Текст книги "Сочинский вариант"

Автор книги: Михаил Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

– Понятно…– протянул полковник.– Подальше от греха. А откуда ты все это знаешь?

– Поинтересовался, когда дело на нее завели.

– Может, ты знаешь, зачем этот Владислав Витальевич полгода тому назад к Аллаховой приезжал?

– Вот этого не знаю,– усмехнулся Борис Борисович.

– Конечно… Хотя вопросик-то, сам понимаешь… мог же бывший муж к своей жене заглянуть.

Полковник повертел в руках билет, даже посмотрел на его обратную сторону, как бы надеясь там отыскать какие-то дополнительные сведения о бывшем муже Аллаховой.

– А ведь воровать-то она начала, пожалуй, еще при нем,– протянул он задумчиво.– Любопытно бы поглядеть на этого В. В. Щуркина… Вопросы ему задавать бесполезно… пока. А вот посмотреть хотя бы… Там у Аллаховой семейные альбомы были, кажется. Ты поинтересуйся, Борис Борисович.

7

Когда я вернулась домой, меня встретил сияющий Петр Иваныч. Я ожидала его в понедельник.

– Сбежали?

– Выписался на законном основании. С приложением документов, удостоверенных подписями и печатями. Показать?

– А где Максим?

– А Максима нет, он до понедельника в командировке. Я приехал автобусом.

– Это надо же! Сто километров. Да, поди, всю дорогу стояли на ногах.

– Нет, стоял километров десять. Там сидела такая симпатичная девушка, я ей сказал: «Доченька, неужели тебе мама не говорила, что в автобусе положено уступать место женщинам и старикам?» И представьте себе– встала! А я сел. Такая милая девочка, не то что вы, несносная ворчунья. Я по вас соскучился.

Я обняла его:

– Фу! Отправляйтесь в душ, сию минуту.

– Я чистый.

– От вас так и несет больницей. А я пока кофе заварю.

Сытый голодного не разумеет, здоровый больного – тоже. Когда Петр Иваныч после купанья, свеженький, розовенький, сел за стол, а я уже взяла его чашку, он громко и выразительно вздохнул. Тут до меня дошло.

– Вам же нельзя кофе. Что же вы мне не сказали?

– Но вам-то, надеюсь, можно.

– Мне пока можно.

– Пока!…– поехидничал Петр Иваныч.– Поди, опять тут хлестали коньяк со своими приятелями.

– Коньяку не было, к сожалению. Но шампанское попивала.

– Так я и думал. Налейте мне водички, я ее облепиховым соком закрашу. Мне Максим бутылочку приносил, еще осталось.

Петр Иваныч меня ни о чем не расспрашивал, болтал о разных больничных пустяках. Но все же заметил:

– Полковник Приходько ко мне заходил. Навестил старика.

Конечно, он догадывался, что полковник бывал и у меня. Но он предоставил мне самой сказать это, если захочу.

– Давно с ним знакомы? – спросила я.

– Еще когда он в Уголовном розыске работал. Я о его делах очерки писал. А когда он в ОБХСС перешел, о нем уже другие стали писать. Я его спрашиваю: «Вы-то сюда зачем, неужели наш главный врач на марле проворовался?» А он спрашивает, как я сюда попал. Говорю, связался с одной знакомой на старости-то лет, она и довела.

– Не связывались бы.

– Так, нечистый попутал… А вы бы на себя поглядели, когда вас Максим из лодки вытащил. Скрюченная, посиневшая, в крови вся… во сне увидишь – в пот бросит. Подумал: ну, все, неживая уже!… И тут меня словно кто под вздох ударил… Максим видит, я с ног валюсь, и не знает, что делать. Беги, говорю, ее оттирай, замерзла она, а я нитроглицеринчику проглочу и тебя дождусь, не бойся. Вот он и потащил вас. Оттер-таки.

– Да. До сих пор ссадины на боках.

– Молодец, успел. А потом и за меня взялся. Так сразу двоих в больницу и привез.

Петр Иваныч, старый опытный газетчик, конечно, понимал: если я о чем-то умалчиваю, то меня незачем и расспрашивать. Может быть, он еще до несчастного случая на море уже догадывался, но помалкивал, делая вид, что принимает меня такой, какой я хочу казаться.

