Текст книги "Директива – уничтожить"

Автор книги: Михаил Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

14

Володя Карасев проснулся очень рано. Прищурившись на будильник, с минуту тупо смотрел на него, пока не понял, что тот стоит. Сколько же сейчас времени? С трудом поднявшись и подойдя к окну, выглянул: Старопетровский проезд выглядел серо и безлюдно. Пожалуй, нет еще и шести часов, подумал он и включил телевизор.

Шесть утра, оказывается, уже было, по первой программе шла передача.

Присев на кровать, Володя испытал головокружение и сильное сердцебиение; на какое-то время он испугался, почувствовав, как на спине выступил холодный пот. Бросив взгляд на кухонную дверь, он с тоской подумал, что простая вода не поможет ему, не поможет и крепкий чай, аспирин или кофе, которым, если верить американским фильмам, лечатся с похмелья все американцы.

Счастливые люди, зло подумал о них Карасев. Никаких проблем: встал с бодуна, заварил кофе, выпил аспирина и пошел на работу. И весь день свеж и весел.

Он неожиданно сжал кулаки, скрипнув зубами. Да ни хрена подобного! Вранье это все, пропаганда! Мы, мол, никогда не болеем, мы не такие свиньи, как вы, русские. Слова «похмелье» для нас не существует. Это только вы способны вставать с отекшими лицами, трясущимися руками и ноющей болью в желудке – только вы. И головы у нас не болят. И безработицы нет. А если есть, то за нее хорошо платят.

Лицемеры!

Володя сжал разламывающуюся голову, почувствовав, как в ладонях пульсируют горячие мозги. Оторвав от головы одну руку, он пошарил на полу и поднял брюки. Как он и предвидел, в карманах было пусто, если не считать смятой сторублевки.

Вода не пошла в горло, напомнив лишь вкус водки армянского розлива в голубой бутылке. Охнув, Володя едва успел склониться над раковиной: его вырвало. Решив, что так больше продолжаться не может, он трясущимися руками надел рубашку и брюки; на носки времени терять не стал: видавшие виды кроссовки надел на босу ногу.

Когда он выходил из дома, телевизор голосом ведущей сообщил, что в Москве сейчас 7 часов утра. Чертыхнувшись, Володя вернулся в комнату и выключил телевизор. Пути не будет.

«Пути куда?» – злорадно подумал он, представляя свою небритую физиономию. Ему едва стукнуло сорок, а на вид все пятьдесят. Единственное, что у него осталось, это однокомнатная квартира, да и ее скоро не будет. «Не будет, – думал он, спускаясь по лестнице. – Сто процентов, что не будет». Но опять только махнул рукой на свою загубленную жизнь. Ничего, скоро, Бог даст, он засандалит пару пивка, а там мысли разогреются, и он что-нибудь придумает. Вплоть до продажи квартиры, потому что продавать больше нечего. И вдруг Володя ожил: телевизор! Ведь еще телик остался!

Взбодренный радостной перспективой, он быстрее зашагал по лестничному маршу, а мозги подсказывали идею за идеей: еще оставались кровать, сервант, шкафы на кухне… Пожалуй, на неделю хватит. А дальше? Дальше – квартира, ответили мозги. Ну и черт с ней!

Выскочив из подъезда и оглядевшись, Володя направился к киоскам, расположенным неподалеку от Варшавского концертного зала. И – о, удача! – встретился там с крепким пареньком лет семнадцати. Тот в одной руке держал бутылку пива, а в другой банку фанты. Поймав тревожно-ищущий взгляд Карасева, паренек протянул ему пиво.

Володя вцепился зубами в пробку и невнятно пробормотал, обращаясь к парню:

– Тебе оставить?

Тот покачал головой:

– Нет, рано еще.

Опять, как в американских фильмах, подумал Володя, глотая крепкое, чуть жирноватое клинское пиво. «Рано…» Хотя для него, наверное, и рано, молодой еще, но слова явно не его. А может, и его. Нет, скорее насмотрелся фильмов, сейчас скажет, что до обеда вообще не принимает. А он, Володя, пьет в любое время суток.

