Текст книги "Которая ждет"

Автор книги: Михаил Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Михеев Михаил
Которая ждет

Михеев Михаил Петрович

Которая ждет 1

В белом небе возникнет стремительный след, Будет спуск протекать по спиралям крутым, Я вернуть постаревшим на тысячу лет И таким же, как прежде, почти молодым...

(Стихи в эпиграфах из поэмы Е. Лучковского "Про любовь".)

Город праздновал День Планетолетчиков. Его многомиллионное население вечером вышло па улицы. Люди заполнили парки, бульвары, стадионы. Толпами стояли у громадных экранов уличных телевизоров. Сидели за столиками закусочных автоматов. Просто бродили по зеленым аллеям бульваров, слушали музыку. И ждали... Все свои сообщения Совет Звездоплавания обычно приурочивал к этому дню... Разноцветные, юркие, как мыши, электробусы бесшумно сновали по улицам. Их было множество, но пешеходы безбоязненно пересекали улицы – скорость электробусов была невелика. Постановление о снижении скорости ввели сравнительно недавно. Человечество умнело быстро, но мудрым делалось медленно и не сразу дошло до истины: глупо убыстрять темп своей жизни до такой степени, что каждую секунду рискуешь эту жизнь потерять. Рациональная планировка городов, разумные условия общественной жизни избавляли горожан от необходимости совершать ежедневные многокилометровые поездки. Люди постепенно отвыкали от излишней суеты и торопливости и научились ходить пешком. Впрочем, кто очень спешил, мог спуститься в метро. Город протянулся более чем на сто километров, по подземный электропоезд пробегал это расстояние с тремя остановками – за пятнадцать минут... Городские аэродромы ежедневно принимали и отправляли около сотни воздушных кораблей. Трассы их проходили далеко за городом. Шум реактивных моторов уже не беспокоил горожан, небо было ясное и чистое, ни один дымный след не перечеркивал его голубизну. Нарушать этот порядок разрешалось один раз в год, в День Планетолетчиков, и единственному в мире кораблю... Он летел медленно, тускло поблескивал в лучах заходящего солнца,– старый огромный планетолет. Из его кормовых дюз с грохотом вырывались длинные красивые языки пламени, но сам он плыл тихо и спокойно, как старинный дирижабль. Он шел не на тяге реактивных моторов – мощные вертикальные винты, невидимые с земли, поддерживали его в воздухе и двигали вперед. Грохочущее пламя из дюз было декоративным. Да и сам планетолет оставался только праздничной декорацией. Закопченный, изъеденный космической пылью, с обгорелыми и помятыми дюзами – старый ветеран эпохи начала освоения Космоса. Когда-то на нем люди впервые долетели до Марса и вернулись обратно. По тем временам это был трудный и опасный полет. Сейчас на Марс еженедельно ходили грузо-пассажирские корабли, и школьники писали сочинения на тему: "Что я видел на Марсе". За прошедший век люди побывали на многих планетах солнечной системы. Новые, современные звездолеты уже штурмовали бездны Галактики. Звездолетчика покидали Землю и надолго терялись в бесконечном океане Космоса. Их терпеливо ждали па Земле. Некоторых не ждали. На гранитном обелиске Вечной Славы прибавлялись начертанные золотом новые имена... Уже поздно вечером динамики передали сообщение Совета Звездоплавания. Оно было кратким, категорически ясным и, как всегда, породило много разговоров, беспокойств и сомнений. Каждому жителю Земли стало известно, что через месяц с Центрального Космодрома в далекий поиск в глубины Галактики отправится новейший звездолет "Поток". Он проведет в пути десять лет, но вернется, когда по земным часам пройдут уже два с половиной столетия. Экипаж звездолета – двенадцать человек. Командир корабля и его заместитель – опытные космонавты, уже побывавшие на планетах солнечной системы. Остальные десять человек – молодежь, воспитанники Высшей Школы Звездолетчиков...

