Текст книги "Невольник мести (Инстинкт бойца)"

Автор книги: Михаил Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Заплетина выводили, как и привезли на Большую Дмитровку, через запасной выход во дворе здания, на запястьях наручники, на голове вязаная маска.

– Ну что, Витя, поехали? – Марковцев освободил старшего лейтенанта от маски. – Ты извини, наручники с тебя я потом сниму. Приедем на место, и сниму. Обещаю.

Марк не нервничал, но чувствовал себя не в своей тарелке. Как назло, в голову лезли воспоминания. Он видел перед собой молодого, неопытного лейтенанта, который хотел выглядеть бывалым, тертым офицером спецназа. Он и стал таким, но перешагнул через запрещенный рубеж, следуя чьим-то оставленным на пограничной полосе следам. Издержки профессии. А до того были слезы – настоящие, когда он, двадцати с небольшим лет, по сути пацан еще, Витя Заплетин, молчал под тяжелыми пытками. Тогда для него все было реальностью: ракетный комплекс, пароль и допуск, страдания товарища, свои собственные мучения на фоне абсолютно теоретической Родины-матери, перед которой, интересно, он испытывал натуральный долг.

Через десять минут неторопливой езды по столичным глумливо наряженным улицам, не пытаясь определить, следует ли за ним машина с другими оперативниками, ибо ему было наплевать, Марк притормозил перед магазином.

– Я водки куплю, будешь?

Заплетин покачал головой. Он прекрасно понимал, куда и зачем везет его бывший инструктор. Он не смирился со своей участью, просто понимал, что пришло время. С одной стороны – рано, с другой – в самый раз. Надоело все, обрыдло. Он и в наручниках мог рвануть дверцу машины и выскочить, но не хотел получить позорную пулю в спину. Даже если Сергей не выстрелит, то остролицый худой опер, сидящий позади, выполнит свою работу.

Марк завозился, доставая из кармана сигареты, несколько раз щелкнул зажигалкой.

– На, закури, Витёк. Покури – и поедем.

С кольцевой Сергей свернул на дорогу до Подольска, выбрал более-менее удобный съезд и скрыл машину в кустах. Опять вспомнился вечер после учений. Как и обещал, в тот же день Марк усадил Виктора на койку в его первой роте и долго молчал, глядя в зеленоватые глаза лейтенанта. Они пили горячий чай, болтали ни о чем, и Виктор забыл, что капитан обещал кое-что рассказать ему. Вспомнил об этом только на следующий день, но спросить не решился. «Как безболезненно и быстро уйти из этой жизни и как помочь товарищу, если тот не в состоянии идти. Это часть нашей работы». Ответ на эти вопросы пришел только сейчас. Теперь они оба должны помочь друг другу. Сергею Максимовичу еще шагать по этой земле, а вот Витя Заплетин идти уже не в состоянии.

А бросить нельзя.

Нельзя бросить его.

В глазах Виктора кричала мольба. Но голос старшего лейтенанта остался ровным:

– Командир, последняя просьба. Я сам. Понимаешь меня?

– Да, да, я знаю, – Сергей держал ключи наготове. – Давай твои руки, Витя. – Наручники полетели на колени Петрову. Марк смело протянул лейтенанту пистолет и прикрикнул на майора, завозившегося на заднем сиденье: – Сидеть!

Сейчас он ничем не рисковал, его мысли бились в унисон с мыслями Заплетина: не сейчас, так немного позже, какая разница? Тогда к чему продолжать это бессмысленное и мучительное истязание самого себя? Ответ был; был он несмелым и в то же время пафосным, но для Сергея – вполне справедливым: нужно добраться до той гадины, которая помогла Виктору сократить дистанцию. Другой не понял бы Сергея Марковцева, но он сам отчасти ходил в змеиной шкуре и видел искупление в своих дальнейших действиях. Наверное, по большому счету такие мысли от безысходности, боль их притупится, на смену ей явится холодный расчет, и Марк поквитается и за себя, и за лейтенанта, и за многих других.