Я мыла посуду, Петр Иваныч пристроился к окну с газетой.

– Ну, вот! – воскликнул он.– Пожалуйста! Трое мальчишек – старшему восемнадцать лет – напали в лесу на пенсионера-грибника. Отобрали грибы, избили старика. Да еще ножом ткнули.

– И что?

– И все! Случайные люди подобрали, увезли в больницу, но поздно. Старик умер. Нет, вы подумайте, человеческая жизнь и какие-то там грибы!

– Грибы, наверное, уже ни при чем.

– Да, вы правы. Могли быть ягоды… Или ни ягод, ни грибов… Просто было три молодых человекоподобных существа. Только в их юных головах, в мозговых извилинах, где должны быть заложены понятия любви, гуманности, уважения к человеку, там было пусто. И пустые места немедленно заполнили жестокость, эгоизм… Конечно, был катализатор вредоносных эмоций, вот «…три бутылки "Вермута"»… А дальше вспышка, никакими духовными тормозами не сдержанная, и один из них становится убийцей. Сейчас, перед следователем, размазывает, простите, сопли и хнычет: «Я не хотел его убивать, я просто ткнул его ножом…» Два раза «просто» ткнул человека ножом – ведь это же надо суметь! Как, где, когда могла сформироваться в его сознании такая отчаянная жестокость? Ведь не сразу она у него появилась. Накапливалась исподволь. И кое-кто это замечал.

– Замечали, наверное.

– Жестокость нужно лечить.

– Лечим. Заполняем пустующие извилины в коре головного мозга.

– Чем же?

– Увлечениями. Спортом, техникой, искусством.

– По-моему, плохо помогает.

– Здесь многое зависит от врача.

– А если врача нет,– нападал Петр Иваныч,– и ничего такого нет для заполнения? Тогда мы ждем, когда жестокость вызовет преступление?

Я пожала плечами. Но Петр Иваныч не унимался:

– Вот только тогда мы за леченье и беремся всерьез. Год, два, десять лет изоляции. Трудовая колония. Мера социальной защиты… Вы считаете это надежным лекарством?

– Других у нас пока нет.

Петр Иваныч сложил газету, похлопал ею по коленке:

– Десять лет тому назад у нас в городе произошло несколько дерзких нападений на сберкассы. Преступники были квалифицированные, действовали днем, в масках, с пистолетами. Инкассатора убили.

– Даже так?

– Да, вполне серьезные были грабители. И умелые – следы за собой не оставляли, милиция долго за них зацепиться не могла. Но даже самый осторожный, самый предусмотрительный преступник рано или поздно промашку даст. Нашли вначале одного, другого, а там и на главаря вышли, на организатора и убийцу. Заинтересовался я. В прокуратуре мне его старые дела разыскали. Оказывается, он уже два раза был под судом. Первый раз – за воровство. А вот второй раз – уже за вооруженный грабеж, милиционера подстрелил, женщину ножом ударил. От расстрела его спас указ об отмене смертной казни, но по тем временам дали ему двадцать пять лет, из них десять лет тюрьмы, как особо опасному преступнику. Он среднюю школу в тюрьме окончил, десять классов. Шестнадцать лет отсидел, день в день. Учился, работал хорошо, рационализатор-общественник, был председателем совета колонии, замполит им нахвалиться не мог. Вроде другим человеком стал. Выпустили его по указу, досрочно. Паспорт выдали, у жены прописали – дождалась она его, подумайте. А через год он банду организовал, сына в нее втянул. И человека убил.

– Расстреляли? – спросила я.

– Нет.

– А сколько дали?

– Ничего не дали.

– Как так?

– Он сумел повеситься до начала следствия. Но высказать свою позицию все же пожелал. Письмо оставил. Оно-то меня и заинтересовало, как сейчас его помню, я его в очерке своем привел: «…настал мой черед поставить точку в этом затянувшемся деле. Я сам подписал свой приговор, а процесс пусть идет без меня…» и далее, в таком же духе. Но закончил так: «Только жаль жизнь, прожитую ни для чего». Шестнадцать лет мы его лечили, воспитывали изо дня в день…

– Что-ж – Ломброзо? Теория о врожденной преступности?

