, клетку на колесах. Журналист проглотил ком, подступивший к горлу: тележка доверху была заполнена собаками и кошками.

Они были живы, но не издавали ни звука. Павел видел, как им неудобно и тяжело. Животные, которые были в самом низу клетки, держали на себе непомерный живой груз тридцати или более собак и кошек. В крупные ячейки вылезли лапы, хвосты, оскаленные пасти; колыхались от тяжелого дыхания прижатые к металлическим прутьям исхудавшие бока…

И все. Ни звука. Живая масса хранила безмолвие.

– О господи, – прошептал Мельник. – Что же здесь происходит?

Вслед за рабочими мимо контейнеров прошел Алберт Ли в компании двух молодых людей. И Мельник едва узнал экстрасенса. Ли был одет точно так же, как и рабочие, – в клеенчатый фартук. Его наряд дополнял синий берет.

А вот это скорее всего Мирза Батыев, определился Павел, вглядываясь в темное, плоское как блин лицо одного из спутников экстрасенса, обрамленное сальными, спутанными волосами. Главный специалист по собакам.

Журналист услышал, как в ангаре номер два открылась дверь. Несколько секунд тишины – и дверь закрылась.

Он не знал, что будет происходить дальше, но волосы у корней волос неприятно зашевелились. Дыхание участилось, сердце заработало быстрей. И когда через толщу стены до него донесся жуткий вопль, он не вздрогнул и не побледнел, потому что уже был готов к этому, но лицо приобрело пепельный оттенок.

* * *

Изнывающий от нетерпения человек, одетый в клеенчатый фартук и берет, дал указание, и на стол в небольшой лаборатории, больше похожей на камеру пыток, легла первая за сегодняшний день жертва. Человек сверился с записями в тетради и попросил у помощника клещи. Смуглолицый помощник с круглым плоским лицом и глазами-маслинами с готовностью вынул из тигля раскаленные клещи.

Щелкнул рубильник, энергетическая установка с широким раструбом слегка завибрировала. Огненные клещи охватили виски собаки; но не спешили сомкнуться. Лишь после истошного воя погибающего животного, который длился около минуты, человек в клеенчатом фартуке сильно сдавил клещи. Вой собаки сорвался на тонкий визг, и она умерла.

Но смерть ее была видимой. От первых ощущений боли до самой смерти проходит двадцать секунд. Сгорают нервные окончания, перестают выполнять свои функции, боль прекращается, но не ранее, чем через десять секунд. И в этот промежуток времени боль непереносима, непередаваема. И сознание еще не умерло, оно знает, что происходит с телом, и кричит вместе с ним.

Следующая жертва…

Человек лишь несколько секунд подержал раскаленные щипцы на ее висках, прежде чем убить ее.

Для кошек был приспособлен стол с миниатюрным загоном. Человек с глазами-маслинами держал в руках отполированный прут из нержавеющей стали и наносил им удары по хрупким телам. Время от времени он отирал с плоского лица капли брызжущей на него крови.

Многие ученые-биологи считают, что животное в момент приближения смерти не догадывается о ней, оно не знает, что скоро умрет или уже умирает. Человек в клеенчатом халате с уверенностью мог доказать обратное. Животные даже очень хорошо представляют себе, что такое смерть. Широко открытыми от боли и неотвратимости судьбы глазами смотрели они на своих истязателей. И прощались с жизнью, посылая в надвигающуюся пустоту предсмертный крик, которым проклинали людей – и этих, что сейчас добивали их железными прутьями, и всех остальных, живущих на этой Земле, которую они сейчас покидают навсегда.

Очередное искалеченное тело полетело в черный пластиковый мешок.

Следующая жертва…

Еще одна.

Прибор под мерное жужжание весело перемигивался лампами-индикаторами.

* * *

Мучительный вой животного был ужасен и долог. Неимоверно долог. Он на высокой звенящей ноте обвинял, казалось, небеса, просил быстрее пресечь страдания.

Мельник опустился на траву и зажал уши. Он долго не разнимал рук, слушая пронзительный визг собственных мыслей. Впрочем, это были даже не мысли, в мозгу повторялась единственная фраза – Главный специалист по собакам. Потом немного ослабил руки, но тут же прижал: собака продолжала кричать. А может, это была уже вторая? Или третья? Или двадцать пятая?