2

Он ушел. Туда, в синеву... В небо ввинчены тополя, По антеннам струится ток, Вслед бежит по орбите Земля, Словно хочет позвать: "Сыпок!"

Высшая Школа Звездолетчиков... Единственная школа на Земле, которая готовила космонавтов для особо трудных полетов. Это была самая суровая из школ... однако желающих попасть в нее находилось много. Предварительные медицинские комиссии ежегодно обследовали несколько сот человек. Из них Специальная комиссия при Высшей Школе отбирала ровно пятьдесят для зачисления на первый курс. Принимались юноши с отличными способностями, с отменным здоровьем и безукоризненно настроенной нервной системой. На нервную систему и волевые качества обращалось особое внимание. В прошедшие века – судя по старинным романам – часто употреблялись слова: "железная воля... нервы крепости стали..." Такие определения не были в ходу среди членов Специальной комиссии. Они знали, что прочности всех земных материалов давно высчитаны и занесены в соответствующие таблицы; пределы возможностей нервной системы человека не поддавались точному измерению. Часто там, где разрушалась легированная сталь космолетных кораблей, воля и выдержка человека оста" вались несокрушимыми. С первого года обучения в Школе Звездолетчиков начинались тренировки, проверки волевых качеств курсантов. Испытания на суперцентрифугах... Испытания в кабинах секундных ориентировок... Испытания в камерах вибрационных, тепловых, звукошумовых... Испытания в самой безобидной, самой тихой и самой страшной камере полной изоляции, где исключались все внешние раздражители и где через несколько суток – менее недели – человек мог сойти с ума. Это была школа суровых и даже жестоких дисциплин. Иной она быть и не могла. Она готовила к поединку, к схватке с самым безжалостным, самым коварным чудовищем Вселенной – Бесконечностью Космоса. И человек микроскопический кусочек пульсирующей протоплазмы – мог противопоставить неизмеримой Бесконечности Космоса только неизмеримую мощность своего Духа. И часто он побеждал... Испытания... занятия... тренировки... Тренировки... испытания... занятия... После первого курса оставалось полтора-два десятка человек. Они обычно заканчивали школу. Вот из них-то и были отобраны десять лучших – экипаж звездолета "Поток". Каждый получил значок звездолетчика – завиток голубого пламени, перечеркнутый золотой стрелой. Через месяц они покинут Землю. Умчатся в неведомое и вернутся в будущее. Расстанутся с Землей на два с половиной столетия. С родными и близкими навсегда. Тридцать дней им было дано на прощание с людьми. По суровой традиции Школы никто таких слов вслух не произнес. Но каждый из десяти об этом подумал...

