Текст книги "Небо Сталинграда. Смертельная рана люфтваффе"
Автор книги: Михаил Кудинов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
14.08.1942 г
Я в паре с Михаилом Погореловым. Нам теперь часто приходится летать вместе. Меня назначили командиром звена, на петлицах ношу четыре треугольника – старшина. Миша у меня ведомый. Летает он хорошо, с ним спокойно в воздухе, как, впрочем, и на земле.
В составе группы мало самолетов – командир выпускает нас парами, звеньями, чтобы лучше изучали тактику противника, «знакомились» с немецкими асами.
С ходу бросаюсь на «мессеров», даже не выбрав для себя цели. Даю очередь по одному, сам отворачиваю от двоих, наседающих справа и слева. Ускользаю от них, как вьюн, снова захожу для атаки, прицеливаюсь. Один взрывается, падает. Теперь могу свободнее маневрировать и прицеливаться. Но тут новая неприятность: у самолета Михаила повреждено крыло, он вынужден отойти. Фашисты направляют на меня огонь, отсекают от других «яков», один за другим атакуют. Только успевай отбиваться.
Силы слишком неравные. Видимо, поврежден двигатель моей машины. Он начинает перегреваться. Затем в кабину пробиваются горячее масло и вода. Выхожу из боя внезапно: переворотом через крыло. Сажусь на ближайший аэродром. Но уже на пробеге машина резко разворачивается влево. Пытаюсь погасить разворот тормозами и рулем управления, но самолет встает на нос, переворачивается через крыло и ложится на спину. Я оказываюсь прижатым к земле вниз головой. Масло и вода льются по моей одежде. Поблизости никого, кто бы мог помочь.
Летчики 4-го иап И.Н. Степаненко и М.С. Погорелов. Сталинградский фронт. Лето 1942 г. (Фото из семейного архива семьи И.Н. Степаненко)
Над аэродромом грохочет бой, строчат пулеметы, бьют пушки. Минут через десять слышу голоса снаружи:
– Быстрее ломик! Летчика зажало в кабине вниз головой…
Вытащили меня.
– Сгребай с него масло! – командует незнакомый сержант.
Палками и лопатками солдаты очищают мой комбинезон от липкой массы, потом я осматриваю машину. Левое колесо повреждено. Так вот почему она скапотировала!
Над городом продолжается воздушный бой, к земле факелом устремляется чей-то самолет. Позже я узнал: не вернулся с задания старший лейтенант Кобяков. Он сбил «Дорнье‐217», свалил «мессер», но и сам погиб… Дорого еще обходится нам каждая встреча с врагом.
Степаненко И.Н. Пламенное небо. – К.: Политиздат Украины, 1983. – С. 93.
15.08.1942 г
Все выяснилось на аэродроме. Предстояло лететь под Сталинград. На подготовку людей и техники – два часа. Самолеты к вечеру должны были быть на фронтовых аэродромах, а утром уже участвовать в боях. В обратный путь – этой же ночью на Ли‐2.
Будущий дважды Герой Советского Союза, выпускник авиационной школы летчиков г. Энгельса М.П. Одинцов. 1940 г.
Митрохин был рад такому поручению. Это дополнительная тренировка для летчиков. Да и сам он мог за несколько часов пребывания на фронтовом аэродроме поговорить с воюющими и присмотреться к происходящему, оценить своих людей и недоделки в подготовке. Предстояло сделать одну посадку: одним в Энгельсе, другим в Саратове. Сам по себе маршрут несложный, если не будет непредвиденных обстоятельств по отказам техники и обстановке на фронте.
Когда подготовка в эскадрильях была закончена, а самолеты приняты и опробованы, собрал всех пилотов.
– Товарищи летчики! Каждая эскадрилья идет двумя группами. Первую группу веду я, замыкающую – капитан Русанов. Взлет групп с интервалом в пять минут. Первая, третья, пятая группы садятся в Энгельсе, остальные —
в Саратове. Мне думается, сразу после Саратова надо быть готовым к воздушному бою с немецкими истребителями, поэтому пойдем пониже и восточнее Волги. Запуск моторов и отсчет времени по моему самолету.
