Текст книги "Наши за границей"

Автор книги: Михаил Пеккер

Зеркало

До 17 лет, как я уже говорила, была я толстой, как корова, даже ходить нормально не умела. Моя мама говорила мне: «Доченька, ну как ты ходишь? Разве молоденькие девушки так ходят!» Потом вставала со своего кресла и показывала, как нужно ходить. Я смотрела и только смеялась: мне, с моим ростом 155 сантиметров и весом 78 килограммов, так ходить… да бросьте вы, у меня груди были что кавуны с колхозного базара, прямо на живот опирались. Мой папа, когда на меня смотрел, качал головой и говорил: «Ну ничего, Юля со мной жить будет». Это я потом поняла, что он имел в виду, что с такой фигурой мне замуж не выйти. Нельзя сказать, что друзей у меня в то время не было, наоборот, их было полно, но все мальчики, девочки со мной не дружили, да и я в их вечных шушуканьях смысла не видела. Для мальчиков я была своя в доску, с ними и по заборам лазила, и песни под гитару пела, даже дралась, когда надо было. Честно говоря, я себя и девочкой-то не больно чувствовала, только что в другой туалет ходила.

В 17 лет у меня случился аппендицит, а с моим вечно занятым папой мы все сроки пропустили, поэтому доставили меня в больницу с жутким перитонитом. Из нее я вышла через 18 дней совсем другим человеком. До аппендицита у меня размер одежды был 56-й. Так вы не знаете, что такое 56-й размер? Вообще-то так и должно быть, ни один настоящий мужчина в размерах женской одежды разбираться не должен. 56-й размер – это как в анекдоте: портной делает примерку и говорит: «Метр двадцать, метр двадцать, метр двадцать. Ну, мадам, где талию будем делать?!» Так вот через две недели после операции я пошла первый раз душ принять. Нет, вы не подумайте, ради бога, что я полной грязнулей две недели в постели лежала, умывалась я каждый день, чистила зубы утром и вечером. Это только здесь, в Америке, люди имеют привычку два раза в день душ принимать, а в России, в период развитого социализма, сами знаете, только больному – нет, не с аппендицитом, а на голову – пришло бы на ум каждый день душ принимать.

Так вот иду я в душ, за стеночку держусь: сами понимаете, за две недели лежания с трубочками из живота вестибулярный аппарат совсем ориентировку теряет. Захожу в душ, смотрю на себя в зеркало: е-мое, на меня красивая такая деваха смотрит, фигурка худенькая, мордочка узенькая, ну все как у модели. Оказывается, я за две недели 25 килограммов сбросила, с 78 килограммов стала весить 53, представляете. Кожа у меня на ногах как у слона телепалась, влево-вправо. А талия у меня стала – во!! Короче, за 18 дней я из дойной коровы превратилась в сексапильную красавицу с обложки журнала. Возвращаюсь в свою палату, а там уже папа сидит, он почти каждый день приходил меня проведать. Смотрю, он газету отложил и внимательно на меня смотрит, и вдруг говорит: «Какая ты красивая стала!» А папа мой в женской красоте здорово разбирался. Во-первых, в театре работал, а там, сами знаете, дурнушек не держат, ну, может, одну-две для характерных ролей, во-вторых, солистом в опере был. Вот так я за 18 дней из толстого домашнего гуся превратилась в сексапильную деваху вот с такой талией!

Я как из больницы вышла, чувствую, мужики от меня взгляда отвести не могут, как сквозь коридор какой иду. Я, конечно, варежку свою от радости и распустила: надо же, мужчинам нравлюсь. Молодая была, мозгов-то нет, вот и возомнила о себе бог весть что. Друзей своих сразу потеряла, за мной же настоящие мужчины стали ухаживать, не пацанва всякая. В 17 лет замуж выскочила, опыта нет, вот за первого, кто меня уломал, замуж и вышла. Но гордая была, никого не уважала: «Что ты сказал? А-а… Свободен!!!» – вот моя любимая фраза была. Мужики все со мной переспать хотели, они как меня видели, у них течка начиналась. Вы не представляете, как это действует развращающе, когда с десяток мужчин готовы сделать все, чтобы ты только на них взглянула. Причем заметьте, среди моих ухажеров были люди весьма и весьма умные, других я просто отсылала. Вот такой дамочкой я была до 29 лет, а потом это все как рукой сняло. Произошло это так.