Пиво приятно клокотало в горле, слегка пощипывая небо и остужая желудок. Прикончив бутылку, Карасев облегченно рыгнул и покачал головой.

– Спасибо тебе, брат, выручил.

– Еще хочешь?

Володя не поверил своим ушам, но быстро согласился, опасаясь, что парень раздумает. «Интересно, что ему от меня нужно? – промелькнула мысль. – Не за просто же так угощает». Хотя надо признать, иногда попадались, правда, редко, такие вот сердобольные людишки, они здорово скрашивали одинокие похмельные будни, превращая их в маленькие праздники. И когда он глядел вслед такому жалостливому, на сердце становилось грустно, словно уходил давно знакомый или близкий тебе человек.

Володя всмотрелся в парня более внимательно, но так и не определил в нем того человека, по которому хоть какое-то время можно погрустить. Еще раз вздохнув, он с надеждой спросил:

– Тебе телевизор не надо? Цветной.

– Нет, оставь его себе. И не продавай. Я думаю, на сегодня тебе выпивки хватит.

– Да? А что я должен сделать?

– Как тебя зовут?

– Володя. Карасев.

– Ну, Карась, для начала пойдем со мной.

Гараж-»ракушка» был распахнут, в нем, выехав наполовину, находилась неприметная белая «восьмерка»; стекла, правда, были тонированными. «Ракушку» купили спешно и так же спешно и незаметно прилепили к общему массиву металлических гаражей. Из машины велось наблюдение за домом Никишиных. Даже не за домом, а целиком за двором, который был стиснут с двух сторон 4-м и 5-м Новоподмосковными переулками. Гараж стоял в конце двора, почти у самых мусорных контейнеров. Наблюдательных точек было три, еще одна располагалась на чердаке дома № 6 по 5-му Новоподмосковному переулку, торцом примыкающего к дому Антона Никишина. Видеосъемку вести оттуда было неудобно, самым лучшим местом для этого был, конечно, гараж. Отсняли в общей сложности 60 часов, беря крупным планом всех молодых людей, входящих в подъезд или проходящих мимо. Помимо визуального наблюдения, на аудиопленку наговаривались приметы и действия объектов.

Наблюдателей из дробовской службы безопасности было семь человек, а сегодня с утра шеф вместе со сменой прислал еще пятерых.

Никто из них ни разу не сказал: «Долго еще?», «Сколько можно!», «Когда, наконец, он появится!», «Надоело уже». Казалось, каждый из них лишен эмоций, каждый механически выполняет только то, что ему было поручено. Для них двор был разбит на секторы, главное – ответить за собственный сектор. Вячеслав Семенов, например, и его сменщик Юрий Калягин знали, что на их участке постоянно «пасутся» четыре милицейских оперативника; в отличие от них Семенов и Калягин знали их в лицо и слушали их рации. А Игорь Сафронов мог с закрытыми глазами нарисовать комитетчика, дежурившего в квартире напротив Никишиных; мог нарисовать и в фас и профиль самого Антона, чья фотография постоянно была у каждого перед глазами.

Видеокамера щелкнула, закончилась кассета. Андрей Фролов, назначенный старшим в группе наблюдения и дежуривший только в дневное время, сменив кассету, продолжил наблюдение. Почти вслед за этим ожила рация, и голос Семенова сообщил, что со стороны первого подъезда дома № 3, корпус 1, в сторону гаража направляется парень лет 17 – 18 вместе с мужчиной около сорока лет. Фролов посмотрел в правое окно. Эта пара не приближалась к подъезду, выйдя из-за угла дома, она удалялясь от него под углом в 45 градусов. Обычная ситуация, каких в день повторяется сотни раз. Объекты не попадали в фокус камеры, и Фролов привычно продиктовал:

– Двое направляются от угла дома № 3, корпус 1, строго к углу дома № 6. Один из них лет 17 – 18 на вид, высокий, около ста восьмидесяти сантиметров, среднего телосложения, одет в черные джинсы, темную майку, черную кепку и солнцезащитные очки. Под описание Никишина не подпадает. Второй… – Фролов сделал паузу: описывать его внешность или нет? – и коротко бросил: – Лет около сорока, вид помятый, небритый, лицо круглое, носит отпечаток пьянства. Время 7.31. Все.