Сергей провожал взглядом высокую фигуру Запевалы, и на его глаза навернулись слезы. Он мысленно обратился к богу, которого ненавидел сейчас: «На, жри!»

Петров качал головой, не веря своим глазам и недоумевая, что же не позволило ему рвануть из заплечной кобуры пистолет. Реакция была ни при чем, он просто находился в ступоре.

Но считал про себя шаги старшего лейтенанта: еще пять-шесть – и он выскочит из машины и, обнажив ствол, бросится вдогонку. Но вот офицер остановился, поднял голову, оглядывая небо, с которого вдруг посыпал легкий снежок, и опустился на колени…

Марк едва расслышал скупой хлопок выстрела, хотя старший лейтенант отошел недалеко…

Заплетин ушел из жизни тихо, красиво. О ком он думал в последние мгновения, не важно, важно другое – все его мысли были мучительными. Чувствуя коленями мерзлую землю, словно прося у нее прощение, он вставил ствол пистолета глубоко в рот, плотно прижал его губами и нажал на спусковой крючок.

Марк понимал, что смерть для Виктора, совершившего военное преступление, это благо, что он не будет томиться в тюрьме, ожидая приговора. Он сам попросил пистолет, а это, что и говорить, поступок. Он нашел в себе силы все рассказать и поступил так, как и подобает настоящему офицеру. Надо ли говорить, что он смыл позор кровью?

Сергей еще раз проклял бога, стоя в ногах у покойника. Снежинки падали на его лицо и таяли, крохотным пресным ручейком огибая упрямые скулы. Он давно понял смысл жизни, который гласит: нагуливай грехи, чтобы в конце жизни получить прощение. И то не от бога, «почившего в день седьмой от всех дел своих».

Все же Марк прошептал над телом покойника коротенькую молитву, всего два слова:

– Ныне отпущающе… – бросил «прости» и сел за руль.

Вечером он напился.

* * *

На немой вопрос Эйдинова Петров ответил:

– Дело сделано.

– Ты какой-то бледный.

– Несварение, – сморщился оперативник.

– Как сработал Марк? – проявил интерес полковник.

– Чисто, – ответил Петров. И добавил: – Самоубийство.

– То, что нужно, – Эйдинов не стал вникать в детали, о них он узнает из подробного рапорта. – Теперь надо навести на труп твоих бывших коллег. Займись-ка этим вопросом.

Отпустив подчиненного и что-то мурлыча себе под нос, Эйдинов углубился в бумаги.

22

Человек лет сорока пяти, с мясистым и рыхлым лицом, в нетерпении поджидал своего двоюродного племянника. На часах 23.30. Обычно в это время Евгений Александрович с бокалом хорошего вина устраивался перед телевизором и выискивал на многоканальном ресивере спортивные передачи. Сейчас он не замечал, что творится на экране.

Ткнув в красную кнопку, Зубахин отбросил пульт в дальний угол обитого дорогой кожей дивана, на котором в беспорядке лежали форменный зеленый галстук, рубашка и брюки с красными лампасами.

Наконец без пяти минут двенадцать в дверь позвонили, и он впустил в прихожую Михеева.

– Отчего так долго, Игорь?

– Сразу не мог выйти на опергруппу.

– Почему? Что, Адиров не помог?

– Делом Заплетина занимаются подольские менты. Понадобилось время, пока Салман нашел на них выход.

– Дальше, дальше… – нервничал хозяин.

Михеев покачал головой:

– Заплетин застрелился из пистолета, который мы ему передали. Никто ему не помогал, это установлено со стопроцентной точностью.

– Ну, слава богу, – облегченно вздохнул генерал, подумав, что разведчик мог расценить пистолет как намек. Черт с ним!

– Ты один? – спросил Михеев.

Хозяин покачал головой. Дома оставалась жена, которая отменила поездку к сестре в Тульскую область.

– Что-то с головой у нее – мигрень или хер его знает. Наглоталась таблеток и легла спать. – Генерал снизил голос до шепота. – Завтра привези к себе эту подружку… как ее… Анечку. Я загляну вечерком.