…Группа Осипова взлетала пятой. Он был рад этому обстоятельству: садиться ему в Энгельсе, на центральном аэродроме своего родного училища, из которого он ушел в «большую жизнь» весной сорокового года. Не ждал, что придется так скоро свидеться, и теперь волновался, как будто предстояло встретиться с родной матерью после долгой разлуки.
Взлетели.
Замутненный городом воздух сносился потоком ветра от Волги в степь и размывал в мареве жаркого дня окраины. Многоцветие крыш домов и заводов, пустырей и складов, белых пароходов, камуфлированных барж, буксиров осталось вскоре позади. Волга сделала резкий поворот вправо, ушла поить своей водой Сызрань, и самолеты повисли над желто-бурой степью. Над головой в зените ослепительно яркое солнце, а внизу степь – огромная столешница, оструганная фуганком, с редкими прожилками сухих оврагов и сучками-хуторами, негусто разбросанными около них.
Ни машин, ни людей, ни повозок. Если бы не было на этой равнине редких черных квадратов пахоты, то можно было бы подумать, что внизу мертвая земля. Смотреть на равнинное однообразие нудно, и Матвей довернул свой самолет вправо, чтобы пораньше вновь выйти на Волгу. Решил, что так будет интересней, да и аэродром не проскочишь… Показался вначале правый, высокий берег реки, а потом вода. И Матвею почудилось, что в кабине стало прохладней.
Волга трудилась. Вода ее плотно была занята баржами и буксирами, которые шли и вверх, и вниз по течению. Тут воочию можно было убедиться, что река-матушка снабжала южные фронты, а северу давала нефть и бензин. Вот только сейчас Матвей, кажется, осознал, что для него и всех значат Волга и Сталинград. Он горько усмехнулся.
– Быть или не быть? Вот в чем вопрос.
Отозвался Пошиванов, идущий у него заместителем.
– Командир, повтори! Не понял!
Матвей про себя выругался. Оказывается, в задумчивости он незаметно для себя нажал кнопку передатчика, и его мысли стали достоянием всех. А кроме этого, сам же нарушил и указание о строгом радиомолчании в полете. Теперь надо было отвечать, иначе будут вновь переспрашивать.
– Посмотри на Волгу, и поймешь, что она для нас есть, особенно сейчас. А вообще разговоры прекратить. Идти молча.
Внизу пошли знакомые по курсантским полетам места.
На правом берегу высоко на холмах показался размашистый, разноцветный, деревянно-каменный, с пакгаузами у воды и толпой пароходов вдоль берега Саратов. А ниже пыльный и маленький городок, на окраине которого, вдали от воды, плотной кучкой стояли красно-кирпичные многоэтажные дома.
Матвей радостно отметил, что городок училища, огромный Дворец культуры и ангары целы. Аэродром жил. У севших раньше его «илов» сновали люди и автомашины. Хотелось сделать круг, чтобы посмотреть родное гнездо, свое «пятое летное поле», но надо было идти на посадку…
И снова на юг. Но теперь уже с опаской поглядывая на синее небо. Справа Волга, а слева железная дорога, идущая на Астрахань. Матвей хорошо помнил Заволжье. Этой дороги здесь не было раньше. Наверное, она и не появилась бы еще несколько лет, если бы не было немцев на Северном Кавказе. Матвей вел свою группу низко над землей, стараясь все время лететь между артериями, питающими фронт. Это для него сейчас казалось очень важным, потому что и река, и железная дорога патрулировались истребителями, которые могли оказать ему помощь в воздушном бою. Но, видать, ни истребители, ни зенитная артиллерия не могли полностью обезопасить пароходы и поезда от вражеской авиации: на воде, уткнувшись носом в берег, горели две наливные баржи. Танки их уж лопнули от температуры, выбросив огромный столб огня и черного дыма вверх, а разлившееся горючее попало в воду и уносилось течением, отчего казалось, что горит сама волжская вода.