Андрей проводил глазами пару, которая, пройдя гараж-»ракушку», присела на скамейку за столиком. Теперь, чтобы видеть их, Фролову пришлось слегка склониться и повернуть голову влево. Впрочем, в этом не было надобности, это не его сектор, за ними сейчас смотрит Куликов.

Из первого подъезда, где была квартира Никишиных, вышел молодой человек около двадцати лет и повернул направо. Фролов знал, что сейчас он еще раз повернет, чтобы скрыться за углом. Парень жил в этом подъезде на третьем этаже, тем не менее Фролов коротко описал действие:

– Михаил Шабунин, квартира № 10, время 7.35.

В 7.49 сменился милицейский пост. Наружное наблюдение теперь вели лейтенант Постников и сержант Воробьев. Чекиста в квартире у соседей сменят, как всегда, с опозданием. Сейчас там находился фээсбэшник Малахов.

Рация снова ожила, и Воробьев доложил ответственному за операцию офицеру ФСБ на пульте, что они сменились. Потом такой же доклад на пульт МВД. Примерно через полчаса к ним примкнут еще два человека – недовольных и нервных, как и те, первые. Наверное, для полного счастья им не хватало пограничников и таможенников.

Фролов равнодушно проводил глазами смену и, посмотрев на часы, отметил время: 7.52. Около восьми часов из подъезда выйдет мать Антона Никишина. Дополнительные пять человек, которых выделил шеф, будут провожать ее до места работы.

Образцов насмешливо смотрел в страждущие глаза Володи Карасева. Того порядком лихорадило, и он то и дело поглядывал на часы Сергея.

– Сколько там?

– Половина восьмого. Даже минут на пятнадцать больше, у меня часы отстают. Да не трясись ты, как холодильник! Потерпеть не можешь?

– Ну хоть на бутылку пива дай! Я же не убегу, при тебе ее засосу.

– Я уже покупал тебе пива.

– Так это когда было-то?

– Двадцать минут назад. – Образцов подбодрил нового знакомого. – Ничего, успеешь, потерпи еще несколько минут.

Володя Карасев, решив подойти с другого бока, взял Образцова на испуг.

– Тогда до свидания, – он поднялся и сделал несколько уверенных шагов.

– Прощай, – равнодушно отозвался Сергей и тоже встал со скамейки, направляясь в другую сторону.

– Эй! – быстро окликнул его Володя. – Так дела не делают! Ладно, я согласен.

Образцов вернулся на место, не сводя глаз с первого подъезда. Володя занялся тем же, что и раньше: стал тихо стонать, хватаясь то за желудок, то за голову. Минуты через три он снова обратился к Образцову:

– Слышь, пацан, а криминала тут точно нет?

Сергей повернул к нему голову.

– Ну какой криминал, сам подумай! Передать несколько слов женщине, по-твоему, криминал? Это моя мать, но я не хочу с ней разговаривать. Поругались, понимаешь? Скажешь, чтобы через десять минут принесла мою одежду в сквер напротив.

– А сам не можешь сказать?

– Я тебе русским языком говорю: поругался я с ней. А прямо здесь шмотки взять не могу, обычно вслед за ней мой пахан выходит – чемпион Башкирии в тройном прыжке, от него не убежишь.

– А почему они вместе не выходят?

– Он квартиру на сигнализацию ставит да с дверьми железными возится. Я-то их распорядок от и до выучил.

– Все равно здесь что-то нечисто. – Володя подозрительно оглядел Образцова: тот был в темно-синей бейсболке, солнцезащитных очках в желтой оправе и с банкой фанты в руке. – Дай хоть водички хлебнуть.

Образцов, перевернув банку, потряс ее.

– Пустая. – Он вдруг застыл, вглядываясь в вышедшую из подъезда женщину. Антон подробно описал ее внешность, даже на довольно внушительном расстоянии Образ узнал ее. Сунув руку в карман, он вытащил две десятитысячных купюры и вложил их в руку Карасева. – Давай, мужик, вон она. Поторопи ее, скажи, сын будет ждать ее в сквере на площади Ганецкого через десять минут, пускай спешит. Вначале пусть сбегает за шмотками. Обязательно пусть вернется домой за одеждой, понял?

