Текст книги "Синяя песня"

Автор книги: Михаил Коршунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Михаил Павлович Коршунов
Синяя песня

1

Длинные накатистые волны, подымаясь еще далеко в море, на песчаном мелководье, медленно идут на берег. На их верхушках шелестят белые султаны пены. Морская трава, свалявшаяся в коричневый поясок, лежит вдоль берега у самого края прибоя. В траве копошатся мелкие крабы и улитки.

Берег – узкая стрелка. По одну сторону – гнилое море Сиваш, по другую – Азовское.

Место пустынное, нежилое: песок да ракушки. Ни деревьев, ни пресной воды. Только кустики песчанки и степные жесткие цветы дроки.

Жили на стрелке дед Ермак с внучкой Капой.

Дед сторожил соль, которую рабочие добывали из Сиваша. Ее посылали на химический завод в Запорожье, ставили какие-то опыты.

Дед прикрывал соль рогожей, чтобы не раздувало ветром, сушил, перебрасывал лопатой. Оберегал от коз, которые приходили стадами из соседнего поселка Джурчи.

Рабочие были сезонными. Когда приезжали, разбивали палатки. Добыв нужное количество соли, оставляли деду Ермаку для окончательной просушки, сворачивали палатки и уезжали.

И вновь на стрелке возвышался одинокий дом из белого севастопольского камня с медным флюгером на крыше, пропахший рыбацкими сетями и канатами, сложенными на чердаке.

Возле дома под навесом стояла железная бочка на резиновых надувных колесах. В ней была питьевая вода.

Шофер Георгий дважды в неделю привозил полную бочку и забирал пустую. Бочку он цеплял к маленькому открытому автомобилю с брезентовым верхом и деревянным на заклепках рулем. Привозил еще Георгий табак для трубки. Больше деду Ермаку ничего и не надо. Главное – табак. А для Капы главное – море, которое было рядом, у самого дома.

Пробеги двадцать шагов от порога, и вот оно, море, – синяя песня!.. И Капа любила эту синюю песню до щемящей боли в сердце, до слез!

…Встанет утром солнце и разбудит море. А море тронет пески и разбудит в песках желтый ветер. А ветер повернет на крыше флюгер, зашумит вертушкой и разбудит Капу.

Растопив мангал и поставив на него чайник, Капа хватает гребешок и бежит к морю.

Над морем летают дикие голуби. Плавает пух одуванчиков: за ночь его нанесло ветром со стрелки, и он держится на воде. Когда поднимется первая волна, пух намокнет и утонет.

На берегу на бревенчатых катках стоит баркас «Гном». Он такой же старый, как и якорь, который свисает с его носа. Еще дед в молодости рыбачил на этом баркасе со своими сетями.

На «Гноме» давно уже не плавают. С тех пор, как пропали рыбьи пастбища и большая рыба ушла.

Сохранились и цементные чаны для засолки бычков и султанки, и домик-кухня для стряпухи, и ворот с тросом, чтобы вытаскивать из воды лодки, и колья для починки и сушки сетей. Стоит и рыбацкая вышка, сколоченная из жердей, с лестницей. С вышки наблюдали за ходом рыбы.

Капа сбросила платье и вошла в утреннее море.

Вода светлая и тихая до самого дна, где лежит ребристый песок. Под ногой он вскидывается облачком и медленно оседает, затягивает след ноги. Вздрагивают, плещутся на ребристом песке водяные тени, бродят пугливые мальки. Спят тяжелые молчаливые камни.

Капа плывет в фиолетовую глубину моря. Уходит из-под ног ребристый песок, густеют водяные тени. Капа ныряет с открытыми глазами.

В глубине, подсвеченная солнцем, висит розовая лампа медузы.

Капа переворачивается на спину и плывет к берегу. Прохладная вода обтекает плечи. Звонко и чисто стучит сердце. Без устали бьют воду ноги. Широкими взмахами работают руки. Капа выходит на берег. Сквозь тонкую кожу просвечивают голубые жилки, будто наведенные морем.