Приблизительно за месяца два до моего дня рождения были мы в гостях с моим третьим мужем Димочкой. Народу много, а хозяйкой моя подружка Валентина была, мы с ней почему-то несколько лет не встречались, хотя обе в Харькове жили. Смотрю, что-то мне в Валентине не нравится, а что – не пойму. Вроде все нормально, только вот обращается Валентина с мужем уж очень небрежно: «Стой, куда пошел? Принеси то. Что ты принес? Я тебе сказала тарелки с цветочками, а ты что принес? С полосочками. Вот недотепа (это она нам), правда? Ну что за чучело на мою голову свалилось, все у тебя из рук валится». И все так с юмором. Смотрю я на все это, и не нравится мне, а что не нравится – не пойму. Посидели мы хорошо: выпили, закусили, потанцевали – короче, нормально вечер прошел. Идем мы с Димой домой, но что-то сидит во мне и не отпускает, хоть убей, не пойму, что. Память у меня, как я говорила, хорошая, прокручиваю минуту за минутой, нет, все нормально. Пришли мы домой, зашла я в ванную зубы почистить, причесаться, лицо сполоснуть. Гляжу на себя в зеркало, и тут до меня дошло: так это же я, понимаете, я. В ней, в подруге своей Валентине, себя увидела. И так мне противно стало, так стыдно. Я никому ничего не сказала, только решила, что всё, хватит в себе эту стерву лелеять.

Через месяц Дима мой вдруг говорит:

– Юля, зайдем в спальню, мне с тобой поговорить надо.

Зашли, он меня в кресло посадил, сам на кровать сел:

– Ну говори, как его зовут?

– Кого? – не поняла я.

– Кого-кого? Любовника твоего!

Я ничего не поняла:

– Какого любовника, о чем ты, Дима?

А он на меня пристально смотрит и улыбается:

– Ну ладно, не хочешь говорить – не говори.

Я ему на это:

– Да нет у меня никакого любовника, Дима!

– А чего тогда ты вдруг так изменилась?

У меня, как у любой женщины, на такие вещи реакция быстрая. Поняла я, что то, что я перестала его терроризировать, насмехаться над ним, он объяснил тем, что я любовника себе завела. Не могла же я ему рассказать про Валентину, зеркало, это вообще не в привычках женщин – мужьям такие секреты рассказывать. Поэтому я сделала глупое лицо и спросила:

– Что ты имеешь в виду, что я изменилась?

Дима решил, что из меня ничего не вытащить, поэтому примирительно сказал:

– Ну нет любовника, и хорошо!

Так до самого развода он мне и не верил, что я себе любовника не завела.

Вас, конечно, интересует, почему я развелась. А просто влюбилась в другого – и все! Я как в кого влюбляюсь, так все бросаю и выхожу за него замуж. Поэтому мужьям своим я никогда не изменяла, а зачем, скажите, если любишь. В тот раз я вышла замуж за солиста Харьковского государственного театра оперы и балета. Влюбилась в него по уши, ни в кого так влюблена не была, от любви чуть ли не по карнизам ходила, я в то время все свои стихи написала про шута, например, а потом как отрезало.

По глазам вашим вижу, хотите спросить, всегда ли я мужей бросала или было и так, что они меня бросали. Честно скажу, до того как в Америку уехать, я пять раз замужем была и всегда сама уходила. Правда, от Саши, моего последнего русского мужа, я ушла не по своей охоте, уж очень меня его мама об этом просила: «Милочка, ты хорошая женщина, но не пара моему Сашеньке. Во-первых, старше его, во-вторых, ему еврейская жена нужна, а ты шиксочка. Если любишь Сашу, так оставь его, не будет ему счастья с тобой, ему еврейская девочка нужна, а не красивая шиксочка, как ты. Сам он от тебя не уйдет, поэтому ты уйди». Короче, уговорила она меня. Он, правда, от этого счастливее не стал, хотя миллионов пятьдесят в Америке заработал. Живет сейчас на Манхэттене с шиксочкой лет на двадцать младше меня. Ее одна бабка на Брайтон-Бич, это где все русские евреи в Нью-Йорке живут, спрашивает:

– А вы, милочка, еврейка? А то больно вы уж на русскую похожи, светленькая и глазки у вас голубенькие.