– А твой пахан ее не перехватит, а?

Женщина тем временем подходила к последнему подъезду; дальше ее путь лежал через соседний двор и площадь Ганецкого к станции метро «Войковская». Образцов видел ее низко опущенную голову и волосы, схваченные темной лентой. «Рано, Ольга Федоровна», – подумал Образцов.

– Давай, Карась, торопись. Пока она не завернула за угол, окликни ее. Ольгой зовут. Только потом не кричи, говори с ней тихо. На, – он вложил в ладонь Володи еще десятку. – Давай, мужик.

Сам он встал и быстро направился в сторону Старопетровского проезда. Зайдя за гараж, Сергей бросил кепку, очки и вышел с другой стороны, прикуривая на ходу сигарету. Удаляясь от дома, он услышал, как громко, на весь двор, зовут Ольгу Федоровну:

– Ольга! Эй, Ольга!

Сергей нагнулся, делая вид, что зашнуровывает кроссовки, и незаметно посмотрел назад.

На углу дома, прижав руку к груди, стояла мать Антона, а рядом с ней Карасев. Одной рукой он сжимал тридцатку, а другой указывал в сторону Ленинградского шоссе.

Володя, торопясь, помогал себе жестами; Образцов облегченно вздохнул, когда тот указал рукой на окна. «Молодец, не забыл сказать, чтобы вернулась домой».

Ольга Федоровна сделала два неуверенных шага, а потом побежала к своему подъезду.

Лейтенант Постников, несший наружное наблюдение, от неожиданности забыл включить рацию и возбужденно дышал в мертвый микрофон:

– Третий, Третий! Она вошла в контакт. – Чертыхнувшись, он щелкнул переключателем. – Третий, Гена! Никишина вошла в контакт. Мужчина лет около сорока, сейчас за ним следует сержант Воробьев. Никишина бегом направляется к подъезду.

– Берите его. Только в стороне и без шума, Никишин может быть рядом. Лепите горячим. Рацию не выключай.

– Понял. – Постников сорвался с места и вскоре догнал Воробьева. Опережая сержанта, он на ходу бросил: – Берем его!

Володя шел быстро, уже успел дойти до концертного зала. Как только он поравнялся с длинной чередой киосков, кто-то настойчиво потянул его за руку и увлек за ларьки. Тут же рука его взлетела кверху, а волосы рванули сильные пальцы.

Постников держал его крепко, до ломоты в суставах выворачивая руку. Подоспевший Воробьев оперативно проводил обыск.

– Ну! – грозно выдохнул Постников. – Где Никишин?

«Вот это я попал…» – успел подумать Володя, посылая обреченный взгляд на дверь ларька.

– Отвечай быстро! Где он?

Володя понял, что чем быстрее он ответит, тем быстрее его отпустят. Он же ничего не сделал… противозаконного.

– Кто? Тот парень?

– Да! Да! Где он?

– Он ушел. Он будет ждать ее в сквере через десять минут.

– Что ты сказал Никишиной?

– Той женщине?

– Да!

– Его матери?

– Твоей… матери!

– Чтобы она взяла его одежду и принесла ее в сквер. Больше ничего.

– В какой сквер?

Карасев указал подбородком на площадь Ганецкого.

Постников отпустил его руку, и Володя попал в объятия сержанта.

– Гена! – сообщил Постников в рацию. – Похоже, мужик не при делах. Никишин забил «стрелку» на площади Ганецкого через десять минут.

– Спроси, во что одет Никишин.

Карасев сообщил, а Постников передал:

– Черные джинсы или брюки, темная майка, темная кепка-бейсболка, темные очки в яркой оправе.

– Так, все темное… Оставляй этого типа с сержантом, а сам дуй в сквер. Ах как неожиданно рано он появился!..

– Что?

– Ничего. Времени мало, я снимаю Малахова из подъезда, держитесь пока вдвоем. Только не засветитесь! Ждите нас.

– Понял. – Постников убрал рацию и велел Воробьеву доставить Карасева в отделение.

– За что, а?! Я только передал, и все!