Капа не спеша расчесывает гребнем волосы. Потом ложится на мелкие сухие ракушки, подкладывает под голову руки и смотрит вдаль, где море слепнет в солнечном разливе, безбрежное и сильное. Где поднимается в небо дым летних облаков, а в бурю летают соленые косяки брызг.

На десятки километров тянется пляж. И на нем только Капа и дикие голуби. Старый «Гном» и пух одуванчиков.

Желтый ветер высушил Капины волосы и рассыпал по плечам, легкие и длинные.

В море вдалеке, куда смотрела Капа, родилась первая волна. На верхушке зашелестел белый султан пены. Волна дошла до берега и потопила одуванчики.

Послышался сигнал автомобиля. Это Георгий вез воду и звал сигналом Капу.

Капа надела теплое от солнца платье и побежала навстречу маленькому автомобилю, сзади которого на резиновых колесах катилась бочка с водой.

Дороги на стрелке нет. Ровный, слежавшийся ракушечник и крепкие, затвердевшие пески. Можно ездить вдоль и поперек.

Георгий при виде Капы тотчас повернул к ней.

– Здравствуй, Георгий! – кричит Капа и размахивает гребешком.

– Здравствуй, скворчонок! – высовывается сбоку из машины Георгий и машет восьмиугольной кепкой.

Кепка эта знаменитая.

У маленького автомобиля давно уже отломались «дворники». И в дождь Георгий на ходу протирает кепкой стекло. Несколько раз восьмиугольную кепку пытались съесть козлы, когда Георгий забывал ее в машине. А за подкладкой кепки хранилась наждачная пилка, чтобы зачищать пригорающие в моторе контакты.

Капа забирается в автомобиль вперед, к Георгию.

– Ну, как старик? – спрашивает Георгий. – Табак не кончился?

– Кончился. Сердитый.

– Повеселеет.

И Георгий кивнул на заднее сиденье, где лежал перевязанный шпагатом листовой табак. Внизу у сиденья стоял короб с углем для мангала.

– А тебе Марик не повстречался?

– Нет. Спит, наверное.

– А Пухляш?

– Тоже нет. Зато Разбой повстречался. Сюда идет.

Капа засмеялась. Разбой – самый отчаянный козел на стрелке. Это он хотел съесть восьмиугольную кепку вместе с наждачной пилкой.

Дед Ермак не любит Разбоя. Считает, что от него больше всего беспорядков и что другие козлы тянутся за ним и во всем подражают.

Отгоняя Разбоя от опытной соли и глядя на его черные с косинкой зрачки и повыдерганную бороду, дед Ермак качает головой: «Сотворил бог – и заплакал».

Георгий и Капа едут к дому. Слышно, как в бочке плещется вода.

Дом виден издали. Крытая оцинкованным железом крыша остро сверкает. Вдоль стен висит, вялится на солнце рыба: недавний улов деда Ермака.

Возле порога дымит мангал. На нем вместо чайника уже стоит чугунок: дед варит бычков с луком и стручковым перцем.

Георгий въезжает под навес, отцепляет полную бочку и подкатывает для прицепа пустую. Капа вытаскивает короб с углем.

На пороге появляется дед Ермак в рубахе навыпуск, простроченной понизу красной ниткой.

– Приехал, значит, – говорит дед. – Ну, иди в дом, бычками с перцем угощать буду. Рыба к нам подходить начала.

Георгий протянул деду табачные листья.

Дед повертел их, отломил кусочек, растер в пальцах, понюхал и одобрительно хмыкнул:

– Годится… А ты, – обернулся он к внучке, – воду из старого бочонка в рукомойник выпусти.

– Выпущу.

– И за бычками пригляди, чтоб не перекипели.

– Пригляжу.

– Крышку попусту не поднимай – навар ослабнет.

– Да что я, не знаю! – рассердилась Капа.