Как в тумане Мельник увидел рабочих, они принесли к контейнерам черный пластиковый мешок. Они приходили и уходили еще трижды. Потом свет в проходе загородила грузовая машина с гидравлическими захватами-подъемниками – точные копии таких собирают по городу мусор. Водитель привел в рабочее состояние гидравлическую систему, и первый контейнер в три плавных приема опорожнился. Вобрав в себя весь страшный груз, машина, дыхнув из выхлопной трубы черными газами, исчезла из поля зрения журналиста.

Рабочие вынесли еще один мешок и покатили тележку к третьему ангару.

«Что тут происходит?.. Наверное, я схожу с ума».

Рабочие повезли новую партию жертв во второй ангар.

Когда за ними захлопнулась дверь, журналист резко поднялся на ноги. Он не думал о последствиях. Ухватившись руками за сук, он подтянулся и, помогая себе ногами, влез на ветку. Три шага – и он уже за забором. Людей он не боялся, его тревожили только собаки – живые доберманы и… мертвые дворняги.

Кроссовки мягко спружинили, и Павел, затаив дыхание, пошел к черному мешку. Слева, за стенами второго ангара, вновь раздались душераздирающие вопли. Мельник на секунду остановился и снова продолжил свой путь.

В ноздри неожиданно ударил запах паленой шерсти. Павел поднял голову. Над ангаром вилась черная струйка дыма. Поднимаясь на два метра над крышей, она рассеивалась, ветер относил ее в сторону. К запаху паленой шерсти примешался сладковато-елейный дух какой-то пряности.

Павел глубоко втянул ноздрями воздух. Отдаленно это напоминало корицу, перетертую с сахаром: такой же тягучий и приторный запах.

Он продолжил движение. Половина пути уже пройдена, осталось пятнадцать-двадцать шагов.

Где-то совсем рядом залаяла собака – звонко и игриво, ей вторила другая. Мельник вжался в алюминиевую стену ангара, спина сразу взмокла, колени предательски задрожали.

Поднимая пыль, вдоль ангаров промчалась беззаботная пара доберманов. Их совсем не волновало, что происходило всего в нескольких метрах от них. Они резвились, радуясь простору и сытной пище.

«Нет, не может быть, чтобы их это не волновало. Просто они привыкли. Наверное, поначалу они выли, задрав морды, оплакивая погибших сородичей. Потом смирились. Дальше – успокоились. Они работают, служат людям, а люди – их хозяева и их боги – работают в свою очередь. Значит, у них общая работа. Нет, они не привыкли. Так надо – вот усыпляющее определение их ничтожного интеллекта, бестолкового придатка их инстинктов».

Собаки снова пронеслись мимо, не замечая человека.

Мельник уже смелее ступал по бетонной дорожке, а приторный запах все сильнее бил в нос.

Павел не помнил, конечно, как он сделал первые шаги в своей жизни, но, вероятно, они были такими же, как и сейчас: напряженными, осторожными. Неуверенность, наверное, отсутствовала – было стремление, по-настоящему первая радость и гордость: он шел сам.

Павел появился на свет на двадцать минут позже своего брата-близнеца Ильи. А пошел на два дня раньше. Мать рассказывала, что на лице Павла играла лукавая улыбка, когда он, скрестив ноги, неожиданно поднялся и сделал ей навстречу девять шагов. Она считала их, плача от счастья, прижав руки к груди. А он подошел к ней, опустился на пол и снова посмотрел. «Ну, как тебе это понравилось?» – говорили его глаза. Мать клялась потом, что будто бы на самом деле слышала эти слова.

Потом он забыл, что уже может ходить, забыл ровно на два дня. Когда первые шаги сделал Илья, Павел вспомнил о своем умении, и братья-близнецы, толкая друг друга и падая, неуклюже ходили по комнате…

Мельник сделал последний шаг.

Мешок не был завязан, его верхнюю часть скрутили, и пластик как бы зафиксировался в таком положении. Журналист выглянул за угол ангара.

Сторож у ворот задремал, склонив голову к плечу. Волосатая грудь мерно вздымалась. Павлу показалось, что он различил храп охранника. Но слышал он совсем другие звуки, которые опустошали его все больше и больше.

К машинам у «канадских» домиков не прибавилось ни одной другой: они будто бы и не двигались с места со вчерашнего дня. Журналист решил, что штат зверофермы невелик. Ему еще предстоит со всем этим разобраться. А сейчас в голову абсолютно ничего не шло, им овладела сумбурно возникшая цель – увидеть своими глазами неподдающиеся объяснению зверства Алберта Ли.