– Давай, мужик, шевелись.

«Где это я уже слышал?» – Володя нахмурил лоб и направился с сержантом в ближайшее отделение. Сегодня одинокие и похмельные будни, которые начались маленьким праздником, так и останутся серыми. Не будет человека, простившись с которым, ощутишь на сердце грусть; не будет щемящего чувства, словно уходит давно знакомый или близкий тебе человек.

«Так кто кому помог?» – никак не хотел успокоиться Володя Карасев. Чувствуя, как снова заломило затылок, он пришел к выводу, что это он помог тому парню.

Постников энергичным шагом направился к скверу, поглядывая по сторонам. Справа показался Малахов, с риском перебежавший дорогу перед грузовиком. Их было только двое, хотя, может, им не придется брать Никишина такими малыми силами. Психованный спецназовец, вооруженный автоматом. Лично Постникова такая перспектива не устраивала, и лейтенант невольно замедлил шаг.

Тем временем к площади Ганецкого спешно направлялась группа захвата, а в первый подъезд дома Никишиных входила Юлька Лиханова.

Прежде чем Карасев вошел в контакт с Ольгой Никишиной, Фролов услышал сообщение от Куликова:

– Двое за столиком явно проявляют инициативу. Внимание! Старший спешно направляется к подъезду.

– Вижу. – Фролов чуть наклонился и посмотрел влево. Парень уходил, а его старший товарищ, напротив, быстрым шагом, почти бегом направлялся к проезжей части. По мере приближения он срезал вправо, что явно указывало на то, что его конечная цель – женщина, медленно идущая вдоль дома. Фролов вызвал Куликова.

– Ты видишь того парня?

– Нет, Андрей, он зашел за гаражи. Хотя… Вот он. Точно это он, но без очков и кепки. Присаживается. Завязывает шнурки. Оглядывается.

В рации, настроенной на диапазон наружного наблюдения милиции, послышался нервный и возбужденный голос: «Никишина вошла в контакт! Мужчина лет около сорока…»

То, что мужчина разговаривал сейчас с Никишиной, Фролов видел. На секунду задумавшись, он возобновил прерванный разговор с Куликовым:

– Веди этого парня. Шикин и Лобанов присоединяются к тебе. Связь постоянная. Все поняли?

Два голоса подтвердили, а Фролов опять сосредоточил внимание на Ольге Никишиной.

Мужик уже отошел от нее – жаль, что они не смогут взять его, а она поспешно возвращалась к подъезду. Рация добросовестно передала, что «мужик не при делах», а наружное наблюдение снимается полностью: Никишин ждет мать в сквере.

И снова пауза. Фролов в это время оценивал непростую ситуацию. Решение придется принимать самому, связываться с шефом времени уже не было. Только бы решение оказалось верным. Фролов на миг представил себе неподвижные глаза Дробова и поднял рацию:

– Кому надлежало наблюдение за Никишиной, остаются на своих местах, ваше задание прежнее. Микроавтобус в вашем распоряжении. Снайпер ко мне в машину, остальные в сквер.

Фролов завел двигатель и выехал во двор. На углу дома к нему в машину сел Юрий Черкизов. Быстро сняв с сиденья подголовник, он отогнул верхний край чехла и вынул короткий карабин американского производства. Черкизов лично пристреливал карабин, поэтому освобождал его из чехла с большими предосторожностями, чтобы не сбить мушку и регулировку оптического прицела. Выстрелов должно быть минимум два. Профессионал, если он не скован мгновениями, никогда не удовольствуется одним выстрелом, а у Черкизова будут по крайней мере секунды.

Только теперь Фролов смог связаться с Ивановым.

Шеф службы безопасности, помолчав, согласился с его действиями и приказал не спускать глаз с площади.

Площадь была взята в кольцо переулками и проезжей частью; со стороны здания метро проходило Ленинградское шоссе. Фролов, остановив машину впритирку к бордюрному камню, внимательно осмотрел маленькие аллеи парка. Постникова и Малахова он увидел сразу. Малахов сидел на лавочке к нему спиной, а Постников находился ближе к Варшавскому концертному залу. Его поза напоминала позу профессионального боксера, отдыхающего после одиннадцатого раунда: пиджак недвусмысленно расстегнут, правая рука в любой момент готова нырнуть под него. Кроме этих двух, в сквере находилось еще десять-пятнадцать человек, в основном это были пожилые люди.