Дед всегда давал указания по хозяйству. А когда кончался табак и холодная трубка валялась на лавке, он указывал особенно усердно. И, если внучка не слушалась, обижался и говорил: «Невеличка ты, Капитолина: растолочь в ступке – и на понюшку табаку не хватит, а чистой вредности сплошные проценты».

Георгий и дед Ермак вошли в дом.

Капа выпустила из старой бочки, которую Георгий увезет с собой, остатки воды в ведро. Наполнила рукомойник, потом прошла в степь, где у камня Петушиная Шпора стояла поилка для голубей, и налила в нее воды.

Вокруг поилки сидели угрюмые жуки и пауки-сенокосцы на высоких соломенных ногах. Они тоже пришли пить воду.

Покончив со старым бочонком, Капа подняла крышку чугуна. Бычки с перцем были готовы. Капа ухватила тряпкой чугун и внесла в дом.

Дед тонко заточенным ножом резал на дощечке табачные листья.

Георгий подмигнул Капе в сторону деда. Капа улыбнулась и в ответ тоже подмигнула.

– Над стариком смешки выстраиваете…

Поднял голову дед Ермак, нашел под рукой трубку и набил ее табаком.

Капа сбегала и принесла в щипцах уголек из мангала.

Дед положил уголек в трубку. Трубка вздохнула и ожила.

2

Бычки со стручковым перцем оказались под силу одному деду Ермаку.

Георгий откладывал ложку, кашлял и вытирал рукавом глаза. Капа крепилась, но потом тоже начала кашлять и смахивать слезы.

– Прошибает, злоязычники! – подшучивал дед Ермак. – Хилое вы племя, на ратный подвиг неспособное.

– Нет, способное, – ответила Капа, все еще со слезами на ресницах. – Только без ваших стручков и бычков!

– В прежние года, – важно поднял ложку дед, – когда я служил в пушкарях в Шестом Яртаульском семисотенном гвардейском…

Тут во дворе хрипло, как треснутый кувшин, заблеял Разбой.

– Вражья сила! – Дед бросил ложку. – Припожаловал! Сейчас учинит шкоду!

Капа и Георгий выбежали на порог.

Автомобиль окружили козлы. Разбой взобрался в кабину, что-то дожевывал и покрикивал – подбадривал дружков.

Георгий схватил лопату, которая стояла на пороге, и начал разгонять стадо.

Разбой подпрыгнул, боднул лопату и убежал за угол дома.

– Сигареты слопал, – сказал Георгий, поднимая со дна машины пустую пачку. – Ни единой не оставил.

Из-за угла высунулась повыдерганная борода и косящий черный глаз.

– Поймаю – привяжу за бороду к машине и отвезу на меховую фабрику! Слышишь! – пригрозил Георгий Разбою. – Так и запомни!

Разбой ответил треснутым кувшином и убрал бороду.

Георгий поставил лопату на порог и спросил у Капы:

– Может, в магазин подвезти? Чего по хозяйству нужно?

– Дедусь! – крикнула Капа в дом. – У нас чай кончается. Я поеду в Джурчи!

– Поезжай.

Дед сидел у открытого окна и вновь набивал трубку.

Капа взяла кошелку, положила неполную бутылку козьего молока и кусок хлеба.

Георгий развернул автомобиль. Капа села, как всегда, впереди. Кошелку пристроила у ног, чтобы не пролить молоко. Георгий дал газ, и автомобиль помчался.

Пустая бочка громко тряслась на буграх, насыпанных хомяками у своих нор. Из-под колес часто выскакивали дикие кролики. Они расплодились на стрелке. Хлопая желто-синими крыльями, вспархивали сизоворонки и опять садились, исчезали среди песков.

В низине, где густо цвели дроки, Капа попросила Георгия остановиться. Она достала из кошелки бутылку молока и подошла к дрокам:

– Марик, Марик!

Никто не показывался. Капа тихонько присвистнула и зашипела:

– Пст-шш… Пст-шш…

Из дроков высунулась голова ужа.