Матвей повернул группу к дороге, чтобы без ошибки выйти на озеро Эльтон, а уже потом от него искать неизвестный конечный аэродром. Соломенная желтизна степи все чаще стала перемежаться песчаными плешинами и солончаками, на карте уже не отдельные, а целыми россыпями появились татарские названия.
«Сколько же веков прошло с времен крушения Золотой орды! – подумал Матвей. – Ушел тот народ, а данные им названия в этих местах все еще живут. Сколько же веков надо будет прожить людям после нас, чтобы не мерить свои дела или выдающиеся события словами «до войны, после войны»?!»
Из песчано-голубой дали Эльтон выплеснулся своими снежными соляными берегами. Глянцевая вода лежала в чаше спокойная, без морщин, неживая. Несмотря на жару, у Матвея не появилось желания искупаться в этой с холодным блеском, но наверняка горячей воде…
Ориентиров, которые бы говорили Матвею о том, что от Эльтона они идут правильно, не было. Он полностью доверился трем своим постоянным друзьям: компасу, скорости и времени, надеясь, что они и сейчас его не подведут.
Надо было лететь еще минуту, когда впереди поднялась в небо полоса песка – кто-то взлетел. Значит, все было правильно… Впереди аэродром, а еще дальше разноцветные дымы сталинградских пожаров.
На Матвея пахнуло войной, смрадом горящего города. От этого ощущения он насторожился, внутренне напрягся. Решил подсказать пилотам, куда смотреть, и включил передатчик.
– Пилоты, посмотрите вперед и запомните. Не каждому дано это видеть.
Отпустил кнопку и остальное договорил себе.
«Город горит два месяца. Горит все – даже железо. Горит, но не сгорает. И сильнее огня там люди, которые уже почувствовали в себе неимоверную силу и уверенность. Они знают, что выстоят. Не каждой жизни хватит, иная бывает тут коротка, как мгновение. Вместе же их жизнь бесконечна».
Матвею захотелось быть там, с этими летчиками, артиллеристами и танкистами. Заходя на посадку, он надеялся, что будет так. Их могут не отпустить.
Радио самолетов и земли молчало, но снизу взвилась и небо зеленая ракета – посадка разрешена. Даже Осипову, знавшему войну, было непривычно после тыловой радиоболтовни это деловое и настороженное молчание.
Самолет после посадки еще не успел остановиться, а впереди появился красноармеец с белым и красным флажками. Расставив руки в стороны, как крылья, он побежал, забирая вправо, – надо было рулить за ним. Наконец мотор выключен. И пока Матвей выбирался из кабины, «илюху» уже почти полностью закрыли маскировочными сетями лоскутного безрадостного цвета.
– Здравствуйте, сталинградцы! Как живем? – Матвей поздоровался за руку с потным, раскрасневшимся своим провожатым.
– Живем хорошо. Только летчикам тяжело.
– Понятно. Кто принимает самолет?
– Сержант Кричев, товарищ лейтенант.
– Моя фамилия Осипов. Самолет исправен. Журнал подготовки в кабинной сумке, весь инструмент и формуляры в техническом люке. Там же мой чемоданчик. Достаньте кто-нибудь… Аппарат хороший, сам летает. Ну, счастливо. Может, и увидимся.
Матвей попрощался и полез в кузов подошедшей за ним полуторки. Машина начала петлять между разбросанными по степи самолетами. Осипов не успел еще собрать своих пилотов, как над аэродромом появилась группа Русанова.
Возбужденный своим первым в жизни перелетом, сержант Чернов немножко с удивлением прокомментировал:
– Командир, посмотри-ка, ведь все пришли.
– И очень хорошо. Неисправность на таком перегоне – хуже нет. Останешься один – намучаешься. Один ты, как бездомный пес, никому на нужен на промежуточном аэродроме. С грехом пополам, с проволочками долетишь до места, а потом куда? Своих опять уже нет. В этом случае уж лучше остаться и новом полку, чем своих по свету искать.