– Нет, согласиться с Ломброзо я тоже не могу. Больше верю тем, кто утверждает: в каждом преступнике живет порядочный человек. Вот только обстоятельства…

Петр Иваныч замолчал.

– Да… обстоятельства…

Я невольно вспомнила своего бухгалтера. Поставила на полку последний стакан, он скользнул по краю и упал на пол.

– К счастью,– сказал Петр Иваныч.

Я взяла веник, замела в угол осколки. А Петр Иваныч закончил задумчиво:

– Мы примерно знаем, как из человека получается зверь. Но вот как из зверя сделать человека, похоже, этого пока не знает никто.

8

Последствия моих осенних подвигов опять тревожили меня всю ночь. Я возилась в постели, кряхтела, как столетняя старуха. Так и промаялась почти до утра.

Утром пожаловалась Петру Иванычу.

Он посоветовал мне баню.

– Еще чего,– возмутилась я.– Бабушкино средство. Атомные реакторы изобрели, пенициллин – а вы мне баню.

– Так радикулит, милая девочка, и есть самая бабушкина болезнь. Вот только веника березового нет. Нынче атомный реактор, пожалуй, легче достать, нежели веник. А без веника – не баня.

Днем, едва я задремала после бессонной ночи, забрякал телефон. Очень не хотелось вставать, и я стала думать, что это не ко мне.

Трубку снял Петр Иваныч.

Он быстро сказал, что «она спит!», но тут же постучал мне в дверь. Я не ответила, притворившись, что на самом деле сплю. Тогда он осторожно приоткрыл дверь, вошел и остановился возле кровати.

Я открыла один глаз.

– «Вставайте, ваша светлость! Вас ждут великие дела…»

– Это еще откуда? – проворчала я.

– Читать нужно биографии знаменитых людей. А у телефона полковник Приходько.

Шутки закончились. Уж коли звонил сам полковник, значит, где-то на самом деле начались «великие дела». Петр Иваныч важно удалился из комнаты, как лорд-камергер из опочивальни королевы… Я набросила халат и выскочила в прихожую.

– Разбудил! – сказал в трубку полковник.– Предлагаю прогулку на машине по свежему воздуху.

– Куда?– спросонья я еще плохо соображала.

– Будем у вас через пять-восемь минут. Дело срочное. Желателен какой-либо камуфляж.

Тут я уже все поняла.

Плеснула на лицо холодной водой. Быстренько оделась. Петр Иваныч появился из кухни с чашкой горячего чая.

– Некогда. Спешу.

– Ничего. Впереди у вас не Ватерлоо. Успеете.

Я наскоро выпила чай.

– Можно мне надеть ваш берет?

– Мой берет?… Ах, берет… Конечно, какой разговор. И куртку мою возьмите, она с шалевым воротником, поднимете в случае чего. Черные очки не предлагаю – нету.

Петр Иваныч тоже все понял.

Я натянула поролоновую куртку, сунула в карман берет и выскочила на площадку. Когда выбежала из подъезда, черная «Волга» уже заворачивала за угол нашего дома. Я забралась на заднее сиденье. Полковник был в пальто и шляпе. За рулем сидел Борис Борисович.

Я сказала: «Добрый день!», опустив официальное обращение «товарищ полковник», считая, что кое-когда можно и нарушать надоевшую субординацию.

– Торопись, Борис Борисович,– сказал полковник.– Сорок пять минут осталось. Чего было Яковенко пораньше позвонить.

– Поздно заметил, говорит.

«Волга», визжа покрышками, выскочила на асфальт проспекта. Полковник спросил меня:

– Что же не интересуетесь, куда едем?

– Догадалась уже. Аэропорт.

– А может – вокзал?

– На вокзал бы не торопились. Он рядом.

– Когда вы с вашим бухгалтером любезничали, он случайно не намекнул, что уезжать собирается?… Нет, значит. А может, там и не он… Оперативник у нас в Толмачёвском аэропорту – Яковенко. Позвонил: вроде бы, говорит, похож по фотографии. Но не уверен. Раньше его не видел. Так что, кроме вас, удостоверить некому.