Анечка работала в московской школе-студии «Берестов-Ламберти» фотомоделью и стоила сто зеленых в час. Но то, что она умела делать в постели, в сочетании с ее природной красотой полностью окупало расходы.

– Привезу. Ты скажи, что делать с Петровским?

Генерал пожал плечами.

– Пока ничего. Пусть живет.

Свое несогласие с шефом Михеев выразил, недовольно качнув головой. На его взгляд, конструктора и его ассистентку стоило прижать. А то, что после профессиональной обработки представители «ВымпелРоса» будут молчать, у Игоря сомнений не вызвало. Навыков в общении такого рода у него хватало.

Зубахин поморщился, едва не забыв об еще одном срочном деле: «Теперь и у меня что-то с башкой».

Преступная группировка генерал-майора Зубахина насчитывала порядка сорока человек. Он переправлял в Чечню деньги от продажи наркотиков чеченской ОПГ «Западная», возглавляемой Салманом Адировым. Четыре человека Евгения Александровича вошли в долю к продавцам героина и имели точки, которые приносили генералу дополнительный доход. Еще три человека до поры до времени успешно «бомбили» чеченские точки, отбирая наркотическое зелье у продавцов, а затем реализовывая его уже у себя на «законных» основаниях. За этой троицей отщепенцев «западные» чеченцы устроили настоящую охоту. Если люди Адирова накроют их, соответственно выйдут и на хозяина, то бишь на Евгения Александровича. Что последует дальше – угадывалось с двух раз.

Как ни крути, а все тайное становится явным. Рано или поздно Салман узнает, кто вторгся на его территорию. И Зубахин принял единственно верное решение, которое повысит его авторитет и укрепит доверие к нему смуглолицых партнеров.

Удержав племянника, дядя отдал распоряжение:

– Бери Андрея, и решайте с ним задачу с тремя идиотами. Понял, о чем я толкую?

– Понял. Сегодня?

– Чем раньше, тем лучше. Ступай, ты знаешь, где их найти. Потом поезжай к Салману и расскажи ему, что в наши ряды затесались крысы. В общем, действуй в таком плане. Да, напомни Андрею, что завтра мы летим в Азербайджан.

После Игоря, одобрившего смекалку шефа, вторым человеком, кому Зубахин доверял полностью, являлся товарищ племяша по службе во 2-м главке. Вдвоем они запросто решали любые проблемы.

Хозяин проводил гостя и наконец-то смог насладиться грузинским вином «Мукузани», которое еще десять минут назад имело привкус жеваной бумаги.

* * *

Павел Ивашов год назад уволился с суетливой должности в организационно-мобилизационном управлении и вместе с двумя приятелями из авиационного полка влился в коллектив генерала Зубахина. Поначалу они послушно выполняли приказы босса, потом стали потихоньку проявлять инициативу.

На дачу к Ивашову агенты ГРУ подъехали на машине Столярова, «десятке» цвета «баклажан». Судя по предварительному звонку, троица по полной программе оттягивалась после трудового дня.

– Какие люди! – пьяно приветствовал гостей хозяин. – И без…

Игорь не дал ему договорить, хлестко, с двух рук, отправив Ивашова на пол.

Устремив неподвижный взгляд на одну из трех смазливых шлюх, бросил:

– Вон отсюда! Раскроете пасть, будете на голову короче.

На своем недолгом веку путаны насмотрелись на таких, как Михеев, – с уверенным взглядом и спортивной фигурой.

– Много «дури» вышибли? – спросил Михеев, когда дверь за проститутками закрылась.

Ивашов еще не успел подняться, а два его приятеля-авиатора – Васильев и Сердюков – молча поправляли на себе одежду и пытались изобразить на лицах раскаяние. Михеева, правую руку босса, они боялись. Причин тому – море. Одна из них представляла собой обычное удостоверение офицера, а в глазах капитана медицинской службы навечно отпечатались три заглавные буквы: ГРУ.