3

Возвращается человек. Пыль на нем неземных дорог. Человек задумчив, как снег. И, как смерть любимой, жесток. Он шел по аллее городского парка. Он казался таким же, как все, как многие его сверстники. Молодой, широкоплечий. Обыкновенное лицо. Спокойные очень спокойные – губы и глаза. На отвороте спортивной куртки маленький эмалевый значок – завиток голубого пламени, перечеркнутый стрелой. Такие же, как и он, юноши и девушки бродили взад в вперед по аллеям, собирались в кучки, шутили, танцевали на полянках под музыку карманных приемников. Много было детей. Они бегали по лужайкам, возились в траве, кричали и визжали – то есть вели себя так, как дети во всем мире, во все времена. Все менялось – расы, культуры, цивилизации. Менялось поведение взрослых людей, и только дети всегда оставались детьми. Маленький человечек, в погоне за мячом, нечаянно наскочил на юношу в спортивной куртке, ударился о его колено и заплакал. Юноша подхватил его на руки, – Не плачь! – сказал он. – Мне больно,– пожаловался малыш. – Но ты – мужчина. А мужчины не плачут. Юноша говорил очень серьезно. Малыш посмотрел на него и перестал плакать. Потянулся пальчиком к отвороту его куртки. – Это что? – Это – значок. – Дай мне. Я тебе отдам за него мячик. Юноша взглянул на мячик, лежавший у ног. – Я позабыл, как в него играют. – Он прыгает,– объяснил малыш.– Он знаешь как прыгает! Молодая женщина шла по аллее и беспокойно глядела по сторонам. – Томик! – звала она.– Томик, где ты? – Я здесь! – закричал малыш.– Мама, я хочу вот такую звездочку. Попроси, чтобы он подарил ее мне. Мать с улыбкой взглянула на гоношу и тут же узнала его лицо, знакомое по журнальным портретам. Испуганно метнулась вперед и выхватила сына. – Нет! – крикнула она, прижимая сына к груди.– Нет, нет! На нее оглянулись. Она тут же опомнилась. – Простите меня...– от смущения даже слезы выступили на ее глазах.Простите, пожалуйста. Но юноша и не обиделся. Он понял. Твердость характера не уменьшает тонкости интуиции. Матери, как и дети, не меняются во времени... Он поднял мячик, подал его замолчавшему в растерянности малышу и прошел мимо. Но его уже узнали и окружили шумные молодые люди. Юноша шутил и улыбался вместе со всеми. Он был такой же, как и они. Только у него был значок на отвороте куртки. И это отделяло от них. Все знали, что через месяц он уйдет. Уйдет навсегда, станет легендой. Те, кто окружает его сейчас, умрут, исчезнут, а он все будет жить... Нелегко это представить, трудно об этом думать, а тем более говорить. Он был с ними, но его уже не было. – Ты привезешь мне оттуда подарок? – вдруг спросила задорная черноволосая девушка. Вокруг замолчали. – Конечно привезу,– тут же нашелся юноша.– Я привезу тебе щеночка. Лохматого щеночка из созвездия Малого Пса. Чувство юмора – талант, с ним нужно родиться. Специальная комиссия по подбору курсантов особо отмечала наличие этого качества: там, в пустынях Космоса, хорошая шутка бывает так же нужна, как защитный скафандр... Хрупкая ясноглазая девушка, с цветком бессмертника на белом платье, проходила мимо. Черноволосая окликнула ее. Девушка с бессмертником глядела на юношу. – Это он, – оказала ее подруга. – Я знаю. – Ты с ним встречалась? – Он давно живет в моей комнате. – Что ты говоришь... – Его фотография стоит на моем столе. – Ах, вон что... Зачем? – Я разговариваю с ним каждый день. – Чудачка... Он улетает. Через месяц. – Я знаю. Мне его жаль. Он так одинок. – Ну, девушек и товарищей вокруг него много. – Вокруг много, а с ним никого нет. Все знают, что он улетит. Он улетит, и у него на Земле не останемся ни любимой, ни друга... Познакомь меня с ним. – Ты хочешь влюбиться? – Я люблю его давно. Он улетит, а я все равно буду любить. И он будет знать, что на земле остался человек, который любит его и ждет. – Он тебе не поверит. – Поверит, я знаю, – Ты сумасшедшая... подумай, что говоришь. Двести пятьдесят лет. Ты три раза успеешь умереть. – Нет. – Что – нет? – Я буду его ждать.

4

У него не дрожит рука, И спокоен бровей разлет. Он пришел к ней через века И опять на века уйдет... Теплая трава мягкая, как шелк.