Вмешался Пошиванов:
– Лучше-то лучше. Но ведь незаконно… Чего доброго, пока разберутся начальники, в дезертирах находишься. Конечно, могут и перевод по просьбе оформить. Да на войне всякое бывает – придет перевод, а человека уже на этом свете не окажется.
– Все это, Степан, правильно. Но мне думается, что в такой человеческой мешанине отбиться от своих только порядочному командиру и красноармейцу страшно. Зато подлецу сподручно: не дезертир, не без вести пропавший, не убитый, но и не живой. Так, тень на государственном коште. А потом где-нибудь и когда-нибудь, когда уже за свою шкуру будет не боязно, этот тип объявится. И законно ухватит. Потому что на какой-нибудь бумаге будут стоять штемпели, удостоверяющие, что он усиленно искал свою часть.
Наклонился к кабине.
– Эй, шофер! Давай вон за той машиной. Там наш командир…
…Солнце упало за дымный горизонт, и в начавшихся сумерках низко над землей показался самолет. Толстоголовая, пузатая рыбина с двумя крыльями вместо грудных плавников, сделав разворот, пошла на посадку. Его ждали: обшарпанный, видавший виды грузовой Ли‐2 прибыл за летчиками. Надежды Осипова не оправдались.
Вместе с темнотой пришло разрешение на вылет. И прилетевшие днем снова поднялись в воздух, но теперь уже пассажирами… В грузовой кабине горела одни малюсенькая лампочка над пилотской дверью, которая не разгоняла мрак, а только определяла, где нос и где хвост самолета. Фюзеляжные иллюминаторы, не добавляя освещенности, дымились темно-зелеными ледышками. В мерцании света угадывались белесые силуэты летчиков, расположившихся на откидных сиденьях. Бочкообразный фюзеляж, вбирая в себя все вибрации и шумы от работающих моторов, с дрожью басовито гудел. Обычного разговора в этом гуле, дребезжании и еще невесть каких звуках услышать было нельзя. А кричать никому не хотелось. Сидели молча…
Минут через десять после взлета открылась дверь из кабины летчиков, и только потому, чго Русанов сидел первый, вышедший наклонился к нему и прокричал в самое ухо:
– Товарищ летчик! В хвосте лежат чистые крыльевые чехлы. Пусть два человека их расстелят по полу, и потом ложитесь все спать. Лететь будем долго. И чтоб никто не курил.
Одинцов М.П. Испытание огнем. – М.: Молодая гвардия, 1979.
16.08.1942 г
Б.Г. Россохин, будущий Герой Советского Союза
С каждым новым вылетом на боевое задание к Юрию Зыкову приходили расчетливое спокойствие и хладнокровие. Он стремился не рассеивать по мелочам внимание, еще на подходе к цели воспроизводил в уме, как он выражался, раскладку боя. Юрий быстро научился предугадывать грань риска, что помогало уклоняться от опасностей во время боя. Он яростно защищал в нужную минуту своих товарищей. Иногда в лобовых атаках, грозя тараном, сержант, не снижая скорости, вел свою машину на сближение с вражеской, сверяя свою смелость с выдержкой противника. Страшась неминуемого столкновения, не поборов упорства русского летчика, враг обычно пасовал, резко уводя самолет, и тогда, выбрав удачный момент, произведя необходимый доворот штурмовика, Зыков бил по беглецу из пушек и пулеметов.
Ему пришлось участвовать и в налете на сильно охраняемый аэродром, и в бомбежке скопления танков. Высокое мастерство бомбометания показала здесь эскадрилья Анатолия Кадомцева. Он так же, как и Юрий, окончил Энгельсскую школу летчиков. До этого – семилетка, ФЗУ. Похожи были биографии и других парней, оказавшихся в одном полку, под одним боевым знаменем. Почти всех их вывел в небо аэроклуб. Многие успели произвести по тридцать – пятьдесят боевых вылетов. На гимнастерках красовались ордена, поблескивали медали. Опыт лучших изучался не только в этом соединении, но и в других полках, дивизиях. Анатолий Кадомцев, как и Александр Бондарь, был мастером ночных полетов. Однажды, произведя ночью шесть заходов над аэродромом вблизи совхоза «Дугинского», летчик метким бомбометанием уничтожил несколько «юнкерсов», разбомбил бараки.