Столяров прошел к столу, на котором, кроме бутылок с шампанским, бутербродов с икрой, осталось зеркальце со следами-дорожками от кокаина. Михеев присоединился к товарищу, равнодушно глянув на живописный натюрморт.

– Вас предупреждали, что на территорию Салмана въезд запрещен?

– Игорь, мы цыган «бомбили», – попробовал оправдаться Сердюков, крепкого телосложения, с модной стрижкой «под ноль». – Барон этот, Ахмед, совсем обнаглел.

– Конечно, ты же скинхед. Выходит, ты попал не туда. Я сейчас договорюсь, чтобы тебя немедленно приняли в другую ассоциацию.

Сняв трубку телефона, Михеев набрал номер Адирова.

– Салман? Здравствуй еще раз. Ты все еще ищешь людей, которые кинули Ахмеда?.. Не ищи, я нашел их. Запиши адресок…

Поднявшийся на ноги Ивашов замотал головой:

– Нет… Только не это… Зачем, Игорь?..

Привычным движением распахнув полу плаща, Михеев обнажил пистолет и выстрелил Павлу в грудь. Потом обернулся к его товарищам и задал очень интересный вопрос:

– Ну, кого из вас оставить Салману?

23

Коломна, 20 ноября, понедельник

Женя Заплетина вначале не вникала в смысл того, что говорил и говорил ей начальник штаба части, где Виктор проходил службу, – она едва переносила присутствие офицера. Ей мучительно хотелось остаться одной, зарыться с головой в подушку и задохнуться, утонуть в своих слезах.

– Чужого горя не бывает…

О чем это он?! Какое ему дело до ее горя?! Он отбывает запланированные минуты в ее, теперь уже в ЕЕ квартире и говорит, говорит… И нет ни слова правды, ни слова искренности в его словах. Откуда подполковнику знать, что Виктор не вынес тягот войны, что «психика его, как и многих военных», оказалась надломленной? Он поступил ЧЕСТНО?!

– Откуда вы знаете, что он поступил честно?! – неожиданно она сорвалась на крик, не обращая внимания на засуетившегося над своим чемоданчиком врача и с покрасневшими от слез глазами с ненавистью глядя на военного. Ее мысли путались, каждое слово кричало противоречием и болью. – Вам плевать, как он поступил! Честно – это для меня. Честно – это у могилы. Вы не бросите в нее горсть земли, вы швырнете землей в моего мужа. У себя в части вы будете говорить по-другому: «Застрелился. Сломался. Дохляк».

Женя обмякла и бессильно опустилась на стул.

– Простите меня и… уходите. Прошу вас.

Она делала это бесчисленное количество раз – встала у серванта и через стекло вглядываясь в мужественные черты лица своего мужа. Вернувшегося с войны. Насовсем.

24

Азербайджан, 21 ноября, вторник

Диверсионная школа полевого командира Давлатова располагалась в бывшем городке войсковой части 14110, брошенном в период распада Советского Союза. Справа от КПП здесь размещался штаб. Он представлял собой одноэтажное кирпичное строение с комнатой дежурного непосредственно у входа, десятком кабинетов, оружейной комнатой.

Сейчас в кабинете начальника штаба восседал начальник лагеря Увайс Рагимов, самый жестокий из бригадных генералов отряда Давлатова.

Десяток наемников Ахмеда Закуева, занимавшегося в учебном центре подготовкой диверсантов и террористов, приготовили все необходимое для послеобеденного мероприятия. Под их надзором пленные российские солдаты позади длинного и приземистого здания столовой привели в порядок сооружение из мешков с песком, представляющих собою подобие циркового манежа. В этом мероприятии не принимали участие работающие на кухне и обстирывающие курсантов заложники. На данный момент их в лагере Индуса насчитывалось двадцать девять человек.

Под надежной охраной к манежу подвели сержанта морской пехоты Медведева, лучшую «куклу» среди пленных солдат. Курсанты «Ахмед-лагеря» едва сдерживали беснующихся на поводках, с налитыми кровью глазами кавказских овчарок.