Павел медленно развернул мешок и еще раз оглянулся. Если собаки и пробегут мимо, они не обратят на него внимания.

Он отвернул края мешка и заглянул внутрь.

Желудок подступил к горлу, и журналиста вырвало. Он дергался, сомкнув зубы и пытаясь унять внутренний спазм, но рот очередной раз наполнялся горькой слизью, поливая останки собак и кошек с глубоко прогоревшими черепами.

Андрей Белуха только что вернулся из Климова. Время – 13.40. Бросив взгляд на машину Алберта Ли, он прошел в контору. Карл Хейфец, временно расположившийся в его кресле, неторопливо поднялся. Белуха подошел к горке, налил рюмку коньяку и кивнул Хейфецу на стул напротив. Сделав маленький глоток, он расстегнул верхние пуговицы рубашки и прикурил сигарету.

– Вчера мы неправильно повели себя с тем парнем, – заявил он. – Нужно было проследить за ним.

– Тебе удалось выяснить, кто он? – спросил Карл.

Белуха кивнул.

– Да. Это очень серьезно. Он – журналист, работает в «Вечерних новостях». То-то мне его лицо показалось знакомым. Но он изменил внешность, сбрил усы.

– Ты видел его раньше?

– Несколько раз, он ведет раздел криминальной хроники в вечерних новостях. Ты тоже должен был его видеть.

– Я не интересуюсь криминальной хроникой, – улыбнулся Хейфец, обнажив ряд крепких зубов.

Белуха ухмыльнулся.

– Да-да, я знаю, ты принимаешь все близко к сердцу.

– Что будем делать, Андрей?

– Пока не выясним, что и насколько глубоко знает репортер, – ничего. Я имею в виду активные действия. А знает он, судя по его появлению здесь, не мало. Первое – это клиентура Алберта, вышел он на нее через свою бывшую жену. Второе: он ищет связь между лечебными сеансами и нашим предприятием. Еще вчера он знал достаточно, но вскоре узнает еще больше. Повторяю, это очень серьезно. Нужно выявить круг лиц, которые могут быть посвящены в это дело. – Белуха помолчал. – Дай-то бог, если он работает в одиночку.

– А его жена? – напомнил Хейфец. – Ведь через нее он вышел на Алберта?

– Да, – согласился Белуха, – о ней забывать не следует. Видимо, это она просекла необычную публику своего соседа и сообщила об этом Павлу Мельнику.

– Его зовут Павел Мельник?

– Да.

Словно прислушиваясь, Хейфец склонил голову к плечу.

– В общем-то, звучит выразительно. Но ему подошло бы имя с буквой «р». Например, Андрей, как у тебя.

– Ты можешь называть его как угодно, – отмахнулся Белуха.

– Хорошо. А кто еще попадает под подозрение?

– Руководство газеты. Скорее всего непосредственный начальник Мельника. Это Виктор Мячеев, заместитель редактора.

– А главный редактор? – поинтересовался Хейфец.

Белуха отрицательно покачал головой.

– Тот спускается с заоблачных высот очень редко. Он, безусловно, отпадает. Так же опустим и коллег-журналистов, собратьев Мельника по перу. Им-то он ничего не скажет. Я посылал сегодня в редакцию Костю Кудрина, он дошел до приемной Мячеева.

– Это был рискованный шаг, – заметил Карл, неодобрительно покачав головой.

– Ничего, – успокоил его Белуха. – Он просто побеседовал в течение двух минут с секретаршей редактора. Она сказала, что Мельник сейчас в отпуске: не далее как два дня назад Мячеев сам предоставил журналисту отпуск на десять дней. Это уже вторая кандидатура.

– Третья, – уточнил Хейфец. – Ты не посчитал главного – Мельника.

– Правильно, Карл, третья, ты умеешь считать. Но все же заместителя редактора мы исключим из списка. Итак, – продолжил Белуха, – Костя узнал марку машины журналиста – это «Нива». Костя сказал секретарше, что накануне в его запаркованную машину врезался «Москвич» и скрылся. Кто-то узнал в водителе журналиста Павла Мельника. Он уважает этого репортера, поэтому не стал обращаться в ГАИ, а хочет, чтобы ущерб ему возместили без шума. Секретарша заявила, что у Мельника темно-синяя «Нива» с бампером-»кенгурятником», он ездит на ней лет пять или шесть. Костя извинился и ушел. Правда, номер машины нам пока неизвестен. Журналист может передвигаться на своей машине и на красной «Вольво».