– Да как вам сказать, бабушка, – Иринке палец в рот не клади, – еврейка я только во время инжекции, а так нет!

– Ну, милочка, раз мужчина у вас еврей и такой видный, надо вам конвертироваться!

– Хорошо, бабушка, я подумаю, но пусть он раньше женится на мне.

А Сашка мой как миллионы свои сделал, подозрительным стал, чудится ему, что все с ним хорошие отношения поддерживать хотят из-за денег его. Хотя кто людей поймет? Может, так оно и есть.

А в Америке я два раза замужем была: один раз мы разъехались по обоюдному согласию. Второй раз муж меня бросил, но не потому, что разлюбил, как раз любил он меня сильно, просто обстоятельства его пересилили: брат с женой давили, да и мать больная в России у него была, вот он и уехал. Письма писал, звонил, но уехал он плохо, не по-мужски. Поэтому сейчас одна живу с мамой и собакой – Медори у меня после Летучего Голландца осталась. Вот такие дела…

Бутерброды

Знаете, а ведь вчера я вам наврала, один раз я изменила своему мужу, но если честно, он сам этого хотел – можно сказать, заставил. Не верите, что такое возможно? Хорошо, давайте я вам расскажу, как все было, а дальше сами решайте, кто виноват, а кто нет.

Мой четвертый муж был солистом балета, любила я его безумно, хотя бабником он был ужасным. Понимаете, люблю я умных людей, многое им прощаю, а он к тому же и артист был замечательный.

Так вот, сижу однажды я парикмахерской и делаю маникюр, а рядом две дамы под феном сидят и разговаривают. Одна из них рассказывает о своем новом возлюбленном. Ну я, естественно, от нечего делать прислушиваться стала. И вдруг меня как ударило: так это она про моего мужа рассказывает, все совпадает: и то, что он солист балета, и то, что танцует Краса в «Спартаке», и то, что сегодня приезжает из Москвы, но главное – фамилия и имя.

– Я, – говорит, – ему бутерброды приготовила, – и достает из сумки большой пакет в красивой оберточной бумаге. – Здесь и с икоркой красной есть, и с бужениной, и с сервелатиком, ведь холостой он у меня, кто его еще побалует?

– Я! – захотелось крикнуть мне, но сдержалась.

Раньше никогда на вокзал ни ездила мужа встречать: во-первых, не любил он этого, во-вторых, он так часто ездил на гастрольные спектакли и репетиции, что к его поездкам я уже привыкла. Короче, поехала я на вокзал. Конечно, номер вагона я не знала, поэтому стала у начала платформы и смотрю – точно идет мой Сережа с этой самой дамочкой и мило так разговаривает. Хотела броситься к ним, крикнуть, но ноги с места не двинулись. Прошли они совсем рядом со мной – может, в полуметре, а может, и ближе. Я еще постояла немного и домой поехала. На стол всё выставила и жду, когда мой благоверный появится. Пришел он часа через два. Обнял меня, поцеловал. Если бы сама своими глазами не видела, никогда бы не поверила, что он только от любовницы пришел. Открывает сумку, достает сверток: «Это тебе сувенир из Москвы». Я делаю вид, что очень рада.

– А это что такое? – спрашиваю я и указываю на знакомый мне сверток.

– Это… это бутерброды. Я их в Москве перед отъездом купил, еще даже не пробовал.

Смотрю, двух бутербродов с икрой не хватает, хотелось мне сказать «А с икрой-то где?» – но не сказала, не смогла, только спросила:

– А чего так поздно, поезд вроде в семь должен был прийти, а сейчас уже почти десять. Опоздал, что ли?

– Да нет, я в театр зашел!