К арене начали подтягиваться свободные от дежурства наемники: украинцы, латыши, арабы, русские… Южную, лучшую, сторону не занимали, там место для начальников лагерей, преподавателей и ближневосточных гостей. Последние зачастили в диверсионный центр Индуса, лучший на территории бывшего Советского Союза. Не все афганские лагеря могли сравниться со школой Давлатова. Кроме воинственного духа, тут все пропиталось куражом и безнаказанностью – ведь до российской, дагестанской границы всего-то сотня километров.

Яркое полуденное солнце, зависшее над столовой, выбивало слезу у тех зрителей, кто облюбовал северную сторону. Их оказалось не так много, и все они – новички, впервые присутствующие на показательных, «гладиаторских» боях.

Пока все стояли; но как только начнется поединок, первый ряд зрителей опустится – в основной своей массе – на колени, как при молитве, чтобы не заслонять зрелища стоящим позади курсантам. А их вокруг манежа соберется больше двухсот.

Все как в обычном театре. Кто-то пришел рано, кто-то придет вовремя, а кто-то опоздает. Как правило, запаздывали «VIP-персоны» во главе с Рустэмом Давлатовым – без трижды судимого полевого командира подобные мероприятия не проводились.

А пока – тусовка. Боевики, обмениваясь шутками, изредка бросали взгляды в сторону бывшей комендантской роты, отстоящей от здания столовой на сотню с небольшим метров, где к этому часу подходили к концу занятия курсантов из «Джафаль-лагеря». Там сейчас читал очередной курс лекций офицер Российской армии. Индус тоже там, он никогда не пропускал лекций своего партнера, находясь в диверсионном центре.

Боевики не задерживали своих взглядов только на главном действующем лице предстоящей кровавой постановки. Сержант Медведев выдерживал любой взгляд, его боялись, и он знал об этом. Он сохранил для себя шанс резать зверей, которые полукольцом окружали его. С другой стороны, он давал наемникам возможность учиться у него. За те полгода, что сержант провел в плену, он отправил на тот свет пятерых чеченских боевиков, трое из которых считали, что владеют боевым ножом лучше морского пехотинца. Он убивал и учил убивать и, похоже, только сегодня сделал для себя окончательный выбор.

Солнце клонилось на запад, бросая первый косой луч в окна штаба. Словно поджидая его, с места поднялся Увайс Рагимов и прошел в конец здания, где открыл оружейную комнату. Она и сейчас выполняла прежние функции, в ней хранился целый арсенал, начиная с «ПМ» и «калашниковых» и заканчивая «бизонами» и штурмовыми пистолетами-пулеметами револьверного типа «Шакал» SMGR супер, которые пробивали бронежилеты 9-й категории. «Шакалами» можно было вооружить до пятнадцати процентов боевиков школы Давлатова.

Сейчас бывшего десантника Рагимова огнестрельное оружие не интересовало, он взял со стеллажа боевой нож «катран» – с устрашающим лезвием, прорезиненной рукояткой и удобной гардой, – «личное» оружие морпеха Медведева. Штык-нож по сравнению с «катраном» выглядел кухонным тесаком…

Две прорези в вязаной маске позволяли разглядеть лишь темно-карие глаза с припухшими веками и чувственные полные губы, приоткрывающие слегка желтоватые зубы. Голос тучного человека, скрывающего лицо под маской, был глубоким и низким, хорошо поставленным. Созерцая перед собой порядка семидесяти слушателей, генерал Российской армии Евгений Зубахин, которого в диверсионной школе Индуса называли полковником, поднимал боевой настрой фундаментально настроенных головорезов.