Шелестят невидимые в ночи листья серебристых тополей. С черного купола неба мириады звезд смотрят на землю, и двое с земли смотрят на них. Ласковые девичьи волосы зацепились за завиток голубого пламени. – Я такая счастливая, что тебя люблю. Больше мне ничего-ничего не нужно. Я только хочу, чтобы ты взял мою любовь с собой Туда. Я знаю, вам не разрешают брать ничего лишнего. Но мою любовь ты возьмешь, Хорошо? – Хорошо. Возьму. – Она большая, как этот мир... и она не весит ничего. Ты легко спрячешь ее вот здесь... под значком, там ее никто не заметит. Даже твой командир... Ты будешь вспоминать о ней изредка, и тебе, может быть, не так будет трудно. – А ты, что ты оставишь себе? – О, мне останется еще много. Я буду тебя ждать... Ты улыбаешься? – Нет, я не улыбаюсь. – .Значит, ты мне веришь?.. Я буду тебя ждать... Очень ждать... Мягкая, как шелк, трава. Над головой Млечный Путь из пылающих звезд.., Первый день и первая ночь... второй день и вторая ночь... Его значок звездолетчика был известен всюду, во всех уголках земного шара, им нигде не отказывали ни в чем. Они брали двухместный турболет, летели, на крохотные островки Тихого океана. Купались в мохнатом зеленом прибое, ели жареных осьминогов. Спали тут же в тростниковых хижинах на берегу. Соленый ветер шумел лиственной крышей, дерзко врывался в хижину и замирал у их изголовья. Девятый день и девятая ночь... десятый день и десятая ночь... Они входили в сумрак индийских храмов, где свирепые каменные боги смотрели в далекое будущее пустыми глазницами. По ночам в джунглях ревели павианы. Она не могла уснуть, лежала с открытыми глазами. Слушала, как рядом бьется его сильное спокойное сердце, и улыбалась счастливо во тьму. Двадцать пятый день и двадцать пятая ночь... Они жили в палатке на берегу сибирской горной реки. Слушали вечный ропот ее на порогах. Ели неспелые орехи, и губы их потом долго хранили скипидарный привкус кедровой смолы. Каждое утро поднималось солнце, и каждый вечер оно стремительно опускалось за горизонт. Миллионы часов на земле неустанно отсчитывали крупинки времени, утекающего в Ничто... Время текло быстро, как вода из разбитого сосуда. Наконец, на дне его не осталось ничего. Солнце поднялось и опустилось в двадцать девятый раз... – В шесть часов мне нужно быть на корабле. – Я знаю. – В восемь часов отлет. – Я не забыла... Я помнила об этом все двадцать девять дней. Последний раз прижалась к его груди. Щеку что-то укололо вдруг, больно, очень больно. Она улыбнулась себе и прижалась еще сильней. – Иди! – сказала она. – Ты придешь на космодром? – Конечно. – Прощай... – До свидания, мой хороший... Он бережно распутал ее локон, зацепившийся за значок. И ушел. Она осталась одна на пороге открытых дверей. Только в Бесконечности Космоса нет ни начала, ни конца. Но все отмерено на Земле...

5

В белом небе растет стремительный след, И виски от космической пыли как дым... Это мир постареет на тысячу лет, Это я остаюсь навсегда молодым...