Я ничего так и не сказала, а бутерброды эти мы на следующий день за завтраком съели. Потом в течение месяцев двух мы бутерброды раза два-три в неделю ели, то с черной икрой, то с красной, то с бужениной, то с сервелатом. Вас, естественно, интересует, спрашивала ли я у мужа, где он такие замечательные бутерброды берет, ведь в то время на всё дефицит был, ничего без блата купить нельзя было. Спросила, конечно, а он ответил: «У нас в театре покупаю, специально для ведущих артистов привозят».

Так вот, на следующий день после приезда моего мужа из Москвы я в парикмахерскую поехала и у своей маникюрщицы все осторожно, так, чтобы она не догадалась, выяснила. А когда выяснила, я себе расписание изменила, так чтобы в одно время с соперницей своей в парикмахерской быть. Через два месяца я много чего про своего Сашу узнала. И какой он замечательный, и какой он одинокий, и какое счастье, что они встретились, и много чего другого, ну сами понимаете, о чем женщины под феном секретничать могут. Рассказывала она, конечно, не мне, а подруге своей, они всегда вместе приходили. Короче, через два месяца я своему мужу всю его историю про бутербродики и рассказала. Но Сергей ведь не просто танцором был, он и драматическим артистом хорошим был, поэтому не растерялся:

– Да что ты, Юля, да как ты могла подумать, я только тебя люблю. А то, что спал с ней, так это так, ничего не значит, мало ли с кем я сплю. Я же артист, сама знаешь, какие у нас эмоциональные нагрузки, поэтому и сплю с кем попало, чтобы стресс снять. Юля, только ты мне и нужна, а это ерунда всё, секс с ними, с бабами, – это вместо гимнастики, понимаешь, да?

И так все это он убедительно говорил, что если бы я ничего не знала, то, как всегда, простила бы, а так, когда весь этот роман, можно сказать, на твоих глазах развивался… Сами наверняка знаете, как это больно бывает… Так вот, слушаю я его, слушаю и говорю:

– Значит, все это фигня, да?

– Да, не обращай внимания, ерунда все это.

– Хорошо – говорю я, беру трубку и набираю телефон его друга, он давно ко мне подкатывался, и говорю: «Слушай, Владик, ты хотел, чтобы я стала твоей любовницей, так я согласна. Что муж по этому поводу думает? Нет, он не против. Говорит, все это ерунда. Так что приезжай. Когда? Да прямо сейчас».

Когда Владик приехал и моего мужа увидел, у него рот открылся. Я ему все объяснила – и стала я с ними двумя встречаться. Противно, конечно, было, но терпела, молодая была, глупая. Да и им приятности мало, без любви какое удовольствие. Через неделю смотрю, переживает муженек, а я ему:

– Да что ты, Сереженька, ерунда все это, зарядка!

Короче, через три недели собрала их обоих и говорю: «Вот что, полюбовники мои, собирайте свои манатки, и чтоб я вас больше не видела. Надоели вы мне оба до чертиков». Что им делать? Ушли, естественно. Потом муж ко мне приходил: «Я не прав был, больно это очень, когда близкий человек изменяет». Но мне все это уже по барабану было. Вот так один раз в жизни я своему мужу и изменила. А теперь скажите, разве не он меня заставил быть ему неверной женой?

Я когда решила с первым мужем разойтись, моя мама была очень против. «Как ты можешь, кто ж тебя потом замуж возьмет?!» – не могла она успокоиться. А папа посадил меня на стул и спросил:

– Ты уверена, что правильно делаешь?

– Да! – ответила я.

Он посмотрел на меня внимательно, взял за руку и сказал:

– Раз уверена, тогда делай, как ты считаешь нужным. Я тебе доверяю.

Я улыбнулась, знала, что папа всегда меня поддержит.

– Только прошу тебя об одном, – продолжил он, – относись к людям серьезно.

Больше ничего папа мне не сказал.