– И на любой другой, – дополнил Хейфец, – взятой у кого-нибудь из друзей, к примеру.

– На это он вряд ли пойдет, время для него сейчас дорого.

Карл согласился с шефом:

– Да и действует он в открытую.

– Я бы сказал, неосторожно, – поправил его Белуха.

– Но после вчерашнего офсайда он будет более осмотрителен и не совершит подобной ошибки. Ждать его нужно с другой стороны.

Белуха задумчиво посмотрел на Хейфеца, перевел взгляд на телефонный аппарат и открыл справочник коммерческих предприятий города.

– Чем черт не шутит, – шумно сопя носом, проговорил он. – Алло? Мотель «Дубрава»? Извините, что беспокою. У вас должен был остановиться мой приятель, Павел Мельник. У него… – Белуха думал ровно секунду, – синяя «Нива»… Я могу сам позвонить в его комнату? Очень хорошо! Какой добавочный номер?.. Спасибо.

Белуха резко положил трубку. Хейфец не менее стремительно поднялся, устремив взгляд в окно. На его лице играла насмешливая улыбка.

– Он здесь!

Лицо Белухи пошло красными пятнами.

– Спокойно, Карл, спокойно… Пускай мальчик поиграет, не будем мешать ему.

Хейфецу не понравились последние слова Андрея, но он промолчал.

– Сделай вот что, – после непродолжительной паузы сказал Белуха. – Выгоняй из гаража свою машину, бери Леню Краснова и отправляйся в мотель. Сними номер. Как только появится журналист, ты становишься его тенью, понятно? Куда он, туда и ты.

– Он видел меня и хорошо запомнил, как бы не засветиться.

– Об этом я и хотел тебе сказать, – недовольно произнес Белуха. – Но ты вечно перебиваешь. Если журналист куда-нибудь будет заходить, пускай вслед за ним Леню. И не забудь периодически звонить мне. – Это прозвучало уже вслед удаляющемуся Хейфецу.

В пригороде Климова Мельник остановил машину на бензозаправочной станции, купил в киоске банку пива. Ему следовало привести себя в порядок еще в мотеле, но он даже не вошел в комнату. Сейчас он разглядывал в зеркале свои покрасневшие глаза. Отъехав от бензозаправки на сотню метров, Павел с жадностью опустошил содержимое банки.

Желудок понемногу начал успокаиваться. Перед глазами Мельника стоял двуликий Алберт Ли: исцелитель и истязатель, лекарь и садист. Он делает все очень быстро: за считанные минуты прогоняет недуг и за такое же время отправляет на тот свет десяток животных.

Мельник не видел практической цели в более чем жестоких опытах Ли. В чем смысл – убить в короткий срок определенное количество собак? Соревнование на скорость?

Мысль показалась Павлу кощунственной. Ладно, с этическими нормативами пока повременим, подумал он.

Необходимо найти практический корень деяний Ли. Медицинские исследования отпадали, животное едва успевало умереть, как его сменяла очередная жертва. Можно, конечно, приплести сюда корейцев, которые с удовольствием поедают собак. Но и это отпадает. Во-первых – количество, убитыми за сегодня животными можно накормить всех корейцев в области. Во-вторых, способ убийства – через сожжение головы. Это похоже на акт инквизиции или ритуал сатанинской секты. В-третьих, средство, при помощи которого убитых собак убирали с фермы, – это мусороуборочная машина. Плюс трактор, работающий не так далеко от фермы. Скорее всего там свалка, где хоронят собак и кошек. Выгружают мешки с трупами в приготовленное углубление вроде ложбины, трактор наваливает сверху слой земли и прокатывается по нему. Так действуют практически на любой свалке.

Убийство ради убийства?

Однако на какие средства содержится ферма и транспорт, с чего дирекция платит налоги?

И что в других ангарах? В одном содержат собак и кошек, другое приспособлено под… лабораторию?

«Я это узнаю. Узнаю, что в других строениях. Дорога мне известна, сейчас доктор Ли мне не нужен. Но есть ли связь между лечебными сеансами и прямо противоположными действиями?..»

– Есть, – твердо проговорил журналист. И слово «стоп», которое он дважды упоминал за эти сутки, наверное, поставило все на свои места. Теперь он точно знал, чем занимается Алберт Ли. Прав был Штробель – до конца прояснить ситуацию ему поможет Ян Гудман.