Атакуя скопление танков под Абганерово, Зыков наблюдал за штурмовиком командира эскадрильи. Резкие крены, отвесное пикирование, скольжение на крыло – Юрий восхищался командиром. Учился у него воевать.
Во второй эскадрилье появился Борис Россохин. Юрий быстро подружился с ним. С первых дней между ними установились приятельские отношения, да и жили они в одной землянке.
Борис был родом из Тавды, хорошо знал Павлика Морозова, с его братом Алешей учился в одном классе. Россохин вырос в тайге, прекрасно ориентировался в самых глухоманных местах. Еще до войны он работал в топографическом отряде, где был техником-вычислителем.
Тайга учила сметке и находчивости. Однажды пришлось вступить в единоборство с рысью, прыгнувшей с дерева ему на спину. Выработанная в таежных походах мгновенная реакция помогла позже Россохину и в воздушных боях. Выдержка, наблюдательность пригодились в разведке, с высоты он быстро мог определить маскировку противника, каких бы замысловатых расцветок ни были камуфляжные сетки, как бы умело ни упрятывал враг технику под ветками берез, под сосновый или еловый лапник.
В школе его не тянуло в авиацию – хотел стать артиллеристом. Еще до ухода в армию выучил устав, привезенный кем-то из отслуживших ребят. В Тавде было немало бывших воинов. Многие защищали молодую республику Советов: кавалеристы, пехотинцы, артиллеристы. Из их рассказов можно было уяснить главное: война – сопряженный с риском и опасностями тяжелый труд. Один земляк, бывший наводчик, убеждал: идите, ребята, в артиллерию. Так Борис и решил, но в военкомате предложили авиационное училище. Оно и определило его судьбу.
Россохин увлекал Юрия рассказами о тайге, рыбалке, охоте. Зыков делился впечатлениями о любимой Москве, о родном поселке Сокол, где улицы носят имена художников. Хотелось бы сейчас очутиться на улице Левитана, пройти знакомой дорогой от школы и остановиться на углу, где Юра со своей сестренкой Лилей любил покупать прозрачных сладких петушков на тонких палочках. Совсем, казалось, недавно были школа, аэроклуб, веселые поездки на Тушинский аэродром в День Воздушного флота СССР. Все позади, а впереди… впереди… война, и сколько она продлится – никто не может сказать. Но только было ясно: никогда не будут парадным маршем шагать по Красной площади германские дивизии!
В короткие свободные минуты Юрий писал письма матери. Давно ли бегал он по поселку Сокол на окраине Москвы, запускал модели самолетов, ходил на железную дорогу выгружать уголь, пиломатериалы. На заработанные деньги покупал моторчики, детали к авиамоделям.
Колыхалов В.А. Огненная лавина. – М.: ДОСААФ, 1981.
17.08.1942 г
Девятка Як‐1 сопровождала восьмерку штурмовиков 228-й шад, вылетавших на уничтожение переправы противника через Дон в районе Калача. В случае появления вражеских истребителей паре Кобылецкий – Бережной было приказано принять бой на себя. При подходе к цели появились восемь Bf.109, с ними и вступили в бой старший лейтенант И.И. Кобылецкий и (ведомый) сержант В.А. Бережной. В результате схватки Кобылецкий сбил два «мессера», но подошла еще четверка Bf.109. Немцы подожгли ведомого, и Бережной выпрыгнул с парашютом.