Сколько себя помню, папа мне ни разу ни одного замечания не сделал, и не потому, что ему было все равно, как у меня моя жизнь складывается, нет, он просто действительно доверял мне и всегда был на моей стороне. А знаете, как это важно – чувствовать, что человек на твоей стороне, а не на стороне каких-то абстракций, что всегда он исходит из твоих интересов и всегда готов тебе помочь. Обмануть доверие такого человека, как мой папа, никак нельзя, потому что это… такой грех обманывать того, кто тебе доверяет.

Вот, думаю, почему я со всеми своими мужьями не ужилась, почему я их бросила. Ведь любила я их, верна им была, но все как-то не складывалось. Наверное, по двум причинам. Первая – не терплю слабость рядом с собой: как только замечаю, что мужчина хоть в чем-то уступает мне, моя любовь к нему начинает потихонечку испаряться. Второе, как объяснил, мне мой Голубоглазый Швед: «Юля, как бы близка ты ни была с человеком, ты всегда держишь автономию. И когда понимаешь это, становится очень неуютно. Ты мне напоминаешь пружину: чем сильнее давишь на нее, тем сильнее она тебя ударит. А любящий человек не должен быть пружиной, он должен быть соавтором твоей жизни, как и ты его». А потом, подумав, добавил: «Ты замечательная женщина, таких дур, как ты, одна на миллион. На тебя посмотришь – сразу трахнуть хочется на все деньги, которые есть, ты просто создана для этого». Я очень удивилась и спросила, почему он так считает. «Ты талантливый человек, пишешь стихи, музыку, умеешь быть веселой, хорошим другом, но у тебя один большой недостаток, – мой Голубоглазый Швед всегда умел четко формулировать свою мысль. – Ты считаешь, не знаю почему, что мысли, которые крутятся у тебя в голове, автоматически крутятся и в головах других людей. Поэтому первое: ты никогда до конца ничего не договариваешь и потом всегда обижаешься, когда люди тебя не понимают или делают совсем не то, что ты имела в виду. Второе: ты вследствие этой своей особенности фактически всегда имеешь дело только сама с собой и поэтому не можешь объективизировать ситуацию. А когда тебе наконец все становится ясным, ты, вместо того чтобы наказать подлеца, отворачиваешься от ситуации или предоставляешь довести дело до конца своим друзьям».

Все, что сказал мой Голубоглазый Швед, правда. Но переделать себя нельзя, поэтому трахают меня на деньги всякие подлецы и подонки, а порядочные люди в конце концов уходят из моей жизни. Кому охота иметь дело с пружиной, даже если она веселая и симпатичная женщина.

Вот недавно стих написала, гуляла с Медори и написала:

 
Где Ты? – Я лежу, распластана потерей,
Поседевшим разумом давлюсь.
Кто построил поднебесный терем
И сказал, что я в него вселюсь?
 
 
Кто подставил ногу для паденья,
Кто закрыл глаза и вскрикнул «глянь!»?
Кто измучил так стихотворенья,
Что не знаю я, писать ли эту дрянь?
 
 
Где ты? – Все равно тебя нет краше,
И теплее нет дыханья твоего.
Терем – в сказке, я же – в жизни каше,
И варюсь я в ней, как видишь, зажив.
 
 
Никогда возможностей не мерила,
Никогда практичной не была.
Просто верила. Всему на свете верила.
Жизнь в ответ взяла и наврала.
 
 
Я лежу как сброшенное платьице,
Поздно мне жалеть себя и зря,
Лишь слеза в подушку робко прячется
Да глумится надо мной Заря.
 