Я подивилась, как профессионально, мастерски вел машину Борис Борисович. В перегруппировках у светофоров он уверенно вступал в соревнование с шоферами такси, которые, как известно, сами любят брать «на испуг»; смело вклинивался в вереницу автомашин, памятуя правило «береги радиатор и правый бок!». Проскочил впереди автобуса, которому пришлось резко притормозить. Водитель высунул голову и прокричал что-то вслед.

– Ругается!– улыбнулся Борис Борисович.

– А ты бы не ругался на его месте? – сказал полковник.– Ему пассажиры сейчас «спасибо» говорят за такую езду… Не мог Яковенко хотя бы на полчасика пораньше позвонить.

– Он же его у кассы увидел, тот свободный билет брал. Всего за час до посадки. Пока дежурному сообщил… Успеем!

Мы миновали мост, проскочили, не снижая скорости, контрольный пункт ГАИ, где стояла дежурная машина. Инспектор засвистел нам вслед.

– Некогда!—сказал полковник.

Борис Борисович глянул в зеркальце:

– В машину садится.

Борис Борисович попытался обогнать колонну грузовиков, но шоссе было узкое, шли встречные машины. Оранжевые «Жигули» с синей полосой поравнялись с нами, инспектор показал на обочину.

Борис Борисович вопросительно глянул на полковника.

– Остановись!

Молоденький лейтенант не спеша выбрался из машины, направился к нам. Полковник Приходько вынул служебное удостоверение, нетерпеливо помахал им. Инспектор что-то сообразил, двинулся быстрее. Козырнул лихо.

– Вот что, лейтенант,– сказал полковник,– уж коли ты тут подоспел, включай свою «мигалку» и обеспечь нам «зеленую улицу» до аэропорта. Да торопись, милый, опаздываем!

Лейтенант уже бегом вернулся к машине. «Жигули» юзом выскочили на дорогу. Отчаянно завыла сирена. Все машины, как встречные, так и попутные, послушно прижались к обочинам, пропуская нас. Возле площадки аэропорта Борис Борисович свернул в сторонку за стоящий у обочины грузовик. Машина инспектора притормозила впереди.

– Хорошо, хоть догадался перед аэропортом сирену выключить. Перепугал бы тут всех.

Лейтенант подбежал к нам, но полковник сказал:

– Ладно, ладно, инспектор, не привлекай внимания. Можешь быть свободным. Теперь мы и одни управимся. Вот сюда, Евгения Сергеевна, сторонкой пойдем.

Он повел меня через боковые двери, один раз ему пришлось показать удостоверение, и мы вышли на летное поле, миновав толпу пассажиров, ожидающих посадки. Белая туша самолета стояла на полосе, посадочный трап уже подкатил к объемистому брюху, ожидая пассажиров. По громадному полю аэродрома разгуливал холодный ветерок, вполне уместно было поднять воротник куртки и натянуть берет.

Полковник огляделся.

– Где же нам пристроиться?

Возле железной решетки, ограждающей летное поле, стоял служебный автобусик. Шофер, присев на корточки у переднего колеса, затягивал гайки воротком. Лицо у шофера было красное и злое.

Полковник ласково потрепал его по плечу.

– Сынок!– сказал он.– Открой нам дверку, мы в твоем самокате посидим чуток.

Шофер медленно выпрямился, недоуменно моргнул, нахмурился, а увидя меня, изумился уже окончательно. Но сказать он ничего не успел, полковник показал ему удостоверение.

– Поторопись, пожалуйста!

Ничего еще не понимая, однако подчиняясь повелительному тону полковника, шофер послушно забрался в кабину, повернул рычаг, открывающий дверку.

– Полезайте, Евгения Сергеевна!

Полковник поддержал меня под локоть, поднялся сам, и тут же искаженный динамиком голос дежурного объявил посадку на самолет Новосибирск – Сочи. Мы присели на заднем сиденье, шофер, прямой и настороженный, остался на своем месте за рулем, ему очень хотелось обернуться и разглядеть нас повнимательнее, но он опасался показаться излишне любопытным. Удостоверение полковника сразу настроило его мысли на детективный лад, и фантазировать можно было сколько угодно.

Из дверей аэровокзала вышла девушка в голубой пилотке, за ней цепочкой потянулись пассажиры.