Капа протянула ладонь:

– Марик, это я, Капа!

Марик положил на ладонь голову и закрыл глаза.

– Марик, я спешу в Джурчи, в магазин, – сказала Капа. – Буду возвращаться – тогда с тобой посижу.

Капа отыскала в кустах блюдце, которое она здесь прятала, и налила молока.

Махнула Марику на прощание рукой и пошла к автомобилю.

Возле деревянного настила через сухую канаву Георгий сам остановил машину.

Под настилом жил второй Капин приятель – кролик Пухляш. Серый с черным рваным ухом. Когда Пухляш был еще маленьким, ухо ему порвал кобчик.

Капа долго звала кролика, но Пухляш не показывался.

Капа положила под настил хлеб, и автомобиль покатил дальше по стрелке.

В поселке Капа распрощалась с Георгием и пошла в магазин.

В магазине Капа купила две большие пачки китайского чая, послушала новые пластинки с песнями. Их заводил на патефоне продавец Витя, чтобы веселее было торговать. С разрешения Вити, перемерила все береты и шляпы. Просто так, тоже для веселости. Потом пошла на почту к Зое за свежими газетами и журналами.

3

Капа сидела в «Гноме». На борту было развешано мокрое белье. Капа закончила стирку и отдыхала.

На дне «Гнома» валялись банки из-под краски, черпак, багор, пробковые поплавки для кошельковых неводов, вешки.

Море дремало, и тихие волны не трогали на берегу коричневый поясок водорослей, оставленный большим прибоем. Крабы и улитки перебрались из пояска ближе к воде.

Вокруг «Гнома» вились стрекозы. Цеплялись к мокрому белью и повисали голубыми крестами с прозрачной перекладиной.

Над стрелкой курилось полуденное марево.

Если в него поглядеть повнимательнее, то в дрожании степного жара можно увидеть тонкие деревья и белые горы, высокие в слюдяном сверкании водопады и застывшие выдуманные цветы.

Это был мираж, сказка солнца.

Капе нравилось наблюдать деревья и горы, слюдяные водопады и выдуманные цветы. Тогда и стрелка, и «Гном», и море тоже становились сказкой солнца. И начиналось путешествие, которое Капа придумывала сама для себя.

…Ей чудилось, что старый «Гном», поскрипывая килем, медленно сползает по каткам и шумит парусами, разворачивается, чтобы унести ее в солнечный разлив, где поднимается в небо дым облаков и летают соленые косяки брызг. Часто смотрела она туда вдоль берега.

По темному следу за кормой летят голуби, провожают. Медный флюгер повернулся, тоже провожает – пусть скорее несется баркас, вскидывает носом упругие волны.

В глубине моря лежат корабли, не пришедшие в гавань…

В заросшем скалистом гроте затаились длинные тени. Это рыбы-меченосцы.

Еще здесь хранятся чугунные пушки, из которых стрелял дедушка. На тяжелых лафетах, с затравкой, они бросали ядра в пятнадцать фунтов весом и могли сокрушить любой вражеский фрегат или крепость.

А вокруг грота возвышаются рифы, окаменелые растения, сидят старые бородатые крабы, светятся зелеными искрами моллюски.

Но «Гном» несется все дальше и быстрее. Напрягаются паруса и канаты, срывает пену железный якорь, похрустывают переборки…

Время перешло за полдень. Мираж исчез, сказка солнца оборвалась.

Капа прилегла на скамейке «Гнома», посчитала, когда должен приехать Георгий и привезти воду. Нет, не сегодня. Она решила сделать в доме уборку: помыть полы и окна, побелить потолки. Для этого надо много воды. Дедушка тоже ждет Георгия: кончился табак.

Капа услышала крик чаек. Вначале далекий, а потом все ближе и ближе. Чайки к стрелке прилетали редко, с тех пор как ушла рыба.