Как я стала взрослой

После окончания института иностранных языков папа меня устроил редактором в издательство «Днiпро». Мой стол в большой комнате на третьем этаже огромного здания в центре Харькова был самым популярным среди писателей и поэтов, на нем всегда лежали рукописи, срок сдачи которых, к моему ужасу, истекал на следующей неделе. Нет, так было не потому, что я такая уж безалаберная – всю работу откладываю на последний день. Просто все авторы, независимо от их таланта и умения писать, хотели со мной работать. Я никогда не старалась переделывать их рукописи под себя, никогда не навязывала им «правильный» художественный стиль, как это делают многие редакторы – выпускники литературных институтов. Наоборот, я всегда старалась сохранить авторский стиль, авторскую интонацию. Но если честно, это было иногда очень сложно, потому что большинство произведений, приходящих к нам в редакцию, были написаны очень слабым языком. Несмотря на это, редакторская работа мне нравилась, всегда было интересно наблюдать, как автор начинал вдруг видеть не только свои ошибки, но и то, как его мысли, его чувства, спрятанные в месиве неуклюжих фраз, начинают звучать, получают выпуклость, видеть, как он постепенно от неприятия меня – исказителя его гениального произведения – начинает обожать. Я вам так скажу: человек, даже если он вор-карманник, всегда помнит своих учителей, людей, которые научили его думать, делать что-то, заложили в нем самоподдерживающую систему творческого отношения к жизни. Вы, конечно, будете смеяться, но я действительно для многих «моих» авторов была не только редактором, но и профессором литературы.

Кстати, насчет карманника я не пошутила, с одним из них меня папа познакомил. Откуда он его знал, не знаю, я в то время вообще папой не интересовалось, он был для меня палочкой-выручалочкой, о которой вспоминают, только когда нужно к гинекологу попасть или обновку купить. Так вот папин Саш к с такой любовью рассказывал о Моисее Львовиче, будто он был не вор, а заслуженный преподаватель Украины по классу скрипки. До сих пор вижу этого вальяжного красивого мужчину с неизменной бабочкой на шее и ловкими женскими руками.

Если бы вы только знали, сколько через мои руки за пятнадцать лет работы в издательстве прошло романов, повестей, пьес, а о количестве рассказов и стихов я уж и не говорю. Большинство из них, как я уже сказала, были откровенно слабыми, но попадались произведения настолько замечательные, что я им радовалась, как подаркам на Новый год. Именно за это, а совсем не за конфеты, цветы, возможность покуражиться над автором я любила свою работу. Огорчала меня в редакторской работе больше всего не слабость авторов (если очень стараться, научиться писать может почти каждый), а гладкость, выработанная годами учебы на литературных курсах, и привычка много писать. На авторов, не вполне владеющих пером, но с искрой таланта, оригинальности я времени никогда не жалела.

Кроме меня в комнате сидела Валентина Павловна – женщина с полными (пухлыми) безвольными руками и такой же грудью. Вначале Валентину Павловну я ужасно боялась, ее высокая желеобразная фигура, контрастирующая с быстрыми проницательными глазами, буквально парализовала меня – я ощущала присутствие Валентины Павловны в комнате каждой клеточкой своего худосочного организма. Но когда однажды Валентина Павловна пропела красивым глубоким голосом четверостишие грузинского поэта, которое она переводила на украинский язык, мой страх пропал. Так могла петь только щiра украiнка, то есть жiнка, яка колi треба, грудямi своiмi на пулемет ляжiть, а колi треба, так огреет дубiной свого обiдчiка, что iз того дух вон. Таких женщин, как Валентина Павловна, бояться не нужно, в них нет ни коварства, ни женской зависти, они готовы не только утешить (это как раз многие с удовольствием сделают, особенно если ты недурна собой), но и последнюю десятку с тобой разделить.

Кого надо было бояться, так это симпатичной блондинки. Ее задумчивые, с влажнинкой глаза, тонкая фигура, приветливая улыбка, красивые прямые ноги, грудь стоячком. Господи, только не подумайте, что это я себя описываю. Наоборот, я была человеком взрывным, если что было не по мне – я загоралась как пионерский костер… Сейчас, правда, от этих «Взвейтесь кострами, синие ночи…» остались одни тлеющие угольки, в них хорошо разве что картошку печь. Так вот, за всеми этими красотами скрывался характер незаурядный, готовый ради успеха на всё. Душа у Светланочки была тонкая, чувствительная, но, в отличие от Валентины Павловны, в ней была твердость человека, узнавшего жизнь с не лучшей стороны.