Когда я увидела Башкова, мне стали понятны сомнения оперативника Яковенко. В нахлобученной на глаза серой мохнатой шляпе, закутанный до ушей в цветной шарф, бухгалтер мало походил на то изображение, которое лежало в кармане дежурного… Надо было отдать должное зоркости оперативника: он сумел заметить Башкова в толпе пассажиров.

Полковнику Приходько было уже легче: он был готов его увидеть и узнал прежде, чем я успела показать.

– В серой шляпе?

– Да, это он.

Мой бухгалтер шел налегке, не нес с собой ни сумки, ни портфеля. Шел спокойно, заложив руки в карманы пальто. Не вертел головой, слегка сутулясь, глядел под ноги. Я могла догадаться, что он сейчас думает. Он знает, конечно, что в залах аэропорта дежурят работники милиции, что у них есть его старая фотография. Но вот опознали его по ней или нет – этого он пока не знал и мог ожидать, что события развернутся на самых последних минутах, при посадке в самолет.

Какая-то женщина, пробираясь вперед, нечаянно толкнула его. Он замер на мгновение, напряженно повернулся и последовал дальше, еще ниже опустив голову и еще глубже засунув руки в карманы.

Пассажиры один за другим поднимались по трапу к открытому люку, где их встречала голубая стюардесса. Она улыбалась пассажирам профессиональной «аэрофлотовской» улыбкой – пожалуй, самолеты у нас единственный вид транспорта, где пассажира встречают так приветливо. Она улыбнулась и моему бухгалтеру, кажется, даже сказала что-то. Но он, не повернувшись к ней, не задержавшись ни на секунду, шагнул через порог и исчез в недрах самолета.

Я взглянула на полковника.

Уже в машине я поняла: если это действительно окажется Башков, мы не будем его снимать с самолета, в таком случае полковник заранее прихватил бы с собой еще пару оперативников, чтобы исключить неожиданности при задержании. Следовательно, он уже согласился с тем, что Башков, покинув Новосибирск, выйдет из-под наблюдения работников местного ОБХСС.

Я не думала, что только мои соображения в отношении Башкова толкнули полковника на такой рискованный ход.

– Побаиваюсь, конечно! – сказал он задумчиво, как бы отвечая на мой немой вопрос.– А что делать? Будем продолжать, как начали. Пусть летит. В Сочи, кстати, у меня старый приятель в отделе работает, попрошу, чтобы сам последил. Интересно, все же, посмотреть, к кому ваш бухгалтер направился…

– У него жена в Краснодаре живет.

– Может быть, может быть… Что-то очень уж много ниточек от Аллаховой на юг потянулось. Щуркин с дочкой, опять же. И большие подозрения у меня к этому В. В. Щуркину появились. Сегодня появились.

– А почему сегодня?

– А потому, что вчера их еще не было.

Естественно, что у меня завертелись в голове всякие вопросы, но я вовремя прикусила язык. Шофер открыл нам дверку, полковник спустился первым, подал мне руку.

– Вы идите к машине. Борис Борисович вам пока наши новости расскажет.

– А вы?

Мое любопытство, видимо, не показалось полковнику неуместным.

– А я к здешней администрации загляну. С Яковенко поговорить. Надо нам узнать, под какой фамилией Башков билет получил.

Нашу «Волгу» я нашла на прежнем месте, за грузовиком. Борис Борисович открыл было переднюю дверку, но я опять забралась на заднее сиденье. Он включил отопление салона.

– Замерзли?

– Нет, мы в машине устроились.

– Узнали?

– Конечно.

– А что полковник?

– Пусть, говорит, летит. А сам к администрации направился. Он намекнул, что у вас вроде новости появились?

– Ну, новости не бог весть, но на какие-то размышления наводят.

– По-моему, размышлений у нас и так более чем достаточно.

– Да, размышлений много, вот фактов нет… Словом, пока ревизоры там бумажки перебирают, полковник решил к Аллаховой с другого боку подойти. Распорядился, чтобы дело ее передали другому следователю. Есть у нас такой, лейтенант Елистратов. Молодой, на вид простачок простачком. Полковник ему наказал, чтобы он Аллахову допросами не прижимал, вроде по неопытности. Лейтенант дело так тонко повел, что даже Аллахову убедил. Она и предложи ему взятку.