– Россия не уверена в своей силе, использование которой осталось ее последним средством. Россия ослабла в изнурительной борьбе с чеченским народом. Кроме того, ослабли и другие звенья – технологии, финансы, торговля… Так называемая войсковая операция заканчивается, ей на смену идет организационная борьба силами МВД. Это очень важный момент, который борцам за независимость чеченского народа упускать нельзя. Россия получит двойной удар и снова завязнет в войне. А вот третью оккупационную кампанию ей не простят ни в Европе, ни в США. Потому так важна сегодня роль чеченских эмиссаров в международных организациях…

Давлатов знал цену таким лекциям. Повтори он своего российского партнера слово в слово, ни за что не добился бы такого результата; стоит только взглянуть на напряженные фигуры слушателей, вбирающих в себя каждое слово человека, вынужденного скрывать свое лицо, компетентного в таких вопросах, – так голова идет кругом. Непонятные, кажущиеся магическими слова, для кого-то так и оставались непонятыми, но действовали подобно заклинанию. Маг. Чародей. Незаменимый человек! Для таких в чеченских селениях режут баранов, а в учебном центре… тоже режут. Стреляют, рвут и забивают до смерти пленных солдат Российской армии.

Время послеобеденное, но до самого обеда пока далеко. Вначале зрелище, которое вырабатывает обильное слюноотделение, желудочный сок, адреналин… А до представления принимать пищу не рекомендуется: шашлык из молодого барана покажется жестким, а свежевыпеченные лепешки – черствыми. Само ожидание крови – больше чем предвкушение, намного больше.

Закончив двухчасовой спич, генерал-майор Зубахин выпил воды и под одобрительными взглядами Индуса и пакистанского наемника Мустафы Джафаля первым вышел на свежий воздух.

Слегка морозный, он бодрил после портяночного запаха казармы. А вот динамика, обоюдно выделяемая и слушателями, и оратором, останется в груди надолго. Вскоре к ней примкнет статика иного характера, когда по меньшей мере десять пар глаз пленных соотечественников вонзятся в не прикрытые маской глаза, губы, ухоженные руки…

– Отличная лекция! – Давлатов присоединился к генералу и зашагал вместе с ним к выходу из комроты.

– Жрать хочется, – откровенно признался Зубахин. Он уже заранее решил, что рис, который обычно подавали к шашлыку, есть не станет – только исходящее соком мясо. И обязательно на морозном воздухе. К нему бы хорошего грузинского вина… Евгений Александрович частенько пил в одиночестве, тогда вкус вина заметно отличался от того же сорта, но выпитого в компании друзей, красивой проститутки… Но в учебном центре Индуса вина не пьют; и даже если бы предложили, что за удовольствие пить, ловя на себе непримиримые взгляды?

Наброшенная на плечи генерал-майора длинная роскошная дубленка наполовину скрывала светло-коричневый «сталинский» френч и черные брюки.

В этом году Зубахин в четвертый раз – стало быть, привычно – занял место в двадцати метрах от северной стороны столовой и в паре шагов от барьера арены. Впереди него выросла плотная цепочка боевиков из команды Ахмеда Закуева, которая опустится на колени, как только начнется первый поединок. Справа от генерала расположился сам Закуев, слева – Индус, подоспевший к этому времени пакистанец Джафаль и отнюдь не рядовой член иорданского союза «Братья мусульмане».

Зубахин оглянулся. Позади, на почтительном в данном случае расстоянии в два метра, выросла разношерстная толпа; несколько человек забрались на бетонный блок, отстоящий от угла здания на четыре-пять метров. Ждали, по всей видимости, «разводящего» Увайса Рагимова, который и давал команду к бою.

А вот и он: генерал увидел выпускника Рязанского высшего военного училища, одетого в камуфлированный бушлат и низкую папаху с зеленой лентой посредине.

Все началось как-то буднично. Незаметно, словно просело, опустилось внутреннее кольцо зрителей. На арену вытолкали двух пленников. Вслед за ними по сценарию внутри круга оказались два спеца из лагеря Исы Хамурдинова. Сегодня их задача – показать свои навыки в рукопашном бою, а не обычная тренировка на «куклах», где русского солдата порой заставляли вставать в ту или иную стойку, используя его в качестве груши. Обессиленных, кто уже не мог сопротивляться и стоять, превращали в мишени: в них стреляли из снайперских винтовок, пистолетов, метали ножи, исполосовывали автоматными очередями и резали кинжалами. Чтобы «взбодрить» смертников, на них спускали огромных кавказских овчарок. Собаки рвали пленников, заставляли их извиваться на земле, вскакивать, бежать, что затрудняло наемникам прицеливание и давало навыки в стрельбе по движущимся целям. Курсанты диверсионной школы, не привыкшие к крови, быстро привыкали к ней, ибо ее было очень много.