Космодром опустел. Погасли клочья пламени на камеппых плитах. Ветер развеял серо-дымчатое облако, ушедшее в зепит. Только па экранах радаров командного пункта еще подрагивало светлое пятнышко. Потом исчезло и оно. Техники разобрали обожженные стартовые фермы. На их месте положили стальную плиту с памятной датой, – с этого места стартовал в будущее звездолет "Поток". Ждите его, потомки! Прошел год... другой... третий... Неутомимо мчалась по орбите Земля. Осенние ветры сдували с памятной плиты бледно-розовые бессмертники. А космодром продолжал свою обычную работу. Улетали корабли в очередные рейсы – на Марс, на Венеру, на Луну. Люди расставались на десятки лет и встречались после долгих разлук. Много перевидел горя и радости межпланетный вокзал. Однажды Председатель Совета Звездоплавания заглянул на командный пункт космодрома. Старый космический волк, сгорбившийся от тяжестей стартовых перегрузок, многие годы провел он в ледяных безднах Космоса, где чувство восторга жило рядом с ужасом. По-прежнему его тянуло Туда, но летать он уже не мог, – приходил на космодром встретить товарищей или проводить своих учеников в первый полет. Он заметил в отдалении, возле памятной плиты звездолета "Поток", светлую девичью фигурку. Навел в ее сторону стереотрубу. – Это она? – Она, – ответил дежурный. Все работники космодрома знали историю любви этой девушки. Слышал о ней и Председатель Совета. Тогда он не принял ее всерьез. Мало ли какие обещания дает молодежь в эти смешные юные годы... – Все еще ждет, – улыбнулся дежурный. Он был самоуверен и красив, его чаще и сильнее любили, нежели он сам, и для него это было обычным положением вещей. – Ждет. Два с половиной столетия. Смешно! Под суровым взглядом Председателя Совета он смутился и замолчал. Тяжелыми шагами старый космический пилот вышел с командного пункта. Направился к своему электробусу. Остановился. – Смешно... – повторил он угрюмо. – Умные стали очень!.. Девушка сидела недвижимо, сложив руки на коленях. На стальной плите лежали цветы бессмертника. Она не слыхала, как Председатель Совета ласково опустил руку на ее склоненную голову. Она не плакала. В ее чистых глазах не было ни горя, ни тоски. В них было ожидание. Она ждала, как ждут того, кто сказал, что вернется через час. Председатель Совета присел рядом. Девушка ответила на его вопросы бесхитростно и просто. Да, она любит его. И не хочет думать, разумно это или нет. Она любит, а любить для нее – это ждать. Председатель Совета молчал. Он поверил девушке – да, она будет ждать. Они были похожи – старый космический пилот, отдавший Космосу жизнь, и совсем юная девушка, отдавшая Космосу любовь. Но он был стар и мудр, он глядел на нее и думал. Пройдет не так уж много лет – и поблекнет ее юное милое лицо. Появятся морщинки на губах. Поседеют, поредеют ласковые русые волосы.. Сгорбится тонкая фигурка, потухнут глаза... А она по-прежнему будет приходить сюда и ждать... жалкая смешная старушка. Но разве можно позволить любви стать смешной?

Внеочередное заседание Совета шло необычно. Рядом с Председателем сидела девушка. Члены Совета выслушали ее внимательно, без улыбок. Желание ее могло показаться смешным и глупым, если бы чувство не было таким ясным и большим. Не, колеблясь, наивно и бесстрашно она поставила ото самое земное человеческое чувство против неумолимой логики фактов. Она бросила вызов Времени, а у Времени еще не выигрывал никто. Члены Совета понимали это лучше, чем кто-либо другой. Тем не менее они решили помочь девушке. Остановить Время нельзя. Но они смогут задержать Смерть. Наука давала им эту возможность. Это был сложный и смелый эксперимент. Рискованный – девушка могла умереть. Члены Совета сознавали свою ответственность и приняли на себя неизбежность риска,– его было столько же, сколько у пилота, отправляющегося в неизведанный полет. Жертва велика, но велика была и цель. Любовь – это молодость. Члены Совета обещали девушке сохранить юность па два о половиной столетия, Пусть она сохранит любовь.

В загородном парке, в окружении вечнозеленых деревьев, стоит Пантеон. Невысокий полукруглый купол на мраморных колоннах. По фронтону надпись: ДЕВУШКА, КОТОРАЯ ЖДЕТ. Внутри под куполом – саркофаг. В изголовий саркофага факел – вспыхивает и гаснет розовое пламя... Машинное отделение в глубоких подвалах под Пантеоном – моторы, регенераторы, холодильники. Запас атомного горючего на два с половиной столетия. Саркофаг прозрачен. Он наполнен чем-то голубоватым, струящимся как дым. В саркофаге лежит девушка. Глаза ее закрыты. Она лежит каменнонеподвижная, в глубоком сне. Редко-редко бьется сердце... и в такт его ударам вспыхивает и гаснет розовое пламя в факеле, показывая, что девушка жива.

Идут года... Умер старый Председатель Совета. Уже нет людей, которые построили Пантеон. А в саркофаге спит девушка, такая же юная, какой была. Лежит на космодроме плита из бронзовой космической стали. Давно оборвалась связь со звездолетом "Поток". Пылинкой затерялся корабль среди неведомых миров и пустынь. Никто не знает, вернется ли он. Но не гаснет пламя факела у изголовья саркофага...