– Вот как. А за что?

– А пока ни за что. Намекнула ему, что если он её на девяносто третью тянуть не будет, то и она в долгу не останется. Десять тысяч обещала.

– Ничего себе.

– Следователь, конечно, возмутился. Но надежду у нее все-таки оставил.

– Думаете, поверила?

Так ведь, Евгения Сергеевна, это мы с вами не поверим. А она столько лет ворует, столько людей за деньги купила. У нее уже и психология соответственная выработалась, что любого купить можно. Дело только за ценой.

– Понимаю,– протянула я.– Теперь Аллаховой нужно где-то эти деньги достать.

– Правильно. А нам нужно за этим последить… Вот и наше начальство шагает.

Полковник Приходько уселся рядом с Борисом Борисовичем, хотел захлопнуть дверку, задержался.

– Забыл спросить, где самолет промежуточную посадку делает.

– В Оренбурге,– сразу сказал Борис Борисович.

– Как бы он не вздумал в Оренбурге сойти. Сколько до Оренбурга лететь будет?

– Часа два, не меньше.

– Тогда я из Управления позвоню. Поехали!

Борис Борисович выбрался на шоссе, обошел пару грузовиков, пристроился за вишневой «Ладой». Она шла быстро, на заднем ее стекле болталась на присоске пластмассовая розовая ладошка с надписью по-английски: «Вау! Вау!»

– Вот пижоны!– ворчал полковник.– Хлебом не корми, только дай какую-нибудь побрякушку к машине прицепить. Юмор, видите ли!

Поднимающийся самолет пролетел где-то над нами, затих надсадный рев реактивных моторов. Полковник повернулся вполоборота ко мне.

– Полетел ваш бухгалтер. Павлов – теперь его фамилия. Василий Васильевич Павлов. Достал-таки паспорт, как я и предполагал.

– А если он там спрячется?– предположила я.

– Если спрячется… Придется тогда нам с тобой, Борис Борисович, на пенсию идти. Заведем лодку, будем на море ездить, рыбку ловить.

– Рыбку?…– вздохнул Борис Борисович.– Забыл уже, за какой конец удилище держат.

– А ты Евгении Сергеевне наши новости рассказал?

– Новости рассказал.

– А про планы наши?

– Планы? А какие у вас планы? Нет, про планы ничего не говорил.

– Тогда я сам расскажу. Евгения Сергеевна, подвиньтесь поближе и дайте мне вашу руку… Борис Борисович, ты не на меня смотри, ты на дорогу смотри, а то как раз «Ладе» в «вау! вау!» въедешь… Это какая у вас рука, правая? А кольца на какой носят?

– Смотря какие.

– Ну, не обручальные же.

– Кажется, на левой.

– Кажется… Вы что, никогда колец не носили?

– Терпеть их не могу.

– И обручальное?

– Обручальное тем более.

– Ну-ну! Смотри, какая… Ладно, давайте вашу левую руку.

Полковник Приходько достал из кармана кителя бумажный пакетик, развернул осторожно… и надел мне на средний палец кольцо.

– Вот, носите на здоровье.

Совсем уже ничего не понимая, я присмотрелась к кольцу. Повертела его на пальце и так и этак. Оно было золотое и составлено из четырех тонких отдельных колечек, которые не были спаяны, а, хитро изогнутые, держались одно за другое.

Я пригляделась внимательнее.

– Интересно… где-то я его уже видела.

– Так-так…

– Конечно! Это же Аллаховой кольцо.

– Точно!

– Тогда…

– Почему оно появилось и зачем оно вам? А для представительства. Как пароль. Вроде: «У вас не продается славянский шкаф с шишечками?» Не догадываетесь?… Слава богу, хоть чем-то ее удивил. А то у нас с тобой, Борис Борисович, такой пронзительный оперативник, даже что-то и рассказывать ей неинтересно – все уже знает! А вот тут не знает. Ты про уборщицу ей ничего не говорил?

– Так я и сам еще ничего не знаю. Выпустили вы ее или нет?