Правда, уже около месяца не было «пополнения». В школу привозили и гражданских, которых в основном использовали в качестве мишеней. В ограниченном пространстве, замкнутом с четырех сторон мешками с песком, помещали «мишень», натравливали на нее собаку, а снайперы, улучив момент, поражали противника, чья голова на мгновенье показывалась из-за ограждения. За точный выстрел курсант получал вознаграждение.

Генерал в первые секунды боя не различал лиц соотечественников, просто перед глазами метались в разные стороны грязные, порванные гимнастерки, а за ними, туго подпоясанные кожаными ремнями, устремлялись стройные фигуры чеченцев.

Зубахин непроизвольно дернул головой, словно ему, а не пленнику, в лицо врезался изящный, начищенный до блеска хромовый сапог. Раздался одобрительный гул «трибун». И еще один рев восторга под колыханье в рядах зрителей: от двух сильных ударов кровь залила лицо светловолосого юноши. Он рухнул на землю и тут же получил локтем в спину. Неудачно провел чеченец «последний», смертельный удар – локоть скользнул вдоль позвоночника, что вызвало у атакующего ярость. Он сразу же забыл, что на его долю выпало показать класс, и просто забивал ногами свою жертву.

Второму солдату «повезло» больше. Когда он упал, его противник одной рукой взял его за подбородок, а другой – под ухо, и сделал резкое круговое движение. Хруст сломанной шеи долетел даже до «болельщиков», облюбовавших бетонный блок.

А второй пленник выталкивал из себя жизнь; а она цеплялась за окровавленный рот, обломки зубов и порванный о них язык, подносила к изуродованному лицу руки, подтягивала ноги под живот…

Рагимов остановил бой. Милосердия в нем было не больше, чем порядочности в генерал-майоре Зубахине: по приказу начальника школы изувеченного солдата перетащили через ограждение манежа и бросили умирать у стены столовой.

Где еще можно хлебнуть столько адреналина?.. Оттого, может быть, не признают спиртное в лагере полевого командира Давлатова?..

А на манеже еще одна пара русских. И еще одна – чеченцев. Среди которых оказался Иса Хамурзинов, обладатель 3-го дана школы кекусинкай, убивший в рукопашных боях одиннадцать российских солдат-»кукол».

– Давай, давай! – подбадривал по-русски «своих» кто-то из толпы. – Мочи его!

До морского пехотинца очередь еще не дошла, Медведев стоял в тесном кольце бандитов. Он обернулся на голос, отыскивая глазами азартного болельщика. Не нашел. И бросил короткий взгляд на грузного человека в маске. Уже в который раз бросил. И сузил зрачки.

«Почтительное» расстояние между Зубахиным и стоящими позади него боевиками вначале сократилось до минимума, а потом на генерала уже начали напирать, и он подался чуть вперед, касаясь коленями сидящего перед ним нукера. От арены его отделял только этот боевик да ширина набитого песком мешка.

– Давай! Мочи!

Убить противника пусть даже в неравном поединке почетно. Так же почетно казнить его, пополнив свой архив очередной видеозаписью. Но это разные вещи, потому хочется и того, и другого.

– Мочи русскую свинью!

Теперь генерал не дергал головой, в азарте он едва ли не повторял движения атакующих и морщился после неточных ударов. Но вскоре порадовался «за своих»: опытный Иса, сорвав с себя ремень, захлестнул его на шее жертвы и, удерживая обеими руками, провел красивый бросок, издали похожий на захват изнутри.

Упавший на землю пленник не мучился. Он умер во время рывка, когда ремень и рука каратиста, послужившая рычагом, сломали ему шейные позвонки.

На одобрительные возгласы товарищей и многозначительное покачивание головой иорданского гостя Хамурзинов еле заметно усмехнулся.