Удивленная Капа поглядела в море. Низко над водой кружились десятки чаек, кричали и суетились.

Капа влезла на рыбацкую вышку. Ладонью прикрыла от солнца глаза. На поверхности моря колыхалось огромное бурое пятно.

«Рыба! – догадалась Капа. – Целое поле рыбы».

Капа спустилась с вышки и побежала к дому:

– Дедусь! Дедусь!

Дед Ермак прибивал к форточке нарезанную полосками бумагу от мух.

– Дедусь! Рыба пришла! Много рыбы! У стрелки стоит!

– А не привиделось тебе, вроде гор и водопадов?

– Да нет же! Вы молотком грюкаете и не слышите, что на море чайки кормятся.

Дед Ермак прислушался, потом кинул на землю молоток и заспешил вслед за Капой к вышке.

– Сейнер надо, – говорила на ходу Капа. – А где его взять?

Дед взобрался на вышку, поискал по карманам трубку.

– Пустая она, на лавке валяется, – напомнила Капа.

– Ну и бес с ней, – неожиданно равнодушно сказал о трубке дед. Он уже вглядывался в бурое пятно. – Да. Сейнер требуется, – задумчиво покачал дед головой. Вдруг, оживившись, сказал: – Беги в Джурчи, Капитолина. Во всю мочь беги! Ноги у тебя крепкие. И позвони в Керчь.

– А кого спрашивать, дедусь, в Керчи?

– Кого спрашивать?.. Штаб путины еще не работает. Вот что: спрашивай базу Гослова или правление ближайшего колхоза. И все обскажи. Рыбу где-то спугнули, и она к нам в тишину пришла, спряталась. А может, и пастбища отросли, и она кормится. Ну беги, беги же!

Сначала Капа бежала быстро, потом медленнее, потом пошла шагом.

Передохнула и вновь побежала.

Степной жар, хотя и спал после полудня, все равно затруднял дыхание, обжигал лицо. Сухая трава царапала ноги, хотелось пить.

Ах, повстречался бы Георгий или продавец Витя с велосипедом!

Но нигде никого.

Пусто.

Песок да ракушки.

Георгий, очевидно, уехал за бензином в Славуту, а Витя крутит пластинки и тоже ни о чем не догадывается.

Когда Капа добралась до Джурчей, она раскраснелась и едва дышала.

Ее окликали, хотели расспросить о деде Ермаке.

Она отвечала:

– Некогда мне. После!

И бежала дальше, на почту.

На почте было прохладно от побрызганных водой полов. Тихо постукивал телеграфный аппарат. Пахло штемпельной краской и теплым сургучом.

Телеграфистка Зоя читала ленту, которую отстукивал аппарат.

– Тетя Зоя! – кинулась к окошку Капа. – Мне надо позвонить в Керчь.

– Погоди, освобожусь.

– Нельзя ждать.

– Дедушка заболел?

– Дедушка здоров. Рыба пришла. Тетя Зоя, скорее!

Зоя оставила ленту и подошла к коммутатору:

– С кем соединить?

– С базой Гослова.

Зоя надела наушники, включила линию:

– Алло, Керчь! Алло, Керчь! Отвечайте.

Телеграфный аппарат продолжал стучать и выдавать ленту. Она скручивалась на столе белыми шуршащими кольцами.

– Керчь?.. Дайте базу Гослова. Правление… Занято? С кем разговор? С междугородной? На двадцать минут.

– Дедушка говорил, можно спрашивать ближайший колхоз.

Но Зоя уже вызывала дальше:

– Керчь! Дайте контору Рыбакколхозсоюза. Что? Перерыв на обед? Тогда Госрыбтрест. Алло! Госрыбтрест? Принимайте сообщение о рыбе.

Зоя кивнула Капе на телефонную трубку на полочке возле окошка.

Капа схватила трубку и взволнованно закричала:

– К нам с дедушкой пришла рыба! Очень много рыбы!

– Кто это говорит? Откуда?