– Выпустили, выпустили. А то как бы я это кольцо достал. Не снимать же его было у Аллаховой… Тут такое дело, Евгения Сергеевна. Аллахова в следственном изоляторе, как положено, отдельно от своей компании сидит. А мы с ее склада еще и уборщицу забрали – помогала она Аллаховой, по мелочи. И решили мы уборщицу пока выпустить. Сказали ей об этом, а пока документы оформляли, сунули ее, как бы по ошибке, в ту камеру, где Аллахова сидит. Та сразу к уборщице, а дежурная все это заметила. Вызвали мы уборщицу в следственный кабинет. Расплакалась она и достала вот это кольцо. Оказывается, Аллахова просила ее слетать в Сочи…

– К Щуркину?– догадалась я.

– Конечно! Показать ему кольцо – записку, мол, писать некогда было,– и пусть он срочно везет сюда пятнадцать тысяч, свою бывшую жену выручать. А кольцо признает, говорят, он его сам Аллаховой на день рождения подарил. И даже если он денег не привезет, то встревожится, конечно. Может, и с места стронется. Словом, проиграть нам нужно эту версию.

– Понятно,– уже сообразила я.– А когда лететь?

Тут полковник Приходько замолчал и вполне натурально вздохнул:

– Совестно мне, по правде сказать, посылать вас, Евгения Сергеевна. Только из одной передряги выпуталась, бюллетень еще не закрыт… врач узнает – меня живьем съест.

– Да что вы!– заторопилась я.– Сочи – это же юг, курорт! Одно удовольствие. А здесь я от безделья только хуже раскисну. Когда лететь?

– Ну, что нам торопиться…

– Нет, серьезно.

– А если серьезно, то чем скорее, тем лучше. Вот завтра и полетите. Успеете собраться?

– Чего мне собираться?

– Ну, там, платья – тряпочки. Курорт, все-таки. Чемодан-то у вас есть?

– Куплю я чемодан, долго ли.

– А зачем покупать. Борис Борисович, лежит у тебя в багажнике чемодан?

– Лежит. Я думал, вы себе купили.

– А мне зачем, я же на курорт не лечу. Чемодан, Евгения Сергеевна, видите, уже есть. Хороший чемодан, легкий, модный – в клеточку. С другими не спутаете.

– А билет?

– А билет… билет вот он. Место – возле окошка, специально просил. Жаль, сезон поздний, холодно. А то покупались бы там. Позагорали бы. Если повезет, своего Ромео встретите – совсем весело будет. Только вот что, Евгения Сергеевна, нас там рядом с вами не будет, так я очень прошу…

Петр Иваныч, узнав о поездке, заметно расстроился.

– Господи, опять!

– Что значит, опять?

– На бюллетене еще.

– Так я и еду отдыхать. Курорт, бесплатный проезд.

– Это за что же бесплатный?

– Как, за что?… За ударную работу. Посмотрю на море. Давно не видела.

– Море вы уже видели, положим.

– Это где же? Ах, здесь. Так здесь – не настоящее. А там – Черное! Есть разница?

– Может быть. Если с нашего ненастоящего моря вас привезли еле живой…

– Ну, не нужно, Петр Иваныч. Я больше не буду.

– Чего не будете?

– Кататься в лодке с посторонним мужчиной. Я прежде выйду за него замуж.

– Болтуша несчастная… Завтра обещал приехать Максим.

– Максим?—я чуть задумалась.– Что ж, Максим… Скажите ему «до свиданья!» и поцелуйте за меня.

– Она еще кокетничает… Где вы достали такой чемодан?

– Мне его подарили.

– Гм… сколько ему лет? Полтораста?

– Что вы, современный чемодан, на молниях, видите?

– Вижу. В клеточку. Как штаны у мистера Пиквика… Положите в него свитер.

– Зачем мне свитер. Я же еду не в Антарктиду, а в Сочи.

– Я бы меньше беспокоился, если бы вы ехали в Антарктиду. На море сейчас время штормов. Где вы будете жить?

– Я буду ездить. Загляну к вашей жене.

– К моей жене? Это еще зачем?

– Так просто, в гости. Она же меня приглашала, когда здесь была. А Краснодар – это рядом. У вас, конечно, есть ее адрес?…