– Жалко будет, если его убьют, – Давлатов наклонился к Зубахину, кивнув на вышедшего на арену морского пехотинца. – Пакистанцы давали мне за него большие деньги, но я отказался. – И еще раз кивнул теперь в сторону Хамурзинова. – Даже Иса боится его.

Зубахин не раз и не два слышал, по какой причине держит Индус среди заложников пехотинца Медведева. Ничего нового авторитетный чеченец не изобрел. Когда ты сражаешься со слабым противником, то и сам становишься слабым. А сильный учит тебя и помимо воли делает сильнее. Только вот в случае с Медведевым вечно так продолжаться не может. А Индус ждет, когда морпех сломается и предложит свои услуги. Предложит едва ли не добровольно – примеров тому множество. А пока он звереет; ни в повадках, ни во взгляде уже не осталось ничего человеческого. Такие опасны для общества в любые времена, общество не примет потенциального убийцу, отторгнет его, не помогут никакие реабилитационные мероприятия, психологи и прочие лекари душ человеческих.

Местный каратист выждал достойную паузу и удалился за барьер.

Исключая прерывистый лай «кавказцев», толпа наемников хранила молчание. Но следила за каждым движением русского солдата: он медленно снял с себя изодранный бушлат, оставаясь в тельнике без рукавов и открывая на обозрение вытатуированного на плече белого медведя, эмблему бригады морского спецназа.

Рука «разводящего» Рагимова вспотела, держа рукоятку ножа с чрезмерным напряжением. Начальник школы чуть помедлил, прежде чем бросить холодное оружие в центр арены.

Медведев не спеша приблизился и поднял боевой нож, привычно взяв его лезвием к себе. И снова бросил незаметный взгляд на человека в маске.

Как и остальные пленники, о «полковнике» Юра знал немного, ходили разговоры, что он русский. Почти всегда рядом с ним находился начальник «Джафаль-лагеря» Мустафа, который готовил профессионалов психологической и идеологической пропаганды. Лицо Мустафы трудно было различить из-за густых бровей и бороды, которая начиналась от самых глаз. Лица же «полковника» никто из заложников не видел. Хотя у него и не было нужды скрываться перед «куклами». Ни один из них никогда и ни при каких обстоятельствах не покинет живым эту преступную базу. Даже мертвые обречены навсегда покоиться под неродной землей. Их сотни – без вести пропавших.

«Медведь» держал нож левой рукой, имея преимущество перед праворукими: смещаясь под неудобную руку противника, он вынуждал того либо отступать, либо контратаковать с непривычной позиции. Вот и сейчас, двинувшись вправо, получил преимущество. Впрочем… перевес и так был очевиден. Медведев мог сделать один-единственный выпад и покончить с вооруженным ножом оппонентом: его первым противником оказался запланированный Рагимовым труп – дышащий на ладан наркоман-смертник из лагеря Исы Хамурзинова. Однако накачанный напоследок героином для поднятия боевого духа.

Игра с ним не получилась изначально.

На смену наркоману, труп которого вынесли из манежа, против «белого медведя» выступили сразу два противника, и Юра приступил к исполнению заранее намеченного плана. Первым делом он занял позицию спиной к солнцу, используя естественную подсветку в глаза противнику. Солнце уж не такое яркое, чтобы уповать на его помощь, но главное в другом, в том, чтобы маневр сержанта правильно поняли боевики, сидящие перед русским генералом, и заранее не напряглись. А когда он отступит еще на пару шагов, наступит время решающего броска. А пока…

Пока нужно защищаться. Противники «медведя» словно нащупали его слабину и уже решительно, подстегивая себя гортанными выкриками, подходили с двух сторон…

Впервые видя не совсем решительные действия «куклы», Давлатов покачал головой и снова склонился к плечу Зубахина, повторяясь:

– Клянусь, я пожалею, если его убьют.

– Пожалей о другом, о том, что вовремя не продал его пакистанцам, – удачно пошутил генерал.

– Какая разница, – вяло отозвался Индус, морщась от такого же чахлого начала поединка.