– Капа Асанова со стрелки. Мне дедушка велел позвонить вам про рыбу.

– Это где Джурчи?

– Да. Высылайте сейнер. Наш дом один на стрелке. И еще «Гном» на берегу. Против него рыба и стоит.

– Кто на берегу?

– «Гном». Баркас.

– Спасибо, Капа Асанова. До свидания!

4

Когда Капа возвращалась из Джурчей и, как всегда, одна шла по стрелке, низко над морем пролетел маленький зеленый самолет.

Капа догадалась, что из Керчи послали промыслового разведчика – определить количество рыбы и точное нахождение.

Самолет сделал круг над тем местом, где стояла рыба, потом еще один и вдруг, резко снизившись, полетел навстречу Капе.

Капа испугалась и замерла.

А самолет уже тронул колесами землю и катился по стрелке, вздымая хвостом густую пыль. Он выруливал прямо к девочке. Остановился так близко, что были видны фонарики на крыльях, растяжки креплений и даже как мелькают лопасти винта, вспыхивая на солнце.

Летчик махнул рукой.

Капа не поверила, что это он ей машет. Оглянулась. На стрелке по-прежнему никого не было, кроме нее.

Летчик выбрался на крыло, спрыгнул на землю и еще раз махнул.

Тогда Капа побежала к нему. Она подумала – может, поломался самолет или еще что-нибудь случилось.

Летчик был в легком кожаном шлеме, очки подняты на лоб, в рубашке с подвернутыми рукавами, в брюках галифе и в брезентовых сапогах. На узком ремешке почти у самого колена висел планшет.

Под винтом самолета гнулись от ветра кустики песчанки, а сзади остались на ракушках следы колес.

– Ты Капа Асанова? – громко спросил летчик, пересиливая треск мотора.

– Я, – тоже громко ответила Капа. – А вы откуда знаете?

– Поглядел сверху и догадался. Ты молодчина, что о рыбе сообщила. Рыбы много. Скоро сейнер придет.

– Вы его вызовете?

– Уже вызвал по радио. А там что, твой «Гном» на берегу?

– Да.

– И белье на нем сохнет.

Капа удивилась:

– А разве белье сверху видно?

– И коза у дома бегает.

– Это не коза, а козел.

– Ну, козел. За ним кто-то с лопатой гоняется.

– А это дедушка. И всё-всё так и видно? – недоверчиво переспросила Капа. – Или вам кто-нибудь рассказал?

– Конечно, видно. Не веришь? Садись, покажу!

– Кто? Я? – растерялась Капа.

– Садись быстренько. Премия тебе за рыбу. Для того и посадку сделал.

Пилот помог Капе влезть в кабину сзади своего кресла. Влез сам. Положил на колени планшет, надел очки.

Капа впервые сидела в самолете. От неожиданности и счастья трудно было дышать. Она напряглась и не шевелилась.

Мотор набрал обороты, винт слился в солнечный обруч. Кустики песчанки совсем полегли на землю, белым дымом взметнулись ракушки.

Самолет качнулся и двинулся по стрелке. Капа ухватилась за сиденье. Оно напоминало автомобильное: было на мягких пружинах.

Когда самолет оставил землю и повис в воздухе, Капа не заметила. Самолет наклонил крыло, разворачивался.

Пилот показал вниз.

Внизу Капа отчетливо увидела дом, Разбоя, дедушку, который, задрав голову, глядел вверх, «Гнома», белье, рыбачью вышку, соль, покрытую рогожей, камень Петушиная Шпора, бурое поле рыбы.

Капа хотела помахать деду рукой, но боялась отпустить сиденье.

А самолет наклонил уже другое крыло и разворачивался в открытое море.

Капу и здесь нашел желтый ветер и растрепал длинные легкие волосы.

Самолет выпрямился. Капа перестала бояться и засмеялась. Солнечный обруч тянул вперед быстрые крылья.

Море и небо. Небо и море.

Капа летела в синюю песню, в сказку солнца!