Фролов, чтобы не стоять на одном месте, медленно поехал вкруговую. У концертного зала он зарулил на небольшую площадку и развернулся. С минуту постояв, снова возобновил движение, прижимаясь к тротуару.

Время от времени он бросал взгляды в панорамное зеркало: Черкизов был готов к работе и выглядел абсолютно спокойно.

Юлька успела вовремя. Ольга Федоровна, открывая дверь, стояла с сумкой в руке.

Девушка стремительно ворвалась в квартиру и захлопнула за собой дверь.

Никишина отпустила сумку, и та с мягким стуком упала на пол. Прижав руки к груди, женщина выдавила:

– Вы… от него? – Она даже не назвала сына по имени.

Юлька кивнула. На глаза навернулись слезы, и она взяла Ольгу Федоровну за руку.

– Вы успокойтесь, – часто моргая, заговорила она. – Антон рядом, с ним все в порядке. Он ни в чем не виноват. Это правда.

Ольга Федоровна, запрокинув голову, беззвучно заплакала. Слез не было, она уже давно выплакала их. Неожиданно сильно схватив девушку за плечи, она прижала ее к себе.

«И вот мы обе стоим в прихожей и ревем», – сентиментально, по-книжному, подумала Юлька, гладя волосы незнакомой женщины. Хотя почему незнакомой? Это же мать Антона. Юлька готова была стоять так долго, прислушиваясь к частым ударам ее сердца, но не все дела еще были улажены.

– Тетя Оля, – Юлька слегка отстранилась, заглянув женщине в глаза: они были невыносимо усталыми и теперь уже влажными. – Надо помочь Антону, времени очень мало.

– Да, да, – вытирая слезы, проговорила Никишина. – Нужно бежать. Мне уже передали. – Она снова взялась за сумку.

– Никуда бежать не надо, – остановила ее Юлька. – Кому надо, те уже бегут. Даже из подъезда убежали. – Глядя на недоуменное лицо женщины, она улыбнулась. – У вас есть телефон, по которому вас просили позвонить, если вдруг узнаете, где Антон?

– Да… Два телефона. Один подполковника Рябова Михаила Анатольевича.

– Звоните, – потребовала Юлька. – Звоните этому Рябову и скажите, что только что к вам на улице подошел неизвестный мужчина и сказал, что Антон назначил вам встречу в сквере.

Ольга Федоровна отрицательно покачала головой.

– Нет… Как же так… Я должна передать одежду…

– Некому передавать. Антона нет в сквере и не будет, а вся эта заваруха только для того, чтобы сняли наблюдение за вашей квартирой, и я смогла поговорить с вами.

Ольга Федоровна начала сомневаться. Теперь эта девочка была ей подозрительна.

Юлька, покачав головой, достала записку.

– Быстро читайте и звоните.

Дрожащими руками женщина развернула листок.

«Мама…»

Ольга Федоровна, прочитав только одно слово, уткнулась лицом в бумагу и разрыдалась.

– А почему же он сам?..

– Да вы что?! – Юлька отчеканила заученные аргументы, закончив словами: – У нас еще дел по горло. Звоните, тетя Оля. Или давайте я сама номер наберу. – Юлька начала накручивать длинный номер телефона подполковника Рябова.

Ольга Федоровна взяла трубку.

– Алло, Михаил Анатольевич? Это мать Антона Никишина. Несколько минут назад ко мне подошел человек от Антона. В общем… как мне ни тяжело, я же все-таки мать, но… Он ждет меня в сквере недалеко от нашего дома.

Окончив разговор, она положила трубку и тревожно посмотрела на Юльку.

– Все хорошо, – одобрила девушка. – Убедительно, даже у меня бы так не вышло.

– А как тебя зовут?

– Юля.

– Пойдем в комнату, Юля, ты мне все расскажешь.

– У меня от силы пять минут. Тот, кому вы звонили, далеко не дурак.