В нашей комнате сидела еще Серая Мышка, она была отличным редактором, лучше, чем я, и замечательным переводчиком. Свою работу она делала незаметно, стараясь всегда остаться в тени. Все авторы, с которыми она работала, ограничивались скупой благодарностью – никогда не дарили они нашей Серой Мышке букетов цветов, огромных, в полстола коробок конфет, не приглашали в ресторан отметить выход книги. Кулечек ирисок или дешевенькие духи – вот все, что она от них получала. Начальство с Серой Мышкой тоже особо не цацкалось – сбагривало ей безнадегу, длиннейшие опусы партийных лидеров, коих на старости лет муза осенила. Наша Мышка умела каким-то образом доводить мемуары партийных бонз республиканского масштаба до вполне читаемого состояния – после ее редакции в них появлялась искра жизни, чувства. Все партийные бонзы, а я часто встречалась с ними и по долгу службы, и через папу, всегда смотрели на нас, людей простых, свысока, все они имели отношения с нашей Серой Мышкой только через главного редактора издательства – никогда не говорили ей слов благодарности, ничего не дарили. Во время перестройки Серая Мышка не пропала, ее скромность, нежелание влезать в чужие дела и вместе с тем деловитость и ответственность, помноженные на настоящий талант редактора, позволили ей сделать успешную карьеру – стать женой хорошего человека и одним из вице-президентов большой рекламной компании.

Работа в издательстве была мне не в тягость, дома я себя тоже не очень перетруждала, так что времени на светскую жизнь было у меня предостаточно. Я посещала все театральные премьеры, светские рауты, и это, как вы понимаете, при связях моего папы было совсем не так сложно. Чтобы увидеть любимого актера или эстрадного певца, мне не нужно было подобно девочкам-фанаткам часами простаивать у театрального подъезда или ночевать у дверей гостиницы – знаменитости сами приходили к нам домой. Я хорошо знала всех модных поэтов, писателей, киноактеров, со многим выдающимися людьми искусства я была накоротке еще с детства, поэтому пиетета перед ними у меня никогда не было, уважение – да, было и есть, но подобострастия с придыханием – никогда.

Сейчас, когда я слышу очередной рассказ моей знакомой о том, как ей удалось 20 лет назад пожать руку самому актеру А. и посидеть за столиком ресторана с эстрадной звездой П., меня охватывает дикая жалость и злость: ну как можно так преклоняться перед человеком, даже очень талантливым, даже гениальным? Талант ведь дается Б-гом и годами труда.

Уважать нужно любого человека, независимо от его таланта, способностей, преклонение – оно ведь только унижает человека, делает его жизнь невозможной.

– Послушайте, Юля, но сами-то вы с 17 лет никого, кроме как гениальных и талантливых, не признавали?

– Да, было такое. В молодости я очень глупая была, заносчивая до одурения. Это потому, что с меня все пылинки сдували, начиная с папы. А потом так ударило, что вся эта дурь из головы вылетела.

– Знаете, Юля, мы ведь с вами одного года рождения, жили в одном городе, могли бы и раньше встретиться.

– Могли бы, но шанса подружиться со мной у вас не было. Я ведь только с известными людьми дружбу водила: художники, артисты, поэты. А вы кем были в то время? Студентом, да еще, небось, и стеснительным.

– А сейчас что, планка упала?

– Да нет, просто жизнь многому научила.

– А до 17 лет у меня был шанс?

– У вас? У вас был! Но у меня не было, я же до 17 лет толстой коровой была, толстой-претолстой. Вы любите толстых женщин?.. Вот вам и ответ.

Я вот стихи пишу, раньше никому их не показывала, стеснялась, считала их недостойными, но вот однажды прочла у Антона Павловича Чехова: «Есть большие собаки и есть маленькие собаки. Но маленькие не должны смущаться существованием больших: они должны лаять, и лаять тем голосом, какой Господь дал им». И поняла, что это очень правильно: нельзя обижаться на то, что Б-г не дал тебе таланта, нужно быть самим собой, по возможности не грешить и принимать удары судьбы… Тьфу ты! Сказала прямо как монашка какая, будто у самой не было семи мужей.

Вот сейчас мы с вами разговариваем, а вы, наверное, думаете: «Почему у нее при таком количестве мужей детей нет?» Думаете-думаете, я знаю. Понимаете, я ведь с ранней молодости недостатка в мужском обожании не имела, поэтому и детей решила не заводить – знала, что одним-двумя мужьями дело не кончится. Я же молодая была, глупая, почти до 40 полагала, что мир специально так устроен, чтобы мне хорошо было. Сейчас считаю отказ от детей самой большой своей ошибкой в жизни.