Примкнуть к основной группе наших истребителей Кобылецкому не удалось – слишком неравными были силы. Немецкие летчики навалились на ведущего и в конце концов подожгли его самолет. Еще раз оглянувшись, Кобылецкий увидел главное, во имя чего его паре пришлось драться против целой эскадрильи: штурмовики успешно выполнили боевое задание и возвращаются без потерь. Покидая горящий «як», Кобылецкий получил ожоги третьей степени и при приземлении в момент аэродинамического удара сломал два ребра и обе ноги.
Ивана Ивановича подобрали наши танкисты. Его путь с нейтральной полосы до фронтового госпиталя на левом берегу Волги был настолько трудным, изобиловал такими невероятными осложнениями, но это тема отдельного повествования.
1. Фронтовой приказ по 16-й ВА № 236/н от 04.06.1945. ЦАМО ф.: 33, опись: 686196, ед. х.: 5851, № записи: 28126113.
2. Чечельницкий Г.А. Сражались летчики-истребители. – М.: Воениздат, 1964.
Летчик И.И. Кобылецкий в кабине своего Як-1. Сталинградский фронт. Лето 1942 г. (ЦАМО)
18.08.1942 г
Летчик-доброволец Ф. Мероньо. Сталинград. 1942 г.
Шел август 1942 года. Враг находился в тридцати– сорока километрах от города, и его авиация, используя свое превосходство в воздухе, преследовала все, что летало в воздухе, двигалось по земле или плыло по воде. «Юнкерсы» то и дело атаковали советские наземные части, которые отважно отстаивали каждую пядь земли. «Хейнкели» бомбили все пути, ведущие к Сталинграду: железную дорогу и сообщение по воде, а «мессершмитты» преследовали наши немногочисленные самолеты, появлявшиеся в воздухе. Повсюду – разрушенные здания, пожары, много убитых и раненых, а также оставшихся без крова людей.
Паскуаль и Бонилья вместе с майором Капустиным и капитанами Козловым и Башкировым отправились в город, чтобы принять участие в митинге на тракторном заводе. Вдруг они увидели на дороге грузовик. Неподалеку еще дымились воронки от бомб. В одной воронке плакали дети. Паскуаль, стиснув зубы, тихо проговорил: «Сволочи фашисты!» – И куда же вы направлялись? – громко спросил он детей.
– Мы не знаем… Выехали из детского дома на машине, нас разбомбили немцы, и нашего воспитателя убило. – Кто был у вас воспитателем? – Феликс Альенде… Там он лежит, мертвый… – А вы что, испанцы?! – Да, да, мы испанцы!
У Паскуаля и Доминго от волнения перехватило дыхание. Ведь сначала они подумали, что перед ними грузинские дети: черноволосые, черноглазые и хорошо говорят по-русски. Узнав, что эти ребятишки – испанцы, Паскуаль и Доминго обратились к ним на родном языке. – Как случилось, что его убили?
Дети заговорили все сразу, дополняя и перебивая друг друга. Вот что они рассказали:
– Он увидел… он увидел, что… фашистские самолеты близко, и начал всех нас прятать в эту воронку… На грузовике оставалось только двое ребят… Да, да!.. Карменсита и Пепито!.. Когда фашисты сбросили первые бомбы… Феликс Альенде побежал туда… к грузовику, но в этот момент недалеко от него разорвалась бомба и грузовик перевернулся… Карменсита и Пепито до сих пор не могут говорить от страха… Их только немного поцарапало, а бедный Альенде заплатил своей жизнью, чтобы спасти их…
Машина не получила существенных повреждений. Ее лишь опрокинуло взрывной волной.
С большим трудом удалось перевернуть грузовик. Пришел в себя чудом оставшийся в живых водитель. Дети, прощаясь, бросились на шею взрослым испанцам, плакали, крепко прижимались к ним. Многие из них были сиротами, а если у кого и остались родители, то сейчас их разделяли тысячи и тысячи километров.
До самого поворота дороги сквозь облака пыли и дыма Паскуаль и Доминго видели, как малыши, усевшись в грузовик, все махали и махали им вслед своими ручонками.
Мероньо Ф. И снова в бой / Лит. запись Ткаченко В.Г. – М.: Воениздат, 1977.