Так и жила, в облаках, пока мне в голову не пришла мысль уехать в Америку. А если какая мысль в моей голове застрянет, то все, пока я ее не реализую, успокоиться не могу – руководит она мною безжалостно. Я сама сейчас себе удивляюсь, сколько непреодолимых препятствий я преодолевала, чтобы добиться своего, и всё для того, чтобы спустя много лет себя с недоумением спросить: «Зачем тебе все это нужно было?» Вот вы как-то мне сказали, что человек – это единственное существо в мире, которое создает препятствия, чтобы затем их преодолевать. Это точно про меня сказано: захотелось мне жить в Америке – и все, хоть тресни! Чего со мной за 12 лет в Америке только не было: и предательство друзей, и четыре доллара в час, даже выпроваживали меня из нее в наручниках, а все равно и американской гражданкой я стала, и состоятельным человеком, а ради чего, спрашивается? Чтобы по ночам Харьков видеть и мечтать в него вернуться. Ведь страстная натура, как вы сказали недавно, вещь жуткая, она не только всех ближних опаляет своим огненным крылом, она еще и сжигает все внутри у ее носителя, оставляет в нем только головешки разочарований и недоумения. Это правда, что страсть должна быть частью таланта, а не талантливости, потому что талант – преобразователь жизни, а талантливость – ее прожигатель.

Когда мы поженились с Летучим Голландцем, денег у нас особых не было, бизнес мы начинали с кредитных карточек, вернее – он начинал, мое участие ограничивалось переводческими и представительскими функциями, красивая жена бизнесу – большая польза. Какой бизнес был у моего мужа? Научный туризм. Голубоглазый Швед со своим партнером организовывал для американских врачей научные конференции и стажировки в Европе. Врачи в Америке, как мы с вами знаем, – люди очень богатые, зарплатой в 150–200 тысяч долларов их не удивишь, поэтому все делалось на самом высоком уровне, останавливались мы, как организаторы, всегда в самых лучших отелях. Помню, однажды во Франции Голубоглазый Швед снял для нас с ним комнату в королевском замке. Нет, серьезно, мы даже ночь провели на кровати французской королевы – она, говорят, на ней с превеликим удовольствием изменяла своему мужу, королю Франции. Нет, Франция – это не Англия, во Франции это в порядке вещей: плати тысячу долларов за ночь – и мерзни в келье под тремя одеялами.

Так и жила я легко и беззаботно: писала музыку, читала умные книги, ездила по Европам. Вот стихи – стихов не писала, после развода с солистом балета как-то не получалось. Когда мы с Летучим Голландцем более и менее стали на ноги, к нам приехали мои родители. Голубоглазый Швед к ним хорошо относился, везде возил, все показывал, даже пару десятков слов на русском выучил. Через год как мы поженились Голубоглазый Швед начал думать, чем бы мне заняться. Это по его настоянию я за 10 тысяч долларов газету купила, сейчас она, конечно, раз в тридцать больше стоит, самая популярная еженедельная русскоязычная газета в Америке. Поначалу она много времени у меня занимала, надо было и рекламодателей найти, и систему распространения создать, и с типографией договориться. Но через пару лет, когда все наладилось, я от нее отошла. Сейчас только бухгалтерия на мне, всем остальным: статьями, авторами, рекламой – занимается моя редакция. Я, если честно сказать, свою газету даже не читаю – некогда, да и желания особого нет, классику английскую и русскую люблю. Но до того, как газета прибыль приносить стала, Голубоглазый Швед мою жизнь так изменил, что до сих пор прийти в себя не могу. Однажды утром сижу за столиком в спальне, привожу себя в порядок, выходит мой Голубоглазый Швед из душа весь обтянутый полотенцем и говорит бодрым голосом: «Знаешь, дорогая, я вот подумал и пришел к выводу, что ты круглый ноль! Ты абсолютная неудачница и полное ничтожество».